РЕШЕТО - независимый литературный портал
Овчинников vior Владимир / Художественная

Там, где кончается асфальт. Сон.

1320 просмотров

не станет ли он вещим, через пару сотен лет?

Выключил телик, и провалился с мыслью, что и Эйнштейн и наш неформатчик Неврей со своими выставленными языками всё-таки двоечники. Из-за одного теперь учебники по физике переписывать будут, а со стихами другого надо бы посерьёзней разобраться.

Последнее время сны мне не снятся. За прошедшее лето ни одного не видел. А тут, на тебе, даже в цвете. Сижу за компом в Яндексе, ищу, где бы дешевле бензопилу купить. Нахожу, какую то фирму рядом с метро Кантемировская, беру оставленную мне женой на неделю «пятихатку» (интересно, какую бы это я пилу на неё нынче купил, если бы доехал), не беру сотовый телефон, так как он заблокирован и разряжен аккумулятор, и бегу на первый автобус, отходящий из деревни в город Раменское. На бегу соображаю, что не взял ни красные корочки пенсионера с проездным, ни паспорт. Ну да ладно, думаю, водитель автобуса меня знает уже давно, довезёт бесплатно, а далее придётся «пятихатку» менять; плохо, что тёщу не разбудил, и дом не закрыл, и сотового с собой нет. До платформы Фабричная в Раменском, а оттуда до площади Громова в Жуковском доехал затемно, видимо кемарил, и потому ничего существенного не видел. На площади Громова, поняв, что, так как пенсионного удостоверения с собой нет, и халява на этом заканчивается, решил не дожидаться московского автобуса, а ехать на жёлтенькой маршрутке № 525: Машзавод - метро «Кузьминки». В маршрутке, протягивая свою «пятихатку» молодому водителю – гастарбайтеру, услышав, что у него нет сдачи, сунул её назад в карман, с удивлением отметив, что видимо и в маршрутке от платформы Фабричная до Громова для меня сдачи не нашлось, раз купюра цела, но абсолютно процесс моего перемещения из Раменского в Жуковский выпал из сознания. Мы тронулись. Начинало рассветать. Пассажиров больше не было, и я, как и свойственно поведению  моего организма впал в дремоту. Проснулся, где-то в районе магазина автозапчастей «Гранд» (это тот магазин, в аквариуме которого сом проглотил крокодила). Мы стояли в пробке и абсолютно не двигались вперёд. И автомагазина и стеклянного перехода перед ним, как и металлического разделительного бордюра делящего Новорязанское шоссе на две встречных дороги я не увидел, но не придал этому значения. Встречного потока машин вроде тоже почти не наблюдалось. Когда я устал сидеть оттого, что стали затекать ноги, я, сказав водителю, что пройдусь вперёд и поинтересуюсь, почему не едем. В ходе нашего сидения в пробке ни одна машина нас не пыталась обогнать, как и не видели мы и не скорую, и не гаишников, и не воя их сирен, что дало бы знание о том, что впереди авария. Пройдя около сотни метров вперёд, и не получая на свой вопрос ничего вразумительного, я наконец наткнулся на своего одного знакомого, который поздоровавшись со мной, хитро улыбнулся, и на мой вопрос, ответил: « ты Володя, видимо, вчера новости по телеку не смотрел, деактивацию проводят, деактивацию».  На мой вопрос, а что же это такое, и с чем её едят, ответа не получил, так как мой мочевой пузырь заставил меня подняться с постели и пройти в сторону туалета, где я, исполняя его желание, в полусонном состоянии понял, что надо обязательно досмотреть этот сон и постараться его запомнить. И потому сделав всё, что полагается, и, не открывая глаз, шатаясь, на ощупь добрался до кровати и снова погрузился в сон, который не заставил себя ждать.

 

              Мы ехали по Волгоградскому проспекту, и я с трудом узнавал местность. И узнавал я её благодаря только тому, что однажды в жаркое лето 1972 года, сдав экзамены в МГИ им. Прянишникова, и изучив, как мне казалось достаточно центр столицы, приехал на метро Ждановская. А затем целый день катался «зайцем», на каких то кольцевых автобусах по кругу, и на маршрутах между Рязанским и Волгоградским  проспектами. 

