ГЛАВА LXI.


Капитан маленького рыболовного сейнера мало интересовался своими пассажирами. Гораздо больше его заботило то, почему сбоит система GPS и он то и дело вынужден править курс по компасу и карте. Да и чертово радио работает с перебоями, и катеров береговой охраны почему-то не видно…. Не спроста все это! Может, опять снимают Президента, которого застукали в Овальном кабинете с секретаршей? Или кризис какой-нибудь? Или террористы?
«Нет, - подумал капитан, - если бы случилось что-нибудь серьезное – охрана бы была, и не просто была – а плавала бы тут в утроенном составе! А мы видим обратную ситуацию – ее нет вообще! И GPS толком не фурычит. Значит, понятно: в стране опять случилась какая-то несущественная хрень, какой-то сбой по вине политиков или технарей, а раз так, значит, это будет чего-нибудь стоить, и опять, как всегда, будут виноваты нелегальные эмигранты, которым и придется, в конечном счете, за эту политическую (или технологическую) хрень расплачиваться. Ведь по всеобщему мнению, во всех бедах Америки виноваты нелегалы, и только они!»
Придется расплачиваться за этих «умников» и ему - скромному капитану маленького сейнера. Кубинцу. Нелегальному эмигранту. И похоже, расплачиваться придется сразу по прибытии домой: в этой стране виноватых находят быстро…
«А на самом деле, - продолжал размышлять капитан, - в этой хрени могут быть виноваты и эти двое, что стоят на носу моего корабля и беседуют, глядя в океан. Какого черта их понесло в море именно в такой день и час, когда не работает ни связь, ни система позиционирования, ни радио, когда, одним словом, ничего не работает. Ведь неспроста это?»
Впрочем, капитан вскоре оставил эти мысли: тугой конверт с деньгами, на которые можно было запросто купить еще один такой сейнер, лежал у него в кармане и приятно грел душу. Какая ему разница, в конце концов, куда и зачем едут эти двое и вся та толпа, которая спит сейчас в каютах? Побыстрее отвезти их в указанное место и побыстрее вернуться домой – вот какой должна быть задача!
Успокоив таким образом свою не особенно больную совесть, капитан расслабился. Они шли в открытый океан на полном ходу уже больше часа и тонкая полоска американского побережья почти слилась с горизонтом. Капитан достал дешевую сигарку и закурил, вмиг заполнив рубку вонючим дымом. Контролируя направление, скорость и расстояние, сверяя свое местонахождение с периодически включающейся GPS-кой, он нет-нет, да и поглядывал на тех двоих на носу: все же интересно, о чем это можно так долго говорить?

