Мы смотрели на географическую карту и видели океан. Как это получалось, тогда было трудно объяснить. Видели так, словно лишились тел, и наши оболочки оказывались над океаном…
Мне было двенадцать лет, последние из них пять   я провел в кинотеатре «Хроника», где  мама работала кассиром. С первого класса она забирала меня    из школы и вела к себе на работу.  С десяти лет я тащил свой ранец в «Хронику»  уже сам, и до предпоследнего сеанса  жадно смотрел фильмы. Все подряд. В девять вечера касса закрывалась, и мы с мамой шли домой…
Знаниям, полученным в жизни, я обязан этому маленькому кинотеатру в центре нашего небольшого города в Туркмении.
Зал был на тридцать мест и его стены задрапированы темной тканью.
На вечерние сеансы  приходили молодые люди и в темноте обнимали своих девушек. И я в восемнадцать лет   привел сюда   Анжелу, и мы сидели прямо под окошками кинопроектора. Он громко стрекотал, а мы обнимались, ничего не слышали, и тогда я впервые поцеловал девушку со странным для того времени именем. Нас  видела билетер тетя Женя. Она погрозила мне пальцем в полутьме зала. 
Но, о пятом классе! Однажды, после географии, последнего урока,  я, Анжела, Эля и Колька остались после урока.  Мы спорили о том, какой высоты пальмы в Океании.
- Как столб на улице, - сказал Колька.
- Ну, что ты, - засмеялась Эля, - они должны высокими, как мост через железную дорогу.
- Они же деревья, могут быть и маленькими, и большими, - сказала рассудительно Анжела. И добавила, как хорошо бы там сейчас очутиться!
Я не знаю, что на меня нашло.  Я побежал к двери и просунул ножку от стула учительницы  в дверную ручку так, чтобы никто не вошел в класс. Затем  положил на стол атлас с географическими картами с синью океана и островов  Полинезии и позвал друзей. Мы распределились вокруг стола, обнялись как команда футболистов перед матчем, положив друг другу руки на плечи и втянув свои головы в круг.
- Закройте глаза, - сказал я тихо , - и слушайте.
Все закрыли глаза,  я стал на память пересказывать содержание научно-популярного фильма «Океания». О том, как здесь был и Миклухо-Маклай, как аборигены хотели его убить, но он  спасся, показав свой блестящий нож, книгу с картинками, конфеты в ярких обертках.    Я слышал, как пищали дельфины, спасая пассажиров тонущих кораблей, как  акулы охотились за ныряльщиками. Я уже сам не помнил, где мы находимся. Время потеряло реальность.   
Не знаю, как это получилось, но мои друзья после рассказывали, что  они тоже явственно  слышали шум бьющихся о берег волн, крики морских птиц, видели красное солнце, выплывающее из океана, корабли с белыми пятнами парусов. Но каждый из друзей представлял тот мир немного по-своему то, что в моем пересказе заснял оператор. 
Этот таинственный акт напугал нас, но и породил   надежды увидеть еще больше и больше.  Тотчас же мои друзья захотели попасть в Америку, Китай, Грецию.  Но я благоразумно ответил, что не так часто, потому что устал от этого сеанса.
Наша четверка стала лучшей в классе по знаниям естественных дисциплин. Это не удивительно, ведь мы освоили новый принцип обучения. Вот так оставались после уроков в классе, группировались, словно    парашютисты  обнявшиеся в прыжке в океан из невидимого воздуха. Это была бездна, в которую было прыгать не страшно, потому что у нее не было дна.
Однажды я рассказал   научно-популярный фильм о  кинематике.  С самых древних времен. Мы были сразу в одном лице Архимедом, сидящим под тенью собственного дома и чертящего прутиком какие-то формулы. Но сначала были чертежи катапульт, огромных механизмов с колесами и обязательно купающегося мыслителя в бассейне. Воды в нем было много, но даже такой щуплый грек заставлял избытки ее выплескиваться на землю и моментально уходить в песок. «Эврика!»
А еще мы  превращались в сидящего под деревом Ньютона, которому на голову сваливалось яблоко. В том фильме это было похоже на мультяшную вставку, только в виде набросков карандашом, где траектория полета яблока показывалась пунктирно. Но каждый из нас чесал голову там, куда свалилось яблоко.
И так таинственно прошел весь год.
Шестой класс начался для нас, как и пятый, будничными занятиями, но уже через месяц наша четверка испытала потрясение – Эля оказалась больной.
Прошло недели две или три, когда вдруг мы поняли, что с Элей плохо и без нее у нас не получился первый же  фантастический полет. 
После неудавшегося сеанска мы пошли к ней домой. У моей мамы был выходной, потому что в понедельник кинотеатр не работал, и, узнав о том, что мы идем к Эле, собрала фрукты – несколько яблок, грушу и даже два мандарина.
Когда дверь квартиры нам открыли, и мы вошли под пытливым взглядом Элиной мамы, в котором чувствовался страх, то   не сразу узнали нашу подружку. Она страшно похудела.
- Ты че, из Освенцима, что ли? – ляпнул Колька и тотчас же прикусил язык.
Элина мама только вздохнула.
Затем мы сидели в комнате девочки и рассказывали о школе.
- Я порвал свои самые лучшие брюки, - сказал Колька. – Ты же знаешь, я люблю съезжать по перилам. А за выходной день учитель труда набил на перила кусочки дерева. Как спичечные коробки. И покрасил какой-то новой краской. Она быстро высохла. Ну а я со второго урока поехал вниз, в буфет. Думал, быстрее всех. На первой же «коробке» порвал брюки. И еще было больно…
- А я написала письмо Анжеле Дэвис. И жду ответа, - сказала наша Анжела.
