РЕШЕТО - независимый литературный портал
Дэвид Лазба / Проза

Серая Дева

448 просмотров

****

 

Ранним угрюмым осенним утром Д. неохотно продрал слипшиеся от сна глаза, вернувшись в этот безрадостный мир. Его пробудил сосед сверху, который с утра пораньше решил начать ремонт. 
В комнате было сыро, бледный луч просачивался сквозь шторы на пол, и бежал по темно-синему ковру в сторону двери.
Д. лениво поднял голову с подушки и замер в сидячем положении. Шелковое одеяло, медленно соскользнуло с его тела.  Он вытер глаза, дабы немного прояснить зрение и стиснул зубы, чтобы оценить насколько сильно у него болит голова. Шум дрели нарастал, раздражая ушные перепонки всех обитателей пятиэтажного пансиона. На часах было без пяти восемь. Понедельник. Он нажал на кнопку будильника, устранив приближающийся звонок.
По батареям изредка доносился глухой звон, сурово просящий нарушителя тишины  прекратить насиловать стены. Но тот игнорировал, продолжая настырно ввертывать гвозди в нервы соседей.
Д., не торопясь, прохрустев коленями, поднялся на ноги, лениво подошел к окну и резким движением рук раскрыл шторы, впустив утренний мерклый свет в сонную, печально-молчаливую комнату. Солнце только начало восходить. Мутная, необузданная улица потихоньку запускала прохожих, они торопливо шагали по мокрому асфальту с остекленевшими, полузакрытыми глазами. Лишь одна бабушка с красным узорчатым платком на голове, каждое утро, преданно выходила в переулок с пакетом засохших кусочков  хлеба и разбрасывала их по тротуару, зазывая изголодавшихся пернатых на завтрак. Ей не хватало всесильной могучей природы, в которой она жила ранее, в своем маленьком домике напротив пышной немой рощи. Ей не хватало общения с окружающей средой. А тут в городе ничего кроме машин, зданий и неприветливых людей она не видала. Но, подкармливая птичек, она чувствовала, хоть какое-то небольшое соприкосновения с природой. Небольшой отклик из прошлого. А прохожие фыркая, проходили мимо.
Изо дня в день, в восемь часов утра Д. подходил к окну, раскрывал шторы и ждал бабушку с хлебом. На ее лице  никогда не было хмурости, напротив она была живым примером людской бодрости и старческой доброты. И для него это был тоже своего рода отклик из далекого светлого прошлого.
Вдруг, в дверь кто-то постучал и сразу же попытался ее отворить. Но она была закрыта на ключ.
Хозяин комнаты, догадываясь, кто бы это мог быть, оторвав взгляд от улицы, вальяжно  направился к двери, как имеющий высокий чин, военнослужащий. На пороге стоял коренастый, с золотыми кудрями юноша, одетый в серый, усеянный катышками, жакет и в вельветовых коричневых, протертых брюках, а на руке у него красовались новые часы, с черным кожаным ремешком, на которые он  с мнимой небрежностью поглядывал каждые тридцать секунд. Он бодро поздоровался:
- Доброе утро! 
- Доброе. – С досадой ответил Д. 
Он медленно отступил от порога на два небольших шага, этим самым показывая, что гость может проходить, однако если уйдет никто его останавливать не будет. Но тот без долгих раздумий зашел в комнату, и чуть было не ступил грязными ботинками на чистый шелковистый ковер.
- Стой. – Строго прошипел  Д., одернув его за руку. – Сними ботинки и положи у двери.
Кучерявый юнец сделал  вид, будто вспомнил, что не прилично заходить в грязной обуви в чистую квартиру. Он стянул ботинки, швырнул их к двери и направился к старому синему креслу. 
Сверление сменилось  на стук молотка, что не намного лучше звука дрели, но хотя бы имеет промежуток тишины между ударами. 
- Как спалось? – Спросил он, плюхаясь в кресло.
- До того, как начался этот ремонт – неплохо. – Заметил хозяин комнаты, заливая воду в чайник.
- Вот и я о том же. Как можно затевать ремонт в такую рань?
