Лето 1959 года. Сижу на берегу речки Полисть напротив ворот ММС* с удочками. Переживаю, не пошли бы парфеевские пацаны в город. Обязательно обкидают камнями. Опыт такой рыбалки уже был. Гляжу со стороны «бряшки» (ныне ул. Маяковского) Валерка Сосна (кличка) с удочками идёт. Он на несколько лет старше меня**, на голову выше, долговязый, голубоглазый, с редкими вьющимися светлыми волосами еврей. Это я теперь понимаю, что он жид был, а тогда мне, что еврей, что татарин, всё едино. Я его знал, так как прежде чем переехать в свой дом в ММСе, мы несколько месяцев на «бряшке» снимали угол недалеко от их дома. По характеру он был незлобивый, миролюбивый парнишка. Не хулиган, хотя впоследствии пару зим и возглавлял набеги бряшногорских на наши запасы покрышек и камер для масленичного костра. И в шестидесятые годы я его вообще потерял из виду; хотя, как я выяснил, никуда он из Руссы не уезжал, а только перебрался жить на противоположный берег солоника в квартиру, и родительский дом с огородом до сих пор в порядке содержит. Я пригласил его расположиться рядом, что он и сделал. Сидим, молчим, а рыба не клюёт. И вдруг Валера спрашивает меня: «А вы откуда в Руссу приехали?»  Из леса вестимо, отвечаю, и подробно рассказываю всё, что знаю. А знал я тогда с гулькин нос.  А мать у тебя еврейка, говорит он мне. Отвечаю: «Если бы она была еврейка, то её немцы бы уничтожили. Она здесь в Руссе в трудовом лагере была, а в 43м в Лиепаю была вывезена, и как видишь жива». Нет, она очень похожа на еврейку, я знаю, кто-то рассказывал про неё, продолжает он закреплять мне в мозгу, как оказалось с годами, истину. Отец у неё был жид (Яковлевич); племянницы её родные мне уже взрослому всё растолковали. Чтобы уйти от неприятной для меня темы спрашиваю Сосну, а вы, мол, откуда в Руссу приехали. И Валера рассказывает мне, что родился он здесь в Руссе. А дед его до войны был чрезвычайно большим руководителем в Питере, и очень известным писателем, и самым главным над всеми писателями того времени, а из-за какого–то «сраного, говнистого поэтишки, которого и в школьной программе то нет» дед и погорел. Кто-то убил его за его стишки, а на деда свалили, и сначала выслали на «сто первый километр» в Руссу, а затем Сталин отдал распоряжение деда расстрелять. Причём Валера настолько это эмоционально сказал, что я спросил, а тебе то, чего так, - убиваться. Да как ты не понимаешь, я сейчас бы в Ленинграде жил, в университет учиться бы поступил, а не с тобой бы тут сидел, удочками махал. Школу закончишь, и поступай, говорю ему. Он мне: « А! Чего ты понимаешь! Вон смотри, клюёт у тебя».  На этом разговор у нас с ним и закончился, начался клёв окуней. Придя, домой, я матери сказал, что Сосна её еврейкой обозвал. На что она мгновенно отпарировала: «..я Вов этих русских Сосниных-Сосновских до войны и на Невском проспекте, и у хозяина- банкира на квартире не раз видывала, уж чья бы мычала».  

* машинно-мелиоративная станция;

** вчера после 20.00 в телефонном раговоре с приятелем 1948 года рождения выяснил отчество Валерки, и то, что он старше моего приятеля.