РЕШЕТО - независимый литературный портал
Сергей Решетников / Художественная

Шабить

1332 просмотра

ИНГАЛЯЦИЯ.

«Шабить» на криминальном сленге означает курить анашу. На нашем дворовом жаргоне «шабить» - значит нюхать, делать ингаляцию, дышать, вдыхать пары токсического вещества технического назначения или лекарственного средства. Потребление ингалянтов - одурманивающих токсических веществ воздействует на нервную систему человека, вызывая галлюцинации. «Мультиками» называли мы свои глюки. «СМОРЕТЬ стриптиз» - говорили мы о процессе ингаляции.

Шабили мы ВСЁ: ацетон, бензин, тиоцианаты, тиофенолы, тиолы, толуол, хлороформ, клей «Момент один», пятновыводители, растворители нитрокрасок, нашатырный спирт, минеральные и органические удобрения, небит-даг, бленнорею, иегова, удокан, воображение, детство, жизнь, века, тысячелетия, миллионы, «два»…

Для нас, пацанов, предпочтительнее всего был клей «Момент один». В нашем дворе был культ МОМЕНТА. Религию в стране официально разрешили. И мы молились этому БОГУ. Момент – БОГ, которого мы полагали в основание умозаключений по наблюдению галлюцинаций. Это был самый оторванный, самый маскарадный БОГ из всех возможных.

Шабили тогда МНОГИЕ (я говорю о нашем провинциальном Запердянске): подростки, девочки, взрослые, бабушки, дедушки. Да-да. Мы видели с Цыпой однажды, как шабил бензином в своем гараже дедушка Василий. Семидесятилетний дедушка Василий, старший внук которого был лучшим баскетболистом городской команды.

«Шабить» - это цирк, театр, кино, телевидение, музей, храм, дом, сортир, канализация.

«Шабить» - это рай, ад, смрад, «ай!», «ох!», «ах!», пат, шах, мат, бог, блядь, «эх!», смех, грех, опять смех, опять блядь. И всё это часто в двухмерном пространстве.

Тупые глаза… И всё это в один-два вздоха! Петросян с Хазановым точно отдыхают. Вот если бы Новикова перед миллионами телезрителей занялась сексом с Виктюком или опять же с Петросяном, тогда бы – да. А так «Момент» лучше телевидения. Всяко лучше. Хотя и то и другое яд. И то и другое отравляет организм и разжижает мозги.

Так вот. Момент. Двухмерное пространство. Потом ты отключаешься. Тишина. Полузабытье. Открываешь глаза. И снова серые краски твоего Запердянска, разрушенного без войны капиталистами.

«Шабить» - это интерактивная клоака Мира, через которую мы, несовершеннолетние, наблюдали за событиями, которых никогда не случалось в нашем реальном мире, в нашем захолустном сумрачном деградирующем Запердянске, куда закинула наших прадедов, дедов или родителей судьба, революция, коммунизм или похуизм.

ТЕОРИЯ МОМЕНТА.

«Шабить» можно разделить на три составляющих голливудской киношной схемы. Первый акт – экспозиция, завязка. Где перед глазами возникают яркие цветные полосы, круги, вспышки. Слышатся гудение, жужжание, звон, скрежет, какие-то неясные шумы, иногда звуки совершенно неразборчивой речи. Второй акт – назовем его «основным действием». Появляются образы. Они формируются и развиваются вдох за вдохом. Возникают первые галлюцинаторные переживания, иногда в двухмерном пространстве. Вдох за вдохом – в ожидании чуда. И, наконец, третий акт – кульминация и развязка. Место для слома. Здесь нередко случается парадокс. Готовые образы в один момент трансформируются, и из вашего подсознания вылезает что-то непредвиденное, по-настоящему чудовищное или же, напротив, ужасно смешное. Это высшая точка истории. Катарсис по кайфу. Приход.

Например, в первом акте вы, как всегда, видите цветные полосы, круги, слышите шумы. Во втором акте, появляется красивая девушка, которая курит длинную сигарету. Девица, виляя бедрами, идет к вам, подмигивает, пускает вам дым в лицо. В третьем акте вдруг девушка надувает губы, которые превращаются в пасть рисованной щуки. Она хватает вас, жует, ломает ребра, потом глотает целиком вместе с целлофановым пакетом. И вы оказываетесь в желудке, кричите, зовете на помощь. А Шпуня трясет вас за плечо, мол, не ори, чего случилось. Такой вот почти творческий бессознательный всегда любопытный, часто убийственный процесс, который как любой кайф заканчивается разжижением мозгов, слабоумием или прекращением существования.