- Так кто же вы, Гудвич? – спросил Билл Гейтц, щуря глаза, слезящиеся от отраженного водой яркого солнца. – На кого вы работаете?
- На себя, мистер Гейтц, на себя! – ответил Гудвич. – В нашем мире все мы работаем на себя, а кто-то более умный или более сильный использует эту нашу способность - работать на себя - в своих интересах!
- И в чьих же интересах вы работаете на себя? – вновь спросил Гейтц.
- Увидите… - загадочно ответил Гудвич и стал смотреть на воду.
Нос сейнера то поднимался над невысокими волнами, то плавно опускался. Волнение было небольшое. Дул легкий ветер и светило солнце. Водяные брызги, преломляя солнечные лучи, образовывали мимолетные радуги. Берег за кормой был едва виден, впереди был только океан и после многомесячного сидения в лаборатории Билл Гейтц с наслаждением вдыхал полной грудью чистый просоленный воздух.
То ли потому что не давили больше на сознание стены и потолок, то ли упал с души груз забот за несуществующий теперь уже Новый Мир, а может быть – от созерцания безграничного океана вокруг, но в сердце Гейтца вновь прочно поселилось ощущение бесконечности, простора, неисчерпаемости - ощущение, которое всегда жило в нем, и которое он растратил лишь в последние месяцы, во время отчаянной борьбы за Бестерленд, борьбы с существующим миром за лучший.
Гейтц с нескрываемым удовольствием вдыхал ядреный морской воздух, и печаль его уменьшалась, словно выдуваемая из закоулков души этим соленым ветром – извечным спутником отчаянных авантюристов и смелых путешественников.
- Я вижу, эта морская прогулка идет вам на пользу, мистер Гейтц, - съязвил Гудвич, глядя на безмятежное лицо Биг Билла, на котором вот-вот ожидался восход улыбки.
- Да, мистер Гудвич, спасибо вам за нее! – ответил Гейтц и наконец улыбнулся. – Не пора ли возвращаться?
- Вам нельзя возвращаться, мистер Гейтц! – задумчиво ответил Гудвич. – Вас немедленно уничтожат. Вы теперь – самый большой враг этого мира. Настолько большой, что нигде, ни в каком уголке Земли вы не сможете построить свой собственный дом! С сегодняшнего дня вы на этой планете живете нелегально.
Гейтц усмехнулся.
- Я понимаю, конечно, мистер Гудвич, всю силу вашей неприязни ко мне…, но мне кажется, вы несколько перегибаете палку, выдавая желаемое за действительное!
К удивлению Гейтца, Гудвич вдруг совершенно искренне обиделся на него за эти слова и, помолчав немного, только буркнул в ответ:
- Увы, мистер Гейтц, я только передаю вам то, что слышу по радио. По старому доброму средневолновому радио. Не верите – послушайте сами.
И он передал Гейтцу маленький наушник, из которого раздавался какой-то злой клекот. Все это время, оказывается, Гудвич не терял связи с миром, одновременно разговаривая с Гейтцем и слушая новости по радио. Гейтц приложил к уху черную пуговицу наушника и… замер.
«… Билла Гейтца и компании «Макрософт». По сообщениям информационных агентств, глава компании Уильям Генри Гейтц Четвертый покинул Кампус и скрылся с группой ученых. Сейчас его местонахождение устанавливается. Поиски участников мега-заговора против человечества продолжаются не только на территории Соединенных Штатов.
Президент США лично обратился к правительствам всех стран с просьбой не предоставлять международным преступникам политического убежища, как в явной, так и в скрытой форме. Более того, Президент настоятельно требовал принять все меры к поиску и задержанию каждого члена преступной группировки в случае его тайного появления на территории какой-либо страны. Он подчеркнул, что преступления, совершенные Гейтцем и его группой по своей опасности для человечества не идут ни в какое сравнение даже с крупнейшими террористическими актами «Аль Каиды», так как, даже не будучи реализованным до конца, заговор ученых «Макрософта» принес неисчислимые бедствия народам всех без исключения стран. Это, подчеркнул Президент Соединенных Штатов, настоящее преступление против цивилизации, и виновные в этом должны понести самое суровое наказание!»
Гейтц отвел наушник и недоумевая, посмотрел на Гудвича. Тот ответил красноречивым взглядом: «А я что говорил?». Гейтц снова вставил наушник и стал слушать, время от времени переключая каналы
«Как мы уже сообщали, обвальное падение курсов основных валют и одновременно резкий подъем цен на нефть вызвали невиданную ранее панику на всех крупнейших мировых биржах что, в конечном итоге, привело к их закрытию…»; «…чтобы понять последствия почти полного прекращения финансовой деятельности ведущими странами мира, представьте себе поезд, полный пассажиров, который вдруг внезапно остановился на полном ходу…»; «…в крупнейших мировых столицах наблюдаются многочисленные вооруженные столкновения между полицией и горожанами, многие из которых в один миг потеряли все. Восстановить порядок пытаются армейские подразделения, во многие города вошла тяжелая бронетехника…»; «…многочисленные жертвы с обеих сторон. Пожарные не успевают фиксировать очаги возгорания. В ряде районов отключены электричество и вода…»
А затем – сухие цифры и голые факты: аварии, катастрофы, самоубийства, грабежи, человеческие жертвы… Обессиленный Билл Гейтц привалился к огромной носовой лебедке. Он часто дышал, от его безмятежного состояния не осталось и следа. Он вдруг словно воочию увидел, к чему, в конце концов, привела его попытка реализовать Мечту о Новом Мире, чего в действительности он добился, создав цифроклонов и построив свой Бестерленд.
Мир, реальный мир, получив страшнейший удар в свое самое болезненное место, оглох, ослеп и онемел, и сейчас, стоя на коленях, мокрый от собственной мочи и слез, качался взад-вперед, воя от дикой боли, и от затмившей все на свете бессильной злости – самой дикой злости на свете, состоящей из ненависти и страха. Он очухается, этот мир, встанет с обмоченных колен, и, собрав всех обозленных и обиженных в безликую, одуревшую от жажды мести толпу, примется разрывать на части каждого, кто хоть в чем-то будет ему не по нраву.
А ведь еще несколько дней назад все было так безмятежно…
- Видит Бог, я не хотел… - прошептал Билл Гейтц.
- Никто не хотел, мистер Гейтц! – равнодушно ответил ему Гудвич. – И тем не менее, случилось то, что случилось. И, мистер Гейтц! – Гудвич повернулся и заглянул Биллу прямо в глаза. – Ничего этого не было бы! Ни-че-го не было бы, если бы вы не захотели и в этом, и в том мирах поставить себя над всеми, уподобившись самому Господу! Найдите в себе мужество признаться в этом, мистер Гейтц!
- Нет, Гудвич! – тихо возразил Билл Гейтц. – Просто за две тысячи лет люди так и не стали лучше: они до сих пор готовы распять того, кто приносит им спасение. Они до сих пор не готовы к лучшей жизни. Они по-прежнему – звери, наделенные умом лишь для того, чтобы еще более изощренно уничтожать себе подобных. Я не угрожал человечеству, я хотел изменить его, дать ему бессмертие, подлинную свободу, радость творчества. Пусть это были бы не совсем люди, но разве форма играет роль? Нет, Гудвич, нет, вы неправы! Я не угрожал человечеству. Я просто пришел слишком рано…
- Ой, как драматично! - притворно застонал Гудвич. - Только не надо сравнивать себя с Христом! Признайтесь сами себе: просто ведь хотели по-тихому стать бессмертным властителем мира избранных и делать там все по-своему! Так ведь? Так, так, не спорьте – я вас хорошо изучил! А раз так – то чем вы отличаетесь от любого древнего или средневекового кровожадного тирана? Ничем. Вы даже нелегалов приказывали убивать, совсем как царь Ирод - хотели иметь полностью управляемую цивилизацию. И ведь именно поэтому ваш план с треском провалился: ведь не бывает предсказуемых подданных и предсказуемой истории, - и история, и подданные всегда непредсказуемы! Так что – не надо разыгрывать из себя великомученика! Всё, the end: колесо истории сделало полный оборот: вы преследовали нелегалов в Бестерленде, а теперь сами стали нелегалом на Земле. А здесь-то, на Земле, пострашнее будет: здесь и боль, и страх, и смерть…. Здесь вам не Бестерленд!
- Я не сравниваю себя с Христом, Гудвич, но вы…, вы, несомненно – Иуда! Вы из-за каких-то мелочных интересов предали и продали все то хорошее, нужное и ценное для человечества, что создал я. Зачем вам нужно было запускать в Интернет программу цифрового клонирования? Зачем вы воровали у меня важнейшие результаты работы? Какую цель вы преследовали? Ведь вы и именно вы обратили мои благие намерения в ад для человечества! Вы и этот мерзавец Мэлвиз!
- И еще дважды мерзавец Вульф! – равнодушным голосом добавил Гудвич.
- Вульф? Так данные Мэлвизу предоставлял Вульф? – для Гейтца это было уже чересчур – он, похоже, сегодня получил слишком много неожиданной информации. Голова его вновь поникла, взор погас. Уставясь в одну точку, Гейтц прошептал: - Вульф. Чарльз Вульф.
- Да, мистер Гейтц, Чарльз Вульф и Алан Мэлвиз стали причиной этого дурацкого штурма, разрушительное эхо которого прокатилось по всему миру. Слышите, мистер Гейтц: Вульф и Мэлвиз…, а не я! Я только помог…
- Да какая разница! – прервал его Гейтц. – Вы, Мэлвиз или Вульф! Вы – такой же разумный зверь, как и они…, как и все! Вам хотели дать в руки волшебный жезл, символ бессмертия, а вы искали способы как удобнее гвоздить этим жезлом друг другу по головам! Разве не так? Или вы будете оправдываться тем, что только выполняли свой долг, свою работу? Нет? И будете сто раз правы! Вы, Гудвич, из тех, кому не нужен прогресс, не нужна истинная цивилизация. Потому что за многие тысячелетия развития человечества все эти гудвичи, мэлвизы, вульфы, вся ваша каста училась только жить за счет других, а значит – убивать, убивать, убивать…
- А-а! – протянул Гудвич – Так мы, оказывается, и к разным кастам принадлежим? Стало быть, вы, мистер Гейтц, еще и фашист?
- Я…, я отказываюсь говорить с вами, мистер Гудвич. – рассеяно проговорил Гейтц. – Скажите лишь куда вы нас везете?
- Плыть нам еще долго… - вновь загадочным голосом проговорил Гудвич. – Так что от разговора вы зря отказываетесь! Когда еще такой случай выпадет: просто и искренне поговорить. Хотя, вы, американцы, искренне говорить не умеете – все преследуете какие-то свои интересы, да чужие выискиваете. Шахматы сплошные, а не разговор, тьфу, черт…. Нет в вас, в американцах, души…, расчет один, чистый, продезинфицированный расчет… - Гудвич помолчал мгновенье, и добавил на каком-то непонятном языке: - Потому и городите свои бестерляндии всем на беду, мать вашу: денег да мозгов - как у дурака махорки, а души – нету. Ни грамма нету, ни на грош!
Гейтц удивленно (в который раз уже) посмотрел на Гудвича, так резко сменившего и тему, и тон, и манеру, и язык разговора.
- А что такое душа, мистер Гудвич? – осторожно спросил он. - Что это такое, по- вашему?
Гудвич вдруг резко повернулся. Глаза его блестели.
- А хрен его знает! – громко сказал он на том же непонятном языке. – Да и если я тебе стану объяснять, да растолковывать, ты ж все равно ни бельмеса не поймешь, интеграл ты долбанный!
Гейтц смотрел на собеседника широко раскрытыми глазами.
- Простите, мистер Гудвич, я ничего не понял. Я не знаю этого языка. Не могли бы вы то же самое повторить по-английски?
- По-английски? – повторил Гудвич по-английски и продолжил снова по-русски: – По-английски, брат, так не получится! Музыка не та! Не та музыка, понимаешь, чертов америкос?
Раздраженный Гудвич замолк, отвернулся от Гейтца и стал смотреть на волны.
- Мистер Гудвич, - спросил ошарашенный Гейтц. – Вы – русский?
И он почему-то сразу вспомнил того парня из Питерсберга, с которого началась вся эта история.
Гудвич не ответил. Он помолчал немного, а затем спокойно сказал по-английски, протянув руку вперед:
- Дельфины, мистер Гейтц, видите? Большая стая дельфинов впереди. Хороший знак!
Билл Гейтц посмотрел вперед и увидел, как из океана по одному и по двое грациозно выпрыгивают красивые и гибкие тела. К сейнеру, стремительно скользя в прозрачной воде, плыли дельфины.



ГЛАВА LXII.



