Творчество и общение интересных людей

Чем глупее индивид, тем сильнее у него желание размножаться

(Милан Кундера)

Сегодня
29 марта 2024 г.

Дни рожденья

29 марта Robertnup
29 марта Gor
29 марта algemo
29 марта byjyyejxnod
29 марта Sapinssuink
29 марта lilit
29 марта Ayavric

Здесь и сейчас:

На сайте - никого? Значит, все в Общалке...

Все авторы > 

Все даты
В 03 году, 2021 год назад:
сегодняшний день ничем не примечателен

Проза

Все произведения   Избранные   Потрошенные

Вернуться

Художественная

ПОСЛУШНИК

1.

"Владыко Христе Боже, Иже страстьми Своими страсти моя исцеливый и язвами Своими язвы моя уврачевавый, даруй мне, много Тебе прегрешившему, слезы умиления: сраствори моему телу от обоняния Животворящаго Тела Твоего, и наслади душу мою Твоею Честною Кровию от горести еюже мя супротивник напой…".

Где-то в меловых горах, задолго до восхода солнца, поднимается от сна горстка подвижников, и начинает свой неспешный, долгий и трудный путь к Богу. Поминая в своих молитвах и тех, кто не имеет к ним, казалось бы, никакого отношения.
А что Константин Иванович, как у него жизнь сложилась?
Жаловаться грех, квартиру ему вернули, остальное приложится.
Как он на это реагировал?
Рад, слов нет! Когда уходил из монастыря, долго стоял в проёме ворот, в глазах пока ещё только блестели слёзы. От провожатых тогда отказался: ни к чему, не надо…
Зайдя за поворот дороги, пропав из виду смотрящих, упал на пригорок, дал волю слезам.
Выплакался. Долго сидел, опёршись на руки, глядя на размытое зелёное пятно придорожного ольховника. В душе ничего похожего на волнение и беспокойство: сознание текло пока ещё бездумно, ничем не прерываясь. Так плывёт по течению унесённая ветром лодка. Пусть без руля и ветрил, и то хорошо, что не пошла на дно. Сшита наверное крепко. Что до мореходности, так то за счёт тяжёлого киля.
Довольно, всё, чему суждено быть - было. Теперь бы еще ветер в паруса поймать. Вспоминалось.
Пришла беда отворяй ворота! Константин Иванович Тимошин, и в мыслях не держал, что примерит поговорку на себя. Холодная осень 93-го, ничто по сравнению с маем 94-го года.
Он попался на своей доверчивости, и чего скрывать - жадности. Всем тогда примелькался разбитной Леня Голубков, со своей расхожей фразой: "я не халявщик, я - партнер".
Вот и Костя, хотел стать таким же партнером, " из тени в свет перелетая". В феврале - 94, он обратил внимание, на одну из центральных газет, где черным по белому бросалось в глаза магнетическое: "Всегда - 250, обычно - 800, сегодня - 1300 процентов годовых!"
Срочные биржевые контракты! Башкирский бензин! Башкирский дизель! Как было на это не клюнуть? Оно бы и сработало, если средства вложил в феврале, а вернул в апреле, на триста двадцать процентов мог бы рассчитывать. Жадность одолела.
Константин Иванович продал 2-х комнатную квартиру за десять миллионов, и девять - вложил в "Башкирский бензин". Вложил в начале февраля, и уже в мае начал беспокоиться. Сунулся в офис, там с ним говорили уже прохладнее. Что за спешка? Подождите.
Сколько? Месяц? Два? Три? Офисы представителей Башкортостана, которых было поначалу – пруд пруди, растворялись в небытие, словно сахар в чае. В сентябре пришло запоздалое прозрение: квартира потеряна. Глупость - не в сказке сказать, не пером описать!
Позже, он попытается оправдаться перед детьми, от которых задолго до того ушел, женой своей бывшей… Дескать, планы тогда имел далеко идущие. Мало того, квартиру вернул, на сказочную прибыль машины купил бы себе и детям… Над ним потешались. Слова…
Подтвердить свои добрые намерения он не мог, их к делу не подшить. Так, сотрясение воздуха…
Жить Константину на первых порах было где. За два года до того, он расписался с женщиной, какой по счету не помнил. У нее взрослые дети: дочь замужем, 17-летний недоросль. Дочь мыкалась по квартирам, не имея своего угла не в сегодняшнем дне, ни в завтрашнем. Уже потом, он попытался стать на место бывшей жены, посмотреть на эту неприглядную историю ее глазами. После чего осуждать перестал.
Людмила выказала здоровый интерес к пропадающим на глазах деньгам, читай - квартиры. И если до того, у двух уже не молодых людей, были обычные доверительные отношения, то в конце 1994 года, они в корне изменились. Прежде он устраивал жену и зарплатой, и посильным участием в домашних делах, но враз устраивать перестал.
В самом деле, кто он теперь? Приживалец? Примак? Судя по всему, здесь не обошлось без дочери. Как же, рухнули все ее надежды на свой угол. Нам такой зять не нужен!
Константину ничего не оставалось, как развестись в очередной раз.
Где жить? Старая мать с больным отцом и племянницей-сиротой, отпадала. У него нет морального права навязывать своё общество даже близким родственникам. Кашу заварил он, ему и расхлёбывать её.
Где жить? Нашлись сердобольные, и Константин Иванович поселился в гараже, пережив пятнадцать градусов мороза в бетонной коробке. На что-то надо было существовать, и он устроился в кооператив, стал прессовать резиновые изделия к "Жигулям".
В гараже его прописывать не собирались, следовало искать варианты. Деньги на шиноремонтном он получал небольшие, отдавать половину зарплаты за угол рука не поднималась.
Он пришел в строящийся храм. Почему не на предприятие? Казалось бы: и образование высшее, и специальности по жизни нужные. Нет, не требовались на заводах и учреждениях люди, не имеющие своего жилья, без местной прописки.