Сквозное действие всей истории – вдох-выдох. Капля за каплей. Темы всевозможные. Жанры – от Action до Comedy, но лучше всего Animation. Идею «Момента один» усвоить проще простого. Ни фига не нужно учиться в университетах. Мы с Длинным, Пимычем, Корчуганом и Шпуней были убеждены, что Горбачев – первый и последний президент СССР тоже шабит, тоже токсикоман. Почему? Потому что на его лысину кто-то случайно выдавил клей, который засох и там навсегда остался. Все говорили, что это родимое пятно. Помеченный дьяволом, - говорила мне полусумасшедшая бабушка. Но мы-то с пацанами знали, что это, всего-навсего, пролитый, засохший клей «Момент один». Мы знали.

ЛУНАТИКИ.

Шпуня первым предложил мне пошабить Момент.

- Давай?

Я засмеялся, сказал:

- Ты чё?! Ебанулся?! Я чё тебе – наркоман что ли?

Шпуня дружески хлопнул меня по плечу и сказал:

- Ты чё, Сергофан, думаешь, я наркоман?

Я посмотрел на приближающуюся тучу и сказал:

- Ща дождь ливанет.

Шпуня показал мне тюбик с Моментом и позвал:

- Айда в подвал! Пошабим!

И я пошел.

Шпуня приготовил целлофановый пакет, открыл тюбик с Моментом, выдавил немного клея в уголок на дно пакета и подал мне. Я вопрошающе взглянул на Шпуню.

Он кивнул, улыбнулся и заговорщицки прошептал:

- Шаби.

Я спрашиваю:

- Как?

Он взял у меня пакетик, погрозил мне указательным пальцем и учительским тоном сказал:

- Учись, сынок!

Шпуня раскрыл пакетик, нырнул в него лицом и задышал. Стены пакетика при каждом вдохе слипались друг с другом, при выдохе – разлипались и запотевали. Шпуня дыхнул еще несколько раз, вынырнул, взглянул на меня прозрачными осоловелыми глазами и щастливый произнес:

- Шаби! Кайфово!

Я взял пакетик, с сомнением посмотрел на Шпуню и спросил:

- А ничего не будет?
- Глюки будут.
- Глюки?
- Глюки.

И я нырнул в пакетик с головой. Сделал первый вдох и в мои легкие вошел острый дурманящий дьявольский холод клея «Момент один».

И тут всё началось. Мне стал открываться другой мир. Синий цвет. Красный цвет. Звук трамвая (а трамваев в нашем Запердянске отродясь не было). Полоса желтая, полоса зеленая, полоса фиолетовая, опять желтая… Я теряю равновесие. Неведомая сила отрывает меня от земли и несет черти куда. Первый акт завершается. Начинается второй. И перед моими глазами старый утюг, висящий в воздухе, испускающий пар. Шипит, гудит, гадина! Как живой. В моих ушах почему-то звучит Вертинский, голос которого я слышал единственный раз у бабы Таси со старой пластинки. Утюг кипит, пыхтит, надрывается. Кажется, еще чуть-чуть и взорвется. Кажется, еще чуть-чуть и ты задохнешься, отбросишь коньки. И вдруг взрывается третий акт. Мне окончательно сносит крышу. Прямо перед носом возникает гигантское саблезубое чудовище с открытой пастью, из которой выползают маленькие оранжевые земляные червячки. Червячки ползут стаей. А вместо голов у них лица Корчугана, которые кричат во весь голос в разных тональностях:

- Сергофан, бежим жрать человечину!

И эхом в терцию:

- Человечину. -…вечину. -…вечину. -…ну. Луну. Луну. Луну.

Червячки разбежались. И вдруг перед моими глазами возникает морда Корчугана. Корчуган улыбнулся, показал два ряда саблевидных зубов.

Шпуня тормошил меня за плечо. Я очухался на бетонном полу. С улицы из квадратного окна к нам в подвал заглядывала полная одурманенная луна. Я спросил:

- Шпуня, луну тоже измазали Моментом?

Луна улыбнулась. Шпуня засмеялся:

- Почему?
- А что за пятна?

Он заржал еще больше и хлопнул меня по плечу:

- Ты гонишь, Сергофан!

Луна тоже покатилась со смеху. Стала ржать, как сумасшедшая.

- Смотри, - показал я Шпуне на луну.

Он посмотрел и серьезно сказал:

- Думаю, лунатики тоже шабят.

Я плохо соображал и отдирал со своей щеки прилипший клей.

- Думаешь, шабят? – спросил я.
- Сегодня – это модно.
- Даже на Марсе?

Шпуня махнул на меня рукой, нырнул лицом в пакетик и задышал. Он дышал мерно. Я слышал его дыхание, смотрел на луну, которая перестала смеяться и думал:

- Туча прошла стороной… Какой кайф, что придумали клей «Момент один»! Я смотрел офигительные мультики! У нас по телику такие ни фига не показывают. По субботам дурацкая программа «В гостях у сказки», по воскресеньям «Чип и Дейл спешат на помощь». А тут я могу САМ создавать себе мультфильмы… Сам себе режиссер. Сам себе Гарри Бардин.

