Вернуться

03.07.2007

59. Виталий АГАРКОВ. Сердца четырех. Эпизод первый

День не обещал быть таким пакостным, как оказался. Даже наоборот, я, наконец, решил, что буду дружить с Ленкой Григорьевой. Когда все устремились перекусить, я заманил её в кабинет химии и поцеловал. Так, в порядке эксперимента. Я её и не люблю совсем, хотя из всего класса болтушек и ябед, она – единственное исключение. Сам процесс, может быть, не так и интересен – ну, чмокнул девчонку в губы, когда она к моему уху склонилась – можно сказать, украл поцелуй. А вот причина… об этом поподробнее. Мама сказала:

- Тебе уже пора на девочек оглядываться.

- А можно, я буду на женщин озираться… на пляже.

- Смотри шею не сверни, если доведётся в женскую баню попасть.

Мамахен у меня с юмором. Да, нет, правильнее сказать с сатирой – злой он у неё какой-то. Вот я и решил угодить – задружу с Ленкой, она успокоится: нормально, мол, чадо её развивается, всё в своё время.

Ленка мне обиды свои на химичку секретным образом изливала, наклонилась к уху, а я её – бац! – и прямо в губы. У меня – вкус помады, у Ленки - шок. Она уставилась на меня, и глазками – хлоп, хлоп. Нет, они у неё не маленькие, а очень даже большие. Глазки – это потому, что такая она растерянная в ту минуту была, и прекрасная. Без жеманства и контроля над лицом. Словом, ресницами шлёп-шлёп, и смотрит на меня изумлённо. Мне даже обидно стало - что я не парень? Не могу, что ль девчонку поцеловать? Иные, вон, силой своего добиваются. Визжат девчонки по тёмным углам, но учителям, родителям не жалуются, а меж собой даже хвастаются – мол, с Жекой целовалась, а когда он с руками полез, как дам ему по морде.

Если мне девчонки не интересны, это не значит, что у меня какие-то отклонения присутствуют. Нет, конечно. Просто не встретилась та, единственная. Вот я и чмокнул Григорьеву – лучшую из тех, что есть. Думал, она спросит:

- Зачем ты это сделал?

А я:

- Ты мне нравишься, давай дружить.

И покажу её маме. Мама успокоится.

Что-то медленно Григорьева в себя приходит. Может, не проняло с первого раза? Я скатал губы в трубочку и потянулся к её рту. Вот тут Ленка очнулась. Она двинула мне спортивной сумкой, целясь в голову. Она туда бы и прилетела. Я понимаю, за удовольствия надо платить. Но дело в том, что я - чемпион города по боксу. На Россию скоро поеду. Представляете, какой я ловкий, сильный и знаменитый! Такого разве можно сумкой по голове? Да, ладно, шучу. Нет, на счёт бокса всё верно. Просто в такие моменты я защищаюсь машинально, не задумываясь. Сидели мы на подоконнике, уклониться от удара у меня не было пространства, и я сработал на опережение – локтём чуть подкинул её руку, прикрывая чисто механически второй лицо. Сумка пролетела над моей головой и – бац! – в стекло. Вернее, - дзинь! – и нет стекла в окне второго этажа кабинета №22.

- Ой! – Ленка бежать.

А я вниз поглядел: мало ли чего, там тротуар, там люди ходят. И прямо взгляд в взгляд, как нос к носу, встречаюсь с глазами Тамочкина, это директор наш. Он мне так манерно поклонился – здравствуйте, Виталий Антонович. Я кивнул, здорово, мол, Сан Саныч. Но ошибся. Оказывается, и не кланялся он совсем, не до реверансов ему было – осколки стекла с шевелюры стряхивал. Блин, хорошо рассыпалось так мелко, а то бы сверху да большим. Представляете? А я да. Гроб, в нём Тамочкин, а в конце процессии меня на верёвке волокут – на заклание.

- Ты подожди на месте преступления, я сейчас поднимусь, - говорит мне Сан Саныч, нет, не из гроба – с тротуара.

Сижу, жду. А что делать?

Вваливается Тамочкин, с ним толпа зевак-лицеистов.

- Ну, рассказывай. Сидишь ты, никого не трогаешь, а стекло вдруг – бац! Или нет, уничтожал ты насекомых, и большая жирная муха села на окно, ты бац – и нет стекла. Или есть другая версия?

- Есть. Я поцеловал любимую девушку. А она – бац – и нет стекла.

- О, да ты у нас герой-любовник, с одного поцелуя девушек заводишь. И зовут эту виновницу…?

Я развернул ладони, как мусульманин перед намазом:

- Александр Александрович, мы же мужчины…

- Ага, один из нас точно, за другого мама будет отвечать. Гони дневник.

Я знал одну слабость Тамочкина и надавил на неё.

- В американских школах ученики и преподаватели не впутывают в свои разборки родителей. Потому они, американцы, впереди планеты всей.

Наш директор млел перед всем штатовским. Переписывался с кем-то, по электронке общался, в гости приглашал, сам мечтал побывать. По весне в порядке культурного обмена приезжала к нам в лицей группа американских школьников. Я вобщем-то не плохо владею английским, но общаться с ними никакого удовольствия. Все разговоры: у парней – про спорт (на уровне телезрителей) и баксы, у девчонок – про секс и шоу всякие, на которых они мечтают преуспеть. А сами – толстые, рыжие, конопатые и – прав Задорнов – тупые-тупые. Тамочкин стелился перед ними и был наверху блаженства.

- Гм, – сказал он.

Или «гм» - это не слово, это звук?

- В чём-то ты прав. Нашкодил – отвечай. Полез к девочке с губами – по ним и получил. Высадил стекло – надо вставить. Или заплатить.

- А сколько?

- Я тебе не бухгалтерия. Впрочем, ждать тебя тоже не собираюсь. Сейчас заставлю завхоза принять меры, а ты завтра загляни за счётом – оплатишь и стекло, и услуги.

Прозвенел звонок. Все стали рассаживаться, а директор сказал, столкнувшись в дверях с химичкой:

- Чикагские будни.

Инцидент был исчерпан, а день испорчен.

И это ещё не всё. Несчастья преследовали меня, не отставая ни на шаг. На последнем уроке – то была физика, и вёл её Тамочкин – я схватил трояк. Дело в том, что в нашем лицее двоек не ставят. Не знаешь темы, подготовься и сдай в другой раз. Не сдашь – выгонят. В нормальной школе пару-тройку пятёрок получил, месяц, а то и всю четверть можно в учебники не заглядывать: не спросят. Здесь же по каждой теме опрашивают всех. А как это сделать за сорок минут? Правильно соображаете – контрольные, тестирование, коллоквиумы каждый урок. Это называется фундаментальное приобретение знаний. За – дол – ба – ли! Зато, наших выпускников без экзаменов принимали в ЮрГУ – наш базовый ВУЗ.

Когда открыл на компьютере свой тест, прочитал – чувствую, точно знаю половину ответов. Маловато. Можно было не рисковать, подготовиться и другой раз сдать тему. Но рискнул. Зол был на Тамочкина, и наш молчаливый перестрел продолжался на уроке. Встать, уйти? Порадовать Сан Саныча? Нет, буду бороться, вдруг повезёт. Не повезло. Компьютер не обманешь – пятьдесят два бала – еле-еле на троечку. И не исправишь. Вот беда! В растерянности посмотрел на Ленку Григорьеву – вот, мол, непруха. А та фыркнула и отвернулась с презрительной миной. Тамочкин ликует за своим столом – он уже знает ответ моего компьютера, а теперь и Ленку, должно быть, вычислил. Ужас, мама, роди меня обратно.

Домой идём втроём. О ком вам рассказать – о себе, друзьях? Начну с себя любимого.