2.

"Царице моя преблагая, надеждо моя Богородице, приятилище сирых и странных, предстательнице скорбящих радосте, обидимых покровительнице! Зриши мою беду, зриши мою скорбь, помози мне яко немощну, окорми мя яко странна. Обиду мою веси, разреши ту, яко волиши: яко не имам иныя помощи разве Тебе…".

Стройка на отведённой под церковь территории шла полным ходом. Давно вырыт котлован, внизу уже вязали арматуру. Генподрядчиком - известное предприятие, с башенными кранами, машинами, бульдозерами. Храму требовались люди с универсальной специализации, как на дрейфующих станциях, попросту чернорабочие. Настоятель выслушав претендента, пустил его под крышу.
Платить не обещал, но трехразовое питание гарантировал. Мог ли Костя рассчитывать на большее? Утешала мысль: его иск к уфимским строителям финансовых пирамид, в итоге удовлетворят, а сейчас - кусок хлеба с постным маслом, и крыша над головой. И то хорошо.
Спокойной жизни в храме он не нашёл. Тяжелая физическая работа пользы не приносила, и здоровья не прибавляла, организму многого не хватало. Начались осложнения, о которых раньше он и представления не имел: грыжи, кровь, обмороки. Вот оно испытание Господнее…
Человек не зажатый, он пытался обратить на это внимание настоятеля храма, отца Вавилу, но тот всякий раз уходил от ответа. Будучи иеромонахом, то есть священником-монахом, он следовал аскезам, которые воины Христовы исповедовали. Ни мяса, ни молока, ни яиц, в трапезной вовек не было, разве только в престольные праздники послушники могли рассчитывать на рыбу. Да и той доставалось с хвостик.
Казалось бы, при чём в церковном приходе, монашеские аскезы? Костя тоже задался таким недоуменным вопросом.
- Ни при чём, - был ответ сведущих, - но как устроил владыка, к слову, тоже черный священник, так и повелось. Можно ссылаться на кого угодно: на верховенство, настоятеля, но от этого легче не становилось.
Одно утешало, все жертвы Христа ради, и его толика труда, есть в доме Божьем.
Утомляла не так работа, сколько равнодушие настоятеля к нуждам насельников. Тот попрекал даже куском хлеба, как только язык поворачивался. За такие объемы работ, которые послушникам приходилось выполнять, на стройках неплохо платили. Выходит, эти самые приличные деньги, он отдает за кров и примитивную еду. Они таких денег не стоили. Московские расценки…
И если бы только это. Обратил внимание: под мышкой появилась опухоль. Вначале небольшая, она через полгода превратилась в шишку с кулак. Безболезненный, нарост чувствовался при ходьбе. Не женихаться, но все равно… Посоветовался с врачом.
У него оказалась липома, доброкачественная опухоль. Единственное средство избавления от неё - операция.
Обратился к настоятелю: дай отец денег на мероприятие. Тот более склонялся к бесплатному совету.
-Богородице не пробовал молиться?
-Нет, это же не душевная болезнь!
-Все одно! Она и не от таких напастей избавляет.
Подобрал нужные акафисты, наказал перед сном по оглашать их.
Тимошин доверчивая душа, несколько месяцев молился Пресвятой. Опухоль не спадала, больше того - росла.
Занятие это ему вскоре наскучило, достучаться до небес он не смог. Настоятель, вчерашний судебный пристав, как никто другой должен был знать: опухоль сама по себе не рассасывается. Бог, наделяя преступившего Закон Адама болезнями, этого не планировал. Подобные заболевания - промысел Божий, а совсем не происки лукавого.
Покарал, так покарал. Господь не может менять свои же решения. Наказанный, не вправе рассчитывать на то, что Блаже вернет все на свои круги, только потому, что раб стенает. По делам и кара.
На совести послушника не одна работа: обширный перечень обязанностей отнимали время от сна и отдыха. Отсутствие трудовой повинности в воскресные дни, не считалось благом, настоятель непременно находил дело в храме. Служба.
Через полтора года, этакой беспокойной подневольной жизни, Константин Иванович возроптал. Не раз на еженедельной исповеди, он говорил о своих претензиях настоятелю, рассчитывая: капля - камень долбит. Тот же не внимал: слушал не слыша. Значит, не по пути отец.
Пришлось как-то беседовать с одним из прихожан, человеком благонравным, культурным, обходительным. Говорили о своих профессиях, жизненном пути, семейных обстоятельствах.
Костя поплакался Семену Ильичу на свою долю. Тот, на редкость участливый, не раздумывая предложил ему пожить в его пустующей квартире. Плату за нее брать не собирался, только расчёт по квитанциям за жильё и свет.
Тимошин тянуть не стал, переехал сразу, для настоятеля неожиданно. Тот с укоризной.
Кто же в том виноват святой отец, как не ты! Беречь надо паству, вести себя так, чтобы тянулась, чтобы за тебя в огонь и в воду. Не сумел. Нечего тогда на зеркало пенять…
Кстати: у Кости обнаружилась двухсторонняя паховая грыжа. Что такое, где это он? Вспомнил - в храме на бетонных блоках мог заработать. Сами лили. 11 тысяч штук - как одна копеечка! Вот так отец Вавила, Господа ли наказание, твоё ли…
В квартире удалось пожить с год. Все это время, Константин работал, худо - бедно зарабатывая. Продолжались, ничем не заканчиваясь, судебные разбирательства: появлялись новые иски о пересчете истребуемой суммы, учитывающие инфляцию. Отечественная процессуальная машина бесстыдно и явно буксовала.
Неожиданно Семен Ильич дал понять: квартиру следует освободить, предстояла ее продажа. Что делать?
3.
Тимошин не придумал ничего, как поехать в женский монастырь. Почему женский? В мужском, порядок поддерживается послушниками, иноками, монахами. В женском же, нужда в мужских руках сильнее. Правда, поселиться там сложнее. Спецификаю Кроме того, нужны рекомендации.
