Было это в прошлом веке, в 65 году до нашей неокапиталистической эры.

Ноябрьская демонстрация подходила к концу. Основные градообразующие предприятия старинного престаринного райцентра  с небывалым воодушевлением усиленным «колоколами» на улице Ленина и площади Революции уже покинули пределы оных. По деревянному «живому» мосту, началу улицы Ленина,  двигались уже не очень стройные колонны мелких всевозможных организаций, как - то: РСУ, РАЙПО, ВТОРЧЕРМЕТ, ММС и прочих. День был не солнечный, но и не холодный.

Потому мы, окраинная шпана, были одеты легко – без пальто. Взрослые же люди были облачены в соответствующую погоде и празднику одежду. В костюмы при галстуках, в пальто и шляпы. У меня в тот период жизни был сложный переходный период: за плечами семь побегов из дома, цетральный городской тир и библиотека ММС местными операми из милиции ещё не были и не раскрыты и не доказаны. Я начинал выходить, как говорится, на большую местную дорогу. Пропускал занятия в школе, сквернословил – нет, жил в облаках сплошного мата рабочей окраины, бил стёкла из рогаток, в бесснежное время взрывал гранаты, снаряды и мины в кострах, имел арсенал постоянно пополняемого с двух передовых оружия, который, как впоследствии понял, по наводке сына участкового дважды подвергался налёту и разграблению работниками милиции, организовывал так называемые «масленичные войны» - попросту драки между улицами из за покрышек, которые надо было сжечь в марте месяце во время масленицы. Естественно из своей школьной колонны с парой подельников уже слинял. Перейдя «живой» мост, и выйдя на пятачок перед кинотеатром «РОССИЯ» я увидел, что два незнакомых мужика ведут в «дрезину пьяного» Богдана, жителя нашего ммсовского микрорайона.

А надо сказать, что Богдан был рослый солидный мужчина. Он всегда хорошо одевался, ходил в шляпе и при галстуке, так как всё время, занимал какие то руководящие посты во всяких мелких организациях, несмотря на то, что его часто увольняли за его любовь к спиртному. Любил мужик заложить за воротник. В то время он был директором, какой то организации связанной с продуктами питания.

Он всегда меня прикармливал конфетами и раскланивался со мной. У него было две дочки – одна старше меня на год, другая, Валюша – младше на год. И поэтому он со мной дружил, мужик был с прицелом, как объясняла мне мать его хорошее отношение. И что же я вижу. Мужики прислонили его к забору и ушли. Богдан постоял, постоял, повернулся лицом к забору, достал своё хозяйство и начал отливать. И тут, вдруг, откуда ни возьмись, появляется молодой длинноногий (моё счастье, что он был в сапогах, а я  в ботинках и без пальто), только что демобилизованный из армии, двадцатиоднолетний младший «литёха» Юрка Смирнов. Молча снимает с него шляпу и подставляет под струю. Богдан облегчался наверно целую минуту. Затем Юрка надевает эту шляпу ему на голову, что-то говоря.  Народ и мои пацаны ржут, а мне вдруг становится очень жалко Богдана, и я, несмотря на то, что вижу в пятидесяти метрах от инцидента появление своего отца,

быстро подхожу к менту, и выливаю на него весь свой словарный запас фени нашего микрорайона, в котором самым ласкающим слух  было выражение – «е.ун ты мой фиолетовый», применяемый в основном женщинами. Юрка, надо отдать должное будущему комсоргу и парторгу городской милиции, не оторопел ни на секунду, а со словами: «ах ты сопляк, щас я тебе уши то надеру» бросился на меня. Я рванул в противоположную сторону от приближающего отца. Почувствовав, что мент ретивый пару раз царапнул меня своими пальцами по спине, я резко рванул вправо в подворотню и, опа, а дворик то глухой и заборчик под два метра зеленеет в десяти метрах от меня. Как я через него переворотом смог сигануть до сих пор не пойму. Через коня и лошадь в школе прыгал очень плохо, так как не до физкультуры мне было в те годы. И сразу же  после своего приземления услышал сильный бух об забор, оглянулся и в щель увидел сидящего на земле Юрку без головного убора. Дворами, дворами, к вокзалу, а там по железке два с небольшим километра (бешеной собаки сто километров не круг) и я дома. Вхожу домой, а батяня мой подвыпивший живописует  мамане это событие, и состояние  мною любимого Богдана. Он и трезвый то у меня всё время любил подсмеиваться над ним. Зло спросил его. А что мент? Да за каким то пацаном чего-то погнался, да так и не вернулся. И надо сказать, что Юра (царствие ему небесное, честный по отношению к государству и службе был мент) почти до смерти своей гонялся за мной. И по отношению ко мне он был мусор поганый, так как трижды мне авторитеты местных шпанских группировок сдавали его предложения подставить меня, а однажды уже в Москве в речку Яузу полетел клинок приехавший из маленького старинного престаринного райцентра, чтобы проткнуть меня. Везучий я был, да и кореша мои честные ребята были, любили они меня и не подставляли.