Здание хоральной синагоги –
С детских лет манило ты меня,
Хоть устали старческие ноги,
Навещаю до сих пор тебя.

Купол твой высокий, просветленный,
Строгость линий, скромность, простота;
Я вхожу, годами убеленный,
Я смотрю на светлые колонны
И врачует душу красота.

Тяжко опускаюсь на скамью,
Достаю молитвенник священный,
И, прикрыв глаза, благодарю
Господа за дар Его нетленный.

Здание хоральной синагоги,
Сколько себя помню и поныне
Боль мою, печали и тревоги
Исцеляет Бог твоей святыни!

Как-то раз в один из осенних еврейских праздников у здания московской хоральной синагоги я познакомился с интересной молодой женщиной лет 27-28. Звали ее Наташей. Она была не еврейкой, а русской, но симпатизировала иудейству, что не могло не импонировать мне. Что касается моего религиозно-философского кредо, то оно изложено в следующем стихотворении:

В моих жилах течет кровь библейских
Пророков…
Александр Смирнов. «Принц Иуда»

Что сказать о себе? Я раздвоен, разорван
Между двух сопричастных друг другу культур:
Иудей по крови, я Россиею вскормлен,
Между двух полюсов я натянутый шнур.

Я стремлюсь растопить холод Севера Югом,
Разжигая костер из прогнивших досок,
Всем народам земли я хотел бы другом,
Но уходит мой труд, как вода сквозь песок.

Я по пояс увяз, ноги ищут опоры,
И, раскинувши руки по краю равнин,
Я молю: «Позабудьте кровавые споры
И признайте, о люди, что Бог ваш един!»

По окончании службы я проводил Наташу, получив в награду номер ее домашнего телефона…
Она жила в коммунальной квартире одного из старинных (позапрошлого века) московских домов, расположенных в этом квартале, снимая угол у одной старушки и ухаживая за ней.
Родом Наташа была из Сибири. Ее родители жили в Томске. После неудачного замужества она решила попытать счастья в Москве. Филолог по образованию, она преподавала русский язык и литературу в школе, находящейся недалеко от места ее жительства. Так что поначалу все устроилось неплохо, оставалось устроить главное – личную жизнь. Думаю, что с целью романтических знакомств она и ходила к зданию синагоги, благо оно было недалеко. По праздникам около синагоги собирается множество самого разного народа, в том числе и вполне светского, и матримониальные знакомства здесь в порядке вещей…
Мы стали иногда встречаться, посещая музеи, театры, филармонию. У Наташи был хороший художественный вкус. Она профессионально разбиралась в литературе, следя за новинками, тонко чувствовала музыку и неплохо играла сама. Разумеется, что все это нравилось мне.
Примерно через месяц после нашего знакомства Наташа пригласила меня в гости и познакомила со своей квартирной хозяйкой, с которой у нее сложились почти родственные отношения. Это была маленькая, сухонькая, совершенно седая старушка. Настоящий божий одуванчик. Но выцветшие, когда-то голубые, глаза ее светились умом и чувством юмора. Веселые чертики, казалось, так и прыгают в них. Звали ее Еленой Семеновной. Преподавая в прошлом французский язык в высшей школе, она и сейчас еще подрабатывала переводами, преимущественно тестов песен французских композиторов. Одной из лучших ее работ стал перевод песен Жозефа Косма, но, к сожалению, за исключением знаменитых «Опавших листьев», очень любимых мною. Тем не менее, в дальнейшем это не мешало нам с ней распевать их дуэтом под аккомпанемент Наташи, с особым чувством произнося последний куплет:

Но нас жизни вихрь разлучает,
И я брожу один в тоске,
И безжалостно волна смывает
Влюбленных следы на песке…

К сожалению, спустя непродолжительное время жизни вихрь разлучил и нас…
Елену Семеновну хорошо знали и уважали в переводческом сообществе, приглашая на различные заседания. Она очень тепло и радушно приняла меня. С этого вечера я стал часто ходить в этот дом. Видимо, я очень понравился Елене Семеновне, и она старалась всячески содействовать развитию наших с Наташей отношений. Но отношения эти развивались туго.
Характер у Наташи был не легкий. Она привыкла к независимости, я же после двух неудачных замужеств, каждое из которых подарило мне по сыну, жил вдвоем со старенькой мамой, и без нее не мыслил своей дальнейшей жизни, как бы эта жизнь не сложилась. Наташа чувствовала это, и перспектива (в случае серьезного развития наших отношений) жить вместе со свекровью ее, видимо, не устраивала. Поэтому отношения наши во все время нашего знакомства оставались чисто дружескими. Мы не дошли в них даже до поцелуев. Редкий для меня случай!..
Через некоторое время после нашего знакомства Елена Семеновна серьезно заболела, и ее положили в больницу, где она пробыла около двух месяцев. Я навещал ее там вместе с Наташей. Возвращаясь из больницы от Елены Семеновны, я иногда оставался чаевничать у Наташи, преследуя, разумеется, и менее прозаические цели. Но все мои попытки сблизить наши отношения оканчивались ничем. У Елены Семеновны был старенький проигрыватель и хорошая подборка пластинок классической музыки, которую мы часто слушали в эти вечера вдвоем. Но и музыка не помогала растопить лед Наташиного отчуждения. Не солоно хлебавши, я возвращался домой…

Мне ныне суждено опять
Любовну муку испытать….
Пейре Раймон (пер. С.В. Петрова)

Зима стояла на дворе,
А в комнате звучал Шопен,
И ты приблизилась ко мне –
Я холод ощутил колен.

И хоть они мне тело жгли,
Мы даже не поцеловались,
По краю пропасти прошли,
Но в бездну страсти не сорвались…

Примерно через месяц после возвращения Елены Семеновны из больницы Наташа получила письмо от мамы, в котором та просила ее приехать на несколько недель, поскольку тяжело заболел отец Наташи. Наташа взяла внеочередной отпуск и уехала к родителям, попросив меня навещать Елену Семеновну хоть изредка. Отсутствие Наташи затянулось, и за это время, вновь заболев, Елена Семеновна скончалась…
Наташа приехала на ее похороны, мы обнялись, помянули покойницу и расстались навсегда…

Я помню милое знакомство,
Старушка ветхая была,
Я иногда ходил к ней в гости –
Она с племянницей жила.

Французский зная в совершенстве,
Она стихи переводила,
И переводы эти были
Источником ее блаженства.

Обломок древности седой,
Она казалась мне порой
Графиней, «Пиковою дамой»,
Нарушил Герман чей покой.

Ее племянница Наташа
Неспешно разливала чай,
Ее рука моей касалась,
Случайно, видно, невзначай.

Текла минута за минутой,
Спускался вечер над Москвой,
И веяло какой-то тайной
От сей старушки непростой.

Бывало, шамкая губами,
Она любила повторять:
«Мужчину надо привлекать
Не натуральными мехами,
Не красотою и духами,
А паче прочего грехами…», –
И принималась хохотать.

Но не послушалась Наташа,
И потускнела дружба наша…

Промчалось время то, промчалось,
Я сам теперь совсем седой,
Старушка ветхая скончалась,
И след Наташи затерялся,
Как лист осеннею порой…