Тимошин считал, за этим дело не станет. Правильно считал. Игуменья позвонила в храм, где прежде обретался послушник, выслушала отца Вавилу, после чего согласилась испытать Костю в деле.
Работы, как он и ожидал, было много. Монастырь расширялся, желающих прийти под его сень, хватало. Приводился в порядок старое двухэтажное здание основного корпуса, планировался и новый, из своих керамзитобетонных блоков.
Константин Иванович, человек образованный, на любое техническое действо смотрел всесторонне, схватывая проблему целиком. Любая другая точка зрения ему чужда. В серьезных делах он не выносил импровизаций.
Таких как он послушников, в монастыре было еще двое. Встретили его насторожено, чужая душа потёмки…
Один из насельников в обители по указке жены - здесь монашествовала его дочь. Заработанные деньги он отдавал ей, позже за ними приезжала жена. Хитрован, не имеющий ни образования, ни специальности, он чувствовал себя хозяином. Была у него и слабость - любил выпить!
Другой приходил из соседней деревни. Чуть более мастеровой, более крепкий, моложе, он был развязнее местного. В особенности, когда принимал на грудь.
Работают. Каждый в меру сил, а силы у каждого разные. В какой-то момент, Константину надоело тянуть лямку за троих. Ребят, с утра трезвых, через час было не узнать, через два, они - готовенькие…
Первые дни настоятельница сталкивалась с ним, как бы случайно. Костя знал - на него смотрят, его проверяют. Пусть! Ему бояться нечего. Хуже, чем ведут себя ее батраки, к которым она притерпелась, не бывает. Рассерженный, он решил проучить работничков.
Мастерская начиналась небольшой прихожей, в которой стояло старое зубоврачебное кресло. Миша и Юра, зачастую обессиленные чрезмерной дозой, по очереди отдыхали в нем.
В один из дней, ближе к полудню, приятели как и должно, никакие. Юра - монастырский, на правах старшего, покоился в кресле, свесив голову на бок, распустив нюни, весь в наскоро сооруженной закуске. Миша, пристроившись сбоку, наложив руку на голову приятеля, словно отпуская тому грехи, тоже отдыхал.
Выждав минут пятнадцать, Костя разложил безвольного Юрия шире. Мишу усадил ему на колени. Но это не все.
Здесь же стояла фляга с прокисшим квасом, ребята по бедности пользовали его. Литра три он вылил собутыльникам в промежности. Отчетливо обозначились темные пятна на брюках, излишек кваса, слился на пол, недвусмысленно намекая на специфическое происхождение. В бутылке оставалось немного запашистой самогонки, она тоже впиталась в рубашку Миши. Все!
Тимошин занялся своим делом: стал нарезать тупыми ножницами полоски жести, для грядущих электромонтажных работ.
Случайно оглянувшись, увидел игуменью. Та стояла, широко раскрыв глаза, глядя на живописную скульптурную группу. У нее даже не хватало слов, она просто показывала пальцем на Юрия и Михаила, открывая и закрывая рот. Такого она еще не видела! Выглянула в дверь, кого-то приглашая. Вошел отец Николай, местный священник. Как и настоятельница, несколько минут немо взирал на жертвы алкоголя. В полном молчании удалились.
У Кости нашлась работа в другом месте, далее был обед, отдых, и он потерял с глаз братьев во Христе. Вечером видел Юрия уже трезвого, в других брюках, сосредоточенного и серьезного. И ни слова: ни вопроса, ни указания по ходу работ, хотя мнил себя бригадиром, и шагу не позволял ступать без его высочайшего соизволения! Миша, судя по всему, так и ушел домой в мокрых штанах.
Казалось бы, это случай должен был научить и того и другого? Настоятельница должна была сделать вывод, священник принять действенные меры!
Ничуть не бывало! Не научил, не сделала, не принял, через две недели история повторилась. Только у Константина пропала охота повторяться в своем творчестве.
Игуменья выделила ему для проживания половину ветхого пустующего, деревянного домика, за пределами монастыря. Вторую его половину, делила женщина неопределенных лет и статуса.
Безусловно, она не была монахиней, иначе жила бы в монастырских кельях, вместе с другими. Ее большой стаж черницы, она облачалась в монашеское одеяние, наводил на размышление. Сестры в 16, 18 лет, приходившие в монастырь, уже через год, полтора, доказывали свою истовость, желание стать невестой христовой, постригались.
Этот же странный человек, живший при монастыре уже лет шесть, оставалась послушницей, самым низким чином в обители. Грешна? Все мы не без греха! Не было желания? В это трудно поверить: она при каждом удобном случае, пыталась утвердить окружающих в своем благочестии, приверженности Вере. Кто бы сомневался!
При вынужденном общении с ней, возникало ощущение, что имеешь дело с человеком гонимым. Симпатий у сестер она почему-то не вызывала. Константин сердцем чувствовал исходившую от нее опасность.
Первым делом, сестра заклеила все щели на стене, которая делила общую на двоих, веранду. Эта явная демонстрация якобы девичьей незащищенности, умиляла.
По своему коридору, насельница могла сновать лишь в ночной рубашке, ну уж никак не пеньюаре, тем более легкомысленной комбинации. Их просто не могло быть в ее убогом гардеробе.
Нужды конопатить щели не было. Игуменья, посещая подопечную, не могла не заметить новшества. И конечно же задала вопрос. Как на него ответила насельница, можно только догадываться.
Внимательный глаз молодой игуменьи, новый монастырский работник, чувствовал везде. Подозревал, не обошлось здесь и без его соседки, посильно принимающей в нем участие.
Монастырские установки предписывали: общение братьев и сестер, должно быть сведено к минимуму. Сестры после общения с Константином, он это чувствовал и знал, молились, отводя от себя искусы лукавого.