«МУЛЬТИКИ».

Через полчаса к нам в подвал спустился еще один токсикоман, Корчуган. Корчуган белобрысый и толстый. Вернее, не толстый, а рыхлый. Он принес еще один тюбик клея.

- Ну чё, поца! Пошабим! Шпуня, есть лишний пакетик?

Вечер был похож на Кино. Вечер был похож на Рай. Вечер был похож на Ад. Вечер был похож на Чудо. Вечер был похож на Знание. Вечер был похож на Конец света. Вечер, как преступник, крал у меня Время. А клей внедрял в мою бестолковку «МУЛЬТИКИ».

- Скажи, это ж лучше «Тома и Джерри», Сергофан? – спрашивал меня щастливый Корчуган.

Я не хотел говорить. Моя голова отказывалась понимать, что лучше, что хуже. Я смотрел на Корчугана и шепотом спрашивал:

- А почему в подвале живут птицы?

Корчуган, оглядевшись по сторонам, начинал смеяться:

- Ты гонишь, Сергофан?! Какие птицы?
- Розовые.

Корчуган выдавливал в пакет очередную порцию клея, подавал мне и, смеясь, говорил:

- Шаби!

И я шабил. И весь Подвал, где мы сидели шабил. И полная Луна шабила. И туча, что ушла на север шабила. Земля шабила. Вдох-выдох. Вдох-выдох. Первый акт. Второй. И катарсис.

«Среди злоупотребляющих ингалянтами значительно чаще, чем в популяции, встречаются неустойчивый и эпилептоидный типы…»

«Ба-бах!»

Луна от смеха взорвалась на мелкие кусочки.

ЗАВИСИМОСТЬ.

Я шабил второй месяц. Физической зависимости не было. Только психологическая. Если можно назвать – коллективная психологическая. Мы собирались в стаи и замышляли найти один или лучше всего два тюбика клея.

- Но где? У кого?
- К Ольге Фриметке сходи.
- Не, я не пойду. Сам иди. У неё папа – фашист.
- Ну, тогда к Наташке Эрент.
- Да у неё нету. Я уже спрашивал.
- Пиздит она! Клей есть у всех нормальных людей.
- У нас нет клея.
- Ну, пойдем. Только вместе будем заходить.

И мы шли. Сначала к Наташке. Потом к Фриметке. Потом к Вовке Сидоркину. Потом еще куда-нибудь. И еще. Еще. Мы за тюбиком Момента готовы были пойти на край света. Готовы были достучаться до небес. Такова зависимость.

Я смотрел на луну и думал, что там, должно быть, очень много клея, раз она им так щедро уляпана. Три пятна побольше. Пять поменьше. Я вздыхал и шел к соседке тете Паше, у которой наверняка есть клей.

- Тётя Паша! Здравствуйте! А у вас есть клей «Момент»? Лодку нужно заклеить.

«ПАСПОРТ ТОКСИКОМАНА».

У меня на ногтях появились белые полоски, так называемый «паспорт токсикомана» - своеобразный симптом, свидетельствующий об изменениях нервной трофики. Я шабил уже полгода. Я не писал стихов, рассказов, не учился, даже не играл в пластилиновых солдатиков. Я перестал дружить с Ниной.

Мы со Шпуней и Корчуганом заканчивали исследовательскую программу по совместному посещению пространства галлюцинаций. Втроем мы ныряли в пакеты, доходили до второго акта и начинали вслух говорить, кто что видит.

- Я вижу ракету.
- Я тоже вижу. Она алюминиевая.
- Скорее всего, пластмассовая. Ух! Блядь!!! Я вижу инопланетян…
- Лунатиков…

Но я не видел инопланетян. Третий акт токсикомании не зависел от нашего сознания. Третий акт всегда преподносил Чудо. И мое Чудо отличалось от Чуда Шпуни и Корчугана. Я думал, моё Чудо было лучше.

КОРЧУГАН.

Мы втроем со Шпуней шабили в огороде Корчугана. Корчугана домой позвала мать, которая и не подозревала, что в десяти метрах от дома за стайкой сборище токсикоманов во главе с её сыном.

- Толя, ступай домой! – кричала ему мать.

Корчуган вынырнул из пакета со стеклянными глазами, жидко сплюнул в пакет и сказал:

- Заебала!

Положил пакет на сентябрьскую подмерзшую землю и пошел к дому. Я проводил взглядом шатающегося Корчугана, посмотрел на зарождающуюся луну и сказал Шпуне:

- Мы ебанулись…

Шпуня меня не слышал, он был на третьем акте и смеялся, как сумасшедший, глядя в целлофановый пакет. Я подумал, нам со Шпуней и Корчуганом нужно обязательно попасть на луну. Обязательно. Иначе мы сойдем с ума.