- Вчера смотрел фильм у мамы про извержения вулканов, - сказал я. И вдруг спросил. – А что у тебя за болезнь?
Эля оглянулась на дверь, нет ли мамы, и прошептала:
- Не знаю. Мне ничего не говорят. Но у меня кружится голова, сохнет во рту и не хочется ничего есть. Вон смотрите, весь стол заставлен, мама меняет блюда, а аппетита у меня нет…
Мы посмотрели в сторону, куда указала Эля. За кроватью стоял круглый стол с едой. Даже шашлыка с манящим возбуждающим запахом было несколько палочек.
- Дядя Жора полчаса назад принес…
Мы отвернулись, глотая слюну.
- А вы поешьте вместо меня!
- Ну, придумала! – сказала Анжела.
- Нет, правда! Пойдемте к столу!
Мы нехотя поднялись.
Еще я увидел тонко нарезанные кусочки сала и кольца дорогой колбасы, здесь были  салат, прожаренная в глубокой посуде, полной раскаленного масла, рыба, еще стояли вазочки с виноградом и разломанным на части гранатом.
- И ты этого ничего не ешь!
Колька потянулся, было, руками к колбасе, но Анжела стукнула его по руке:
- Подожди! У меня есть мысль!
И я почему-то понял, какая это была мысль…
- …Но только тогда мы начнем все есть это, - предупредила Анжела, - когда первой протянет руку сама Эля. Согласны?
Мы окружили стол, обнялись, опустили головы так, что они соединились в некую фигуру из соприкасающихся шаров, и закрыли глаза.
- Давай, Веня, начинай!
Мы долго стояли с закрытыми глазами, а я все думал, какой фильм вспомнить и рассказать моим друзьям. И ничего не приходило на ум. Но я не отпускал рук, чувствуя одной плечо Эли, а другой – Кольки. Анжела как-то проходила под мышкой. А вот ее руку я узнал. Она была на моей спине между лопаток. Потом она потянулась за воротник рубашки, и ее пальцы больно потянули за кожу над одним из позвонков. Анжела как бы говорила: «Давай, мы ждем, начинай!»
И вдруг я вспомнил о фильме про карнавалы в Латинской Америке. Была первой Бразилия, не очень широкие улицы с потоком людей, танцующих на ходу. Звучала забористая музыка, слышались крики, ускорялся темп…
Я слышал закадровый голос диктора. Он был чуть хрипловатым, но с большим чувственным диапазоном, он говорил: «Слово «ламбада» обозначает как ритм - смесь каримбо и меренге, так и танец, который объединяет в себе элементы форро, самбы, меренге и maxixe - бразильского танца девятнадцатого века, имевшего огромный успех в Европе. Танец очень заразителен, и его танцуют люди всех возрастов и обоих полов. Ламбада изящна и весьма быстра, вам приходится думать о том, как бы не споткнуться и не упасть… Ритм ламбады появился на Амазонке, позднее был переделан багийцами, которые придумали степы… Смотрите, смотрите, как он зажигает!
Неизвестная моим одноклассникам мелодия ворвалась в их головы, ноги стали делать немыслимые па, и мы, разорвав на мгновение круг, отошли от столика и стали танцевать между ним, кроватью Эли и дверью…
Наверное, это была очень странная картина, но мы ничего не помнили, а только отдавались ритму танца…
Лишь после, лет в двадцать пять, я попаду на сеанс заезжего гипнотизера Дольского. И когда он вызовет меня на сцену, то получится конфуз, потому что не он, а я заставил спеть его петухом какой-то китайской породы. И у нас будет закулисный спор, кто сильнее из нас, и еще будет предложен контракт…
Неожиданно мы остановились, услышав тихий вздох мамы Эли: «Господи, да что это такое?» И тогда   разжали руки.
- Бедная, доченька, в тебе сил нет, да что же вы, ребята…
Но здесь мы услышали тихий голос Эли:
- Мам, я устала и очень голодна, можно ребята поедят вместе со мной?
И надо было понять возмущение Софьи Борисовны тем, что она могла бы запретить нам поесть вместе с ее дочерью!
…Да, спросите вы, а не видел ли я в детстве фильм о легендарном Кио? Нет, не видел. Но где-то в третьем классе успел «проглотить» одну не очень большую ленту, кажется из какого-то сборника или киноальманаха, развенчивающего евангелические истории про чудеса Иисуса Христа. Там были разоблачены со всей научной доказательностью сцены воскрешения Лазаря, исцеления матери и дочери от проказы, обретение зрения слепым и еще многие другие «фокусы». И много лет спустя, копаясь в киноархивах, я нашел-таки этот сборник. Мне разрешили его скопировать и перенести на «цифру». Я долго кадр за кадром смотрел этот фильм, поражаясь тому, что он не разоблачает, а подводит к мысли о правде чудес, сотворенных Иисусом, во время его скитаний по небольшой Галелее.
И неожиданно мне пришла мысль о «двадцать пятом» кадре. А может быть,  режиссер или тот, кто монтировал фильм, обладал гипнотическими или иными чудесными свойствами?
Но это другая тема.
…Вчера я был в гостях у Кольки и Эли. У них прекрасные внуки. Приходила еще и Анжела с мужем.
В какой-то момент мне захотелось всех собрать головами друг к другу и задать интересную тему. Да хоть про полеты на Луну! Наверное, все бы получилось,  не будь замужества Анжелы.
Ах, как неубедительно я поцеловал мою одноклассницу тогда в кинозале!
Или все испортил  грозящий в темноте  палец тети Жени, подруги моей мамы?