Человек слаб, в этом нет сомнения! Он же и хозяин себе. Так считал Тимошин. Ему не надо было молиться после общения с сестрой-соседкой. Лукавого там не было и в помине. Как женщина, она для него не существовала. В какой-то момент, он даже порывался сказать ей об этом. Возможно, ее это оскорбило бы до глубины души. Зато было по Богу! Надо бы…
Насельницы не интересовали Костю не потому что были табу. Нельзя сбрасывать со счетов и принципы, которые исповедовал вновь пришедший.
Монашки же, в высшей степени глазастые и проницательные, умело различали характер дистанцирования. Они не хотели видеть в не старом еще мужчине, холодной отстраненности евнуха, им надо было чувствовать тайные страдания плоти, и свою власть над нею.
Зачем это им? Возможно, это единственное что они позволяли себе в тех условиях. Так думал Константин в недолгие минуты отдыха, лежа в своей келье.
На молоденькую сестру-повариху, он поначалу не обратил внимания. Он редко садился за стол в трапезной, обстановка тому не способствовала. Недоверчивая, зачастую просто недоброжелательная, она не оставляла выбора, он предпочитал кушать у себя.
Девчонка, годная если не во внучки, то уж в дочки наверняка, подавала ему не отличая, но чем-то глянулась. Спокойная монастырская атмосфера располагала, и он предался размышлениям.
У девочки не сложилось. Мало ли! Сирота! Обидели! Она еще не приняла для себя окончательного решения сменить имя.
Взять над ней опеку, увести из монастыря? Понимал, если решится на это, то взвалит на свои плечи огромную ответственность. Это не современная учительница, расчетливая и самодостаточная, девочке нужна твердая опора, тогда у нее исчезнет комплекс неполноценности. Она станет смотреть на сверстниц, как на равных, и попытается жить жизнью, свойственную ее возрасту.
А он? Об этом не хотелось думать. Здесь должно быть и кроется ошибка многих человеческих поступков: нежелание прогнозировать ситуацию, реально и быстро прожить воображаемую сценку. И увидеть все неровности ухабистого жизненного пути.
Костя написал девочке записку. Ни признаний, ни откровений, просто назначал в определенном месте встречу. К которой был готов, на которой знал что скажет. Когда никто не видел, сунул ей в карман передника, получая свою порцию супчика.
Девочка на свидание не пришла. Причин тому могло быть много: приверженность избранному пути, нежелание легкомысленной скоротечной связи, просто боязнь. Глаз при встрече, с этих пор, на него не поднимала.
-Поторопился! - думал Тимошин, коря себя за поспешность. - Спугнул девчонку! А ведь не хотел ей зла!
Иной раз, провожая её взглядом вздрагивал, физически осязая всевидящее око соседки, самозванной инокини. Поймать ее на этом было невозможно.
И однажды открытие! Стоя близко к черничке, Костя наконец рассмотрел ее лицо. Ба! Оказывается знакомая!
Вспомнил, пришлось трудиться на одном маленьком заводике. Девушка работала в техотделе, и обращала на себя внимание. Не то что бы красавица, притягивало ее королевское высокомерие. Дружка, как он знал, у нее не было. На предприятии Костя проработал недолго.
Вскоре узнал: скоропостижно умерла лучшая подруга, той самой сударыни из техотдела. Горе молодой женщины было таким безутешным, что она ушла в монастырь. Говорили: у них были более, чем дружеские отношения.
И вот она перед ним, та самая неприступная леди. Почему неприступная, теперь понятно! Почему не принимается черничками, тоже!
Спустя много лет, женщин ведущих такой образ жизни, узнать нелегко. Женщин. Что до мужчин, то его Костю, наблюдательная технологиня, без сомнения вычислила сразу же по приезду. И почему-то невзлюбила. Но это уже из области психиатрии.
Неожиданный стук в окно среди бела дня, застал Костю врасплох. У порога - игуменья, и одна из помощниц. Скорбный взгляд, опущенные долу глаза, не желают смотреть на мужчину в майке. Не можно!
-Езжайте домой Константин! - жестко и однозначно, молвила настоятельница. - Через три часа ваш автобус, - протянула смятые деньги. Зарплата!
Тимошин машинально пересчитал. - Здесь в 20 раз меньше, чем надо.
-На билет хватит. - То что меньше, сами виноваты.
И никаких за этим комментариев. Убедившись что правильно понята, не встретив отпора, игуменья с видом оскорбленной добродетели, удалилась.
Роптать и возмущаться было лишне. Божья слуга, волею обстоятельств - пастырь, без зазрения совести преступает границы морали, заповеданные Моисеем. Самодовольная и ослепленная, образец для подражания! Ой ли!
Даже если бы Костя явно нарушил некие нормы общежития, разве не пристало настоятельнице быть выше денежных расчетов? Оберегая честь обители в этом частном случае, оберегая честь христианской церкви вообще?
Как уважать её после этого обмана? Нет уж, что заслужила! И в памяти у Константина отлагается характеристика игуменьи. Словами, которые в тот момент пришли в голову…
4.
Состоялся четвертый или пятый по счету суд, а не видно конца-края, шутовскому юридическому представлению. Уточнения. Дорасследования. Запросы.
Какое-то время, пришлось совсем невмоготу, и Константин поселился у матери. Ежевечерне выслушивая истеричные, обидные выкрики сопливой племянницы, в полемику не ударялся. Понимая, что бесцеремонно вторгся на жилую площадь родственников, осознавая их правоту. Потеря квартиры - самый безответственный в его жизни поступок!
Но зачем всякий раз наступать на этот мозоль? Чтобы добить? Чтобы одолел комплекс неполноценности? Чтобы показать миру: его образование, жизненный и производственный опыт - ничто, на фоне его сегодняшней обездоленности?