- Благо сейчас он бьет молотком. Это несколько лучше звука дрели, стуки хотя бы имеют промежуток тишины.
- Ты б халат надел. – Посоветовал ему юнец, с некоторой усмешкой. 
В ответ Д. лишь обдал его холодным взглядом, затем ударил по кнопке чайника и сказал:
- Не забывай, чья эта комната.
Тот приподнял брови, просиял ехидной улыбкой и сказал:
- Я, кстати, догадываюсь, кто это.
- Это неважно.
-Как не важно?  Это старик с четвертого этажа. Если бы это был кто-то другой, надавали бы им тумаков. На его этаже двое пьяньчуг живет.
- Им не до ремонта. – Спокойно заметил Д.
Юнец, закатав рукава до локтя, вскочил и подошел к окну, будто его что-то встревожило. 
- Много, однако, людей выскочило на улицу. – Заметил он. - Все несутся куда-то. Причем разные слои общества…
-Ну, не все же валяют дурака, как ты.
- Я учусь в высшем учебном заведении, ясно? – Раздраженно сказал юнец.
- С каких пор ты начал так витийствовать?  – Ухмыляясь, спросил Д.
- В каком смысле? – Не поняв вопроса, но сделав оскорбленный вид, спросил юноша.
- Ну, словечки вроде «слои общества», «однако», «высшее учебное заведение» я от тебя раньше не слыхал. 
Чайник начал доводить воду до состояния кипения, издавая тягучие шипящие звуки, как маленький паровоз. 
- Всегда я так говорил. – Огрызнулся юноша. 
- Ладно, не обижайся.
- Люди по утрам, – С огорчением сказал он, - такие злые…
- Люди по утрам похожи в двух вещах – их тело держит путь к месту работы, а разум к теплой постели.
- Ну, ты вот злой, хотя на работу пока не идешь.
Д. не ответил на эту провокацию, лишь нахмурил пышные брови и поднял одной рукой вскипевший чайник, а другой взял две чашки и поставил на стол.
- Кофе или чай? – Спросил он, наливая кипяток в одну чашку, а потом в другую.
- Чай. Я читал, что кофе вредно.
- Неужели читал… – Тихо буркнул Д.
Он погрузил два пакетика с заваркой в кипяток и синхронно подергал их вверх и вниз, окрасив воду в коричнево-оранжевый оттенок.
- Я завтракать не буду здесь. – Сказал он, вынимая пакетики и кладя их на салфетку. 
- Пойдешь в La appetit? – Cпросил юноша, все еще поглядывая на улицу.
- Да, как всегда.
- Вечно у тебя дома еды нет.
- Есть печенье, хочешь? – Сменив тон на дружелюбный, предложил Д.
- Нет, спасибо. Я поел. 
Утро поднималось, сияющее и чудесное, скинув прежнюю угрюмую маску. Внизу, над плитами и дорогой, вился тонкий туман. Из труб домов, завихряясь, вырывался серый густой дым. Солнце всходило над крышей домов, плавно роняя свои лучи на верхушки фонарей и опускаясь ниже. Засверкали стекла  в окнах. Волосы юнца наполнились светом и стали как золотые. 
Д. медленно подошел к шкафу, вытянул из него насыщенно-желтый махровый халат с орнаментом и накинул на худощавые плечи. Затем он достал из верхней полки над раковиной красную зубную щетку, пасту и принялся чистить зубы.
- А в туалете ты этим почему не занимаешься? – Спросил юноша.
- Я не выношу общие туалеты.
- А как ты справляешь нужду?
Д. оторвался на секунду, посмотрел на него усталым взглядом и выцедил сквозь замазанные в пасте зубы:
- По нужде хожу. 
- Знаешь, - сказал юнец, подходя к столу, чтобы взять чай, - мы с тобой знакомы с тех пор, как ты из госпиталя сюда в пансион перебрался. 
- Угу. – Работая щеткой, согласился Д.
- Год, получается. И всегда у тебя до того усталый и огорченный вид… Тоску нагоняешь, ей Богу.
Наступило минутное  безответное молчание. Слышалось, лишь то, как юноша отхлебывает горячий чай и как трется щетка об зубы Д.
- А та бабка, - прервал юноша молчание, - постоянно этих голубей кормит… Чего ей дома не сидится? Тоже тоску навеивает.
- Слушай. – Сказал строгим тоном хозяин комнаты, вытирая губы полотенцем. – Бери чашку и уходи, потом отдашь ее. Мне нужно привести себя в порядок, и я ухожу.
Тот беспрекословно направился к двери, вставил ноги в ботинки и вышел. 