Вдруг в доме Корчугана послышался исступленный бабский крик. Я не понял, кто это кричал. Шпуня продолжал смеяться себе в пакетик. Приход на сей раз у него был дольше обычного. Я же встал на ноги, пошел к дому. Кто может так кричать? Дома у Корчугана только он сам и его мать.

Я шел по тропинке. Над крышей дома тупо висела луна, которую лунатики еще не успели испачкать Моментом. Я шел. Мне казалось, что эти десять метров я иду целую вечность. Женщина в доме закричала еще раз уже нечеловеческим голосом. Правильнее даже сказать, завизжала, как пораненная свинья.

Дверь отворилась. Вышел Корчуган. Я остановился. В руке у него большой столовый нож, с острия капает кровь. Я смотрел на нож. Корчуган мило улыбнулся:

- Всё.

Вытащил из кармана полный тюбик с клеем и добавил:

- Момент.

Я развел руками и сказал:

- Отлично.

Корчуган бросил окровавленный нож на землю, двинулся к стайке мимо меня и сказал:

- Айда шабить.

И мы пошли.

Туча в этот день навсегда закрыла луну.

МАТЬ.

Мать Корчугана умерла задолго до приезда скорой. Он два раза всадил ей нож по самую рукоятку. Второй раз попал в сердце.

На суде Корчуган почему-то начал рассказывать, как ловко он умеет с одного удара резать поросят. А тут почему-то промазал. Под кайфом был. И засмеялся. Под дуру косил. Не проканало.

Мы со Шпуней прошли по делу как свидетели. Корчугану дали срок и, поговаривают, запетушили на зоне. По крайней мере, видавший виды, Цыпа с уверенностью сказал:

- Бля буду, запетушили. Мой дядька зуб дает. Мать нельзя убивать.

Я кивнул:

- Конечно, нельзя.

Цыпа никогда не шабил.

- Тем более из-за клея, - закончил он.

Я согласился, но в моей токсикоманской, помешанной на клее голове промелькнула сумасшедшая мысль. Я быстро её отогнал.

СУМАСШЕСТВИЕ.

Далее мы со Шпуней стали тихо сходить с ума. Мозги, видимо, начали разжижаться. Мы проникали в такие глубины бессознательного… Что – мама не горюй! Мы бывали в таких закоулках ада, где последним был заклятый токсикоман Данте.

Однажды через месяц интенсивного шабления я встретился с самим дьяволом. Нет, я его не видел. Описать его не могу. Так как на сей раз в бессознательном пространстве отсутствовало такое понятие, как зрение. Я его чувствовал – суку. Я чувствовал дыхание сатаны. Ага. Я не слышал его голоса. Я читал его мысли. И мысли его были ужасны. Почему ужасны? Да потому что это были просто цифры. Сплошные цифры. Зеленые. Почему зеленые? Не знаю. Сатана – сам по себе цифра. Цифра «два». «2». И мысли у него всё цифры. Цифры, цифры, цифры…

Я спросил:

- Цифра «один» - кто?

Но у меня не хватило воздуха послушать его. Я понял, что задыхаюсь клеевыми испарениями. Пространство открылось, и на долю секунды я увидел рядом с цифрой «два» Шпуню, который мило, как всегда, улыбался. И на его лице был белый грим. И я всё понял. ВСЁ. Шпуня – посредник.

Я вынырнул из пакета и со всего маху двинул Шпуню по белому гриму. Он вскочил, встал в стойку, с суровым лицом прокричал:

- Охуел?!

Я закричал в ответ:

- Ты – «два»!!! Ты хочешь, чтобы я продался Сатане?! Ты – посредник, бля!

Грим на его лице стал постепенно растворяться. Шпуня опустил кулаки, покрутил пальцем у виска и шепотом сказал:

- Ты ебанулся, Сергофан.

Я ебанулся. Я, правда, ебанулся. Видит Бог, я ебанулся. Сначала ебанулся Корчуган. Ебанулся и за тюбик клея убил свою мать. А щас ебанулся я. Я видел дьявола. Чувствовал его. Считывал его мысли. Я почти расшифровал его цифровой код. Почти. Да, нет. Ни хуя. Просто мы обычные токсикоманы, мозги которых мало-помалу разжижаются.

Это был последний токсический день.

Я пришел домой и сказал маме, что начинаю новую жизнь.

Мама так и не заметила, что её сын сходил с ума от клея «Момент один». Больше я ни разу не шабил.

ВСЁ.
Теги:
24 March 2008

Немного об авторе:

... Подробнее

Ещё произведения этого автора:

Алёша
Слепая любовь.
Москва-Сука!

 Комментарии

Комментариев нет