Ночь.

Что-то около двух.

Час Быка, два часа ночи. Дикое и жуткое время. Больные мозги шутят странные шутки со мной. Кажется или чудится. Или чуется. Так, наверное, правильнее. Всё становится зыбким и нереальным, с трудом различаешь, где настоящее, а где сон. Подойду к окну, потрогаю ладонью стекло, проведу по нему сверху вниз. Пальцы ощущают прохладу, твёрдую поверхность — это реально. Шум, железо подоконника гремит, капли стучат громче и громче – это дождь. Это тоже реально. Щурюсь на свет фонаря, радуга на мокром стекле, влага кажется красной.

Кровь?

Реальность? Нет.

Или всё же реальность?

Нет, не понять, не разобрать.

Плывёт всё.

За спиной  завозились, громко захрипели во сне, разбитая кровать хрустнула пружинами.

Через плечо покосился, наблюдаю… Чуть поворачиваюсь.

Глаза в глаза, упёрся и смотрю прямо в зрачки, что взорваны так, что радужки не видно совсем. Тонкие пальцы вцепились в одеяло, капли пота на бледном лице, короткие волосы торчат во все стороны, на тонкой шее лихорадочно бьётся жилка. Голос высокий, тонкий, летит и трепещет, срывается и кружит, падает, как осенний лист:

- Кто? кто здесь?! Кто?!

Я вздыхаю.

- Да никто. Никого тут нет. Спи.

Он не верит или не хочет, щурится на меня, в глазах плещется страх пополам с сонным мороком:

- А ты? Ты ктоооо? Ты… ты зачем тут, аааа? – в голосе явственно чувствуется подступающая истерика.

Я снова вздыхаю. Отклеиваюсь от окна, подхожу, сажусь рядом. Кровать снова скрипит, пружины хрустят резко и громко, он дёргается как пойманная птица, отодвигается от меня.

- Ну, ты чего, а? – я трогаю его за плечо, из-под халата выпирают худые ключицы. – Приснилось что-то?

- А я… забыл, - он трясёт головой, трёт запястьем лоб.

Я киваю.

Галоперидол. Аминазин. Зуклопентиксол.

Тот ещё коктейль...

– Ну, ещё бы ты помнил. Сон, это, просто сон. Ложись. Поспи немного. До рассвета ещё часов пять точно.

Он уже почти успокоился.

- Ага, - смотрит на меня. Ужас, а не глаза. Сглатывает, кадык прыгает вверх-вниз. – Ага, лягу… А ты?

Я пожимаю плечами:

- А я что? Не спится мне.

Он нервно, коротко, по-птичьи кивает, ложится на влажную от пота подушку, натягивает тонкое одеяло на худое плечо. На запястьях синяки и ссадины, ногти местами сорваны и сломаны, я стараюсь не смотреть и не думать. Вздыхает пару раз, судорожно и со всхлипом, потом успокаивается. Я сижу ещё рядом некоторое время, потом тихо встаю. Пружины снова хрустят, он дёргается, но не просыпается.

Иду к окну снова, залезаю с ногами на узкий подоконник, устраиваюсь поудобнее. В лицо мне светит обнаглевшая в конец луна. Я прищурился через потоки воды на мутный размазанный круг. Почти полная, вроде, или нет? Кажется, вон, с левого бока кто-то отгрыз кусок, кто-то большой и сильный, почти всемогущий, или не почти, а совсем. Потому что надо быть, наверное, богом, чтобы от луны откусить кусок и проглотить его, не прожевав. А она так и осталась на чернильном небе с рваным боком, и рану свою всему миру показывает, может, жалуется даже и плачет, да вот не слышим мы ни её жалоб, ни плача.

Ну, что теперь скажешь? Реальность? Или нет?

Принюхиваюсь к пространству, я сейчас как животное, только больное, зверь, чьё тело лечат таблетками и порошками, а разум очищают лекарствами и уколами, до тех пор, пока он не станет кристально чистым, как зеркало, и любая мысль не отразится в нём, а, напротив,  соскользнёт, как вода, с идеально гладкой полированной поверхности.

Плыву.

Протягиваю ладони вперёд и загребаю обеими руками эту прозрачную жемчужность, миг – и поднесу его полными горстями ко рту, чтобы пить, пить, пока не захлебнусь, пока не замёрзнут от неё внутренности, пока не станет меня рвать этим белым холодным светом, пока не упаду на вытертый до серого истоптанный линолеум и не выплюну вместе со рвотой себя самого до самого дна.

Огромные жёлтые птицы. Или чёрные?

Раз, два, три, четыре, пять… - стой спокойно, мой хороший, или получишь линейкой по жёлтым от никотина пальцам…

Трясу головой, открываю и закрываю глаза. Ещё немного – и начнут крошиться зубы.

Шевелю губами, чуть слышно, нервно, как куски стекла, выталкиваю из себя слова:

«А был ли рыцарь?

а была ли...

жизнь?

Чем стал...

теперь мой...

совершённый подвиг?

За тихим часом снова...

будет полдник...

и надо есть…

и надо жить…

держись.

Мой замок...

средь лысеющих холмов -

всего лишь...

фотография...

в серванте...

Где много безделушек...

и...

Сервантес…

все шесть его...

облупленных томов.

До усмерти считаю этажи, как пройденные годы...

и пощады...

прошу у...

тихих лестничных...

площадок…

А был ли...

рыцарь?

А была ли...

жизнь?»

…пять часов до рассвета…

"А был ли...

рыцарь? А была ли...

...три часа...

"... а была ли жизнь?"

...полтора часа, нет, даже меньше...

"...была ли жизнь?"

Рыцарь был... И…жизнь…

… была…

Ноль. Бледное, словно выстиранное небо стремительно наливается пурпуром, горизонт вспарывает первая полоска света.

Я устало закрываю глаза и отворачиваюсь к серой стене.