Мать племяннице поддакивала. Моральные обязательства, были неведомы малограмотной, практически чужой Косте женщине. Как все недалекие люди, она яро ненавидела тех, кто преуспел в мыслительной деятельности. В том числе и своих детей, умело скрывая это от окружающих, по простоте не умеющей этого скрыть от них, повзрослевших.
Отец был лежачим, требовал ухода. Мать кляня свою жизнь, жаловалась всем кто ее слушал, на безысходность и нужду. Лукавила!
Отцу требовалась три раза в день утка, три раза в день его надо было кормить, время от времени, обмывать. Но Костя мог дать голову на отсечение: болезнь отца, совсем не в разы прибавила матери забот. Он стирал когда-нибудь себе носки или трусы? Нет! Ходил по магазинам? Не было такого!
Как участник войны и инвалид труда, он получал по тем временам, очень не плохую пенсию. Если все суммировать и учесть льготы, мать и работающая племянница не бедовали.
Как бы то ни было, места в трехкомнатной квартире, сыну Ивана, не находилось. Проще говоря, его выживали: и мать, и подрастающая стерва.
И опять ему принимать решение, которое впрямую отразится на судьбе. В который раз рядом нет никого, кто бы помог советом, поддержал словом, делом. Это потом появятся судьи, которые разберут его по косточкам, осудят тот или иной выбор. Он не льстил себя надеждой, что при "разборе полетов", окажется на высоте положения. Еще чего! Сколько раз судьба демонстрировала ему кукиш, он уже привык к этому.
Возвращаться в храм который когда-то строил, выводил на "ноль", не хотелось. Тамошнего настоятеля не изменить, наступать на одни и те же грабли, не позволял житейский опыт.
5.
Здесь в мужском монастыре, все выглядело по-другому. Не сказать хорошо, не сказать плохо, по-другому. Расположенный меж небольших безлесых холмов, он выглядел скромно. Включал в себя два кирпичных, старой выделки жилых дома. Один из них, стоял на пригорке, под его крышей ютилась небольшая, прихожан на двадцать часовня, трапезная, кухня, служебные помещения.
Во втором - селились монахи, настоятель, церковный причт. Были и нежилые постройки, по бедности не восстановленные. Кирпичные коробки без дверей, оконных переплетов, но с крышами. Часть их использовали под склады, часть под сеновал. Была и летняя часовня, много больших размеров, в которой служили лишь в теплое время года, по большим праздникам, при стечении люда.
Косте, чтобы попасть в обитель, следовало потрудиться. Найти настоятеля, оказалось нелегко: у него подворье в областном городе, где он большую часть времени и находился.
Отец Серафим спросил рекомендации. Костя сослался на отца Вавилу, на игуменью матушку Евгению ссылаться не стал, опасался. Она представила бы его в том свете, какой ей представлялся. То есть, далеком от истинного.
Поселили его в бревенчатом домике в монастырских пределах. Под крышей ютилось пять человек разного возраста, начиная от 50-летнего, кончая 23-летним.
Отец Серафим, как и отец Вавила, был воином Христовым, монахом, по сути, священником по чину. Костя как должное, принял строгости монастырские. Работа здесь без надрыва, каждый выполнял свое дело. Четкого деления по роду работ не было: послушнику поручали то, с чем он справлялся.
Подсобное хозяйство. Для девяти монахов, четырех иноков, пяти послушников - мужчин, и шести - женщин, оно не казалось малым. Девять коров, двенадцать овец, восемь коз, четырнадцать поросят, и три десятка кур-несушек.
У монахов свои послушания. Один отвечает за дрова и растопку зимой, другой - за птичий двор, третий - за коров.
Послушникам мирского толка, к которым относился и Костя, поручали вспомогательные работы по двору: плотницкие, сбор урожая, погрузочно - разгрузочные, кухонные.
В первые дни пребывания в обители, Тимошин был приятно удивлен: на столе вволю монастырского молока, сметаны, творога, и даже - сливочного масла. Правда, на этом все и заканчивалось. Надо понимать - монастырь!
То, что на заднем дворе пришлые люди резали коров, овец, свиней, ни о чем не говорило, все это делалось для продажи, монастырю надо на что -то жить.
Постная трапеза, испытание суровое, многие не могли с этим смириться, уходили. Отец Серафим, при желании мог бы устроить послушникам отдельный стол, и пользовать их доморощенным мясом, цыплятами, яйцами.
Мог, но не захотел. С какой стати искусственно создавать преимущества одним, подвергая искушению других братьев во Христе.
Костя подметил и другую сторону дела: мирские послушники, в глазах настоятеля - завтрашние иноки, послезавтрашние монахи. Так и правится человек на оселке: смиряется с тяготами, значит, зреет, готовится для грядущих аскез. Не под силу - вот Бог, вот порог. Работник смиренный, добровольно отсекающий свою волю, испрашивающий ежеминутно у старшего по чину совета - будущий монах. Все прочие уходят, и причин тому - тьма.
Кто-то позвал в мир, обеспечивая условия бытия, кого-то одолела чувственность, и раб Божий не смог совладать со страстями.
Как бы то ни было, Тимошин сознательно погружался в мир христианских догм, заповедей, установок. Он стал находить удовольствие в богословской полемике.
Один из братьев как-то заметил: он на своих исповедях, пеняет настоятелю на спорные моменты в его деятельности.
-Разве это можно? - удивился еще тогда Тимошин. - Осуждать настоятеля? Имеем ли право?
-А почему нет? - в свою очередь удивился брат. - Если я недоволен поступком настоятеля, я не имею права носить в себе помысел осуждения. Это Богу не угодно. Настоятель, посредник между нами и Богом. Но у него есть ошибочные поступки и шаги, свойственные нам. Он ведь тоже из колена Адамова.