 



#### год, 25 октября.

 

Дорогой Т., прошло уже две недели с тех пор, как я последний раз тебе писал. Сейчас, я уверен на девяносто девять процентов в том, что ты не получишь это письмо, т.к. я уже не в том месте, где был ранее. Мое счастье закончилось. Мне трудно писать и это уже бессмысленно, но я надеюсь, что мне станет легче, если я все выскажу. Мои глаза высохли, я выплакал все слезы. Она мертва, Т.! 
Неделю назад солдат прибежал к нам и попросил меня вылезти из погреба, пойти с ним куда-то. Я доверял ему. Он сказал, что вечно мы тут торчать не можем и ему тоже уже все осточертело. Он хотел переправить нас, увезти куда подальше, а сам собирался просто дезертировать. Мы вышли из дома и пошли к полю. Там у него был запрятан тайник. Сухой паек и две винтовки. Я взял одну, повесил на плечо? и мы пошли к фургону. По дороге он мне говорит: «Там сидит один сторожила. Я его разбужу, попрошу выйти, а ты его выключишь, усек?» Я кивнул. Мы подошли, он открыл дверь, попросил мужика выйти, тот недовольно спрыгнул с машины и тут  из-за угла выскочил я и с размаху ударил его по лицу прикладом. Тот сразу свалился и выплюнул комок крови, но не отключился. Солдат сразу же принялся втаптывать его лицо в землю, стараясь забить до смерти.  По окончанию сказал: «Теперь иди, бери женщин и потихоньку веди сюда!» Я быстро, но тихо побежал к нашему дому, он находился в пятистах метрах от этого фургона. Я мчался, питая надежды на спасение, и вдруг прямо на моих глазах дом рванул. Стекла повылетали, деревянные стены разлетелись в пух и прах. И все это зажглось красным пламенем. Следом взорвалась и соседняя хижина, а затем и другой дом. Я упал на колени ошеломленный и не верящий своим глазам. Мне хотелось кричать во всю глотку, но я знал, что этого нельзя делать ни в коем случае. Я снова поднялся на ноги и пустился к дому, но он горел и пламя усиливалось. Сзади меня со скрипом притормозил солдат на фургоне, он открыл дверь и заорал: «Садись! Ну же! Это конец!» Но я не шевелился, искал глазами место, через которое можно залезть в наш погреб. Я даже попытался зайти внутрь, но огромная огненная балка упала прямо передо мной, и я в ужасе отпрянул. «Нет! – Восклицал я. - Нет! Нет!», тут ко мне подбежал товарищ-солдат и оттащил, а потом буквально закинул в машину на пассажирское место, а сам сел за руль и ударил по газам. 
Мы ехали сквозь ночной молочно-синий туман, прыгая по кочкам, через рощи и поля. Он нервно курил, внимательно всматриваясь в дорогу, освещенную блеклым светом фар. Я сидел и рыдал. Мне было настолько трудно глотать, что я думал, будто скоро умру.  Ненавидящими глазами я смотрел на землю, небо, луну, на себя, на солдата-спасителя и всхлипывал, сжимая кулаки. 