- Надо бросить делитос, русски! - сказало огромное лицо Кейт с гигантского экрана, в который неожиданно превратилось Облако. – Положить оружье! Пожьялуста!
- Матерь Божья! – воскликнул Хась.
- Упс! – только и вылетело из Дока.
Тестер был ошарашен не меньше. Он уже считал девушку погибшей. Несколькими минутами ранее они с ней вдвоем на одной лошади выехали из города и повернули в сторону поляны, на которой уже сбились в тесную кучку все жители Дорстауна под охраной Эрика, Хася и Дока. Тестер, торопясь к ним присоединиться, пришпорил коня, но тут все, кто был на поляне, закричали, вытянув руки вперед. В этом многоголосном крике Тестер уловил только фразу Дока: «Тестер, атас! Сзади!» Он немедленно обернулся, но было поздно.
Из бесформенной массы Облака высунулся длинный голубой «язык» и быстро окутал плотным туманом сидящую за Тестером Кейт. Девушка вскрикнула, Тестер увидел в голубом мареве – словно в коконе - ее испуганное лицо, а потом Кейт пропала. Растворилась. Исчезла.
Рывок – и делейтор из-за спины перекочевал в руки. Щелчок – и он готов к работе. Тестер нажал на спуск и широким веером желтого света полил этого коварного убийцу.
Голубой туман моментально приобрел бурый оттенок. Вслед за Тестером открыли огонь Док, Хась и Эрик. Облако отступило и только тогда Тестер понял, что во время стрельбы он орал во всю глотку: «Вот тебе, мать твою! Вот тебе, сука! Гнида! Мразь! Получай, сволочь! А-а-а, тварь, почернела!» и что-то еще в этом духе. И что теперь он не кричит, а только шепчет, дрожа всем телом: «Вот тебе, мать твою, тварь голубая! Получай, мразь вонючая!»
Делейтор выплюнул последнюю порцию огня и загудел, набирая энергию. Тестер оглянулся. Хась и Док стояли рядом. Мак-Нейми успокаивал людей и смотрел по сторонам: не пытается ли Облако окружить их. «Он - классный парень, этот Эрик!» - подумал Тестер. – «Почти, как Гласс!».
- Жалко девушку! – сказал Док. – Как вы думаете, что с ней произошло?
- Не знаю, – ответил Хась. – Надо бы вернуться к людям. Нехорошо, что мы так далеко отошли от них. Эта хрень может нас отсечь!
- И то правда, - согласился Док. – Пойдем, Тестер! Только не поворачивайся к ней спиной, к этой голубой уродине!
Они втроем стали отходить, осторожно пятясь и держа делейторы наизготовку. А с Облаком, которое уже сменило бурый цвет на свой обычный голубой, происходили и другие перемены: оно как-то подобралось к центру, истоньшившись на краях и стало расти, образуя огромную туманную стену, в толще которой то и дело вспыхивали яркие желтые и красные искры.
- Сейчас бросится, готовьтесь! – прокричал Док, но Облако не напало на них, а все продолжало расти, и вот поверхность «стены» из тумана вовсю запестрела вспышками, став похожей на огромный светомузыкальный экран.
Люди, замерев, смотрели на эти метаморфозы. Они ожидали от Облака только одного – смерти, но так и не могли понять, какая она будет – эта смерть. А непонимание только усиливало страх...
- Сейчас соберет энергию, ударит лучами сразу по всем – и каюк! - прошептал Док и Хась согласился с ним:
- Похоже на то!
- Охренеть! – вдруг воскликнул Тестер, во все глаза уставясь на Облако. И все разом охнули от увиденного.
На стене, которая и вправду стала экраном, появилась… Кейт Вульф. Огромная Кейт Вульф, сильно увеличенная. Затем «кадр» сменился, и теперь на экране было только лицо девушки - величиной со среднего размера гору. Но главное было не это, а то, что Кейт была… живая: ее глаза следили за перемещениями людей на поляне, слух реагировал на крики. Она была совершенно нормальной, живой и здоровой, только очень большой. А еще – то и дело вспыхивала крошечными желтыми и красными искрами.
Тестер заметил, что девушка и сама-то была удивлена своим новым воплощением: она с какой-то заторможенностью оглядывала окрестности и своих товарищей: то ли не узнавала, то ли они казались ей непривычно маленькими…
Но вдруг взгляд Кейт изменился. Она как будто прислушивалась к какому-то голосу, звучащему внутри ее. В глазах девушки застыло недоумение, а затем оглушительно громким голосом она произнесла:
- Надо бросить делитос, русски! Положить оружье! Пожьялуста! Эрик, Артьём-Тестер, пожьялуста, положить делитос! Не бояться Обляка! Уничтожать делитос!
- Щазз! – проревел Док. – Мужики! Не слушайте ее, она зомбированная! Сейчас сложим оружие – и тю-тю: станем такими же уродами-великанами, как и она!
Лицо Кейт на экране сморщилось громадными морщинами недовольства: слова Дока ее явно расстроили.
- Неть! Я не есть зомби! – прогрохотала Кейт. - Я говорить, чтобы ви не бояться Обляка! Оно – друг. Оно любить вас! Делитос мешать ей помогать вас! Скоро всьё рухнется, а Облако можеть спасать всех!
- Смотри-ка, она слышит меня! – удивился Док. – А вот говорить могла бы и потише, а то оглохнем мы тут! – он оглядел всех и закричал Кейт: - Значит, гришь, бросить нам делейторы, а, Катюня? Спасти нас хошь?
- Свежо предание, да верится с трудом! – сказал Хась с горькой усмешкой. – Что-то не хочется мне бросать делейтор. С ним – надежнее! Да и…
- Повьерьте! Я – живайя! Я говорью вам правьду! – не унималась Кейт, встряхивая своим голосом по окрестные горы.
- Откуда ты знаешь? – с издевкой продолжил Док. – Ты на себя посмотри: разве живые люди бывают такого размера? Ты же…
- Постой! – прервал его Тестер. – Мы уже были в этом облаке – и остались живы. Мало того, я испытал такой кайф: море, солнце, свобода…
- Да фигня все это! Заманиха какая-нибудь новая. – буркнул Хась, с презрением глядя на огромную Кейт. – Док! Чё тут рассуждать? Давай шмолять по-очереди, чтоб без перерыва. Тогда мы ее отогнали и сейчас отгоним!
- Да не трещи ты, Хась! – рявкнул на друга Док. - Тут интересное дело получается: ведь Гласс тоже про море рассказывал! И чёй-то про дельфинов! Мож, правду говорит эта большая голова?
- Вполне может быть, – согласился Тестер.
- Да как хотите, мужики! – воскликнул Хась, обиженный, что к его мнению никто не прислушивается. – Мне лично - пофигу: складать оружие, не складать оружие! Все одно – помирать. Решайте сами, раз вы такие умные!
Но тут подбежал Эрик и начал что-то говорить ему по-английски. Хась, понимавший немного в инглише, внимательно слушал, а затем удивленно сообщил:
- Вот вам и пжалуста: толпа хочет в Облако! Они там тоже уже перебывали, и все, как один рассказывают про море и дельфинов!
- Да, да, море! – встряла Кейт со своим громовым голосом. – Море и свобода! Облако – это жизнь и свобода…, и море…
- Да ты хоть не лезь, матюгальник уличный! – вдруг заорал на Кейт Док. – Дай подумать!
На эту огромных размеров девушку, да и вообще на Облако друзья, напряженно ищущие выход из ситуации, как-то совсем перестали обращать внимание. Даже делейторы опустили. Кейт не обиделась, а наоборот, рассмеялась:
- Рюсски дольго запрягать! Отщень дольго!
- Твою же мать! – не выдержал Тестер. – Кейт, ты, правда, не лезла бы! Лучше бы забрала это чертово Облако, да катилась бы с ним куда подальше…
- Ха-ха-ха! – еще громче засмеялась девушка. – Вы ничьего не понимает! Я и ест Обляко…, тепьерь Обляко это – я! Бросать делитос и идить ко мнье! Повьерьтье мнье!
И Кейт протянула руку. Она появилась прямо из экрана. Боже, вот это называется «изящная девичья ладонь»! Да на ней свободно мог бы дефилировать конный полк со всем обозом и полевой кухней!
- Стой! – крикнул офигевший Хась. – Убери грабли!
- Чьто убьери? – не поняла Кейт, но руку отдернула.
- Да можешь ты помолчать хоть немного! – снова заорал на нее Док. – Мы же оглохнем тут на фиг!
Город начал проваливаться в черноту: дом за домом, крыша за крышей…
- Тестер! Куда?! Стой!!! – в ужасе закричал Хась…

Тестер пошел навстречу руке. Черт его знает, почему он это сделал: может, до смерти надоело дрожать и бояться, а может, поверил этой Кейт, как привык верить той, обычной. Он подошел к ладони и … вошел в нее. Что-то мягкое и приятное окутало его, а в голове раздался голос Кейт:
- Делитор, Артьем-Тестер! Ты должен бросать делитор…
Он выпустил из рук оружие и услышал, как делейтор упал на траву. Рука Кейт плавно подняла Тестера над землей, от страха он зажмурился … и мгновенье спустя почувствовал, что все его тело наполняется какой-то радостной силой, вымывающей из него странные мелкие субстанции, о которых он раньше и не догадывался, но теперь откуда-то знал, что именно эти мелкие частички мешали ему чувствовать себя по-настоящему свободным. Что это было: остатки страха? Злость? Жадность? Зависть? Он не знал, но как только эти субстанции ушли из него, внутри Тестера словно что-то взорвалось, выпуская на волю огромную волну настоящей, истинной свободы, невероятно большой радости и бесконечной любви ко всему… Тестер засмеялся, а затем во всю глотку крикнул:
- А-ахрене-еть, дайте две-е-е! Друзья! Не бойтесь! Здесь – хорошо! Хо-ро-шо-о-о!
И открыл глаза. Забавная картина предстала его взору.
Хась и Эрик лежали на земле, бросив делейторы и закрыв ладонями уши. Док сидел на заднице, открыв рот и удивленно пялился на Тестера. Прочие вели себя по-разному: одни медленно подходили и подползали ближе к Тестеру, другие – наоборот - жались куда только можно – к деревьям и друг к другу – и испугано смотрели ему в глаза. Страх и удивление обуяли всех: ибо Тестер занял место Кейт и был теперь также огромен и громогласен, как и она минуту назад.
Тестер все понял и, насколько можно тише произнес:
- Бросайте делейторы, мужики, и дуйте сюда! Да поторопитесь: Бестерляндии жить осталось – секунды!
Откуда он знал про Бестерленд, Тестер даже не задумался: знал и все тут! Он теперь как-то сразу много чего узнал: и про Бестерляндию, и про себя, и про людей на Земле. И узнал самое главное: что теперь он - не цифроклон в империи Билла Гейтца. Он теперь – живой, настоящий. И по-настоящему бессмертный! Тестер вновь посмотрел на поляну: люди бежали к нему, а добежав, тонули в голубом тумане, и Тестер чувствовал, что и они проходят очищение радостной силой, и от них отскакивают странные черные субстанции, и они кричат и смеются от ощущения небывалой радости и истинной свободы. Но Бестерленд уже почти весь истаял в бездонной черноте, и несколько горожан – те, что ушли на самый край, находились в смертельной опасности. И тогда Тестер взлетел над разрушающимся миром Билла Гейтца, огромной голубой волной нахлынул на людей и спас их от черного Ничто, в которое они должны были упасть через мгновение.
А четыре секунды спустя Новый Мир Билла Гейтца перестал существовать.

