делаю шаг - там глухие заборы
закаменны,
проволокой свитые три обручали
колючие.
делаю два - непонятные споры
опаяны
страхом свободы. и солнцем венчали
заснежены.
автомобили - рывок в скоростные
видения,
и переходы, и белые полосы
улицы -
там продавщицы, пространства немые
и мнения,
что кроме солнца никто по весне
не запудрится.
милые добрые улицы. старые -
тянутся
вниз по мостам, как змеей, по реке
пароходами,
в детствах встречают, до старости сердцами
любятся
в стеклах - водителем, а в остальном -
пешеходами.
эти дома... сколько сказано доброго,
милого,
эти красивые бортики, дальше -
карнизами,
кто же мог знать, что прощают
свободолюбивого,
слабого - камнем встречают, смертельными
низами.

через очки вижу лица, походки
различные,
в тайнах карманов сжимаю патроны
и выстрелы -
я ненавижу болезни прогулок
столичные,
я в них стреляю глазами холодными
быстрыми:
падают люди, стекая в асфальты
мороженным,
выпавшим с рук первоклашки и ставшим
работаю
дворников пьяных. и всем своим
вновьуничтоженным
тризны горланю болезненной кислою
рвотою.
тихо курю - эту смерть погребением
медленным
больше люблю, чем желание
существования -
я прохожу все галактики мелкими
метрами,
главной ошибкой теологов -
иксом сознания.
вселенные,
только не знают об этих законах
пиарщики,
и папарацци не видят, прогрессами пленные,
все - погорельцы, пожарные - просто
пожарщики.

я поглощаю янтарь. становлюсь
опьяняющим
воздух. и опьяненным бездумной
религией,
в мыслях - кострищем огромным и жадно
пылающим,
в сердце - счастливой мечтой и прошедшими
мигами.
я покупаю собакам конфеты
и пряники,
молча кормлю их с руки - я люблю
объективности -
я по субботам в цветмет продаю
подстаканники,
чтобы не тухло светило в период
активности.
я зажимаю в подъездах случайных
свидетелей,
и убиваю молчаньем, глазами
уродую,
я уважаю свободу из всех
добродетелей -
все мои главные пальцы от кольцев
свободные.
я продолжаю прогулки. становится
холодно,
тучи запрячут в карманы все солнце
плечистое.
я бы взорвал этот город, но только
нет повода
сделать свободными стремных, свободных -
лучистыми.
свет. магазины. секс-шопы - мечта
озабоченных -
стекла холодных витрин, как аквариум
светятся,
это - республика желтых оскалов
заточенных,
что напрягает норд-остами каждое
деревце.
я покупаю журналы. от скуки,
наверное,
их не читаю - в руках зажимаю
и чувствую -
я пропускаю учение столь
благоверное,
что обретаю сомнение в каждом
присутствии.
под оккупацией стрелок общественных
транспортов
и транспарантов, зовущих до светлого
вечного,
суки по форме хотят предъявления
паспортов,
твари в жилетах - твои остановки
конечные...

я заплетаюсь ногами в трех соснах...
привычные
темные подъезд, сто ступенек, замок
и прихожая -
я ненавижу болезни прогулок
столичные,
даже когда пешеходы весной
уничтожены...
кухня. кровать. сигареты. гудки
телефонные.
шум телевизора. старая ванная
комната.
гости незваные. дамы. глаза
беспардонные.
ночь. объективность. cd под дрожанием
моцарта.
руки расходуют спички. горит синим
пламенем
газ. остывают глотки заянтарные
верные.
теплится кофе холодное иксом
сознания,
к черту эстетики. жесты. и взгляды
манерные.
это язычество. точно. больное
язычество.
между засад бытия партизанское
творчество,
я каждый день принимаю свое
католичество -
прячусь, меняю фамилию, имя
и отчество.
и я привык, как собака, к заборам
закаменным,
ведь под забором удобно общаться
с природою -
проволокой, словно венцами на нимбах
опаяны
ненависть и нагота в половину
с свободою.
ищут пожарные. ищет родная
милиция.
город дрожит (не стерпеть своего
одиночества),
в окнах пытается спать под пижамой
провинция
стилем "поп-арт" и обносками древнего
зодчества.
да, я люблю твои стены, громада
высотная,
мило влюбляюсь ребенком в прохожих
затравленных -
меня вскормили презрением эти
животные
в шатких шагах пешеходов, весной
неприкаянных.
делаю шаг - там глухие заборы
закаменны...