И в 80 е годы, учась в МИУ и проживая на Рязанском проспекте, естественно, что за пять лет, впитал первоначальный полупустынный облик той местности.

Я стал спрашивать людей сидящих со мной рядом, а куда же это подевались современные высотные микрорайоны. Жулебино видимо промелькнуло, пока я писать ходил. Люди слушали меня, качали понимающе головой, и ничего не отвечали. Когда приехали в Кузьминки, и все вышли, я, не увидев входа в метро, где ему полагается быть, спросил удивлённо водителя, а как же мне теперь доехать до метро Кантемировская. На что получил ответ, что метро давно уже засыпано, и он не знает, где эта Кантемировская. Рядом с Царицино, там ещё радиорынок. Пояснил я ему. Царицыно. Вон садись на ту грязно-белую «газель», ответил он мне. Что я и сделал. Денег за проезд с меня не просили. Я ехал, и, разглядывая Москву, просто обалдевал. Было ощущение, что я попал в какой то другой большой и мало знакомый мне областной центр. Абсолютно не было зданий выше пяти этажей, и на улицах отсутствовали светофоры.  Перед одним перекрёстком, показавшимся мне знакомым, маршрутка остановилась. Мне показалось, что снова, какая то пробка по ходу нашего движения, и, увидев с правой стороны рядом с дорогой ларёк «Мороженое», я понял, что хочу есть, и вышел, чтобы купить своё любимое эскимо «Ленинградское», заодно разменяв, таким образом, свою неразменную купюру. Только я произнёс название эскимо, как машины на улице поехали, и я вынужден был, размахивая рукой, с зажатой в ней пятисоткой, кинуться за своей маршруткой. Но та и не подумала остановиться. Когда я понял, что «поезд ушёл», то, остановившись и переведя дух я увидел, что улица, которая пересекала главную магистраль, по которой мы ехали, заасфальтирована только с левой стороны, а с правой, где находился я, была только грунтовая дорога, ведущая к странному длинному зданию с маленькими окошечками в один ряд аккурат почти под крышей. Это здание напомнило мне здание на Боткинском бульваре расположенном напротив нашего авиазавода «РСК МиГ», и, видя, что туда идёт ручеёк в основном школьников мальчишек с ранцами за плечами, я пошёл тоже к этому зданию. Мне представилось, что это кинотеатр. По ходу моего продвижения к этому зданию, меня пронзила мысль, что ни у кого из граждан на улице я не вижу в руках сотовых телефонов. Но не ужаснуться, и не удивиться этому я не успел, так как догнал здоровущую, двухметровую, дородную тётю, вернее молодую бабушку в бело-кремовом плаще, ведущую под ручку, крепко сбитую внучку с бантами на голове и прямоугольным ранцем за плечами, и довольно громко что-то её втолковывающую. Я  стал усиленно пытаться понять, о чём они говорят.  Но ни смотря на то, что говорили они на русском, я, как ни старался, но смысла их разговора понять не мог. Следуя за ними по пятам, я вошёл в это здание, в холле которого стояли в ряд десятка два с лишним турникетов, как в метро. Все входящие прикладывали к ним карточки и проходили дальше. Я оглянулся назад и увидел общепитовскую точку (что-то типа буфета, как в переходах метро) с румянощёкой красавицей, и опять захотел, что ни будь съесть. Подойдя к буфету и протягивая свою неразменную деньгу, стал просить, что ни будь из еды и питья. И услышал. Что вы, деда, я не коллекционирую денежные купюры. У вас есть карточка? Какая карточка? Спросил я. А, понятно! Просочившийся, заблудившийся. Выйдите из здания, поверните направо и идите к полю. Там увидите главного. Высокий такой статный мужчина, постарше вас. Он вас оформит.

