Творчество и общение интересных людей

Красивые рифмы нередко служат костылями хромым мыслям.

(Генрих Гейне)

Сегодня
29 марта 2024 г.

Дни рожденья

29 марта Robertnup
29 марта Gor
29 марта algemo
29 марта byjyyejxnod
29 марта Sapinssuink
29 марта lilit
29 марта Ayavric

Здесь и сейчас:

На сайте - никого? Значит, все в Общалке...

Все авторы > 

Все даты
В 03 году, 2021 год назад:
сегодняшний день ничем не примечателен

Наши интервью

Все произведения   Избранные   Потрошенные

Вернуться

Эта долгая дорога через ХХ век

Мемуары без героя

В последние годы вспоминать стало делом чрезвычайно популярным. Чуть только завершит человек карьеру (по своей воле или нет – не важно) – тотчас за стол: описывать свой взгляд на произошедшее. Или отхватит от экономического «пирога» кусок пожирнее, а может быть, даже создаст некую партийную ячейку – и вот уж видим его на голубом экране: пространно хвастается удачей… Нет отбою от рассказов «о времени и о себе» на ТВ, на радио, в газетах и журналах. Книжный рынок тем более не остался в стороне: прилавки буквально ломятся от изданий, в которых субъективная оценка истории, а главное, своей личности в ней – единственный повод для разговора… Словом, настало Время Великих Воспоминаний! Конечно, этому очень способствует именно время: смена тысячелетий раз в тысячу лет и случается, а ХХ век своей непредсказуемостью обогнал двадцать предшествующих… Есть, где разгуляться! Но что же кроется за бесчисленным многообразием взглядов, мнений, слухов, домыслов, непроверенных фактов, а то и просто клеветы? Не секрет, что порожденные «девятым валом» мемуаристики, они чаще всего захлестывают и тащат на дно историческую правду…

Такой поворот теме дала увиденная на недавней Всероссийской книжной ярмарке книга, название которой – «Эта долгая дорога через ХХ век» («Книжная находка», Москва, 2003) - просто взывала к обстоятельному разговору. Ее автор Нина Молева, профессор, доктор исторический наук, кандидат искусствоведения, член комиссии по монументальной пропаганде при Московской Городской Думе – человек известный и уважаемый. Потрясающая эрудиция, бескомпромиссная принципиальность в вопросах сохранения памятников культуры общеизвестны, а человеческое обаяние – по-настоящему притягательно. Она из тех, сейчас, увы, немногих людей, оценка которых может служить эстетическим камертоном, а выводы – руководством к действию… И вот – книга. Подзаголовок «Жизнь и творчество Элия Белютина» только расширяет рамки повествования: судьба известного художника и родоначальника художественного направления «Новая реальность» становится фоном, на котором разворачивается противоречивая история минувшего века: октябрьский переворот, репрессии, Великая Отечественная война, оттепель, выставка в Манеже, мастерская в Абрамцеве, совсем близкий август 1991-го… Выдержки из старинных писем и дневников, докладных записок и донесений, докладов на Политбюро и рецензий в мировой прессе, и конечно, множество имен: крупных, безвестных, всяких, а значит, человеческих самопожертвований и предательств, успехов и поражений… И только одного никак не удавалось обнаружить в увесистом томе: коротенького слова «я». Автор несомненно предумышленно оставался за кадром… Столь необычный подход и решил все. Я позвонила Нине Михайловне Молевой с просьбой о встрече.