Из толщи восхитительной зелено-синей воды они вынырнули прямо в чистейший морской воздух, напоенный изумительным солнечным светом. Резвясь и играя, они гонялись друг за другом, ныряли в глубину, а потом, разогнавшись, снова взлетали над водой и с огромным удовольствием ввинчивались в океан, глотнув пьянящего воздуха. На их гладких спинах солнце рисовало свои непонятные картины, а ветер, обдувая их тела во время полета, шептал им свои странные стихи. Это было по-настоящему прекрасно, и это была настоящая жизнь!
- Слыш, паря! А хорошо-то стало, ага! Вот бы моему Коленьке таку судьбу! – почти пропел Дед Пихто, поравнявшись с Тестером.
- И не говори, дед! Кайф! – радостно ответил Тестер, внезапно подныривая под Пихтой и продолжая плыть уже с другой его стороны. – Кайф, ей богу!
- Кайф, говоришь? – переспросил дед. – Хорошо словцо, запомню!
Тестер резко повернул направо, потом взял выше и, проплывая над стаей, увидел Кейт. Как она была красива, стройна, легка и как грациозна! Тестер невольно залюбовался ею и вдруг почувствовал шевеление в том месте, о котором в последнее время и думать забыл.
«Однако! – удивился Тестер. – Нечаянная радость! Очень большая, надо сказать, радость! Просто – огромная!» И не помня себя от счастья, бешено работая хвостом и плавниками, он пулей вылетел из воды, прочертив своим телом огромную дугу в напоенном морем и солнцем воздухе.

- Дельфины, мистер Гейтц, видите? Большая стая дельфинов впереди. Хороший знак! – сказал Гудвич и поднес к глазам бинокль.
«Откуда здесь столько дельфинов?» - подумал в своей рубке капитан-кубинец, и закурил вторую сигару от окурка первой.



ГЛАВА LXIII.



Филипп Гудвич поднялся в рулевую рубку, что-то сказал капитану и сейнер изменил курс. Теперь клонившееся к закату солнце было у них по правому борту.
Дельфины не отставали от судна, появляясь то с одной, то с другой его стороны.
«Куда Гудвич везет нас? – думал Билл Гейтц, глядя на грациозные движения этих морских животных. – Что он задумал? Что ждет нас дальше?» Увы, пока на этот вопрос ответа не было. Пара дельфинов особенно часто стала выпрыгивать из воды, что-то громко крича на своем дельфиньем языке. Глупо, конечно, но Гейтцу почему-то показалось, что они смеются над ним, и, хотя это было уже вдвойне глупо, но он пересек палубу и стал смотреть на океан с другого борта. Через мгновение дельфины вновь появились в поле его зрения и снова принялись выпрыгивать из воды и «смеяться». Гейтц плюнул в океан и ушел в кают-компанию.
Здесь было тихо и спокойно. Из машинного отделения доносился глухой гул двигателей. Его сотрудники (теперь уже – бывшие) или спали, или…
Он вновь увидел Гудвича, что-то тихо объяснявшего своим странным подчиненным. Эти четверо угрюмых и до невозможности серьезных парней сопровождали их от самого Кампуса: двое вели фургоны, двое внутри машин наблюдали за учеными. Они не проронили за это время ни звука, но любые команды Гудвича понимали с полуслова и выполняли мгновенно. Естественно, что и Гейтц, и все ученые побаивались этих ребят, стараясь держаться от них подальше. Скорее всего, сейчас многие из бывших подчиненных Гейтца не спали, но выйти из кают боялись: ведь в коридорах дежурили эти угрюмые, молчаливые, свирепые парни.
Гудвич увидел Билла Гейтца и широко улыбнулся ему. Четверка странных парней мгновенно исчезла из кают-компании. Гейтца аж передернуло от того, как один из них, уходя, посмотрел на него.
- А мне тоже стало холодно на палубе, мистер Гейтц! Не хотите что-нибудь выпить? – Гудвич излучал такое радушие, что, казалось, и не было между ними недавнего откровенного разговора. – Есть виски, мартини, водка…
- Благодарю вас! – угрюмо буркнул Гейтц. – От мартини со льдом я бы не отказался.
Гудвич что-то сказал в портативную рацию, и напиток был доставлен через две минуты. За это время Гейтц успел еще раз задать вопрос о цели их путешествия.
- Какая бы ни была эта цель, - лениво ответил Гудвич, – это, во-первых: безопасность для вас и вашей команды (если, конечно, никто не наделает глупостей), во-вторых: нормальные, привычные для вас условия жизни, а в-третьих: возможность продолжать работу…
- Продолжать работу? – удивился Гейтц. – После всего, что произошло?
- То, что произошло, скоро забудется, – пояснил ставший вдруг серьезным Гудвич. – А выбрасывать проделанную работу на свалку никто вам не позволит!
- Никто – это кто? – язвительно спросил Гейтц.
- Человечество. Если угодно, – в том же тоне ответил Гудвич. – Человечество. В лице определенных его представителей. Очень умных представителей, уверяю вас. Даже вам с ними будет интересно.
- Так кто же…
- Большего пока сказать не могу! – прервал Гейтца Гудвич. – Впрочем, скоро все сами увидите.
Он посмотрел на часы и, щелкнув по ним пальцем, радостно сказал:
- Кстати, время-то уже подошло! Не хотите ли подняться на палубу? Не беспокойтесь – замерзнуть не успеем, а мартини принесут и туда.

Они вновь появились на палубе. Уже почти стемнело, и океан больше не выглядел таким теплым и миролюбивым, как днем. Наоборот, он стал угрюмым и враждебным, совсем как неразговорчивые подчиненные Гудвича. Ветер усилился, он тоже дул резко и зло, широкими взмахами загоняя под одежду ночной холод. Гейтц поежился и ему тут же подсунули еще один стакан с мартини.
- Я бы посоветовал водки или рому, - заметил Гудвич. – Лучше согревает. Но у каждого свои вкусы.
По приказу Гудвича включили прожектор, и сигнальщик стал шарить желтым лучом по океану, очевидно, выискивая что-то. «Совсем как делейтором в Бестерленде, только не горит ничего – со вздохом подумал Гейтц.- Но что они там высматривают?»
Еще долгих полчаса прожектор выхватывал из сгустившегося сумрака барашки волн, но вдруг громкий голос сверху сообщил:
- Сэр! Справа по борту! Видите?
Гудвич, а за ним и Билл Гейтц кинулись к правому борту, и Гудвич сразу же крикнул «Вижу!», а Гейтц долго всматривался в подсвеченную прожектором ночь, пытаясь понять: что же там можно было разглядеть? Но потом Гудвич крикнул что-то на своем непонятном языке, тот, кто был наверху, начал давать прожектором короткие и длинные сигналы, повторяя несколько раз одну и ту же комбинацию, и из тьмы вдруг ответили: тоже серией коротких и длинных вспышек. И Гейтц наконец разглядел: это был длинный китообразный силуэт атомной подводной лодки.

«Русские. Я так и знал! - сокрушался Гейтц. – Теперь я буду работать на русских! Я, богатейший человек мира, буду жить в маленькой квартирке, питаясь селедкой и пельменями, буду пить водку, драться с соседями и каждый месяц писать доносы в Кей-Джи-Би! Я, Билл Гейтц, буду ездить на работу в переполненном троллейбусе или трамвае, а носить буду тулуп, валенки, и, как ее… ушанку-шапку! Нет, Господи, только не это!»
Он стоял у трапа, по которому спускались в катер его бывшие сотрудники. Браун, Мак-Нейми, Смит, «Мерлин», Збиковски и другие - все они находились в крайне подавленном состоянии. Вот к трапу подошел тяжелой походкой Чарли Вульф и, заглянув вниз, испуганно спросил у Гейтца:
- Мистер Гейтц, как же я со своим весом спущусь по этой крутой лестнице? Нельзя ли придумать какой-либо другой способ?
Гейтц пристально посмотрел в глаза старого профессора, а потом… изо всех сил залепил ему звонкую оплеуху. Голова Вульфа дернулась, он пошатнулся и упал бы за борт, но его удержали удивленные матросы. Впрочем, кроме матросов, никто более не удивился поступку Гейтца. После всего пережитого бывшие сотрудники бывшей 55-й лаборатории «Макрософта», очевидно, надолго утратили способность удивляться. Вульфа поставили на ноги, спустили в катер, и погрузка продолжилась. Последними в катер сели Гейтц, Гудвич и какой-то толстый американец в больших темных очках, которого Гейтц раньше никогда не видел.
- Кто это? – рискнул спросить он у Гудвича.
- Друг. – коротко ответил тот, и помолчав, добавил: - Прекрасный специалист по работе с журналистами и представителями общественности!