Через несколько часов, когда начало светать,  мы остановились на привал. Я заметил, что солдат выглядит очень бледно, но мне казалось, что я, должно быть, выгляжу еще бледнее. Он вышел из машины, говоря: «Пошли, поможешь мне». Я медленно выполз и поковылял к нему.  Он вытащил из сумки маленький топорик, спирт и несколько повязок. «Ты ведь поможешь мне – спросил он, ясными глазами посмотрев на меня», «чем? – в недоумении спросил я». Он положил мне руку на плечо и сказал, что сожалеет, что так вышло, а потом сурово добавил, мол, это война и тут всякое бывает. «Мы должны быть сильными, - сказал он, а затем поднял топор, сжал зубы, раздул ноздри и сказал, – давай, отрежь мне ногу». Я не понял о чем он говорит, но топор взял. Солдат поковылял к фургону, сел на сидение, стянул штаны и показал мне ногу. Гангрена. Я скривил лицо от увиденного. Он был напуган, но не показывал этого. Тогда и я расслабил мимику, сделав серьезное выражение лица. «Где ж ты так умудрился? – спросил я», а он ответил: «Еще чуть-чуть, и я концы отдам, давай руби!»  У меня задрожали руки. Я часто слышал истории про то, как людям с гангреной отрубали конечности, но я никогда не думал, что это настигнет меня. «Это так просто не делается, дружище. – Говорю. - Ногу не так уж и легко отрубить» Он взял свои штаны, поднес ко рту и сказал: «Давай, черт подери, давай! Другого выхода нет!», затем он запихнул их в рот, крепко сжал зубами, напрягся и злобно промычал. Я обхватил его голень и приподнял топор. Нога у него была черная, а в некоторых местах виднелось красное мясо. Он на секунду вытащил штаны изо рта и сказал, роняя слюни: «Вот до колена руби!», я кивнул, дав понять, что догадываюсь куда бить. Руки у меня дрожали, ноги еле держали. Затем я собрался, взял себя в руки и тряхнул головой. «Нет, так не пойдет. – Строго сказал я. – Сползай, тут не получится ее рубить». Он повиновался, сел на землю. Я вытянул из его рта штанину, оторвал приличный кусок и запихнул обратно ему в рот, остальной тканью перетянул ему ногу у колена. Затем достал винтовку и дал ему, говоря: «Ремнем надави вот сюда. – Я показал ему место, куда нужно давить» Он почувствовал уверенность в моем тоне и действиях, и тогда немного расслабился. Я не смотрел ему в глаза. Знал, что там вселенский страх. Мы оба боялись, оба хотели жить и выбраться отсюда во чтобы то ни стало. А ехать нужно было долго, до госпиталя он просто не дотянул бы. Я снова поднял топор, стиснул зубы и сказал: «Ну, все, братец, вперед. Да пребудет с нами Господь». Я со всей силы ударил его по ноге, и топор вбился в кость, не дойдя даже до середины. Он взвыл, бросил винтовку и упал назад, ударившись затылком об ступеньку фургона. Из ноги не вытекло ни капли крови, я поднатужился и с трудом вытянул топор, нацелился и снова ударил по кости, пробив ее немного дальше. Солдат начал визжать, надулся, как пузырь и покраснел как рак, на его лице каждая вена вздулась. Он страдал. Я схватил его за руки и прижал к земле, но он вырывался, изнемогая от адской боли. Я, не обращая на него внимания, снова взял топор, нацелился и ударил. Еще раз. Еще раз. Я сделал еще три или четыре удара, полностью перебив кость. Дальше было мясо. С ним я справился одним ударом. Я побежал за спиртом и повязками. Сделал глоток, затем обработал  рану  и перевязал остаток ноги. А солдат уже вовсе не шевелился, у него был болевой шок, он просто лежал и пускал слюни на землю. 