Живём мы с мамой вдвоём в четырнадцатиэтажке на проспекте Ленина. До лицея рукой подать, в дворец спорта ЮрГУ – три остановки. Теперь там совершенствую своё мастерство. А начинал ещё в нашей старенькой и простенькой школе на Смолино. Это Ленинский район, кто не знает. Про бокс я говорю, кто не понял. Школа была хулиганская, тем и славилась на весь район. Да что там – по всему городу гремели её воспитанники. Бьют там жестоко, каждый день и, причём, без всякой причины. Просто воспитывают. А между делом деньги на обед отбирают, перчатки новые, шарфы, шапочки и так, всякую мелочь. Терпел – маме не пожалуешься. Записался на секцию. Тренировался до полного изнеможения. Начал давать сдачи. Стал своим среди хулиганов. Учился, вроде бы не плохо, не пил, не курил – и, как вы думаете, что бы из меня получилось? Даже не берусь гадать. Может быть, урка, а может быть – ничего. В смысле, нормальный человек. Но тут произошли два события, которые круто изменили мою жизнь, да и мамину тоже. Я неожиданно для самого себя выиграл школьную математическую олимпиаду, а потом и городскую – для простых образовательных заведений. И мне предложили перейти в 31-й физико-математический лицей. О, эта учебная канитель гремела на весь город и далеко за пределами области. Своими выпускниками, конечно. Мама сказала: «Из кожи вылезу, но ты будешь там учиться». С кожей у неё всё в порядке, она по-прежнему в отличной форме и очень даже красивая. Но я в лицее, и живём мы теперь в центральном районе – квартиру разменяли.

Второе событие маму не обрадовало. Я стал чемпионом города по боксу. Вообще-то, не мечтал о большой спортивной карьере. Научился себя защищать – ну, и ладно. В последний год я вообще искусством тхэквандо увлёкся. Не было секций рукопашного боя, а то бы записался и бокс бросил. Но были книги, была культура, которую я изучал. Главный принцип тхэквандо – используй силу врага – подходил мне, как нельзя лучше. Ведь по природе своей не деловой, не суетливый я – философ, миросозерцатель. Наблюдаю, размышляю, принимаю и не испытываю ни малейшего желания переделывать. При этом, когда я впадаю в прострацию на лице моём – блаженная улыбка. Мама говорит, идиотская. Но это она зря. Я стал немногословен и нетороплив, спокоен и улыбчив не потому, что ношу титул чемпиона города, как утверждает моя мама, не потому что я учусь в самом престижном лицее города, как думают мои прежние друзья, а потому, что я теперь человек новой культура. О, об этом я мог бы говорить много и долго – кто бы слушал. Но мир, увы, суетлив.

Идиотская (это мамино) моя улыбка сыграла скверную шутку с соперником в финальном бою на приз Хохрякова. Вообще-то, это открытый чемпионат города. До финала мало что было интересного. Разве что, заметка в газете – «… ранее неизвестный спортсмен Виталий Агапов…» и т.д.

Финал. Мой соперник в ранге действующего чемпиона, старше меня, но легче на полтора кило. Лупазим мы друг друга раунд, второй. Что, думаю, за напасть такая – никакого желания побеждать. Соперника стало жалко – ну, хочешь, я тебе так уступлю. Скажу – ты сильнее, чемпион. Эта японская философия на лице моём отразилась. Тренер мне потом говорил: ты, что это улыбаться-то начал, чуть загубник не потерял. А не знаю, говорю. Соперник мой тоже ничего не понял, но разозлился. А, лыбишься? Ну, получай, получай. Раз удар – мимо, два – мимо, три – он на полу. Ну, а что размахался-то? Чай не мух гоняем. А он сел на попу и всё руками сучит, будто комара с носа гонит – нокаут. Жалко мне его, за себя стыдно, а все поздравляют. Только мама дома сказала:

- Однажды из тебя выбьют мозги, и будешь ты по слогам читать, на палочках считать.

Кто знает, может, она и права. Тренер мой, хоть и сделал из меня чемпиона, не любил меня до зубовного скрежета:

- Не спортсмен ты, не чемпион. Знаешь, кто такой чемпион? Он лидер во всём, он всегда прав, он женщине в трамвае место не уступит, и любую из них переспорит. Это объяснимо. Бывает, нет уже сил, всё – ложись и помирай, но ты дерёшься и побеждаешь исключительно на одном самолюбии. У тебя этого нет, поэтому ни на что особо не рассчитывай.

Когда я сошёл с ринга чемпионом, он повернулся ко мне спиной:

- Случай. На Россию не надейся.

Поэтому, переехав в новый район, я нашёл другой зал и нового тренера. Этот сразу заявил:

- Готовимся к России.

Но это тема другого рассказа. Вернёмся к злополучному дню. Шагали мы втроём из школы (для простоты: лицей, лицей – надоедает). Мои новые друзья - Димка Быков и Серёжа Жуков трепались, как всегда, а я молчал и улыбался. Друзьями мы стали не общностью интересов, а просто живём рядом, ходим вместе в лицей, там общаемся. Дома у каждого своё. Бычок по секрету открыл, что мечтает стать частным детективом. Конечно, логика мышления у него есть, не отнимешь. Мозгами пораскинуть, преступника вычислить – это хорошо для какого-нибудь аналитика убойного отдела. А частному детективу, как утверждает классика жанра, надо ещё уметь бегать, прыгать, драться и стрелять. С этим у Бычка было никак. Потом ему щенка подарили – немецкую овчарку.

- Помощника выращу, - заявил Димон. – Следы брать, преступников обезвреживать.

- Кому-то надо, - согласился я, намекая на его возможности.

Бычок возил своего овчарёнка в собачий питомник, где его натаскивали служебным премудростям настоящие инструкторы.

Жучок был евреем по наружности и по национальности. У него там что-то в семье не всё ладом, и в какой-то момент, урождённый Сергей Фрицлер стал Серёнькой Жуковым. Учился он хорошо, как и положено сыну Моисея. Был худощав, сутул и так бледен лицом, что преподаватели нередко волновались:

- Жуков, с тобой всё в порядке? А то иди домой: уверен (а) – то, что мы сейчас будем проходить, ты уже знаешь.

Раньше, до меня, они совсем никак не пересекались. Появился я, и создалось наше трио. Они тянулись ко мне и ревновали друг к другу. Бычок сказал, конечно, по секрету, они даже подраться хотели, чтобы выяснить, кто будет со мной дружить. В первые недели знакомства не вылазили из нашей квартиры, провожали меня во дворец спорта и терпеливо ждали конца тренировки. Потом Бычок увлёкся своим щенком, а когда он подрос, заявил:

- Я теперь никого не боюсь.

И гулял ночами в парке Гагарина, осматривая тёмные кусты и закоулки, бросаясь на любой подозрительный шорох.

В последнее время Жучок тоже нашёл себе какое-то занятие, стал где-то пропадать. На уроках был рассеянный. Случалось, мог запеть вдруг или заговорить с кем-то неприсутствующим. Учителя тихонечко отправляли его домой с провожатым, и качали в спину головой.

Мужики, мне нужна работа, - объявил я. – Думайте.

Расспрашивать, уточнять они не стали – были в курсе моих последних злоключений. Посыпались предложения и их критика.

- Можно машины мыть на стоянке и у светофора.

- Это для мелюзги.

- Тогда машины разгружать, вагоны на базе какой-нибудь.

- Напарник нужен.

Оба съёжились под моим вопрошающим взглядом – ни физических возможностей, ни духовных желаний пойти в грузчики они не имели.

- Можно розничной торговлей заняться, - предложил Жучок. – Я знаю одну шарашку, там можно получить товар утром в кредит по оптовой цене, а вечером рассчитаться и сдать нереализованное. Очень даже удобно. Я с этого начинал свой бизнес.