Я последовал её совету. За зданием, там, где по моему представлению должна была бы находиться электрифицированная железная дорога, что идёт на Курский вокзал, раскинулось, чуть ли не до горизонта с полоской леса, крупным «шагом» распаханное поле. Посредине этого поля, какой то странный, жёлтого цвета комбайн сажал крохотные деревца, а навстречу мне, попадая в шаг отвала, шагал высокий длинноногий пожилой сухопарый мужик-карел, отсидевший почти всю свою жизнь в сталинских лагерях за участие в толмачёвском кровавом бунте 1936 года, и встреченный мною случайно утром рано на вокзале в г. Бежецк в 1986 году, когда его реабилитировали и разрешили вернуться на родину, в Лихославльскую Карелию. Он не узнал меня. Ведь тогда, в Бежецке, я сидел сбоку от его товарища по лагерю, и, слушая, как его товарищ просил всё простить младшему брату за давностью лет и его бестолковостью вследствие малого возраста, зайти к нему, в Бежецке, в гости, а не обтирать тут вокзальную скамью, до подхода автобуса на Лихославль, видел его непроницаемое измождённое годами лагерного голода лицо, уставившееся в одну точку противоположной стены, и не приемлющее просьбы товарища. Мы его видели, он нас нет. Он не простил! Близкого родственника, по глупости предавшего его. И остался один на автовокзале, из пяти или шести прибывших восточным утренним экспрессом бывших зэка, забежавших туда, чтобы посмотреть расписание, и в течение пяти минут разошедшихся по своим близким и дальним родственникам и знакомым в райцентре Бежецк.

И вот я стою перед ним. Он оглядывает меня и говорит. Просочившийся? Я отвечаю вопросом на вопрос. Вы куда дели все эти микрорайоны, высотки, железные дороги, реку, метро? Отвечает. Всё что вы тут науродствовали, всё сначала в вихревые мельницы, а оттуда, в каръеры  (типа Лыткаринского, знал такой?), в реку, в метро. В общем, всё так, как было первоначально матушкой природой воспроизведено.

Проснулся я от вопроса тёщи донесшегося  до меня с первого этажа.

Володя, ты что заболел?  Я глянул на часы. Было половина десятого.

На улице хлестал мерзкий осенний дождь. Нет, встаю. Ответил я ей.  Встал и вспомнил, что мегафоновский модем, в пятницу уходя с работы, забыл вытащить из USB- порта, чем и наказал себя отсутствием общения на Решето на выходные, проводимые в деревне. Ну, ничего, подумал я, позавтракаю, и сочиню по поводу сна стишок. И вот что получилось в двух вариантах.

 

Там, где кончается асфальт,

Там начинается дорога

Для человека, что базальт

Рубил всю жизнь по воле бога.

Но подменили вдруг богов:

Родились в головах божата,

И ты, воспрянув от оков

Стряхнул с глаз блеск и путы злата;

И понял, что не надо быть

Творцом здесь всяческих изделий,

А просто требуется жить,

Так, как живут в природе звери.

Ведь если даже и сумел

По миру мчать быстрее света,

То всё равно пострел, удел

Твой кануть в бесконечность, в лета.

 

И второй вариант:

 

Там, где кончается асфальт,

Там начинается дорога

Для человека, что базальт

Рубил всю жизнь по воле бога.

Но подменили вдруг богов:

Родились в головах божата,

И он, воспрянув от оков

Стряхнул с глаз блеск и путы злата;

И понял, что не надо быть

Творцом здесь всяческих игрушек,

А просто требуется жить

В согласии среди зверушек.

Ведь даже если и суметь

По миру мчать быстрей фотона,

То всё равно ему не петь,

Не быть создателем притона.

Теги:
26 September 2011

Немного об авторе:

Какая жизнь-такая и поэзия: Моей души тончайшая адгезия. Стихи я не писал- Я их выплёскивал На распалённый мозг, Каким нибудь событием. И счастлив был таким я бытием-небытием. Но вот пришла эпоха ИНТЕРНЕТА. До дома добралась,до кабинета. И стало грех не тиснуть для внучат И радости, и гадости,и ад.... Подробнее

 Комментарии

Балинченко UNISAUND Оксана265.5
28 September 2011 22:54
Отличный бред.