Возразить ему Костя не смог, и взял на вооружение рекомендацию брата. Со временем понял: на это решается не всякий. Зависимость монастырских насельников от игумена в общежительном монастыре, безусловна и высока. Однако, среди братии есть послушники, таких единицы, зависимость которых от настоятеля условна. К таким можно было отнести и Тимошина.
В любой момент он мог оставить обитель, не спросясь. Тем более, что паспорт и не подумал отдавать настоятелю. Ещё чего! Никто не станет ему в том препятствовать. При желании он Константин Иванович, Костя, мог рассмотреть варианты. Настоятель всё это хорошо понимал, понимая же, не бросался, как правило, людьми. Ссориться с насельниками, рубить под собой сук.
Поначалу настоятель монастыря, производил на Костю хорошее впечатление: добрые глаза, интерес к судьбе, видимое участие. Спустя время понял: мудрым его не назвать. Не чувствовал он в себе духовной силы, попросту комплексовал. Не в меру возбуждаясь, он был зачастую опрометчив и не сдержан.
И насельник с грустью осознал, перед ним издержки, так называемого, младостарчества, нового коньюктурного понятия! Появляется вакансия в каком-либо приходе, подворье, монастыре. Не в новом, строящемся, а в действующем, со сложившимся коллективом прихожан, насельников. В спешке и суете, не очень внимательно рассматриваются кандидатуры претендентов. Ни о каком анализе их душевных и деловых качеств, в таких условиях нет и речи. Со временем, все понимают: выбран случайный человек. Есть кем заменить, заменяют, а если некем?
Младостарцы, более озабочены собственным благополучием, чином, карьерой, чем душевным состоянием подопечных. Поглощенные этим, они забывают о том, что в ответе за того, кого приручили. Сказано же в Писании - поражу пастыря - разбегутся овцы!
За примером Костя далеко не ходил. Много раз, он наблюдал идиллическую картину: отец Серафим на воскресной проповеди. В часовенке слышен его дрожащий и проникновенный голос о любви к ближнему. Он в должной мере благостен, и умиляет дряхлых, пришедших из соседней деревни старушек. Костя знает наверняка, они пришли, больше расчитывая на праздничную трапезу с рыбой, сметаной, и молоком, чем на воскресную службу. Это не в осуждение, у кого повернется язык укорять старого полуголодного человека?
Истинную цену фарисейским словам служителя, Костя знал по себе. Всего-то и попросил он у отца Серафима несколько десятков рублей на флюорографическое обследование. На всякий случай! Основания для того были: в обитель приходили путешественники со всей страны. Кто только не ночевал у них в избе. Бывало и кашляли пришлые подозрительно…
И что же? Нет денег! Как это нет? Каждую пятницу на рынок свозится мясо, молоко, сметана, творог, масло, яйца, и нет денег?
А если посмотреть на это с другой стороны? Монашество - добровольно взятые на себя обязательства: безбрачие, нестяжание, отречение воли. Как выглядит в плане нестяжания: не иметь ничего личного - дорогостоящий карманный компьютер в руках настоятеля?
Тимошину по душе пришлась фраза: послушание, превыше молитв! Иначе, дело превыше всего! Это было созвучно его настроениям, жизненной ориентации. Вне работы, вне дела, он себя не мыслил. Там, где иной выкапывал в каменистом грунте восемь ям для стоек забора, он ухитрялся доводить их до тридцати четырех! Ленивая братия погляды вала на него с усмешкой. Ради чего?
А ведь знал, тешит лукавого. Знал - смирение воли в обители первое дело! Никаких действий и поступков, продиктованных своей волей. Для непосвященного это звучит странно.
Как это! А вот так! Дано монаху задание: высадить сорок кустиков помидорной рассады. Именно сорок! Не тридцать пять и не пятьдесят. Тридцать пять - нерадение, лень, ослушание. Пятьдесят - гордыня, самолюбование, возвышение. И в том и в другом деянии - грех!
Гордыню сложнее всего вытравить из сознания, здесь не помогает не изнурение плоти постами, ночными бдениями, работой, многочасовыми молитвами.
Как примениться к этим условиям, если желаешь трудиться до изнеможения во славу Божию? Вот она граница, за которой и начинается деградация личности. Не моги!
Послушание превыше молитв! Говорить-то братья это говорили, а выполнять установку не спешили. В порядке вещей: брат идет на службу, не окончив дела, чтобы в тепле часовни под служебный речитатив, подремать.
Не мог этого Костя понять. В трапезной тоже не было случая, чтобы брат задержался на послушании: за столом не протолкнуться, все на месте, все вовремя. Работа подождет! Никаких угрызений совести и страха Божьего! Тимошин показывал примеры противного отношения к делу. Не потому, что хотел завоевать благосклонность игумена, просто по-другому не мог. Как растолковать это другим? Настоятелю по душе его рвение, братия не приемлет! Пусть! Не он должен снисходить до них, они подниматься!
Нерадение. Лень. Была она и в монастыре, чего скрывать, в меньшей, чем в миру степени, но была. Это можно отнести и к послушникам, и к инокам, и к монахам. У каждого лень проявлялась по-своему. По части самоспасения, монашество донельзя усердно и богобоязненно. Что касается отношения к труду, за редким исключением, не разбежится.
В обители послушнику не доверяли уход за птицей. Понятное дело, боялся настоятель: а ну как придет в голову мирскому освежевать пташку? Раз, другой, третий… Понравится, потом не отвадить! Монах на такое не осмелится, а мирской сможет. Это так!
В обители к табу относили не только мясо, но и яйца. Косте представился случай убедиться в том, что даже богобоязненный чернец, строго блюдящий все аскезы, может быть безобразно халатным в послушании.
Случилось, приболел монах, у которого на совести птичий двор. У Кости свое послушание, он занимался электропроводкой летней часовни. Игумен же счёл, поручить дело больше некому.
