Вокзал. Привоз. Гостиница. Завтрашний день – пятница, следовательно, билет на обратный путь можно брать на вечер субботы, чтобы в понедельник привезти изделие на завод. Привоз на субботу с утра откладываю. Гостиницу нахожу рядом с вокзалом, из окна номера вид на купола, выкрашенные серебрянкой. Дипломатик с двумя тысячами рублей и с документами оставить в номере боюсь, находясь под впечатлением рассказа доброго дяди. И, дурак, мчусь на трамвае на какой-то дальний пляж, якобы вода там чище. На пляже никакой камеры хранения не нахожу, за то и в воде, и на берегу вижу большое количество винных пробок, и даже белеют кое-где изделия №1. Прикрыв дипломатик рубашенцией и брючатами, водрузив сверху шузы, забираюсь в море, устремляя третий глаз то ли на берег турецкий, то ли на братские Болгарию с Молдавией, а два глаза на свои красные вонючие ботинки.

Окунувшись пару тройку раз среди винных пробок и чего - то ещё не потребного, и заметив бесцельно ли слоняющуюся вдоль пляжа пацанву,

прихожу к выводу, что риск большой, и что надо ехать в гостиницу решать вопрос с хранением вещей и отсыпаться после двух плохо проведённых ночей. Выспался отлично, и рано утром, узнав, что Привоз в двух минутах ходьбы, не откладывая на субботу, посещаю его. Так как время раннее, то народа на рынке ещё мало. Приезжают с окрестностей продавцы с фруктами. Я начинаю что-то заливать молодому круглоголовому  парню с мешками свежих абрикосов. Тот терпит меня минуты полторы, потом, сделав кулёк из газеты и насыпав в него «жирдяек» отдаёт мне с просьбой ему не мешать, так как он отлавливает оптового покупателя. Я, поняв всю широту души одессита, сказав спасибо, отваливаю в гостиницу, чтобы слопать в один присест его подарок. Пресытившись, и видя, что уже девять часов, решаю сделать контрольный звонок на завод. И оказывается не зря. Изделие уже готово и можно забирать. Ещё через час, сдав всё ценное в камеру хранения на вокзале, сажусь в трамвай, на задней площадки которого две нежнейшие тринадцатилетние нимфеточки втолковывают дяде, чтобы он радио не верил о чистоте пляжей, а выходил на ближайшей остановке. Вчера там сами купались, и если бы не амурные дела, то с Вами бы дядя сейчас вместе пошли. Верю ангельским созданиям, и с Французского бульвара устремляюсь вниз через парк к морю. Пляж и  действительно оказывается чрезвычайно чистым, несмотря на близость к вокзалу и к Привозу. На пятом заплыве в сторону берега турецкого, слышу по матюгальнику  приглашение пить свежее пиво в ближайшем кафе. Во рту ощущаю сухость. Мгновенный нырок в сторону берега родного, рывок к штанишкам с рубашишкой с небольшой суммой денег, и через минуту я уже в кафе. Первая кружка испаряется в пасти моей, как на камнях парилки. Вторая с чувством, с толком, и с удовлетворением оттого, что пиво свежее и вкусное. Третья в растяжку с сигаретой полученной по щелчку пальцами в сторону девочек школьниц, подрабатывающих во время каникул официанточками в кафе, и одетых, вернее раздетых в соответствии с тридцатиградусной жарой. И я поплыл, я понял, что попал в рай, в который меня барана упрямого и «Фому не верящего»  ещё за пятнадцать лет до этого не однократно зазывали подружки на девять лет меня моложе и с Сухуми, и с Батуми, и с Туапсе.

Накупался и накайфовался до визга щенячьего. Выходить на Французский через парк  в гору вам «в лом». Пожалуйста, дорога канатная имеется. И когда уже оставалось меньше трети этой дороги, то увидел я пожилую женщину, художницу с разложенными вдоль тропинки картинами для продажи. А с самого большого портрета, красавица неописуемая иронично усмехаясь в мою сторону, как бы говорит мне своими пухлыми губками: «Ну вот, а ты мне не верил, болото своё солёное нахваливал».

Сойдя с канатной дороги, пошёл я назад к художнице. Познакомился. Пожилая учительница рисования в школе. Спрашиваю. Это Рита Левченко из Донецка!? Нет, это моя племянница из совхоза, отвечает она. Гляжу, а Риточка мне опять подмигивает, и говорит: «Чего ты во мне нашёл? Заедешь за Тулу, каждая вторая, такая, как я». И пошёл я восвояси, не сообразив даже спросить цену этой красавице. Да и куда бы я с ней. Моя Елена распрекрасная голубоглазая такую любовь к портретной живописи не поняла бы, ох как не поняла бы.

И вспомнил я, метЯ клешами белых брюк, брусчатку Арнаутских,

Её усмешку пухлых губ, с прищуром глаз не русских.

И как она мне изрекла:«..тебе бы Вова недельку со мною в Геленжике,

на песочке погреться, ты бы мужичёк ничего бы был». На что я ей отвечал, что в нашей Руссе в курортных озёрах вода как в Чёрном море, а галька на побережье Ильменя такая, что и в морях тёплых не сыщишь, а потому никакого моря мне не надо». И вспомнились мне многие мои подружки морячки с их рассказами о море и ежегодным передаванием привета моей маме в момент отъезда на каникулы, которую они никогда и не видывали. К чему это я развёл тут всё это. Да это я для своего внучка светленького синеглазого и ему подобных мальцов с северных широт.

Если девушка, натягивая чулки при тебе, передаёт привет твоей маме, а сама никогда её и не видывала, да притом её мама проживает где-то на Чёрном море, то подумай, может это хорошо, если твой ребёнок каждое лето будет жить у тёплого моря. Не нахваливай ей свою радиоактивную «Гидру» и зелёное Кратовское озеро.