Мы пробыли на том месте еще немного, потом я посадил его на сиденье и дал газу. 
Начался дождь, у него был жар и его рвало. Дурно пахло. Дорогу было очень плохо видно, одна фара погасла. Остановился я всего один раз, чтобы заправиться – у нас было три канистры бензина. Местность не менялась, дорога была одна. Мы ехали через поля и леса. Мысли разъедали меня, но я откидывал их в сторону. Слезы текли сами по себе. Товарищ-солдат все время был без сознания. 
Вдруг, как обухом по голове из леса выехала легковая машина и погналась за нами. Свои или не свои – не понятно. Они стреляли в нас, пробили лобовое стекло. Я не мог отстреливаться, все проглядывал через дорогу, вертя одной рукой баранку, а другой, тряс солдата, чтобы тот очнулся и попытался отстреляться. Обстрел не прекращался. В лобовом стекле было три дырки от пули. Появилась четвертая – она прошла через мою левую руку. Я не дрогнул. Вскоре появилась и пятая дырка, которая прошла сквозь солдата и вылетела наружу. Я бегло посмотрел на него. У него была прострелена глотка, и он, молча, умер. Я начал в истерике бить по рулю, выдавая короткие гудки. Ярость и ненависть овладели мной. Я схватил винтовку, зарядил, оперся ногой об панель и резко ударил по тормозам. Машина резко затормозила, и в меня мигом влетели стрелки на своей легковушке. Я под напрягом ноги выстоял и не качнулся. Не подумав ни секунды, я вылетел из фургона и начал стрелять прямо во врага. Водитель был снесен сразу, попаданием в голову, он откинулся на сиденье, разинув пасть. Второй вылетел из машины и пустился в поле, я нацелился и выстрелил. Промазал. Второй выстрел. Попал. Он свалился. 
Я осмотрел машину и понял, что больше там никого нет. А еще я понял, что это были наши, свои солдаты. Но на тот момент у меня не было друзей. Все враги. Я взял их оружие, воду, вернулся в фургон и поехал дальше. 
По пути я без остановки разговаривал с умершим товарищем-солдатом. Мне было ясно, что я уже свихнулся, раз разговариваю с мертвецом, но мне это  помогало отвлечься.
Через несколько часов я наконец-то наткнулся на патруль. Наш. Они сначала все винтовки на меня направили, но я  поднял руки, начал махать и кричать, мол, свой. О том, что я натворил и кого убил – я, конечно, не рассказал. Зато рассказал, кто такой этот солдат и, что он сделал для меня. Они меня доставили в госпиталь, и пообещали, что товарища-солдата похоронят, как следует.
Вот так я и перекочевал сюда, в госпиталь. Что будет дальше – не знаю. Трудно будет жить с чувством вины, сам понимаешь. Неправильно мы сделали. Нужно было не кидать их там, а с собой брать сразу. 
Надеюсь, у меня хватит сил для того, чтобы не пустить себе пулю в лоб. 
                                                                                                                                                  С любовью, Д.
 