Тимошин переключился на птицу. Новое послушание застало его врасплох: городской житель, он не знал, с какого края к ней подступиться. На первых порах, ему помогала природная наблюдательность.
Выяснилось - ни в одном из двадцати шести гнезд, не было и пучка соломы! Куры неслись постоянно, курятник следовало посещать не менее шести раз на дню. Если этого не делать, то куры, лишенные извести, тут же склевывали свои же, еще теплые яйца. Хозяин птичьего департамента, снимал в день 10 - 12 штук, это учитывалось, и каждую пятницу, свозилось на рынок. Там, за монастырскими освященными продуктами всегда очередь.
Усыпать территорию мелом не составило труда, вокруг горы, из него сложенные. Устелить гнезда тоже. Своевременно кормить, не забывая про воду, вот и все обязанности.
Начиная с третьего дня, Костя не снимал в день меньше двадцати шести яиц, было и тридцать четыре! Три недели монах был немощен, три недели он добросовестно ухаживал за птицей. Справедливости ради, следует сделать оговорку в части добросовестности.
Человек - слаб, и Тимошин не исключение. По размышлению понял: попал в сложную ситуацию, из которой надо достойно выйти.
Хозяин птичьего двора снимал с гнезд двенадцать яиц в день, у Константина выходило - двадцать восемь! Если об этом узнает настоятель, монаху не миновать наказания. Это и отлучение от послушания, и наложение епитимьи.
В любом случае на орехи ему достанется. Как будет выглядеть после этого Тимошин, в его глазах, глазах братии? Неприглядно чего говорить! Нарушение негласного братского единства - последнее дело! Что придумать?
Оставалось одно - разницу в четырнадцать - шестнадцать яиц, каким-то образом ликвидировать. Как? Это другой разговор.
Костя выбрал из двух грехов меньший: тайноедение - есть такое понятие в монашеском обиходе. Он стал выпивать в день 15 яиц. Организм, до того лишенный полноценного сбалансированного питания, благодарно отзывался на оздоровительные процедуры.
Не исключено, его внезапную и необъяснимую разборчивость в еде, мог подметить и настоятель. На пустые щи, его какое-то время не тянуло.
Выздоровел монах, и Тимошин передал ему управление птичником. Наверняка, тот удивился повышенной яйценоскости несушек. Однако посещать загон шесть, семь раз в сутки, он, конечно, не собирался, и вскоре, должно быть вышел на свои обычные - двенадцать.
Наступили февральские холода. Настоятелю пришло в голову, купить в это время дюжину крошечных поросят. Но надо же думать!
Свинарник к этому случаю и не думали готовить: щели - кулак пролазит, пол гнилой, света нет, двери перекошены. Началась импровизация. То, что испокон веков, было не по душе Тимошину.
Трехнедельных крошек доверили монаху. Тот всерьез озаботился их здоровьем: не вылезал из часовни, всё молился за братьев меньших. Костя поначалу молча расстраивался, глядя на такую постановку вопроса, но когда трое розовых малышей перестали визжать от голода, всерьез рассердился.
-Что же ты брат себе позволяешь? - выговаривал он чернецу. Послушник - корил монаха, святого отца - факт, не должный иметь места в принципе. Косте было плевать на эти иерархические абсурдности, не за себя радел.
-Ты неустанно молишься, спасая свою жизнь, это похвально! - Но при чем поросята? Это твое послушание, их жизнь на твоей совести. Ты отец уже взял грех на душу, умертвил три живые души. Ты задался целью и остальных пустить в расход? У тебя уговор с лукавым?
Монах пытался слабо протестовать. Но это было бесполезно, не на того напал.
-Спасаешь свою душу, спасай, но не за счет меньших братьев. - Почему ты сабботируешь послушание? Почему во главу угла ставишь собственное благополучие? Почему ты бежишь работы, словно девственница порока? Расчитываешь на то, что на очередной исповеди, настоятель простит тебе грех нерадения? Если ты в том повинишься! Но ведь ты этого не сделаешь, скроешь. А значит, возьмешь на себя еще один грех.
А может, и нет здесь греха сокрытия? Ты не повинишься потому, что слеп, и не можешь видеть своего нежелания трудиться во славу Божью? Тебе кажется, что все идет как надо, ты усерден и твоя служба угодна Богу? Когда безвинное, голодное существо коченеет на гнилом полу, ты говоришь себе - Бог дал, Бог взял. Не искушай Господа, брат!
Ты скорее признаешься на исповеди, в своем вожделении. Знаешь, о чем говорю, о паломницах в миниюбках, которых ты водишь в пещеры. Признаешься с тайной радостью, заново пережив сладострастие момента. В этом будет твой второй грех: само вожделение, и смакование его в подробностях на исповеди.
Тимошин отвел душу, возможно, потеряв брата. Понимал, поправить дело, таким образом нельзя: нерадение в крови у монаха, умрет с ним.
В монастырь приходили многие: жили неделю, другую, месяц. Лишь один из двадцати, имел внутреннюю установку, готовность посвятить себя Богу. Не всем Господь дал мудрость окончательного решения, многие принимали его под влиянием переживаний, и не могли трезво оценить обстановку. Отсюда и метания, ропот, грехопадения…
Костя считал себя человеком деятельным и жизнелюбивым, но и его не миновала чаша сия: начала одолевать безысходность. Приходила все чаще мысль, о потери смысла существования, порой суициидального толка.
Позже появились более разумные варианты. Один из них: влиться в скромные ряды воинов христовых, пройдя все положенные ступени: иночество, монашество. Шло время. По мере осмысления обстоятельств, пришел к убеждению: не его это, не сможет, не время наконец!
Как ни крути, не все свои ниточки с миром он оборвал, оставалась надежда на квартиру. Вернее на справедливость, благодаря которой та должна вернуться в его руки.
