РЕШЕТО - независимый литературный портал
Владимир Монахов / Проза

Вот бежит бомжучка

399 просмотров

Юрий Казаков. Абрамцево, 1977 год. Фото: Ирина Стин/Анатолий Фирсов. 8 августа исполняется 90 лет со дня рождения Юрия Казакова. Мой любимый рассказ писателя "Вон бежит собака".
_______________________________
Посреди улицы стоял мужчина в потрепанной одежде и прекрасно исполнял арию Риголетто из оперы Джузеппе Верди. Прохожие останавливались, рассматривали уличного артиста, который пел, как заправский оперный певец. Смущало людей, что поющий человек, хоть был изрядно помят, но всё-таки трезв.
-Общество наше обомжается, - сказал мне старик. –Господи, такой голос, а он его бездарно посреди улицы растрачивает.
Поющий, услышав слова старика, повернулся в его сторону и заметил:
-А вы что, сами себя не уважаете, считаете недостойным, что я стал посреди улицы и пою вам арию из оперы?
Старичок на эти слова смутился и заговорил:
-Что вы, что вы! Большое, вам, спасибо! Но только с этим голосом петь надо в Большом театре, а не на панели.
-Хороший голос должен звучать всюду и для всех. Правильно, господин милиционер? – обратился певец к стоящему среди людей молоденькому сержанту.
-Да, да, хорошо поете! – лишь сумел поддержать уличного артиста сержант. –Но вы, наверное, будете за пение деньги собирать?
-Виктор Савельев поёт бескорыстно, доблестный мой защитник общественного порядка, Виктору  Савельеву деньги не нужны! – и он снова продолжил пение.
Витя Савельев – мой коллега по работе в одной из скучных контор, которых было немало при развитом социализме, любитель оперного пения и философских разговоров, мудрец и непревзойденный разгадчик самых трудных кроссвордов «Огонька». Я не видел его много лет, и вот неожиданная встреча. Но Виктор не замечал меня. Да, видимо, трудно в степенном отце семейства, имеющего уже внуков, узнать молодого, стройного и энергичного бумагомараку. Я сам бы не признал Виктора, если бы не его славное пение.
Виктор Савельев закончил арию, с достоинством принял слабые аплодисменты и равнодушно прошел мимо протянутых ему денег.
Я, переборов в себе секундное желание не подходить к нему, бросился следом.
-Виктор! – схватил его руку. – Это я, Владимир.
-А, ты… - вяло отреагировал он, как бы не желая нашей встречи. И ошарашил такими словами. – Я тебя еще при пении заметил….
-Ты куда пропал? – наседал я с вопросами.
-А ты меня сильно искал?
-Но мы раньше всё-таки дружили.
-Ты так считаешь?
-Где ты живёшь? – решил я сменить тему, зная способность Виктора ставить человека в неудобное положение.
-В колодце сантехническом.
-Как в колодце, а квартира, а семья?
-Квартиру оставил жене. У неё теперь другой муж, а значит новое мировоззрение.
-Пьёшь? – я смотрел в его мятое лицо.
-Обижаешь. На мне отпечаток моей жизни, но никак не «ин вина веритас». Трезвый образ всегда был моим идеалом. А я олицетворяю собой будущее общество ограниченного разумного потребления. Я научился у древних стоиков пить из глиняного кувшина, как из золотого. И сейчас на пути к диогеновскому пониманию: воду можно пить из ладони, а суп есть из корки хлеба.
И Виктор стал развивать теорию ограниченного потребления, которую мы обсуждали с ним в молодости как самую перспективную для человечества, ставшего могильщиком природы. Я дальше теории не пошёл, а Савельев воплотил её в личной жизни. Жить, как Диоген, в бочке в нашем суровом климате нельзя, потому он заменил её канализационными сетями. Никаких социальных забот, а значит масса времени для размышлений о жизни человека, природе, космосе.
-Но разве нельзя об этом думать в приличных условиях, не насилуя тело лишениями?
-Думать можно, но ни до чего серьезного додуматься нельзя, - сообщил свой главный вывод Виктор.
-И до чего ты додумался?
-До многого. Что мировой разум погиб, а человечество – последняя извилина, с помощью которой можно восстановить еще его. И Бога уже давно нет.