- Как случилось, что ваши мемуары остались без «лирического героя»? Неужели не было искуса дать свой и только свой взгляд на вещи, которые напрямую касаются вас? Взять хотя бы «Новую реальность»: вы жили не рядом даже, а внутри этого интереснейшего направления в современном искусстве…

- Видимо, очень сильно было желание добиться ускользающей обычно объективности. В тех рамках, в каких это вообще возможно.
Впрочем, может быть, все было еще проще. Я никогда и не собиралась писать воспоминаний. И как историк-исследователь тоже почти никогда не обращалась к мемуарной литературе. К примеру, пылким признаниям в любви к незабвенному учителю - Мейерхольду во всяческого рода юбилейных сборниках актеров и режиссеров (от Б. Равенских, Н. Майорова до О. Абдулова и Н. Боголюбова) предпочитала полустертые карандашные строки протокола их выступлений. Последнее собрание труппы ГОСТИМа. Декабрь 1937-го. 92 выступавших члена труппы и 91 требование признать Мейерхольда врагом народа, а театр закрыть. Единственное исключение - студент 1-го курса училища: «Но как же так можно? Вы же сами с ним были столько лет...» В будущем актер с такой фамилией ни на одной сцене не появился. И еще. В школьной тетрадке протокола есть черновик заявления секретаря собрания: отредактированный Комитетом по делам искусств текст не соответствует его живым записям, и ответственности за него он нести не может… Впрочем через полсотни лет это никого не смутило. В 1985 году журнал «Театр» в связи с юбилеем Мейерхольда опубликовал протокол, отредактированный «наверху». Принесенный в редакцию подлинный был отвергнут.

- То есть переписанная история заместила саму историю. Часто такое бывает?

- Увы, чаще, чем хотелось бы. Вот совсем недавний случай. Ряды российских ученых пополнились новым доктором философии. В основе его работы лежала посылка, что правда, по существу, имеет три ипостаси: правда факта - она бывает востребована чаще всего, правда обстоятельств - спрос на нее меньше и правда совести, нужда в которой возникает редко. Или крайне редко. До того как стать директором одного из крупнейших московских музеев, диссертант был инструктором Отдела культуры Горкома КПСС по работе с «художниками-диссидентами». В частности, именно он проводил так называемую бульдозерную выставку. По его собственным словам, организовывал приезд иностранных корреспондентов, вызывал бульдозер, за рычаги которого в силу неразберихи даже пришлось посадить своего шофера, договаривался с О. Рабиным, какие холсты закинуть в ковш, поскольку их не удавалось зацепить… Чем не картинка, иллюстрирующая факт и его позднейшую интерпретацию: «жертвы» бульдозерной выставки до сих пор кричат о спонтанности, провокации всего происшедшего. На самом же деле, все было четко срежиссировано: продумана мизансцена, статисты расставлены по местам, приглашена публика… «Все бросили на меня одного, начальство уехало!», - жаловался бывший инструктор. А начальство - зав. отделом культуры И. Б. Бугаев, до последнего времени руководивший Комитетом по культуре Москвы. Демократической. И капиталистической.

- Но почему, на ваш взгляд, совершаются подобные вещи? Нет ли здесь обыкновенного человеческого незнания. Или знания – субъективного.

- Да, конечно, социальное знание не аксиоматично. Нет математического аппарата, который мог бы точно определить меру: здесь правда, а здесь – ложь. В конце концов, мера субъективности – тоже субъективна… Впрочем, один критерий все-таки есть: совесть. Во имя чего ты ворошишь страницы истории? Ведь можно оставить в ней след, а можно и наследить. Увы, препарирование правды - первое ощущение от потока захлестнувшей книжный рынок именно мемуарной литературы. Причем, даже не только ради себя, любимого, хотя для некоторых это основной повод подкорректировать события, подчистить биографию… Но чаще ради куда более сложной цели: переписать историю, оправдать через себя всю систему, незаметно переубедить. «Смотрите, - говорят они, - в конечном счете, все было не так уж плохо. А что касается десятков переломанных судеб, то не следует памятью о них раскачивать политическую лодку сегодняшнего дня. Безответственно…» И невыгодно – добавим от себя, тем невыгодно, чьи руки со старых рычагов управления умело легли на новые.