Что-то беспрерывно гудело, то и дело раздавались команды на чужом, каком-то варварском языке, иногда кто-то, глухо стуча подошвами ботинок по металлу, пробегал по коридору.
Раздался стук в дверь и в каюту, не дожидаясь приглашения, пригнувшись вошел Гудвич.
- Ну что, мистер Гейтц, устроились? Тесновато немного, понимаю, но… потерпеть можно! Это же боевой корабль, а не «Наутилус» Капитана Немо! Но все же лучше, чем ничего. А в любом другом месте мира вам светит именно «ничего». «Черное Ничто», говоря языком вашего Бестерленда! Так что придется привыкать, мистер Гейтц: привыкать к новой жизни, к новым людям, к новым заботам!
Гейтц молчал. В каюту снова постучали.
- Войдите! – громко сказал Гудвич.
Вошел человек в морской форме. Мельком взглянул на Гейтца и что-то быстро сказал Гудвичу на том же варварском языке (теперь Гейтц точно знал, что это – русский язык). Гудвич что-то ему ответил и моряк вышел. Гудвич оперся о переборку и торжественно объявил:
- Ну что ж, мистер Гейтц! Поскольку наша погрузка успешно окончена, и мы находимся на борту русской подводной лодки, я уполномочен приветствовать вас на территории Российской Федерации, где вы являетесь почетным гостем! Неофициально, разумеется. Заявить миру сейчас, что вы находитесь у нас – равносильно объявлению войны всем странам сразу. А мы не хотим войны! Мы, как поет наш общий любимец Стинг, «тоже любим своих детей!» И гостей мы тоже любим, а потому постараемся выполнять все ваши желания…, по возможности, конечно! Кстати, докладываю: ваша семья и семьи других ученых в максимально полных составах находятся в безопасности, под нашей защитой и все вы скоро увидитесь со своими родными! Ну, и, разумеется…
Гейтц прервал его:
- Я благодарю вас за заботу о моей семье, мистер Гудвич, но скажите мне: что вы будете заставлять меня делать? Зачем я вам? Вам нужно новое оружие?
Гудвич на мгновенье задумался.
- Я не знаю, что нам будет нужно, мистер Гейтц. – наконец ответил он. – Может быть, и оружие. Очень даже может быть, что оружие. Но поймите меня правильно: если нам с вами не придется создавать оружие, а дай Бог, чтобы так оно и было, то нам будет нужно от вас всего-то ничего…
- Так что же? – хмуро спросил Гейтц. – Говорите же, Гудвич!
- Будущее, – просто ответил Гудвич. И добавил: - Если понадоблюсь, зовите. Только спрашивайте не Филиппа Гудвича, а Петра Алексеевича Шелестова. Запомнили? Петр Алексеевич Шелестов – это я. А Фила Гудвича, мистер Гейтц, уже двадцать минут как нет.
- Пьетр Альексеевитч Чьельестьофф. – с трудом проговорил Гейтц по-русски. – Пьетр Альексеевитч Чьельестьофф. - И продолжил по-английски: - Хорошо, я запомню! И что значит будущее в вашем понимании, мистер Пьетр Альексеевитч Чьельестьофф? Ведь будущее приходит само по себе. И создавать его не нужно!
Гудвич-Шелестов улыбнулся.
- Будущее действительно приходит само, мистер Гейтц! Но это – не настоящее будущее. Люди в таком будущем не перестают враждовать и убивать друг друга. Они придумывают все новые и новые поводы для войн, а вслед за ними - все более и более совершенное оружие, все более и более хитроумные методы борьбы. С одними борются атомной бомбой, с другими – гонкой вооружений и железными занавесами, с третьими – экспортом революции или демократии, с четвертыми – атипичной пневмонией и птичьим гриппом. С пятыми – цифровыми пространствами…. Это, мистер Гейтц, не будущее. Это – продолжение прошлого. А нам, не только нам, русским, а нам – всем, нужно такое будущее, такая ситуация в мире, мистер Гейтц, когда ни мне, ни вам, ни нашим более талантливым потомкам не надо будет создавать оружие, не надо будет воевать, не надо будет бороться друг с другом. Нам нужно новое будущее, чтобы это будущее кардинально отличалось от прошлого. Вот, что нам нужно, мистер Гейтц, и вам это должно быть понятно, как никому другому!
- Мне понятно только одно, – Гейтц вздохнул. – Вы хотите, чтобы Россия первой построила это «новое будущее» и стала в этом «новом будущем» страной «номер один»?
- Мистер Гейтц, дорогой мой! – покачал головой Шелестов. – Ничего-то вы и не поняли! Не будет «номер один» и «номер два», не будет первых, вторых и третьих…, по крайней мере, не должно быть! По условиям поставленной перед вами задачи не должно быть! Вы должны создать мир без соперничества, без войн за территории и ресурсы, без борьбы за лучшую жизнь ценой ухудшения чужой жизни! Ну что же тут непонятного: вы же сами об этом мечтали - построить мир, в котором не было бы вражды!
- Да все я понимаю, мистер Чьельестьофф! Только ведь вы считаете, что мой…, что наш Бестерленд не смог решить эту проблему?
- Да, не смог, но…мог бы, мистер Гейтц! Мог бы, если бы вы не стали строить мир для избранных, если бы вы не стали преследовать нелегалов, если бы не создали делейторы и этих чертовых «чистильщиков». В свою идеальную конструкцию вы внесли тот самый вирус, который губит Землю: вирус разделения на своих и чужих, на друзей и врагов, на хороших и плохих парней. И этот вирус погубил ваш Новый Мир.
- Я уже говорил вам, - ответил Гейтц, - что «Лучшую землю» погубил не вирус, а вы, Гуд… Пьетр Альексеевитч Чьельестьофф, и вам подобные: все те, кто рассказал о ней военным, разведчикам и всяким спецслужбам! – сказав это, Гейтц понял, что они продолжают спор, начавшийся на палубе сейнера. И он решил не сдаваться: - И снова и снова, как только о подобных вещах будут узнавать вояки и спецслужбы, эти психи в погонах, все подобные проекты погибнут так же, как и Бестерленд!
Шелестов глубоко вздохнул и задумался. Потом, покачав головой, ответил:
- Знаете, мистер Гейтц, в нашем мире почему-то всегда так получается, что, делая широкий шаг вперед, мы потом с удивлением замечаем, что сделали всего полшага, или четверть шага, а то и вовсе шагнули назад. И мы говорим: «Не получилось, потому что те-то и те-то помешали, а то-то и то-то не пошло по намеченному пути». Мы убеждаем себя, что это – случайности, а на самом деле…. Ведь это – не случайности, Билл, это – закономерности….
- Странно, что именно вы так рассуждаете, мистер Чьельестьофф, - грустно сказал Гейтц, – потому что в данном случае вы и есть движущая сила этой закономерности. Да, любая, даже самая ничтожная попытка переделки, улучшения этого мира вызывает сильное и изощренное сопротивление, ведь она нарушает тот сложившийся комфорт, в котором живет большинство людей. Но наиболее упорно сопротивляются изменениям те, у кого есть сила, власть и деньги: вы, мистер Чьельестьофф и вам подобные, потому что в результате изменений мира вы можете все это потерять. И вам плевать, что ваши потери ничтожны по сравнению с тем, что может приобрести человечество, вас не интересует человечество, вас заботят только ваши интересы… Вы, мистер Чьельестьофф, и есть сила, которая противостоит таким, как я…, тем, кто желает миру настоящего, безоглядного счастья… - Гейтц вздохнул. - И не просто желает, а работает, не жалея для этого ни себя, ни своей жизни! Так как, скажите мне, как мы с вами и такими, как вы сможем достичь желаемого? Никак!
- Значит, я по-вашему – враг всеобщего прогресса, а вы, мистер Гейтц - Избранный, вы бескорыстно печетесь о счастье человечества? – с улыбкой уточнил Шелестов. – А я так скажу: лукавите вы, мистер Гейтц, бескорыстная забота о счастье будущих поколений – только прикрытие вашей… мести! Да, мести: человечество вас обидело, сильно обидело тем, что не полюбило вас, не стало чтить вас, как святого, не вознесла вас на высшую ступень всеобщего обожания и почета…, и вы, обозлившись на все человечество, считая его непроходимо тупым, просто решили… уйти. Уйти, как муж уходит от стервы-жены жить к любовнице, уйти – в свой мир, счастливый, идеальный, и забыть о существующей цивилизации. Заметьте: не сделать человечество счастливым, а забыть о нем! Вы тихо противопоставили себя человечеству, ответив на его враждебность своей скрытой, но от этого - не менее сильной враждебностью. Таким образом, вы ничем не отличаетесь от любого представителя человечества, будь то Гудвич или Гитлер, Мэлвиз или Сталин, Вульф или Аттила, потому что и вы не преодолели, в себе не преодолели разделения людей на «своих» и «чужих», на парней «хороших» и «плохих», на «обычных» и «избранных». И по сути, вы попытались отомстить человечеству, создав мир, судьбу которого могли определять ТОЛЬКО ВЫ, исключительно вы, в котором все остальные люди (то есть, их цифровые копии) были бы не более чем стадом баранов, полностью подвластных своему пастуху. В этом была ваша месть. И весь ваш Бестерленд – не более чем месть, выдаваемая вами за какое-то несусветное благо для человечества!
Шелестов вздохнул.
- А я…, я – просто исправил эту вашу ошибку! – он снова улыбнулся. - Но…, понятное дело, благодарности не жду!
- Ах, вот как? – горько усмехнулся Гейтц. – Оригинально! По-вашему получается, что вы еще и герой, который спас мир от такого злого монстра, как я? Браво!!! А может быть, у вас есть какая-нибудь большая идея по поводу того, как мы будем работать дальше, а то я что-то не вижу вариантов?
- Нет, – устало сказал Шелестов, – идеи у меня нет. Более того: нам с вами и в России придется снова решать те же проблемы: у нас тоже немало психов… и не только в погонах! Но у вас нет другого выхода, кроме сотрудничества с нами... Поэтому я предлагаю прямо сейчас перейти от бесполезных разговоров к делу: мне кажется, надо начать с сохранения…
- С сохранения? – не понял Гейтц. – Поясните!
- Охотно! Что может дать нам цифроклонирование? Прежде всего – бессмертие. И используя это, важнейшее, на мой взгляд, качество вашего открытия, нам нужно начать сохранять лучшие умы человечества, чтобы они помогали нам «оттуда», из «пятого измерения» строить правильную, лучшую жизнь на Земле. Представляете, чтобы было с человечеством, если бы сейчас его развитие корректировали Платон и Эйнштейн, Леонардо да Винчи и Кант, Ньютон и Вольтер…, мудрейшие политики, талантливейшие художники, выдающиеся ученые, крупнейшие философы…
- Я думал об этом, – тоскливо сказал Гейтц, - но хотел сначала…
Но Шелестов его, казалось, не слушал.
- Далее: можно пойти еще дальше и научиться влиять на текущие процессы в обществе. Вот послушайте: если производить цифровое биосканирование влиятельных политиков - тайно, под предлогом какого-нибудь медицинского обследования - а потом найти способ влияния цифроклона на оригинал…
Гейтц не выдержал, рассмеялся.
- Ну, вот вы и попались, Пьетр Чьельестьофф Альексеевитч! У вас тут же образуется силовое ведомство посильнее Кей-Джи-Би, которое также будет делить всех на «наших» и «не наших». Нет, это неправильный путь, даже с точки зрения вашей логики. Мне кажется, начать надо с изучения этого таинственного Голубого Облака, с которым не совладал даже наш «Сьюппи». Вот, как мне кажется, что нужно сделать с самого начала!
- Да-а! Облако… - протянул Шелестов. – Вы правы, это, действительно - загадка! А может быть, вот так попробуем…