- А ты у нас бизнесмен? – удивился Бычок.

- А то.

- Вот не знал, не замечал. Впрочем, вру – в буфете ты всегда за всех платишь, и на аттракционах тоже. Я тебя как-то спрашивал: «Откуда деньги достаешь?» А ты: «Из кармана». Я и подумал – дома дают. Оказывается, ты у нас самостоятельный.

- Подожди, - вмешался я. – И много эта суета даёт?

- Ну, какой день, а то и «пятихатку» можно выморщить.

- Нормально. А где торговать?

- В подземных переходах, в парке, на игровых площадках. Товар-то детский – «Марсы», «Сникерсы», жвачка, зажигалки, сигареты.

- И это разрешено?

- Гоняют. Менты, шпана.

- На шпану плевать, с ментами не поспоришь.

- Чего с ними спорить, собрал товар и в другое место – город большой.

- Слушай, а мне-то можно в эту шарашку засуетится?

- Слово скажу, и можно будет.

- Ну, так скажи.

- Скажу. Ты как насчёт завтра?

- Свободен весь день.

- Тогда я позвоню и скажу, где встретимся.

Дома перерыл весь гардероб, подбирая прикид для работы. Утром, лишь только Жучок позвонил, натянул затасканные джинсы «Милтонс», майку с голой красоткой – её мне тётя Женя подарила (майку, конечно), а мама не выкинула лишь потому, что подарок. Долго она лежала не тронутая и вот пригодилась. Ещё куртку рокерскую, шляпу ковбойскую и тёмные очки.

Увидев меня в таком наряде, Жучок удивлённо хмыкнул. Под мышкой он держал картонную коробку, на плече болталась туго набитая спортивная сумка.

- Пошли.

Мы спустились в подземный переход у Никитинского рынка.

- Вобщем, товар взял под свою ответственность – тебе там незачем светиться. Торгуй, я на стрёме постою. Если вдруг менты – свистну.

- Поторгую, - я высыпал содержимое ящика на газетку, а потом аккуратно разложил всё на нём же.

Подходи, торопись, покупай живопись.

- Ты на сумку не садись: там тоже товар, - предупредил Жучок, достал из неё жвачку и ушёл за угол.

Я присел на корточки и оглядел свою витрину – какие-то флаконы, булавки, брошки, «сникерсы», «марсы», несколько номеров «Спид-инфо», ещё какая-то порнушка. Я полистал и убедился, что на свете достаточно красивых женщин. На Ленке Григорьевой свет клином не сошёлся.

Прохожие сучили ногами, но никто не останавливался. Становилось скучно. Хотелось крикнуть: «Люди, где же моя «пятихатка»?»

У противоположной стены сидела таджичка-нищенка с ребёнком на руках, девочка лет пяти ходила вокруг неё, протягивая грязную ручонку прохожим. Когда обозначился разрыв в людском потоке, я поманил её пальцем. Она робко приблизилась, уставилась на меня прекрасными персидскими глазами. Чудо как хороша! Я вручил ей батончик «сникерса». Грязная лапка цапнула его, и бегом к маме. Мой подарок бесследно исчез в многочисленных складках цветастого платья. А девочка обернулась ко мне, застенчиво и благодарно улыбаясь. Что мне оставалось делать? Моё измученное сердце требовало любви и ласки, пусть хоть такого беззащитного существа, как эта маленькая беженка. Я снова подманил её пальцем, но пустился на хитрость. Развернул батончик, отломил кусочек и сунул ей в рот. Девочка стремглав кинулась к матери, но вот беда – сладкий «марс» моментально растаял у неё во рту. Моя персиянка остановилась и обернулась ко мне. Её прекрасные глаза были полны слёз. Я позвал её жестом и, не выпуская батончик из рук, предложил откусить.

Мои опыты по приручению дикой персиянки прервал Бычок. Он достал из своей сумки жвачку, сунул в карман и усмехнулся:

- Навар тратишь?

- Нет навара.

- Так, Виталя, ты долги не покроешь.

- Боюсь, ты прав.

- Ну, подождём ещё не много – часа не работали.

Он ушёл и тут же вернулся, пятясь спиной. По испугу на его лице, я понял, что те трое парней, преследовавших его по пятам – нет, наверное, по носкам: ведь он же спиной пятился – нехорошие люди. Один нахально водрузил ступню на картонную мою витрину:

- Так, дёрнул отсюда, а товарчик мы конфискуем.

Я приподнял очки на лоб:

- Ты шутник что ли?

- Нет, охрана общественного порядка.

- Не тянешь ты на охранника – оружия нет, - я держался хорошо, роль беззаботного балбеса мне пока удавалась.

- Как нет, а это? - финка из кармана перебралась в его ладонь.

- А вот это ты зря, - сказал я, поднимаясь. – У тебя есть только три минуты добежать до канадской границы.

- Сейчас, - сказал ещё один из троицы. – Только штаны подтяну.

Наврал, конечно, штаны он подтягивать не стал, а подпрыгнул и здорово так заехал ногой Жучку в подбородок. Каратист, должно быть. Худосочный Серёга сначала взмыл в воздух вопреки законам тяготения, а потом грохнулся сутулой спиной на мрамор перехода, и ещё несколько раз голова его подлетала и гулко опадала. Я думаю, ему крепко досталось. А эти ребята так не думали. Они стали пинать неподвижное тело моего приятеля, а «охранник» с ножичком кинулся на меня. Я толкнул ему под ноги картонный ящик, нырнул под сверкающее жало «пики» и выскочил на оперативный простор. Мой противник сразу построжал: понял, что имеет дело не с профаном. Нож его уже не рвался безоглядно в мою сторону, а мелькал перед его же лицом, будто мух отгонял. Достать его стало труднее, а скакать «па-де-де» уже не было времени – несчастного Жучка эти звери могли бы до смерти забить. Я рискнул, получил царапину под ухом, но врезал «пикадору» под дых. Он побежал спиною вперёд, довольно точно повторяя все петли и зигзаги убегающего от него случайного прохожего.

Мне почему-то показалось, что у этой троицы давние счёты с Серёгой Жуковым. Не могут случайные налётчики избивать незнакомого, несопротивляющегося парня с такой жестокостью. Мой коммерческий наставник лежал, не закрываясь, и только хрюкал от каждого удара и марал белый мрамор алой кровью.

Я хорошо врезал в затылок одному, от души. Но больше ему досталось от гранитной стены. Он так приложился к ней разгорячённым лбом, таким смачным звуком отметил эту историческую встречу, что умудрился упасть на спину, упокоив ноги на этой же стене – ни дать, ни взять, уставший турист на привале. Полюбоваться на дело рук своих не дал мне каратист. Он завизжал, как кот кастрированный, и пошёл на цыпочках вокруг меня. Ручонками сучит, ножки подгибает, глазками сверлит. Ой, ой, ой. Прямо бабай-шайтан. Где моя прекрасная персиянка – как бы девочку не напугал. Я плюнул ему в харю и попал. Он удивился – разве так дерутся? Дерутся. И ещё вот так. Я поднял оброненную финку, подкинул, поймал за лезвие и замахнулся для броска.

О, как он бежал. Нет, ребята, вам я скажу так: каратэ это не тхэквандо – психи там все. Он так рванул, что в широкий и свободный проход не смог вписаться – ударился о стенку и, наконец, скрылся с глаз моих.

Я поднял Жучка, усадил у стены. Он дышал и даже был в сознании. Досталось ему, конечно, но евреи народ двужильный, их так запросто со света не сживешь. Он не стонал и не жаловался, только дышал глубоко и часто, с надрывом. Покосился на натюрморт у стены – его неподвижный противник вверх ногами.