-Это как у Ницше умер?
-Нет, самоликвидировался. И теперь собирается возродиться, когда умрет последний человек. И новый Бог, Бог-внук, - это единство всех человеческих душ: праведных и грешных. И люди не должны летать в космос, потому что только на земле человечество может размножаться, а выход в космос означает гибель наследственности. Надо остановить эту техническую вакханалию прогресса, потому что за этот путь в никуда мы спалим все ресурсы Земли.
-Ты всё это записываешь?
-Зачем? Главные, важные идеи передаются генетически. Человечество может их на время потерять, но забыть никогда не сумеет, даже если очень постарается. Всегда будут такие люди, как я, и не паразиты общества, как именуют нас в милицейских протоколах, а самые безвредные для земной природы особи, поскольку удовлетворены малым. Мы столько с тобой об этом говорили – почему реальное воплощение идей тебя так пугает?
-Я не отказываюсь от идей ограниченного потребления, но как-то не хочется опускаться до нижнего предела.
-Это поначалу страшно, когда тобой больше движут желания плоти, а когда тобой начинает управлять душа и ты начинаешь жить удовлетворением чувств, то все завоевания быта, к которым привык, уже кажутся потусторонними.
В этот время из-за угла вынырнула собачонка. Какая-то обшарпанная, калеченая. Она недоверчиво огляделась по сторонам и затрусила в нашу сторону.
-Вон  бежит бомжучка, зверь из нашего общества разумного потребления, - заметил Виктор.
И собака, словно услышав одобрение, прибавила шагу, принюхалась, а затем легла у ног Виктора.
-Твоя? – я опасливо отодвинулся в сторону.
-Первый раз вижу, но в своё общество принимаю. Покольку и она меня принимает в своё общество. Так мы и объединяемся с родственными душами. Согласна, бомжучка? – и собака на его приветствие радостно завиляла хвостом.
-Витя, зачем такие крайности? – во мне пробуждался бытовой апологет.
-А ты ждешь указов президента? Не будет, только инициативой снизу идеи ограниченного потребления можно сделать жизненными. Присоединяйся! У меня места в колодце много.
-А может, лучше из колодца выберешься? Всё–таки с людьми лучше.
-С вами хорошо, когда я пою. Тут у вас душа тает, а остальное время вы жрете мясо страха. Ведь боишься, признайся, боишься жизни своей.
-Да как тебе сказать, тревожно бывает…..
-А у меня никакого страха нет. Никакого,  ни за кого. А ты за копейкой гоняешься, унижаешься во имя придуманного тобой блага. А благо в свободе от него. Я даже не боюсь теперь умирать, потому что не боюсь быть навсегда забытым.
Я не знал, что говорить, и суетливо достал из кармана деньги. Протянул Виктору. Он посмотрел на меня укоризненно. Из нескольких купюр выбрал самую мелкую, заметив: «Собачку покормлю». И добавил:
-Ничего ты не понял, мой диванный теоретик, не мучайся и не думай обо мне. Ты даже нафантазировать не можешь, как мне хорошо.
И, не прощаясь, пошел своей дорогой, а бомжучка пристроилась сбоку, семенила рядом, время от времени заглядывая в лицо Виктора. Я хотел окликнуть их, спросить, где находится колодец, но так и не отважился, понимая, что в гости к нему не пойду, хотя в прошлом нас объединяла дружба и общие философские идеи, которые он воплотил в свою жизнь. А я до сих пор продолжаю рассуждать про общество ограниченного потребления, увязнув плотью в практике разрушающего накопительства, из которого один путь – на тот свет, где, отрешившись от земных излишеств, оставшись только чистой душой, я стану строительным материалом для нового Бога, Бога-внука, как считает Виктор.

Теги:
04 August 2017

Немного об авторе:

Владимир МОНАХОВ автор более десяти сборников стихов и прозы. Активно публикуется в журналах и альманахах. Его тексты вошли в антологии "Русский верлибр", "Сквозь тишину. Антология русских хайку, сенрю и трехстиший.", "Приют неизвестных поэтов. Дикоросы.", "Антология ПО под редакцией К.Кедрова". "Нестоли... Подробнее

 Комментарии

Комментариев нет