Глубоко в толще тихоокеанской воды со скоростью автомобиля несется огромная атомная субмарина, все дальше увозя от родных берегов сына Америки и недавно еще самого богатого бизнесмена в мире Уильяма Генри Гейтца Четвертого, первого в истории человека, который смог научить 85 процентов землян думать на одном языке. Он решил пойти дальше, но… случилось то, что случилось!
Теперь почти все его труды пойдут прахом, а его огромное состояние уже стало пылью. Нет, конечно в «сухом остатке» истории его жизни и деятельности – с рождения до этой ночи - сохраниться немало полезного для человечества, но буквально с завтрашнего дня и на долгое-долгое время это же самое человечество, обжегшееся на Гейтце, будет беспощадно давить всех, кто станет искать для этого мира иных миров, иной жизни, иного будущего.
И завтра мы также будем жить продолжением прошлого, и послезавтра, и после послезавтра… Мы будем делить все и вся на свое и чужое, а мир – на «наш» и «их». И иное, новое будущее, возможно, так и не наступит.
Но сейчас, в тесной и душной каюте подводного атомного ракетоносца Петр Алексеевич Шелестов и Билл Гейтц говорят об этом будущем. Говорят, будучи всего лишь двадцать минут назад заклятыми врагами.
Так может быть, есть надежда… или мы, действительно, всего лишь разумные звери?

ГЛАВА LXIV.