- Хочешь попинать?

Жучок покачал головой:

- Пошли отсюда, сейчас менты набегут.

- Пропал товар, - я критически осмотрел место побоища – раздавленные флаконы, батончики, порванные журналы. Поискал глазами персиянку, но их с мамой следы простыли.

- Чёрт с ним. Рассчитаемся. Сумка где?

- Цела.

- Бери её, пошли. Помоги мне подняться.

Тамочкин нашёл способ содрать с меня шкуру за разбитое Ленкой стекло. Он заставил пять дней работать дворником в лицее. Вернее, помощником имеющегося, штатного.. Осень, листва задолбала – сыплет и сыплет, хоть не подметай. У меня из-за этой каторги проблемы с тренировками – на одну опоздал, другую вообще пропустил. Тренер лютует. Он чуть что кулак под нос:

- Морду набью.

Шутит или правда? Не хочется выяснять. Я крыльцо подмету и бегом на тренировку. Вечером возвращаюсь и допоздна под фонарями – вжик-вжик, вжик-вжик. Весь Челябинск с ритма сбиваю.

Ленка со мной не здоровается, не разговаривает. А тут как-то остановилась – я ещё крыльцо мёл.

- А тебе метла к лицу, чемпион.

- Кусок хлеба на старость.

- Вот ещё говорят, обувь чистить – доходное дело.

- Все работы хороши.

- Вообще-то, ты молодец – про меня не раскололся.

- Ты тоже ничего, только помаду смени.

- А ты зачем полез-то, похвастаться хотел перед друзьями?

- Что сказать, кроме правды, - люблю, жить без тебя не могу.

- Не ври. Так не любят. Вот в той школе, где я раньше училась, меня один мальчик любил, так я ему верила. Он за руку возьмёт, губами к ней прильнёт, и у него сердце замирает. Я чувствовала. Натурально останавливается.

- Я так не смогу, точно. Сердцу не прикажешь. А вот если бы ты была нормальной девчонкой… Ну, там, без всяких предрассудков, то явилась к нам домой, попила чайку с мамой и сказала между делом, что мы с тобой дружим и всё такое.

- Ну, ты так бы и сказал, что проблемы дома - неужто бы не выручила. А то целоваться лезет, Тоже мне, чемпион. Если на тебя шалашовки вешаются, то не путай их, пожалуйста, с порядочными девушками.

- Ладно, прости, был не прав. Но мне понравилось. Я бы повторил, только без рукопашной.

- Заслужить надо.

- На это не рассчитывай. Дама моего сердца не будет мешать моей карьере. И почему такая дискриминация – за девушкой надо ухаживать. А за парнем что ли не надо? Он что из другого теста сделан?

- Ну, конечно, мы же чемпионы.

- А вот давай дружить по-новому, вопреки всем правилам и законам. У меня школа, тренировки, вот эта проклятая отработка. У тебя – свои заботы. Но если есть свободное время и желание, ты – рядом со мной. Мне будет приятно и хорошо. И я точно также, свободную минуту с тобой.

- А если ты скажешь, Ленка, целоваться хочу, а я не хочу – конец дружбе.

- А почему ты не должна хотеть?

- А вот не хочу.

- У тебя с организмом всё в порядке?

- Не беспокойся. Всё обгемахт.

- А вот мама считает, что человек в нашем возрасте должен встречаться с лицом противоположного пола и целоваться.

- Твоя мама – авторитет?

- А то.

- Ну, не знаю. Но скажу честно: ты мне нравишься, на остальных пацанов не похож. Но вот девчонки о тебе сплетничают. Задавакой тебя считают, и бабником, и голубым…

- Так не бывает: уж что-нибудь одно.

- Слушай, я помогу тебе с мамой – подыграю, а вы возьмёте меня в свою компанию?

- Какую компанию?

- Ну, ты, Жуков, Быков – вы же всегда вместе ходите. Я - с вами.

- А кто тебе из них нравится?

- Ты.

- Тогда берём. Сегодня, как стемнеет, приходи сюда – метла запасная есть.

Но она не пришла. До полуночи в гордом одиночестве мёл, грёб, жёг и орал на весь околоток.

- Пятнадцать тон умри, но дай

- Всю жизнь работай, всю жизнь страдай

Ну и т.д.

Назавтра выходя со двора лицея, услышал разговор двух обывательниц.

- Додумались – по ночам заключенных привозят в наш район на благоустройство.

- Откуда знаешь?

- Сама слышала.

- Ужас. Скоро как на ЧМЗ будет.

Для непосвящённых поясню: ЧМЗ – самый бандитский район города - общаги ПТУ, «химиков», гастарбайтеров.

Жучок пришёл в лицей через неделю после известных событий, на себя не похожим. Краше в гроб кладут, говорят в подобных случаях. Но он приступил к занятиям и ничуть даже не отстал. Свои синяки объяснил:

- С машиной столкнулся, и ей не повезло - отъездилась.

Я оберегал его, как мог, от насмешников. Хотя народ у нас в массе своей чуткий, воспитанный, за исключением двух-трёх уродов, чужой беде не радуется.

Обсудили вопрос о загубленном товаре. Долг, и его надо было возмещать.

- Поторгуем, - сказал Жучок. – Они больше не сунутся - научены.

- Нет, - наотрез отказался я. – Во- первых, не моё это – уж лучше метлой зарабатывать. Во-вторых – пока сидел на паперти этой, не только никто не подошёл, не заинтересовался, даже не взглянули на товар наш. Нет. Давай ещё думать, чем заняться и как деньги вернуть.

Опять была суббота, и мы опять шли домой. Только уже вчетвером – с некоторых пор Ленка затесалась в нашу компанию. Ребята покосились на неё, но промолчали – прихоть атамана. А мне смешно – о чём она болтать будет, поклонников-то для неё здесь нет.

Она:

- Когда с мамой познакомишь, чемпион?

- Подготовить надо. Может, завтра?

- Замётано. Позвони, как готова будет, я нахлыну. Какие у неё есть пристрастия?

- Мне известны две – я и Есенин, но сейчас не это главное, - и я поведал Бычку с Ленкой наши с Жучкиным проблемы. – Работа мне нужно. Что скажите?

Вопрос не нов – Димон задумался. Ленка:

- Я летом на маминой работе секретаршу подменяла на время отпуска, три штуки заплатили…

- И?

Ленка пожала плечами. Действительно, работа случайная, временная, да и не гожусь я в секретарши. А чего тогда языком молоть?

Бычок разродился:

- Можно в боях без правил участвовать. В ночных клубах их часто устраивают, платят сразу и хорошо.

- А что, мысль - встрепенулся я и взглянул на Жучка.

Он был самым умным из нас, потом - долг-то общий с ним, ему и быть эмприссарио.

Ленка влезла с ехидцей:

- Будете на пару с фонарями разгуливать – то-то света будет.

Я Жучка локтём в бок:

- Что скажешь?.

- Потом. Мне сейчас страшно не до сук. Ты, Виталя, прихватишь мой кейс? Я завтра забегу.

На том и расстались. Мой дом, им дальше. Смотрел Ленке вслед и мурлыкал под нос классическое:

- Я смотрю ей в след, на ней платья нет…

- А я всё смотрю, глаз не отвожу.

Воскресенье. Когда ещё поспать-понежиться, как не в выходной?

Звонок в двери.

Мама из своей спальни:

- Виталь, к тебе.

Я из своей:

- Ага. Тамочкин, больше некому. Вот моду завёл. Но он к тебе, однако.

Звонок настойчивый, мёртвого поднимет. Мама, шаркая тапками в коридоре:

- Лодырь.

- Он такой, - не сдаюсь я и нахлобучиваю подушку на голову.