 

****

 

Д. наскоро оделся и накинул синий плащ. Он положил кошелек во внутренний карман, вышел и закрыл дверь на ключ.
- Удачного дня. – Доброжелательно сказала горничная, подметая в коридоре.
- И вам удачи! – Выплеснув последний залп бодрости, ответил Д.  
- Но что-то вы поздно на работу. – Недоверчиво щурясь, заметила она.
- У меня сегодня выходной. Хочу прогуляться.
Ее лицо наполнилось прежней добротой и открытостью.
- Сегодня обещали хорошую погоду! – Оголив золотые коронки, произнесла она.
Д. кивнул и направился к выходу. Он быстро сбежал по лестнице и вышел на улицу. Облака полностью раздели солнце. Широкие полосы света и тени легли на дорогу, расцветив ее, как львиную шкуру. В небе недвижно повисли ватные пары. 
Он вдохнул пока еще сырой и отравленный выхлопными газами воздух и пошел к кафе La appetit.. Д. вглядывался в лица людей, обдавая их тоскливым, безжизненным, отчужденным взглядом, а они смотрели на него ненавидящими глазами и проскальзывали мимо. «Интересно, - думал он, - а какое у вас горе случилось?» 
Машины проносились мимо, в них сидели еще более озлобленные люди, они сигналили каждый раз, когда движение хоть на пару секунд замедлялось. На светофоре остановился старый форд, за рулем сидел лысый, краснощекий, полный мужчина. Он открыл окно, жадно затянулся сигаретой,  нагло выкинул окурок на асфальт и сплюнул. Женщина увидевшее это, встала мятежом:
- Эй ты, свинья! – Закричала она осквернителю дороги. – Ты что творишь?
- Чего тебе надо бабка? – Заворчал он.
Женщина, которая вовсе не была похожа на бабушку, оскорбившись, надула губы. Ее лицо порозовело, и она попыталась ответить ему тем же, но не успела. На светофоре зажегся зеленый свет, и лысый мужчина вмиг унесся вперед. А она лишь прокричала ему вслед:
- Свинья! Свинья невоспитанная!
Д. завернул за угол, ему  навстречу шагали два мальчика с громоздкими рюкзаками на спине и маленькими синими кепочками на голове. Они хохотали, запрокидывая головы назад, толкали друг друга в стороны и нарочно косолапили. Но когда они увидели Д., то резко выпрямились и сделали серьезный, деловой вид. А когда они оказались за его спиной, взорвались еще большим смехом.
Наконец он вышел на улицу, где находилось кафе и зашел внутрь. Оно  представляло  собой  большой,  тускло освещенный зал с множеством светло-коричневых столиков и белых стульев. На потолке  висели позолоченные плоские люстры, а на стенах располагались различные картины.
Людей было очень мало: две старые пары и молодой мужчина в строгом смокинге, с кожаным портфелем.
Усатый кельнер сразу же подошел к Д. и бодро спросил:
- Где желаете присесть?
Д. ответил не сразу, он медленно обглядел все кафе, словно пришел сюда впервые. Его взгляд остановился на небольшой картине в деревянной рамке. На ней была изображена обнаженная девушка, лежавшая на песчаном берегу моря без сознания, вода укрывала ее плечи и мочила черные короткие волосы, а вокруг лежали черные камешки и ракушки. Она не была мертвой, но и живой не являлась. Просто существовала, шла по жизни без цели и надежд. Д. сразу почувствовал родство с ней, будто они сочувствовали друг другу.
- Да, - улыбаясь сказал кельнер,- у нас новая картина.
- Очень красивая. – Заметил Д. – Там и присяду.
Они прошли к столику, кельнер положил на стол меню и тронулся на прежнее место к входу.
- Погодите. – Остановил его Д.
- Уже выбрали? – С удивлением спросил тот.
- Ну, во-первых, да. – Сказал он, даже не открыв меню. – Но у меня вопрос, насчет картины.
- Задавайте, конечно.
- Кафе ведь французское… - Задумчиво заметил Д. – Да и картины все, насколько мне известно, нарисованы французами.
- Да. – Важно кивнул кельнер.
- Люди приходят сюда для того, чтобы ощутить на своей шкуре французскую обстановку.
- Именно.
- Но эта картина… - Внимательно щурясь, сказал Д. - Она немецкая. Я прав? 
Усатый кельнер втянул свои и без того худощавые щеки и приподнял одну тонкую бровь. 
- Немецкая. – Расплылся он в улыбке. – Но мы надеялись, что посетители не будут этого замечать.
- Они и не будут. 
- Надеемся.
- Не будут. – Тоскливым голосом повторил Д., а затем оживился. – Ладно, мне банановые тосты, как всегда. И кофе.
- Со сливками?
- Без. И еще один вопрос можно?
- Задавайте.
- Владелец ресторана немец?
- Французский еврей.  
- А как называется эта картина?
- Я не знаю. - Сказал кельнер, подбирая со стола меню. - Заказ скоро будет готов.
В ответ Д. лишь хитро улыбнулся, а затем повернулся к картине. Ему стало жаль, что он не может угостить ее чашечкой чая, так как она ненастоящая. "Каждая картина должна иметь название. - Подумал он. - И каждая девушка должна иметь имя".
- Раз ты немка, - тихо сказал Д., - пусть тебя будут звать Гризелда. А картина "Серая дева".