- Это особенно поражает, последнее десятилетие породило новый отряд «мемуаристов»…

- Пожалуй, такого явления еще нигде не было: мемуарами занялись чиновники, «помощники», «советники», начальники подразделений. Отличная полиграфия. Ламинированные переплеты. Неслыханные по нынешним временам в художественной, тем более, научной, литературе тиражи: не менее ста тысяч, как исповедь генерала армии КГБ Ф. Д. Бобкова «КГБ и власть».
У Конан Дойла есть выражение, что лист надежнее всего прятать в осеннем лесу. У нас - лист правды. Книгу «Эта долгая дорога через ХХ век» нельзя отнести к мемуарной литературе. Само понятие дороги применено здесь в его изначальном смысле: по ней проходит не один человек, а многие люди, в бесконечной череде поколений. Их много. Они разные. Но путь у них общий - русской, советской интеллигенции, причастной к искусству. Точнее - создающей нашу культуру, несмотря ни на какие социальные перемены и государственные переустройства. Никакие «разборки» в высших эшелонах власти никогда не сказывались на внутренней жизни народа, его духовном стержне, четком представлении о том, что такое хорошо и что такое плохо.

- Тем более, интересно узнать, как же писалась ваша книга?

- Она писалась всю жизнь и несколько последних лет. Со школьной скамьи у меня сложилась привычка записывать основные факты прошедшего дня. Не вести дневник - именно отмечать факты, вплоть до интересной газетной статьи или телепередачи. По таким заметкам, в случае необходимости, всегда можно поднять нужный материал в любом объеме. Они не навязывают точку зрения, но апеллируют к памяти.
Чтобы воссоздать ту атмосферу, пройти в ней целое столетие для всех - не для себя - в основу книги положен принцип: каждое воспоминание (если это воспоминание), каждый приведенный факт перепроверены документально, более того - на «перекрестном допросе» документальных свидетельств, потому что и они не всегда могут совпадать. Здесь отпадают обиды, ощущение причиненного некогда кому-то зла. Главное - поступь истории, которой незнакомы категории снисхождения или простого сочувствия к проживающим ее людям. А факты... Вот вам общеизвестный пример из прошлого - А. А. Алябьев, автор знаменитого «Соловья». Во всех энциклопедиях, специальных исследованиях - убийца партнера по карточной игре, поплатившийся за свое преступление лишением дворянства, состояния и высылкой в Сибирь.
Но - ни один исследователь, тем более автор энциклопедической заметки не обратился к документам. Следственное и судебное дело композитора спокойно лежит в общедоступном архиве. И свидетельствует: убийства не было. «Труп» вместе с другими гостями уехал домой, весь следующий день устраивал в Москве свои дела, ночевал на постоялом дворе в Чертанове и умер, выйдя зимней ночью «до ветру», от апоплексического удара… Таково свидетельство судебного медика, подтвержденное впоследствии (после эксгумации!) десятком ведущих московских врачей во главе с Н. И. Пироговым. Дело было состряпано по прошествии определенного времени, по безымянному доносу. Заключение московского суда: отсутствие факта преступления. Заключение судьи И. И. Пущина: Алябьев виновен. Самодержавная резолюция Николая I: безусловно, невиновен, но «таких» надо держать вдалеке от столиц и, следовательно, приговор И. И. Пущина оставить в силе.
1970-е годы. Все документы налицо, суть дела ясна. Почему бы не восстановить доброе имя героя 1812 года (золотая сабля за храбрость!) и всеми любимого композитора? На этот раз «нет» исходило от специалиста по И. И. Пущину Натана Эйдельмана: никаких публикаций - не дам набросить тень на святого человека, друга Александра Пушкина. Не дал. До конца своих дней. А пока продолжала выходить справочная литература по старому образцу и со старой ложью.