- Виталь, к тебе, - мама просунула в спальню растерянное лицо. – Оденься.

Одеться мне не дали. Только исчезла мама, в дверях уже стояла незнакомая девица – упитанности выше средней, ярко крашенная, в короткой кожаной юбке.

- Привет, я Марина, - сообщила она и плюхнулась в кресло.

- Привет, – я скатился с дивана вместе с одеялом, повернулся к гостье спиной, прыгая на одной ноге, натянул джинсы. – Извини, у меня не прибрано.

- Это ничего. Я люблю интимный бардачок.

Она закинула ногу на ногу, и я сразу озадачился мыслью – есть ли у неё под юбкой бельё. Вроде, глупо: есть ли, нет – какое мне дело, как она одета и во что. А взгляд упрямо тычется в край юбки и хочет пронзить несколько последних сантиметров до того места, откуда растут эти пышные ноги. Мои мысли, наверное, читались на моём лице.

- Не торопишься? – спросила она, когда я начал складывать диван.

- В смысле?

- Да я бы и диван разложила, и тебя на нём. Мамахен-то скоро уйдёт?

Мама будто приглашения ждала, вошла с подносом:

- Чай, кофе, сигареты.

Чай, кофе лежали в пакетиках рядом с чашками кипятка, и ещё сахар и шоколадные вафли. Про сигареты мама так сказала, для юмора. И получила…

- У меня свои, - Марина достала из сумочки сигареты и зажигалку. Вынула, сунула, щёлкнула, затянулась и пустила кольцо.

- Вообще-то, я по делу, - сказала она и выразительно посмотрела на маму.

Та вышла, как оплёванная, сутулясь и шаркая тапочками. Мне её жалко стало, и я недобрый взгляд поднял на девицу.

- Ну?

- Я Марина Жукова. Просекаешь?

- Нет.

- За кейсом я зашла, тормоз. Серёжка попросил.

Она стряхивала пепел в чашку на подносе, а я стоял на балконе, подальше от дымовой атаки. Разыскал Серёжкин кейс и поставил перед ней:

- Забирай…

Хотел сказать: «Забирай и выметайся». Не сказал, думал, догадается, по лицу прочтёт. Марина утопила «бычок» в другой чашке и поднялась.

- Засиделась я.

Я пожал плечами:

- Да уж…

- А ты не вежлив.

- Что поделаешь.

- Ну, пока, – гостья незваная принялась курочить входной замок. Это английское изобретение мы поменяли вместе с квартирой, и оно ещё никому не уступило с первого раза. Крутозадая Марина не была исключением. Замок охотно щёлкал, легко вращаясь в обе стороны, но дверь оставалась запертой.

- Всё, остаюсь, - сказала Марина и откинулась к косяку. – Судьба.

Только не это. Я вмешался и мигом распахнул дверь.

- Гуд бай.

- Бай-бай.

На кухне мамы не было. Я легонько постучался в спальню, открыл, вошёл. Она сидела на краю тахты, сгорбившись, на коленях носовой платок, глаза заплаканные.

Я сел на корточки, придавил подбородком платочек, заглянул в глаза:

- Ну, что случилось?

- Зачем ты так со мной? Разве я заслужила? Виновата в чём?

- Честное слово, это Жучкина сестра, и я её вижу первый раз.

- Знаешь, только не ври. Если тебя влекут такие вот девицы, то встречайся с ними где угодно, только… Это и моя квартира, и я имею право…

Время, говорят, лечит. Только к Жучку это не относилось. Нет, синяки и ссадины вроде бы понемногу рассасываются, не так контрастны стали. Или наоборот: лицо его потемнело, посинело, почернело, и не так бросаются в глаза гематомы. Стал он мрачнее не только лицом, но и душою. Подошёл ко мне перед уроками, пряча глаза:

- Ты извини, задёргался вчера. Кейс прихватил?

Конечно, всё, что произошло с нами, было не вчера. Было время всё заново пережить в мыслях, сопоставить и обдумать, прежде, чем взяться за перо. Но и теперь, спустя месяцы, никак не поддаётся описанию эта сцена наших с Жучком взаимных удивлений и упрёков. И я её опущу, с Вашего позволения.

- Какой кейс?

- Какая сестра?

- Теперь я пропал, - взгляд Жучка остекленел.

- Стоп. Вижу, дело тёмное, дело непонятное. Ты с уроков не дёргай, после – не пропадай. Пойдём ко мне, и ты всё-всё не торопясь расскажешь.

Выслушав Жучка, я сказал: «Так», и позвонил Бычку:

- Шилом ко мне, и Ленке позвони.

- Зачем ты их впрягаешь? – уныло спросил Жучок.

- А ты меня зачем?

И он промолчал.

Явился Бычок.

- Рассказывай, - приказал я.

- Ни себе шиша, - присвистнул наш кинолог, выслушав Жучка.

Пришла Ленка.

- Рассказывай.

Серёга вздохнул и поплёл уже в который раз свою детективную историю. С каждым разом она пополнялась новыми деталями и, в конце концов, приобрела такой вид.

У Сергея Жукова, урождённого Фрицлер, отец жил в Израиле, а мать вышла за другого. Серёжка задумал переехать (удрать) к отцу. Чтобы заработать деньги на проезд, стал просматривать в газетах частные объявления. Наткнулся на фирму, кредитовавшую товарами для розничной торговли. Попробовал. Пошло. Не густо, но на безрыбье… Подошёл к нему как-то некто, спросил, что почём и…

- «Дурь» есть?

Раз, другой. По одной версии, Жучок спросил своих патронов, нельзя ли «дурь» эту самую достать. По другой – они ему предложили таскать в кармане для желающих. Вот тогда пошли настоящие деньги. А приятель наш стал наркоторговцем. Он продавал «пакетики» прохожим, сидя за лотком, лицеистам на вечеринках, посетителям молодёжных кафе. Однажды отоварил известную мне троицу. Потом они попытались добыть «дурь» бесплатно – попросту выкрутили Жучку руки и обшарили карманы. После этого охотились за ним по всему городу. Моя расправа с ними вселила в душу наркоторговца уверенность, а отказ торговать – панику. По другой версии, фирмачи заинтересовались мною и приказали Жучку вовлечь в дело. Они и придумали этот трюк с кейсом, девицу подослали.

- В кейсе «дури» не было? – осведомился Бычок. – Ну, а тогда, какие могут быть претензии? Виталя чист, и твои предъявы по барабану.

- Подожди, – тёмное, осунувшееся лицо Жучка навеяло мне недобрые мысли.

- Подожди, - сказал я и взглянул на Ленкины колени. Она сидела в том же кресле, где прежде пресловутая Марина, и край её юбки на середине бёдер также приковывал взгляд. – Если ты, кукла, ещё раз явишься без штанов на наше собрание, я тебя выгоню. Понятно?

- Понятно, - пролепетала Ленка, вжалась в кресло, одёрнула юбку и притащила на колени журнал.

- Теперь скажи, господин Фрицлер, - начал я зловещим шёпотом. – Ты с нами или сам по себе? Просеки ситуацию. Мы – порядочные люди, ты – наркоторговец. Твой бизнес грязен и вонюч. Нам не по пути. Ты сделал мне предложение и получил на него ответ – нет. На этом я тебе могу сказать – более тебя не задерживаем. Но ты наш друг, или был таковым, и мы даём тебе шанс. Если хочешь остаться с нами, бросай свои делишки, найдём способ заработать бабки и без наркоты. Если хочешь продолжать, то выходная дверь налево по коридору, забудь сюда дорогу, и не тревожь моих друзей.

Мои друзья сидели притихшие: Бычок выскребал пятнышко с брюк, Ленка согласно кивала головой.

- Ребята, я с вами, - пропадающим голосом пролепетал Жучок.