- А чего он имя-то такое заскорузлое выбрал - «Тюлефан», он тебе не говорил? – спросил Док Тестера.
- Говорил, – ответил тот. - Он где-то услышал фамилию «Тюлефанов», ну а по русской традиции, если есть фамилия, то должно быть и имя: Иванов – Иван, Тюлефанов – Тюлефан…. А про отчество «Филгудыч», я вам рассказывал – у него в Штатах имя было такое: Фил Гудвич. Он его и переделал в отчество!
- Нет, оригинал этот Филгудыч! Большой оригинал! – смеясь, сказал Хась. – А когда я его на корабле увидел…- мама моя! В Бестерляндии делейтором спалили, а он – на тебе: на пароходике, да чуть ли не в обнимку с Папашей Биллом стоит!
- В Бестерляндии цифроклон спалили, а на корабле живой стоял, – пояснил Док, хотя и так всем было понятно (может, правда, всем, кроме Дока?)
- С живым еще круче вышло! – сказал Тестер. – Его трупом все считали, все, включая его же собственный цифроклон. Он же сиганул на машине с сорокаметрового обрыва!
- Остекленеть! – сказал Хась и осекся, но было уже поздно: все вспомнили Гласса и в который раз пожалели, что его нет сейчас рядом.
Помолчали. Затем Хась решил-таки вернуть тему разговора:
- А я ему кричу: «Папаша Билл! Ныряй к нам! Мы тебе про твою Бестерляндию столько понарассказываем! Прыгай, не бойся!». А ему хоть бы хрен! Плюнул и ушел.
- Так ты ему по-русски кричал, да еще в переводе на дельфиний! – усмехнулся Док. – Как же он мог тебя, дурака, понять? Ты б ему на инглише, на инглише…
- Ему там Филгудыч все переведет, – сказал Тестер. – Уж он случая не упустит!
- Это да… - согласился Хась. – Это точно! Хм, интересно, а как Филгудыча по-настоящему звали…, ну то есть, зовут?
- Максим Максимыч Исаев, – сказал Док, расплываясь в улыбке.
- Не-е, майор Пронин! – прыснул Тестер.
- Придурки вы все, блин! Резиновые изделия номер два послехрущевской штамповки! Я серьезно спрашиваю, а они… – рассердился было Хась, но, в конце концов, тоже засмеялся. – Теперь фильм выйдет «Подвиг цифроклоноразведчика»!
- Ага! – подхватил Тестер. – И там будет фраза: «Цифроклон – это звучит…»
- …стремно! – закончил Док и все снова расхохотались.
- Не, ребята, а я их все-таки как-то по-другому представлял, – задумчиво сказал молчавший все это время Эрик Мак-Нейми.
- Кого это, «их»? – не понял Тестер.
- Ну, этих… - Эрик замялся. – Инопланетян.
- Каких инопланетян, Эрик, дружок? – спросил Хась с притворным удивлением – Ты видел инопланетян? Ребята, сенсация! Наш Эрик видел инопланетян! На первых полосах центральных газет – огромные фото: «Эрик и инопланетяне», «Эрик – участник первого внеземного контакта!» Ха-ха-ха!
- Не издевайся, Хась! Я не так выразился! – попытался оправдаться Эрик.
- Сам-то ты теперь кто? – буркнул Док. – Ты оно и есть – чудо инопланетянское!
- Да ладно вам! – обиделся Эрик. – Ну, не инопланетяне ведь мы теперь, а… как там Тестер это назвал: Моноцивилизация? Ну, так я их…, то есть, эту… Моноцивилизацию по-другому представлял.
- Ага, зелененькие такие человечки с антеннками. Как же – знаем! – сказал Тестер. – Хотя, мужики, Эрик прав: я тоже никак привыкнуть не могу, что мы – это «они»! Так много различий с человеческим сознанием …: практическое отсутствие логики, полное отсутствие персонификации личности, абсолютная бестелесность…
- Ну, не абсолютная, допустим! – сказал Док, встряхиваясь и переступая с ноги на ногу. – Кейт! – крикнул он. – Может, мы уже вылезем из этого болота?
Они стояли где-то в Африке, по колено в воде, среди миллионов таких же: Кейт захотела побывать в теле фламинго.
- Еще немного, Док! – ответила Кейт. – Девушкам очень понравилось.
Высоко поднимая ноги, подошел Верджинал Браун.
- Если бы меня сейчас вернули в человеческий мир, - сказал он, глядя на Тестера, - я бы провел остаток жизни, доказывая людям, что их логика, при всей ее абстрактности – производное от тела и подчиняется законам и потребностям тела. А по сему – не может быть единственным инструментом познания!
- Интересно, как бы вы это доказали? – поинтересовался Хась. – Сейчас-то мы это знаем, но мы знаем и другое – ничего из того, что мы теперь знаем, не было получено в результате каких-либо исследований. Это знание просто было всегда, и появилось вместе со Вселенной! Да и зачем это доказывать? Люди-то – они и останутся людьми: они будут упорно доказывать очевидное и легко брать на веру невероятное, а потом делать все наоборот!
- А Бестерленд? – возразил Браун. – Он же был создан человеком! Но, случайно оказалось (хотя, случайно ли?), что наша «Лучшая земля» – это мост между цивилизацией людей и … вот этой водной Моноцивилизацией, частью которой мы и являемся теперь. Являемся, замечу, благодаря созданному человеком Бестерленду! А значит - можем, когда хотим! Надо только изучать мир в нужном, правильном направлении… и – не только логикой, а и другими способами. Поэтому… надо, надо доказывать, мой дорогой Хась!
- Не забывайте, уважаемый мистер Браун, - «учительским» тоном начал было Хась, - что…
- Знаю, знаю…- с улыбкой остановил Хася темнокожий ученый, - мы еще не окончательно стали частью другого мира: сохраняя людское сознание, мы «зависли» между цивилизациями: человеческой и этой, водной…. Ну, так это же и интересно: одновременно обладать и ее Абсолютным Знанием, и нашим человеческим Мышлением, иметь возможность бывать где угодно, в том числе - в телах разных организмов, на других планетах…. При этом – сравнивать наши познания и то, как это есть на самом деле! Я, например, просто наповал убит тем, как мало, оказывается, человечество знает об окружающем его мире!
- Ничтожно мало! – согласился Док.
- Вы правы, Док, – ничтожно мало, непростительно ничтожно! – закивал головой Браун. – Самообмана, ложных теорий, заблуждений и предрассудков – гораздо больше, чем истинного знания!
- Это точно! – подхватил Хась. – Вспомните, как мы боялись этого Облака! А оно – всего лишь оказалось порталом для перехода из нашего цифрового состояния в это… водяное…
- «Я – Водяной, я – Водяной! Никто не водится со мной!» - пропел Док и засмеялся.
Вновь заговорил Эрик.
- Я все про свое: про иной разум. Помните, сколько споров было по поводу Первого Контакта? Сколько научных теорий на эту тему было высказано, книг написано, фильмов снято? Считалось, что раз та, иная цивилизация - разумная, то у нас с ней обязательно должны быть точки соприкосновения. Например, математика: «дважды два – четыре, пятью пять – двадцать пять», простые числа… и так далее. А на деле что получилось? Где здесь «дважды два четыре»?
- Математика – это один из человеческих языков описания окружающего мира, а мы теперь – сам окружающий мир, сама Вселенная в ее земном воплощении! – ответил ему Тестер. – Вот возьми, например, воду: ты знаешь ее состав «аш-два-о». А теперь попробуй рассказать это … самой воде. Поймет ли она тебя? Вряд ли! А между тем…
- А между тем – это и есть та самая иная цивилизация! И причем – здесь, на Земле! – продолжил Хась. – Удивительно! Столько миллионов лет существуют рядом человек и вода – и ни разу никто и никогда не задумался, что это могут быть две разные цивилизации!
- Просто – очень разные! – сказал Док. – В одной миллиарды особей, а в другой – одна! Одна, но о-о-очень большая!
- И весьма своеобразная, – подхватил Тестер. – Во-первых, она не живая – в человеческом понимании этого слова. А это означает, что жизнь (опять же – в человеческом понимании слова «жизнь») для нее – это не самое главное. Во-вторых: она – монолитна и в тоже время – вся состоит из мельчайших элементов, каждый из которых, с одной стороны - сам по себе: и движется, и информацию собирает, и хранит, и передает ее, а с другой – связан с другими такими же элементами, образуя единое целое. В- третьих: она не перерабатывает информацию, не изучает мир. Она просто знает его, умея проникать в каждый его уголок.
- Тестер, дружок! – вежливо поправил друга Хась. – Хочу тебе заметить, что ей в отличие от нас, не надо ничего изучать. Ведь она и есть мир со всеми его уголками и закоулочками!
- Готов с тобой поспорить, старик, но… не буду! – ответил Тестер. – Хотя нет, все же поспорю! Она, эта Моноцивилизация – это не весь мир. Мир: земля, леса, пустыни, рыбы и животные – это производное ее деятельности. Люди строят дома и машины, города, заводы, а она – леса и поля, рыб и зверей. Это – биоцивилизация. Стругацких читали?
- Так по человеческим меркам, может быть, это и не цивилизация вовсе? – предположил Мак-Нейми. – Это просто природа, а мы стали ее частью.
- Так она же передает информацию, создает нужные ей объекты, развивается…. Только ее «народное хозяйство» малость на наше не похоже! – возразил Тестер.
- Нет уж, Эрик! – вмешался Док. – Пусть уж будет цивилизация: моно там, или стерео…. Очень уж неприятно чувствовать себя теперь камнем или палкой, а не мыслящим существом! Кстати, а мы, люди – тоже продукт ее деятельности? Не верится что-то!
- А ведь это так, Док! – задумчиво и как-то грустно сказал Хась. – Мы ее продукт – и не только продукт. Вот у людей как принято считать: главное – это живая природа, а неживая – просто оболочка из ее же отходов. Ну там: уголь из древних деревьев, нефть из вымерших морских организмов…. А здесь-то - все наоборот: живая природа является приложением к неживой. Например - энергоносителем или рабочим органом для нее! Прикинь, Док: мы для нее – топливо! И инструменты! Блин, голова кругом идет от таких размышлений!
- О чем вы тут, мальчики? – спросила подбежавшая Кейт. За ней медленно вышагивали Эмма Вульф с супругом.
- О своем, о женском! – сострил Хась. – У нас просто есть еще время, пока наша личная идентификация не стерлась, вот мы и тратим ее с пользой, обмениваясь мнениями. Кстати, Кейт, как ты считаешь, каким образом произойдет эта наша э-э-э… деперсонализация?
- Думаю, очень просто! – сказала Кейт. – Помнишь, в «Doors – XP» время от времени появляется надпись: «На рабочем столе найдены неиспользуемые ярлыки»? Так вот, и здесь то же самое. Только надписей писать никто не будет!
Тестер вздрогнул: где-то он уже слышал такое объяснение! Ах, да – Филгудыч рассказывал!
- В один прекрасный момент – продолжала Кейт, – мы испаримся и станем облаками, потом прольемся дождем и вовремя смены агрегатного состояния очистимся от… всего ненужного, типа остатков человеческого сознания. Произойдет полный «бэк-ап», говоря компьютерным языком! Мы просто станем обезличенной частью общего, станем частью живой Вселенной, – девушка вздохнула. - Вообще, если говорить честно – представить себе не могла, что все это – живое и разумное! Не верила, пока на Луне не побывали!
- Да и никто не верил! – продолжила мысль дочери подошедшая Эмма Вульф. – Как это камни и пыль могут быть мало того, что живыми, но еще и – разумными? Своим ограниченным людским сознанием я, например, считала, что нас кто-то ловко дурит!
- Ну-у, дорогая, с понятиями «живой» и «разумный» я бы был поосторожнее! - добавил, кряхтя от смеха, Чарли Вульф. – Это чисто человеческие понятия и для нашего нового состояния они как-то не очень подходят! Но, согласен с тобой, когда мы попали в этот портал…, в это Облако, мне тоже казалось, что нас мастерски «водят за нос». Не смотря на то, что Знание уже было во мне! Полностью! –– Вульф снова засмеялся в своей кряхтящей манере. – Однако согласитесь, забавно чувствовать в одной голове сразу два способа мышления: человеческий и этот…иной! При этом одно начисто отрицает другое! С ума бы не сойти!
- Ну, допустим, в этой Моноцивилизации мышления как такового – не существует, – уточнил Браун. – Оно заменяется Знанием. Знанием всего и всегда, в любой момент времени. Абсолютным, так сказать, Знанием. Мышление допускает большую вероятность ошибки, а Знание – исключает ошибки полностью.
- Значит, все же есть вероятность того, что когда человечество найдет способ заменить мышление этим абсолютным знанием, - снова подал голос Эрик, - то оно сможет стать частью Моноцивилизации?
- Вероятность есть! – задумчиво ответил Вульф. – Но сколько времени для этого понадобится? И доживет ли человечество до этого часа - вот вопрос! – он оглядел всех и как-то печально улыбнулся: - А в общем, господа, что касается всей этой, гм-м…, истории…, то я так скажу: волею судьбы мы просто впервые смогли взглянуть на человечество со стороны… И увидели, гм-м…, не совсем приглядную картину…
- Да, грустную картину увидели. – согласился Браун, - человечество с годами не умнеет…
Остальные почти одновременно вздохнули.
- Кейт, мне надоело сидеть в этой луже! – захныкал Хась. – Айда в зоопарк! Я хочу на людей посмотреть!
- Что, скучаешь? – усмехнулся Тестер. – Ностальгия замучила?
- Есть немного! – засмущался Хась.
- Только, чур, я буду бегемотом! – воскликнул Док. – Возле бегемотов больше всего народу собирается!
- Ладно, уговорили! – согласилась Кейт. – Все двинем, или как?
- Думаю, что все… - неуверенно сказала Эмма Вульф, оглядев присутствующих. Браун, Чарли Вульф, Литтл Гейтц и остальные согласно закивали. – Честно говоря, как-то не хочется расставаться. Хочется еще немного побыть… как это… - персонифицированными личностями!
- Тогда – вперед! – крикнул Хась и вылетел из своего фламинго.