 



#### год, 10 октября.

 

Дорогой Т., он сообщил, что пока у него нет возможности передать письмо. Я на самом деле, понятия не имею, как он вообще может их тебе передать, но он заверил, что это возможно. Ну, а я, пользуясь, случаем расскажу, что со мной случилось. Потому что, мне кажется, что ты подумаешь, будто я дезертировал, сдрейфил. Это не совсем так. Меня взяли в плен. Я сидел во ржи, с винтовкой в руках и мне вдруг ударили по голове. Очнулся я уже в какой-то комнатушке с двумя другими солдатами. У одного на лице, у рта было куча засохшей крови, а у другого не было руки. Обрубок был перемотан марлей. Я спросил, что произошло, тот, что с кровью у рта лишь промычал. А безрукий сказал: «Они тебя убивать не будут. Только когда все расскажешь. Я молил, чтобы меня убили, но ничего не говорил, а они отсекли руку и сказали, что придут завтра». Меня это вогнало в ужас, по телу пробежала дрожь. А потом он добавил: «Но вот он, вроде, нашел решение, откусил язык, - он кивнул на маленький кусочек лежавшей в углу комнаты, - это его язык». Тут ты догадываешься, что мое состояние ухудшилось еще больше. Я проклинал все на свете и параллельно молил у Господа, чтобы Он дал мне еще один шанс. И на следующий день нас троих привезли в эту деревушку. Я и не понял, зачем и почему именно туда, но видимо там был тот, кому и нужно было выкладывать информацию. 
А сбежать мне удалось просто чудом. Смотрителя будто сам Господь усыпил, а другой вовсе уставился в одну точку и стоял, как вкопанный. Мы все трое дали деру. Вдруг я услышал стрельбу. Другие солдаты заметили нас. Я бежал, не оборачиваясь, но четко услышал выстрелы, и как сзади кто-то рухнул, прохрипев. Я бежал, пока кожа на босых ногах не истерлась до мяса. Изредка, набегу, оглядывался, но за мной никто не бежал. В итоге я попал в этот дом. Отдышался, закрылся и первым делом начал вслух благодарить Бога за то, что Он спас меня. Страх развеялся, я не собирался отсюда уходить, будто чувствовал могучую поддержку на плечах. Через некоторое время, из пола вылетела дверца, а следом высунулась головка девушки. Оказалось, там был погреб. Они услышали, что я молюсь и поняли, что свой, не враг. Вот так я и попал сюда.
                                                                                                                                                     С любовью, Д.
 



****

 

Принесли заказ, и Д. съел почти половину, как вдруг в кафе зазвонил телефон. Кельнер подбежал и снял трубку. Он торопливо кивал, и поглядывал в сторону Д.. А потом громко сказал, устремив свое обращение в его сторону:
- Вас к телефону!
Д. в недоумении оторвался от употребления пищи и посмотрел на него вопросительным взглядом.
- Я? – Показал он пальцем на себя.
- Да, да, вас к телефону!
Он встал и подошел к трубке.
- Алло.
- Слушай, - Раздался голос юнца, на другом конце провода. – Приходила какая-то девушка, спрашивала тебя!
- И что ты сказал ей? – Взволнованно спросил он.
- Я ее направил к тебе в кафе. Так что не уходи оттуда. Все, мне пора. 
- Постой! – Сказал он гудкам.
Д. Положил трубку и с удрученным видом вернулся на свое место. Он подозревал, кто это могла быть. На протяжении нескольких месяцев его преследовала одна состоятельная девушка, которая влюбилась в него и не давала покоя. Д. не раз говорил ей о том, что его сердце принадлежит другой и его чувства к ней остынут не скоро или вообще никогда. Но та и слушать не хотела. Ее оскорбляло поведение Д., ведь никогда раньше ей никто отказывал. Но ее так же это и подпитывало, она чувствовала азарт, недоступность, и оттого еще сильнее воспламенялась. Она была влюблена.  
У Д. пропал аппетит, он отодвинул тарелку, посмотрел на Гризелду и с досадой сказал:
- Ждем гостей...