Ленка замерла, пришла в движение голова Бычка – он не верил.

- Ты им много должен? – продолжил я.

- Нет. Практически, нисколько.

- Забей с ними стрелку – надо объясниться. Чтобы они отстали от тебя и выбросили меня из головы.

- Это очень опасные люди.

- Думаю, ты преувеличиваешь. Карманник не ходит с ножом, наркоторговец - с пистолетом. У каждого бизнеса свои приёмы, свои люди, со своими привычками. Думаю, мы сможем договориться. На нас с тобой свет клином не сошёлся. Мы-то их не трогаем. Иначе…

Зазвонил телефон. Мама:

- Ты где?

- А ты куда звонишь?

- Нет, я спрашиваю, ты где шляешься? Мы с Женей сидим за накрытым столом, ни одного мужчины. Бегом сюда.

Понизив голос:

- Подарок на твоём столе.

У моей тётки Жени день рождения. Я, конечно, знал и не забыл, но дела…

- Я тут с девушкой, и нет никакой возможности выпроводить.

- Хорошая девушка?

- Ну, лучше, чем была.

- Бери с собой, хором рассмотрим.

- Ну, всё, - я положил трубку. – Как говаривал один мой знакомый: цели ясны, задачи поставлены – за работу, товарищи.

Ленке:

- А ты как на счёт прогуляться?

- Это по плану «Даешь маму»?

- А то.

- Пошла переодеваться.

- Только ты не очень-то…

- Обижаешь, начальник…

Тётя Женя, младшая мамина сестра, была щедро одарена природой. Умна, красива, её лучезарная улыбка щедро светила всем, ну, разве только, если вы известный и отъявленный негодяй… Но такие в её компанию не попадают, тем более, на день рождения. Она не на много старше меня, и мы с ней на «ты».

- Здорово, красавица.

- Привет, мордобоец.

Такие отношения маму коробили:

- Ширмачи.

Ленка выглядела, как того требовала обстановка, скромной лицеисткой. Мы выпили с ней по бокалу шампанского и ещё чуток какого-то испанского вина. Взял в руки гитару, только струн коснулся, а Ленка запела высоким и чистым голосом:

- Не жалею, не зову, не плачу,

Всё пройдёт, как с белых яблонь дым.

Я видел, как поползли вверх мамины брови. В зале стало светлей от Жениной улыбки – она тоже без ума от Есенина и присвоила себе музыкальный подарок. Не прошло и получаса, как мои дамы, обнявшись на диване, распевали втроём о том, какими они были наивными, как они молоды были тогда. А я, безбожно фальшивя, подбирал аккорды и на полном серьёзе опасался за свою свободу – уйти бы холостым с этой пирушки.

Жучок сообщил, о встрече договорено.

- Сообщи остальным, - приказал я.

- Зачем их-то тащишь? – унылый голос Жучка начал меня раздражать. – Мало ли что может случиться: народ опасный.

- Вот чтобы ничего не случилось, нас должно быть много.

- Ну, притащи весь лицей.

- Если это поможет делу.

Позвонил Бычок:

- Ты ему веришь? Я нет. Но идти надо. Верно? Место выбрано удачно. Мрачновато, конечно – лес, карьер, безлюдье. Но у нас есть секретное оружие – я Джину в кустах спрячу.

Джина – это четвероногий друг нашего Пинкертона.

Карьер в сосновом лесу – излюбленное место отдыха студентов. Но это летом. Глубокой осенью здесь скучновато – сине-серые скалы отдали всё накопленное тепло и не влекут. Вода, летом сапфирово голубая от избытка медных солей, теперь отталкивает промозглой синевой. Рассказывали, какой-то морж-профессор из ЮрГУ бегал сюда по утрам купаться. Разденется до гола – бултых и плавает в ледяной воде. Здоровью полезно. Нашлись обиженные студенты, непроникнутые святостью момента – стащили у старика одежонку. Доктор наук и профессор, пугая прохожих, добежал, в чём мать родила, до своего дома и позвонил соседям – ключ от квартиры тоже пропал. Лично я не нахожу юмора в этой истории, а рассказал потому, что теперь на берегу этого карьера стоим мы и гадаем – что-то будет.

Бычок немного припозднился и украдкой подмигнул мне. Мол, всё в порядке – Джина на исходной позиции.

Ждём. Разговор не клеится. Я всё поглядываю на Жучка. Как много сейчас зависит от него, и хочется понять, на чьей он стороне.

День сумрачный, под стать настроению.

А вон и наши оппоненты. Их двое. Один - маленький, бритоголовый, толстый, рукастый - Качок, по всем признакам. Другой худой как скелет, длинный и сутулящийся, узкоплечий, в огромных, в пол-лица, солнцезащитных очках. Длинная жилистая шея непроизвольно дёргается. «Тортилла» окрестил я его.

Они встали напротив нас.

- Ну?

Нервничают гангстеры, очкуют. Я усмехнулся и повёл речь.

- Кто из нас вам знаком?

- К чему это?

- Вот он, - я кивнул на Жучка. – Наверное, я. Этих вы не знаете. А мы вас совсем не знаем и не желаем. Сергей забудет. На этом предлагаю встречу закончить и навсегда расстаться.

Они переглянулись. Качок, прокашлявшись и сплюнув:

- Какого хрена?

Он сказал круче. Но зачем нам его лексикон?

Тортилла остановил его жестом и шагнул вперёд, из-за спины достал чёрный пистолет и направил дуло в моё лицо:

- А это видел?

- Джина, фас! – крикнул Бычок.

Дальше всё происходило, как в замедленном кино: тяжёлый скок огромной овчарки, резкий поворот Тортиллы, выстрел. Передние лапы Джины не нашли земной опоры, она ударилась мордой и проехала по инерции пару метров. Умерла без визга и конвульсий. Бычок окаменел с округлённым ртом, так и виделся застывший крик на его губах: «Джи-на!». Жучок поперхнулся и закашлялся. Ленка покачнулась и шагнула в сторону, чтобы удержать равновесие. Всё это я поймал краем глаза – профессиональная привычка – оценил обстановку и скорее непроизвольно, чем обдуманно, шагнул вперёд. «Вперёд, беде навстречу, товарищи в борьбе», - так, кажется, пели наши предки, выходя на смертный бой. Зря дёргался. Тортилла, проводив взглядом собаку в последний путь, уже спешил ко мне. Ствол его пистолета упёрся в мой лоб.

- Следующая пуля вышибет твои мозги, умник. Или, может, покажешь свой хук левой?

Я не зря учился в физико-математическом лицее – чтобы не умереть прежде времени со страху, принялся вычислять, какова вероятность превосходства в скорости моего удара в Тортиллову челюсть, его нажатия на курок. Результат получался удручающий. Надо было вступать в переговоры.

- Зачем тебе это? Настоящие бизнесмены не размениваются на мокроту.

- А я не настоящий. Ты достал меня своей идиотской (сговорились что ль?) ухмылкой. Сейчас я тебе буду её стирать: пристрелю бабу…

- Сделай милость – надоела.

- Потом дружков твоих одного за другим.

- Избавишь меня от лишних хлопот.

- Нет. Ты их утопишь с камнем в штанах.

- Не сочту за труд. Ты зря нервничаешь – всё сделаю, как скажешь. Не буду только одного – торговать твоей вонючей дурью. И они не будут. Никто.

- Дурашка. Теперь не о торговле базар – концы в воду надо прятать.

- Моё предложение прозвучало и остаётся в силе. Хотя теперь, после убийства, возможны усложнения.

- Вы её сами натравили.

- Все погорячились. Выяснять, кто первый начал – яйцо или курица – стоит ли?

- Мы девку возьмём в заложники.

