Юля Ранева встала из ванной, полной тёплой водой, шагнула на плитки пола. Подошла к большому зеркалу, взяла полотенце, вытерла свои мокрые груди.

                «Я, говорил один советский юморист, когда выхожу из бани, не вытираюсь полотенцем; накину одежду, иду домой и сохну по дороге».

                Юля тщательно и во всех местах вытерлась, повесила полотенце на место, оделась. Вышла из ванной в апартаменты; она взглянула на входную дверь, ведущую на лестничную площадку. Раздался звонок, потом ещё один. Она направилась к двери. Её квартира находилась в Восточном Берлине, 1948-й год.

                Советское сталинское НКВД зверствовало в те годы вовсю. «Кто не с нами, тот против нас», - был девиз последователей ЧК. Но они не верили никому, даже своим коллегам: пересадив всю страну, они принялись сажать друг друга. Многого не успел доделать Сталин. Последним в его практике было дело врачей. И ещё он хотел установить свою власть по всей Земле, но на это надо две-три жизни.

                Юля открыла дверь, на пороге стоял Георгий Паламару - младший в новом костюме.

                - Бомон! – воскликнула Юля и вся затрепетала.

                Он вошёл, она закрыла дверь. Они прошли в гостиную.

                - Как ты оказался здесь? – спросила она.

                Он упал на колени.

                - Колени запачкаешь, - сказала она.

                - Богиня! – вырвалось у Бомона. – Будь моею.

                - А Союз?! – воскликнула Юля.

                - НКВД предало меня – сдало африканцам на растерзание! – он обхватил её колени. – Уедем! уедем с тобою на Запад.

                Андерсен прошёл по улице, на которой стоял дом с квартирой Юли, остановился у соседней квартиры, позвонил. Подождал с минуту, дверь открыла Родика Пэдурец.

                - Эрик! – обрадовалась она. – Почему два дня не был?

                - Дела, дорогая, - они прошли в покои.

                Эрик Арвид Андерсен, сын шведского миллиардера, захаживал частенько к Родике на квартиру в Восточный Берлин – из Западного Берлина. Ему нравилась эта симпатическая девушка; о его жене, оставшейся в Швеции, говорить не будем.

                Пьяный Аурел Строготяну сидел на тротуаре, прислонившись к стене, и причмокивал губами, словно жалея, что потерял соску. К квартире Родики подкатил и остановился чёрный автомобиль. Из него выбрались трое поджарых джентльмена в чёрных костюмах и таких же шляпах; подошли к двери, позвонили. Дверь отворила Родика, в лёгком полузастёгнутом халате. Усатый чёрный джентльмен улыбнулся.

                - Родика Сергеевна! Мы – к Эрику Андерсену.

                Они вбежали в квартиру, вытолкали Андерсена на улицу, втолкнули в автомобиль, забрались и сами, и машина прокатила мимо высунувшего пьяный язык Аурела. Родика смотрела вслед автомобилю: плакали твои миллиарды, Родика.

                Через день Андерсена сопровождавший капитан ввёл в кабинет Абакумова в Москве.

                - Это произвол! - сказал Андерсен.

                - Мы знаем, Эрик Арвид, - сказал Абакумов, - вы писали статью в западную прессу, хвалу советской системе. Мы хотим… мы желаем, чтобы вы написали ещё одну статью в западную прессу, очерняющую Запад.

                - Это произвол!!