- Но мы же все-таки чувствуем ложь! Слушаем нынешних «официальных» диссидентов прошлому режиму - они мелькают на экранах ТЫ, радио и печать им практически отданы на откуп, их мемуары презентуются один за другим - и не уходит ощущение лжи. Большой лжи. Хотя оперируют теми же фактами, тасуют те же имена…

- И узурпируют интерпретацию исторических фактов. Действует своеобразная тусовка, современная микросекта: владеющие иной информацией, отличной от «правильной», часто просто не подпускаются к публичному анализу прошедшего, к его оценкам.
1962-й. Декабрь, Манеж. Бесконечно тиражируемые рассказы о дискуссии Э. Неизвестного с Хрущевым об искусстве. Но вот вам очередное «но». В маленькой (около 14 метров) комнатке, где на низком столе стоял ряд фигурок скульптора, Хрущев находился меньше четырех минут. В архивном фонде Политбюро ЦК КПСС сохранились стенографические записи посещения. Вопросы и ответы зафиксированы со скрупулезной точностью, не говоря о том, что протокол посещения первого лица в государстве всякие дискуссии исключал, что и подтвердили стенографистки. А взволнованные рассказы о Манеже «писателей-эмигрантов» и поэтов-неэмигрантов исторической ценности не представляют: никого из них в Манеже не было. Опять-таки совсем просто восстановить список присутствовавших: такой учет велся и оставался в архивах всегда. Не считая руководства Союзом Советских Художников на трех уровнях (СССР - РСФСР - МОСХ) и президента Академии художеств, было приглашено 13 художников «Новой реальности» по списку, составленному Э. М. Белютиным, как руководителем направления. В это число им был включен и Эрнст Неизвестный.

- Как я понимаю, были искажены и мотивы главного, как преподносится, организатора разгрома выставки в Манеже – Хрущева. Его поведение в Манеже расписано ярчайшими красками во множестве воспоминаний: с экрана, в газетах, в книгах…

- Да, многие и здесь приложили руку. Сколько высказывалось по этому поводу предположений - от импульсивности, самодурства до последствий бурного застолья накануне. Бытовая, вызывающая снисходительную усмешку подоплека, вместо трезвого анализа политической ситуации. Преддверие атомной войны. Кризис в Карибском море, откуда пришлось увезти атомные боеголовки и тем самым - хочешь, не хочешь - потерпеть поражение в глазах коммунистов всего мира. Неудачу можно было компенсировать закручиванием идеологических гаек, объявлением - очень шумным и сразу на весь мир - очередного витка «холодной войны». Манеж (в данном случае обыкновенная городская выставка, никак не дотягивавшая до уровня руководителей государства) стал подручной трибуной. Другой вопрос, что он же стал и началом конца Советского Союза. Дело не в художниках, так или иначе пишущих в своих мастерских - кто и где их еще сможет увидеть! А в крушении надежды на «коммунизм с человеческим лицом», где допускалась бы жизнь не из-под палки и не по команде.

- Иначе говоря, задача честного исследователя – опираться только на факты – постоянно искажается?

- Еще Лев Толстой писал, что историки грешат двумя преступлениями против человеческой совести. Первое - искажение фактов, второе, нисколько не менее важное - ложь умолчанием. Вообще не говорить о том или ином явлении, факте, лице. Советские историки грешили обоими, как, впрочем, и авторы многих ныне рожденных мемуаров.
Что стало с художниками «Новой реальности»? Никто не увидел их манежной экспозиции 1962-го: ее закрыли и вывезли сразу после ухода Хрущева. Достаточно было слов «самого», что это искусство не нужно «нашему советскому народу», чтобы перед художниками (в том числе многочисленными членами творческого союза) закрылись все двери: выставок, получения заказов, возможности получения мастерских. Но все это – административные меры. А искусствоведы? Как могло случиться, что на протяжении без малого 40 лет ни один из них, ныне титулованных и «остепененных», считающихся специалистами по современному искусству, ни разу не поинтересовался работами более чем 2.000 мастеров? Без преувеличения, Мастеров, с уважением и восхищением принимаемых в других странах. Невольно вспоминаются студенческие годы моего поколения, когда уже все остракизмы и страхи существовали. Существовали, но не для тех, кто действительно занимался искусством, хотел разобраться в его путях. И предметом нашей гордости остается то, что были мы частыми и, хочется думать, желанными гостями отверженных: Татлина, Павла Кузнецова, Рахманова, Фалька, Льва Бруни, Льва Жегина-Шехтеля с его уникальным собранием работ Василия Чекрыгина внутри ветхого продавленного дивана, Ивана Жолтовского… Да всех не перечесть! Вселенский страх, усиленно поддерживаемый партийными органами, и чувство собственного достоинства, понимание значимости и смысла своей профессии - в каком постоянном противостоянии они находились…