- На хрен она нужна, - встрепенулся Качок.

- Молчи, что ты понимаешь.

- Сам заткнись.

Я вмешался:

- Действительно, зачем она вам. Убери ты пушку – все мозги мне простудишь.

Тортилла попятился:

- Значит так, сопляки, если вякните где – найду и мозги вышибу.

- Стороны договорились.

Они ушли тем же путём, как и появились.

- Что это было? – спросил Бычок. Похоже, он был в прострации. Я кивнул на него Ленке и с Жучком пошли осматривать Джину. Пуля вошла в собачий лоб и где-то затерялась там. Овчарка была мертвее мёртвого и уже остыла. Подошли Лена с Бычком.

- Может, скорую, а? – Димон держался из последних сил.

- Ей уже никто не поможет, - рассудил Жучок. – А нам не стоит светиться. Вопросов много будет лишних.

Правильно рассудил.

- Похоронить её надо, - сказал я.

Димка встал на колени, погрузил ладони в собачью шерсть и тихонько заплакал:

- Сволочи, какие сволочи… Не прощу… Никогда…

- Без лопаты могилы не вырыть, да и грунт здесь горный – заметил Жучок.

- Можно щель в скале поискать, - предложила Ленка. – Завалить камнями.

Димка вытер нос:

- Мы погребём её в воде.

- Здесь люди купаются, - осторожно заметил я.

- Пусть. Она была лучше многих из них.

Трудно возразить. Джина погибла, защищая нас, смело, бескомпромиссно. А мы вступили в переговоры с её убийцами.

Мы пожертвовали для погребения кто, что мог – я лишился фирменного ремня. Обвязали Джину камнями и сбросили в воду со скалы ныряльщиков.

Возвращались домой молчаливыми. Я представлял, что творится в душе каждого. Бычок винил Жучка за то, что тот связался с наркоторговцами, убившим его друга. Меня за то, что я так опрометчиво пошёл на эти дурацкие переговоры, стоившие Джине жизни. Ленку, наверное, за то, что своим присутствием заставила быть мужественным и чёрствым по отношению к погибшей собаке. Жучок винил меня за эти безрассудные переговоры с бандюками. Бычка, за его: «Джина, фас!». Ленку за то, что она есть. Интересно, о чём Ленка думает. Я покосился. Идёт такая строгая, ни на кого не взглянет. Мне захотелось несбыточного – на тёплой тахте положить голову на её колени.

С утра хмурый день, наконец, разродился мелким нудным дождём. Намокла моя шевелюра. И я подумал, что Ленке мало приятного ощущать сырую бестолковку на своих мягких коленях.

Утром, выпроводив маму на работу, я не пошёл в лицей. Я позвонил Мустафе.

Чтобы быть понятным, расскажу о нём, что знаю. Мустафу на самом деле звали Генка Белов, и он был авторитетом среди пацанов в том районе, где мы прежде с мамой жили. Почему Мустафа? Точно не знаю. С виду он был упитанным малым, с хитрой татарской физиономией. Что-то женственное было в его рыхлой фигуре и широком лице. Наши пути долго не пересекались – так, слышали друг о друге, но особо не интересовались. Он был постарше года на три-четыре, имел шайку подручных, занимался рэкетом. Однажды, с похмела проснувшись, наехал на своих:

- Чем развлекать будете, орда?

Кто-то вспомнил – в ближайшей школе выпускной. А у Мустафы, надо сказать, какой-то нездоровый интерес к малолеткам. Так они заявились на наш прощальный вечер. Для меня-то уж точно – переходил в лицей – гуд бай, родная школа

Они ввалились и начались конфликты, сразу от порога. Кто-то за трубку – милиция, милиция!

- Стоп, - сказал Мустафа. – Не надо ментов. Последний экзамен на взрослость, и мы уходим. Есть тут кто-нибудь, кто не боится со мной один на один?

Были мужики – и директор, и физрук (бугай ещё тот), но как-то заскромничали. Наверное, решили, что все свои экзамены в жизни сдали. Нам, выпускникам, черёд. Ну, вышел я:

- Я могу. А что?

Подручники сразу Мустафе на ухо – шу-шу-шу. Он их отмёл рукой – брысь! Ко мне подходит:

- Каратист?

Я помотал головой.

- Смотри, ногами не люблю: пнёшь хоть раз – сразу зарежу.

Мы вышли во двор, потанцевали не много, посвистели кулаками в воздухе и поняли: я – что Мустафа имеет представление о боксе, Мустафа – что со мной ему не сладить. Не хватит ему дыхалки. Я ещё не тронул его ни разу, он не достал, а уж пыхтел, как остывающий паровоз.

- Ладно, - сказал Мустафа. – Годится. Этого берём во взрослую жизнь. А мы уходим, как и обещал.

На следующий день Мустафа подстерёг меня у подъезда дома.

- Поговорим?

Я огляделся – вроде никого.

- Поговорим.

Мы прошли на детскую площадку. Мустафа достал жестяную банку из спортивной сумки:

- Пива?

- Только безалкогольное.

- Все продумано, - Мустафа поменял банку. – Давай знакомиться.

Дальше пошла вербовка – золотые горы и стаи голых баб.

- Знаю я ваши шабаши в подвалах и на чердаках с водкой, «дурью» и малолетними проститутками – не моё это, не моё.

- Уважаю, - сказал Мустафа. – Но мы не только веселимся, но и работаем.

- Зря ты так настаиваешь: тяжко тебе со мной будет – не умею шестерить.

- А и я шестерок не люблю.

- Это слова, на деле – два медведя в одной берлоге.

- Чёрт знает, может, ты и прав. Ну, ладно, держи «краба». Ты мне люб – обращайся, если что.

Ещё год пути наши не пересекались. Но Мустафа первым был, кто поздравил меня по телефону за победу на Хохрякова. Видимо, не забыл мою персону, отслеживал жизненный путь, и даже телефон где-то спроворил.

- Слушай, молодец! – кричал Мустафа в трубку. – Я на тебя поставил, кучу бабок выиграл. Приезжай, пропьём. Тормозишь, какие подвалы – я давно уже владелец фирмы. На моих ассамблеях всё градоначальство отплясывает. Вру, конечно, но дело времени. Приезжай, отметим. Брезгуешь, а зря… Шучу-шучу. Ну, ладно. Прими мои поздравления. Обращайся, если что… Я, как видишь, не забыл.

И вот к этому человеку я решил обратиться за советом. Проблемы наши переплелись в сложный клубок, пролилась кровь, и я не знал, что предпринять, и чем всё может кончиться.

Мустафа откликнулся со второго гудка.

- Рад слышать, старик. Что за вопрос, подъезжай, обсудим. Прислать авто? Ну, жду.

На перекладных добрался по указанному адресу. Огляделся. А что? Не Бизнес Дом Спиридонов, конечно, но вполне прилично. Квартира первого этажа жилого дома переделана под офис – парадное крыльцо, стоянка на десяток машин. За компьютером смазливая секретарша.

- Вас ждут.

Мустафа поднялся из-за дубового стола, мы обнялись, похлопали по плечам. За полтора года он ещё больше обрюзг, мешки под глазами – последствия нездорового образа существования.

- Хорошо выглядишь.

- Ты тоже.

- А, - Мустафа махнул рукой, – не ври. Мамон скоро по полу буду волочь или в тележке перед собой. Говорят, женитьба помогает от этой заразы. Вот подумываю. Ты ещё нет? Ах, да, ты ведь школьник у нас, лицеист. Ладно, замяли. Чай, кофе, коньячок?

- Чаю.

Мустафа нажал кнопку селектора:

- Яночка, чайку мне и гостю.

И подмигнул мне.