Общаясь с насельниками, Костя видел: в монастырь можно прийти, жить по его Уставу, соблюдая посты, забываясь в молитвах, производя впечатление благочестивого христианина. При всем том, позволяя душе и телу лениться, превращаясь со временем в подобие растения. Конечно, настоятель будет рад, принимая под свое крыло бессловесного, тупого исполнителя монастырских установок и своей воли.
Хорошо, если насельник не замечает перемен, что происходят с ним, его психикой, и это благо для обоих. А если видит их, чувствует, но ничего противного сделать не может?
С такими Тимошин имел дело. Неуравновешенные и мятущиеся, не желающие перемен натуры, вступали в конфликт с самим собой. В скором времени, не в силах вынести двойственность положения, они уходили из монастыря.
Для себя Костя определился: в ближайшее время, он не собирается связывать судьбу с черным одеянием, менять имя не думает. Но он хорошо понимал тех, кто на это решился.
Нужен лишь начальный импульс. Волевое решение принимается единожды. После этого посвященный будет делать, что скажут. Из чести, совести, страха Божия! Без права что-либо изменить в будущем.
Монастырские насельники, в особенности иноки и монахи, натуры противоречивые. Казалось бы, по мере погружения в Веру, человек должен становиться набожнее. Реальность неожиданна: послушник, и месяца не живший в обители, может быть образцом истинного подвижника, впитывая богословские истины, как губка. И наоборот, монах с многолетним стажем - строптив, высокоумен, нерадив, дерзок.
Такие были, и они осложняли жизнь наместнику. Как живой упрек: поспешили постричь, сменить имя. В самом деле, это выглядит вызывающе: простой монах, прилюдно обвиняет священника в непоследовательности и торопливости в чине ведения службы. Не той молитвой начал, не той закончил, преступно сократил псалом, сослался не на того пророка, апостола.
Каково настоятелю это выслушивать! Он и не слушает, с размаха бьет спорщика по морде, перед этим оглянувшись. Морда… А как еще по другому назвать? Лицо? Язык не поворачивается, морда она и в монастыре - морда!
А что монах? Что, что! Протестует, как может! Бреется как панк наголо, и на поклон к владыке. Невмоготу, дескать, от иеромонаха, скатывается в ересь, не блюдет христианство.
А тому, как быть, как развести спорящих? Самое простое - заслать монаха в другой монастырь. Но он ведь и там не угомонится, Никон новоявленный. Рыльце в пушку у него, громкая полемика с настоятелем, не самый большой грех искателя истины. И морда бита за другие грехи, которые не на виду, которые не отмаливаются!
При всей неоднозначности, Костя видел в монастырской жизни и хорошие стороны. В уединении от мирских соблазнов, скорее благо, чем зло. Не всегда для тела, но всегда для души. Тем, кто сомневался в этой тезе, мог привести несколько примеров из жизни.
Вот было. В монастырь приехал мужчина средних лет. Хотел поработать во славу Божию, не за мзду. Лишь бы крышу дали, и тарелку супа поднесли. Все, как и должно: благословение настоятеля, паломнику выделен угол. Живет, работает…
Из разговоров узнали - строитель известного предприятия. Ушел на два месяца в отпуск. Чтобы не объедать домашних, и душу обрадовать, решил податься в обитель.
Многое ему было в диковинку, не все нравилось, чего-то душа не принимала упорно. Любитель поговорить за жизнь, он никак не мог смириться с размеренным бытом молчальников. В обители оправданы и интересны, лишь полемические выяснения отношений. Кто третий сын Адама? Сколько лет жил сам праотец? А Ламех? А Ной, его сын? Имена и фамилии апостолов? Дела монастырские …
Все остальные разговоры, принято считать праздными, от лукавого. Чтобы начать так думать, надо пожить хотя бы полгода в стенах заведения, пропитаться его нуждами, заботами.
Строитель уехал, а дело его рук осталось надолго. Хорошую справил баньку раб Божий. Помоги ему Господи!
Полезен храмовый климат: покойный, добропорядочный, немногословный. Нелишни для общего развития, и богословские беседы, проповеди, молитвы, исповеди.
Ну а то, что подниматься надо в половину четвертого, и до утренней трапезы, отстоять службу, как без того? То тяготы непременные, христианские, из века в век переходящие, а не теперешним настоятелем выдуманные. Как без жертв?
Старцы говорят - без монашества, не было и не будет истинного христианства на Руси. Это так! Без жертв невозможны духовные достижения. Как не склонить низко голову перед чернецами обоего пола. Как не упасть ниц перед их решимостью и мужеством? На это надо сподобиться, положить к ногам Спасителя саму жизнь, с ее скоротечностью, большими, и малыми радостями. Во искупление грехов своих: прошлых, настоящих, будущих…

6

Очищающие и успокаивающие свойства слёз, известны. Через полчаса бывший послушник, бодро шагал к автобусной остановке.
В новую жизнь: где квартира, работа, и всё остальное, из этого вытекающее…
С монастырём сложнее, он так и остался в сердце! И не вырваться ему из этого вечного плена!


Автор:neposeda
Опубликовано:13.09.2009 19:57
Создано:14.08.2006
Просмотров:1576
Рейтинг:0
Комментариев:0
Добавили в Избранное:0

ВАШИ КОММЕНТАРИИ

Чтобы оставить комментарий необходимо авторизоваться


Потрошители:


Авторизация

Колонка редактора

Новости литературы

Сетевые новости

События сайта

Собственное мнение

Золотая коллекция

Жемчужинки

Народ хочет знать!

Автограф

Решетотека

По всем вопросам пишите на info@resheto.ru
© При полном или частичном использовании материалов сайта гиперссылка на resheto.ru обязательна Ссылки по теме

  Яндекс цитирования  Rambler's Top100 Content.Mail.Ru