- И тем не менее сегодня, как никогда, сильны ностальгические настроения, связанные с советскими годами. Ведь это пласт жизни целого поколения. Да что там! Вся жизнь…

… И для этого есть все основания. Такой социальной защищенности, которую обеспечивала советская система, - от грошовой платы за жилье, еду, пусть даже очень простенькую, одежду - до бесплатного обучения, учебников, медицинского обслуживания, во многих случаях и отдыха, больше просто не будет. Никогда. Но не забудем, что страна подобных абсолютных преимуществ была обречена. Обречена именно потому, что основывалась на подавлении личности человека. Своим непререкаемым анкетным режимом, требованием единых для всех взглядов, чувств, оценок, иначе говоря - противопоказанным самому существу человека казарменным идеологическим строем.
Правда, само понятие «сущностных сил» было сформулировано чуждым коммунистическому мировоззрению Гегелем, тем не менее, именно нереализуемые, в зародыше подавляемые сущностные силы обрекли Страну Советов на гибель. «Новая реальность» была не просто своеобразной художественной школой. Многочисленность ее адептов определялась тем, что в ее основе лежал метод внутреннего раскрепощения: и художника, и человека вообще. Видеть мир собственными глазами, воспринимать собственными чувствами, оценивать личным опытом и нравственными позициями - эта цель «Новой реальности» не могла не вызывать сопротивления власть предержащих, но именно она составляла подлинный смысл развития русской культуры и в советские годы. Это внутренняя национальная тенденция, определявшая всегда особое положение нашего искусства в мире.

- История учит только одному – она ничему не учит. Это банальная мысль, но уже потому верная. Стремились ли вы опровергнуть ее, а значит, все-таки чему-то научить других, передать опыт?

- Так можно рассуждать в бытовом плане, но не в общечеловеческом. Действительно, история не может давать прямых уроков и примеров: каждый человек и народ в каждое мгновение оказывается в единственной в своем роде и неповторимой ситуации. То, что было целесообразно вчера, может оказаться бессмысленным сегодня. И тем не менее история - самый великий Учитель. Как и прожитые описанными мною людьми жизни. Только они помогают вырабатывать и сохранять в себе то чувство человеческого достоинства, той личной ответственности за каждый свой поступок и помысел, которые отличали русскую интеллигенцию и помогали ей сохранять внутренний огонь культуры своего многострадального народа. Для меня это повествование не кончено. Я говорила об идеологической кухне ХХ века. В новой книге - «Смерть пионерки» речь пойдет о противостоянии или распаде человеческой личности. На том же временном отрезке. Это своего рода долг перед новыми поколениями.

Беседовала Ирина МЕДВЕДЕВА.


Автор:ibm
Опубликовано:13.03.2008 04:39
Создано:10.10.2003
Просмотров:2054
Рейтинг:0
Комментариев:0
Добавили в Избранное:0

ВАШИ КОММЕНТАРИИ

Чтобы оставить комментарий необходимо авторизоваться


Потрошители:


Авторизация

Колонка редактора

Новости литературы

Сетевые новости

События сайта

Собственное мнение

Золотая коллекция

Жемчужинки

Народ хочет знать!

Автограф

Решетотека

По всем вопросам пишите на info@resheto.ru
© При полном или частичном использовании материалов сайта гиперссылка на resheto.ru обязательна Ссылки по теме

  Яндекс цитирования  Rambler's Top100 Content.Mail.Ru