Через минуту вплыла секретарша в мини юбке с ногами от Версачи. Мустафа, наблюдая за мной, развеселился:

- Нравится? Хочешь, она тебе отщекочет? Стесняешься – я выйду. Ты посмотри, от чего отказываешься.

Он развернул Яну ко мне спиной и задрал юбку. Меж восхитительных ягодиц терялась узкая тесёмочка.

Я поставил заплясавшую в руке чашку на блюдце и закинул ногу на ногу.

- Слушай, я ведь по делу.

- Не хотят вас, Яночка, вот беда, - Мустафа шлёпнул секретаршу по заду и отпустил. – Иди и стой насмерть – меня нет ни для кого.

- Хороша, стервуга, - босс проводил девушку взглядом и посетовал. – Разве тут женишься.

Яна бросила на меня снисходительный взгляд и исчезла за дверью.

- Да-а, дела, - покачал Мустафа круглой головой, выслушав мой рассказ. – Угораздило вас. Яночка, коньячку.

- Дело в том, - продолжил хозяин кабинета, когда девушка растворилась за дверью, - что наркота не мой профиль. Что за фраера вас прессуют, сказать не могу. Даже предположить, но помогу, чем смогу – обещал. Ты пей.

Я хлопнул налитую для меня рюмку коньяка и вкуса не почувствовал, потянулся за печеньем. Мустафа верещал с кем-то по телефону.

- Нугзар, твои ли люди, пришлые моих друзей прессуют. Как бы эту темку перетереть невпопыхах? Да, нет, зачем предъява – разобраться надо. Может, сторонний тут интерес. Помощи прошу – вот зачем звоню. Мой интерес – другу помочь, хорошему другу, хорошему человеку. Ладно. Хорошо. Ждём.

Мустафа положил трубу, взглянул на меня и после глубокого вздоха:

- Сейчас приедут за тобой. Съездишь, расскажешь всё, как мне. Если обидят, сразу звони, но не должны – люди серьезные.

Пока ждали курьера, о моих проблемах более ни слова. Мустафа интересовался, куда после лицея. Я сказал, что в Юргу и, наверное, на стройфак.

- Это здорово, старик, - оживился мой криминальный друг. – Я тут как раз присмотрел одну строительную канитель, дохлую-предохлую. Возьму под тебя. деньги вложу – разворачивайся. А что, в ВУЗе - теория, в конторе – практика. Конечно, директором – не боги горшки обжигают. Пора, брат, страну брать в свои руки, а то от этих фёфелов толку никакого.

Вошёл атлет кавказской наружности. Кивок Мустафе – здорово, мол. Кивок в мою сторону – этот? Кивок мне – пошли. Мустафа, прощаясь, поднял руку.

Серебристый «Ауди» нёс нас через город. Водитель молчал, надрывалась его аудиосистема. Какой-то грузинский джаз или мистерия под ослиным хвостом - что-то среднее.

Мой новый визави был стар, могуч, под белой майкой мохнатое загорелое тело.

- Нугзар, - протянул крепкую длань. – Рассказывай.

Выслушав мой краткий пересказ известных событий, покачал породистой головой и щёлкнул пальцами. Пришёл в движение застывший у стены, как изваяние, мой извозчик. Передо мной возникли фрукты и вино в бокале. Пригубил, конечно, помня о кровных обидах сынов седого Кавказа.

Малюсенький мобильник затерялся в широкой лапе.

- Гела, тут мне один приятель интересную байку рассказал. Послушай его и убедись, что я был прав – цены сами по себе не падают. Есть крыса в городе, и он её знает. Сам приедешь? К тебе? Хорошо.

Честно признаюсь, этот монолог я здорово надумал, так как произнесён он был на непонятном языке, лишь редко проскакивали русские слова. Но смысл был понятен. Некто Гела, рангом выше Нугзара, заинтересовался моей информацией, и сейчас меня повезут в новое место.

Это был трёхэтажный особняк далеко за городом. Глухой забор, ротвейлеры на лужайке навели тоску душевную. Но Гела мне понравился. Широкомордый общительный грузин преклонного возраста. Впрочем, они - долгожители. На вид бы я дал ему пятьдесят, а могло оказаться и все сто.

Опять вино и фрукты, а после рассказа оставили ещё и на шашлыки.

Свечерело. Мы сидим с Гелой в беседке, в центре которой разложен костёр. Перед нами остывающее мясо, фрукты, сладости, вино. Хозяин поднял бокал:

- Мир держится на порядке. Возникает хаос, когда он нарушается. Твои враги влезли со своим товаром, не спросив старого Гелу, сбили цены, нанесли убытки. Я накажу их, когда поймаю. Помоги их найти. Нет, я не душегуб, невинной крови на руки не беру. Если эти люди не беспредельщики – выплатят неустойку и вольному воля. Твоя доля в этом деле – десять процентов. Так заведено. Будем здравы.

Я чокнулся с грузинским авторитетом и выпил всё до дна, хотя и без того у меня уже кружилась голова и теряли силу ноги.

Привезли меня домой ночью, практически пьяным. Мама только взглянула укоризненно, оставив разборки на утро.

Утром обнаружил на мобильнике кучу пропущенных звонков. Но интересовал меня только Жучок.

- Ты где?

- На уроке.

- Надо встретиться.

Мы встретились во дворе лицея. Я утащил его за трансформаторную будку, выкурив оттуда малолетних курцов. Мне нужен был контакт с Тортиллой, который, я знал, был у Жучка. Серёга достаточно умён, чтобы пытаться его обмануть. Я и не пытался, а выложил всё, что обдумал за ночь и утром, идя на встречу. Выбор-то был не велик. Либо мы с Жучком сдаём Тортиллу Геле, либо я сдаю Бычка грузинам.

- И не ищи здесь морали, - предупредил я. – Пепел Клааса стучит в наших сердцах – спроси о том Димона.

Бычково лицо окаменело, но ресницы подрагивали, и это значило – идёт интенсивный мыслительный процесс. Я подливал масло на нужный мне огонь:

- Мы получим десять процентов контрибуции. А бизнес их, считай, кончен. Грузины их вычислили – без нас ли, с нами, рано или поздно, они их сцапают. Думай, Дима, думай.

- Хорошо. Только надо проверить, чтоб туфты не было.

- Стоп. Пусть грузины проверяют. Говори адрес.

- Ты мне не веришь?

- Нет.

Минуло две недели.

Мы сидим в моей комнате, все четверо – прогульщики. К чёрту лицей, тут такие дела! Перед нами на журнальном столике - деньги, много денег. Пачки американских долларов. Тринадцать тысяч. Всё считано и пересчитано. Это наш процент за операцию, обещанный Гелой. Привёз их Мустафа со словами:

- Велено передать.

А я вместо благодарности:

- Слушай, Генка, как вы город-то грузинам прокакали?

Мустафа обиделся. Он должен был обидеться. Повернулся и пошёл. Я пожалел о сказанном – в конце концов, мужик ко мне всей душой. Что ж я так-то?… Мустафа обернулся у машины:

- Слышь, чемпион, все мы под Богом ходим, а он чьих кровей, смекаешь?

И помахал мне рукой, прощаясь.

Теперь мы ломаем голову, сидя вокруг этих денег, что с ними делать. Можно ли считать праведными, заработанными? Поделить, отнести в милицию, сдать в детский дом?

Вы-то как бы поступили? То-то.

Я, пожалуй, поставлю здесь точку. Приключения наши закончились. Как мы поступили с деньгами? Если шибко интересно, звоните, расскажу. Понравился рассказ – хорошо попросите, будет и продолжение.

За сим остаюсь: лицеист выпускного класса, ваш Виталий Агапов.

В. Агарков. 8-922-633-74-86

г. Челябинск 2007 г.

Автор: Виталий АГАРКОВ