Хохот детей, крики взрослых, мороженое, попкорн, жара… Хась, вселившийся в молоденькую шимпанзе, вовсю потешал публику забавными позами и рожами.
- А ты у настоящего-то Тестера был? – спросил один гиппопотам (Док) у другого (Тестера). Они снова стояли по колено в воде, но теперь это был вольер зоопарка.
- Был, – вздохнул Тестер. – Но только – во сне. Днем нет смысла являться: не объяснишь же ничего. Еще, не дай бог, человек с ума сойдет! А во сне – приснилось и баста! Можно друзьям рассказать, как забавку…
- Я тоже – во сне, – грустно сказал Док. – Жалко их…
- Пихто, вон, от своих не вылезает! – сказал Тестер. - Сидит себе в Воронеже и смотрит на жизнь своего Коленьки, да его семьи … Плохо ему!
- Не наломал бы дров… - вздохнул Док.
Помолчали. Кто-то бросил в Дока огрызком яблока. Док открыл огромную пасть и поймал его на лету, вызвав взрыв восторга у публики. Они тут же стали швырять в вольер что попало, и только вмешательство служителя и охранника прекратило это безобразие.
- Люди…, - лениво сказал Док. Помолчал и вдруг сообщил Тестеру: - А я у Филгудыча был. Представляешь, он сейчас в Подмосковье возится с Биллом Гейтцем над воскрешением Бестерляндии! Все – в жуткой тайне, ведь Папашу Билла до сих пор ищут. Да как ищут: Бин Ладен нервно курит в сторонке…
- С ума сойти! – удивился Тестер. – Как он вообще, Филгудыч?
- Вообще, он не Филгудыч уже. Петр Алексеевич Шелестов – теперь фамилия у него такое. Из разведки ушел – в науку подался. Эх, забыл Хасю сказать, он же интересовался!
- Да знает он уже! – сказал Тестер. – Забыл, что ли, как у нас теперь информация передается? Только подумал о чем-то – и ты уже знаешь ответ! Глобальный мгновенный информаторий по запросу. Круче, чем у Стругацких! А какая потрясающая скорость передачи информации! Может, потому, что язык – один на всех и вся…
- Да, прям фантастика! – воскликнул Док. - Даже скучно как-то: никаких тебе мучений, бессонных ночей, поисков истины, экспериментов над собой! Захотел – и узнал. Причем – сразу истину в первой инстанции. Никакого творчества! Глазик бы сказал: «Остекленеть!»
Прямо в них, пущенный какой-то ловкой рукой, полетел кусок чизбургера. Теперь уже Тестер с легкостью схватил его и мгновенно проглотил. Публика за решеткой вновь издала вопль восторга.
- Кстати, он сейчас большим человеком стал, наш Глазик! – сообщил Тестер. – Главный программист всей своей корпорации. На «Мерсе» ездит! Вот он бы тебе сказал, что все, что ты только что перечислил, это нечто вроде… паровоза.
- Это как? – не понял Док.
- Ну, в паровозе много деталек крутится, дым идет, пар. Вообще – машина красивая – с инженерной точки зрения. Но скоростенка-то никудышная! И сравни с нашими способностями перемещаться: хошь – в зоопарк, хошь - на Луну, - один хрен. И, заметь, никаких мучений и экспериментов над собой! – Тестер увернулся от брошенного ребенком камешка и продолжил: - Поэтому все наши муки творчества, бессонные ночи в поисках истины – исключительно от неумения понимать окружающий мир. Представь, что тебе попалась книжка на эфиопском, которую нужно кровь из носу перевести, а словаря нет! Ты же много ночей не поспишь, пока хоть что-то начнешь понимать!
- Не, я эфиопа позову! Который по-русски «бум-бум», – быстро ответил Док.
- Вот, правильно! – похвалил Тестер. - А теперь представь, что Моноцивилизация – это твой эфиоп! Надо ему ночей не спать и проводить часы в мучениях над этой книжкой?
- На фига? – удивился Док. – Он же и так – эфиоп!
- Вот то-то и оно! – сказал Тестер, вздохнул и погрузился на дно бассейна. Через некоторое время к нему присоединился Док: люди ему уже надоели.
- И все-таки я жалею, что Гласса нет с нами, – вздохнул он. - «Нашего» Гласса, бестерлендовского. Он так обо всем этом мечтал… Черт, если бы не эта мразь Пахан, Глазик был бы сейчас здесь!
- Эта мразь, однако, до сих пор по земле ходит и в ус не дует, – ответил Тестер. – И кто знает, скольких таких глазиков он уже «сломал», и скольких еще «сломает»!
Док вдруг встрепенулся.
- Вот бы к кому наведаться днем! Да и легонько мозги-то и вправить! Ему-то не помешало бы малость сбрендить!
- Хорошая мысля! – одобрительно кивнул Тестер. – Надо обдумать!


ГЛАВА LXV.


Пахан, как обычно бывало у него по утрам, сидел в огромном зале своего собственного ночного клуба и заканчивал завтракать. После бурной ночи уборщицы приводили помещение в порядок, дневные официантки наводили марафет на столах и за стойками.
«Всегда завтракаю в свинарнике! – раздраженно подумал Пахан. – Сколько раз говорил этим раздолбайкам, чтобы раньше приходили прибираться! А им – по хрену мороз! Одно слово – овцы! Самые, что ни на есть - овцы!»
Он бросил вилку на стол и потянулся за стаканом сока. Со спиртным Пахан недавно «завязал» и «братве» своей сухой закон стал проповедовать. Но, конечно, не ради поддержания здорового образа жизни «братанов», нет. Просто одним прекрасным утром (месяца три назад) принесенное Вареликом новое средство от похмелья так его «пробздело», что с тех пор про алкоголь он вспоминал с содроганием.
У ног Касьянова лежал огромный ротвейлер по кличке Кинг – любимчик Пахана и самое надежное его оружие. Кинг давно жил у Касьянова и не раз помогал ему в острые моменты «разборок». Одно только появление этого громилы моментально делало сговорчивыми и подельников, и даже конкурентов, и трудно сказать, кого все они больше уважали (и боялись): самого Пахана или все-таки его грозную собаку. Впрочем, сейчас псина мирно спала, положив здоровенную голову на передние лапы.
Скоро должны были привести должников – на «профилактический разговор», и по этому поводу Пахан уже с утра ходил заведенный. Какие-то двое парней, один из которых, по слухам, вроде бы воевал в Чечне, творили сущий беспредел на его территории. При этом они и думать не думали об «отстежке» - работали внаглую, как будто и не было никого «на районе»! Пахана это злило неимоверно, и его ребята не раз предупреждали этих беспредельщиков, угрожали им, но – как о стенку горох. В конце концов, терпение у Касьянова лопнуло. Он велел своим костоломам д