#### год, 4 октября.

 

Дорогой Т., пишу тебе это письмо в надежде, что ты все еще жив. Ты с детства был настоящим воином, рвался в бой при любом удобном случае. А я так, жалкое подобие мужчины.
Я пишу из укрытия, здесь не так уж и плохо, там, на поле боя похуже. Нас здесь трое: одна девушка, ее бабушка и я. Тут место тихое. Конечно, время от времени, патрулируют, но я думаю нас не найдут, учитывая то, как они поверхностно все обшаривают. А тут место глубоко под землей, в одной хижине, в погребе. Письмо это тебе придет через одного солдата, с которым я успел сдружиться. Он, по сути, враг, но все это дело не одабривает, что-то типа хиппи или парней, которые гласят во всю глотку «мы за мир». Помнишь, как мы их пинали в школе? А сейчас это единственный человек, который помогает нам. Да еще и на ##### говорит. Время от времени буханку лишнего хлеба принесет, воды. Пока держимся. 
Но самое главное это то, что я первый раз в жизни, по-настоящему влюбился. Да, в эту девушку. Ее зовут #####. Она просто ангел, ты бы видел ее светлые, прямые волосы, ее голубые, как небо, глаза  и такая ангельская, утешающая улыбка. Она свела меня с ума, и теперь это единственный источник моей жизни. Мы с ней во всем похожи, рассказываем друг другу все на свете! Она сказала, что тоже сразу меня полюбила. Никогда прежде я не чувствовал такого влечения к девушке. Я обнимаю ее и словно утопаю в горячем, добром источнике любви. И так сложно оттащить меня от нее. Бывает, обниму ее, и сидим так часами, просто, молча. Это счастье. И плевать, что мы здесь голодаем, в холоде и сырости. Мы выберемся, и все будет хорошо. Правда ее бабушке бывает очень плохо, и она сильно переживает, а я вместе с ней. 
Я буду тебе писать! И постарайся, если это возможно и мне, что-нибудь чиркнуть и передать с этим солдатом, хотя бы то, что ты все еще жив.
                                                                                                                                                    С любовью, Д.


 

****

 

Дверь кафе открылась и послышался негромкий стук каблуков. Д. медленно поднял взгляд снизу вверх и остановился на ее лице. Кельнер подошел к ней и спросил:
- Где желаете сесть?
Но она не отреагировала. И это была вовсе не та надоедливая девушка, которую дожидался Д.. Это была не она. Ее длинные, гладкие пшеничные волосы были аккуратно прибраны в хвостик, она была в белоснежной кофточке и бледно-розовой юбке. Она широко раскрыла свои тусклые, туманные, но все еще голубые глаза и пробежалась по лицу Д.. Они оба замерли, глядя друг на друга. Свет в кафе стал чуть темнее, шум с улицы стал немного тише, Земля слегка замедлилась. Они оба отказывались верить своим глазам. На глазах у Д. появилось зыбкое световое пятно, его веки дрожали, нижняя губа приподнялась к верху и затряслась.  Рот девушки немного искривился, изобразив улыбку, а затем по ее нежной щеке быстро пробежалась слеза. Он понял кто это. 
- Не может быть. – Воскликнул Д. дрожащим голосом.
Он вскочил и сделал шаг в ее сторону. Она так же неуверенно сделала шаг вперед. А затем, откинув все сомнения, они оба, несмотря ни на кого, ринулись друг другу в объятья и синхронно взорвались слезами. Д. упал на колени, уткнувшись лицом в ее живот, и рыдал, роняя слезы на пол, одну за другой. 
- Любимая! Целый год! Целый год! – Кричал он, всхлипывая. – Я знал, что ты жива! Я знал! Я знал!
Но он не знал и даже не мечтал об этом, ведь сам своими глазами видел ту ужасную, душераздирающую картинку, как она и ее бабушка взорвались в том доме. Как бурлящее красное языкастое пламя  пожирало эту маленькую лачугу, а он стоял и смотрел. Смотрел, как сгорает его первая и последняя любовь. А потом захлебывался горькими слезами и задыхался, думая, что вот-вот умрет. Он и умер. Еще до того, как попал в госпиталь, до того как убил двух солдат, и до того, как зверски отрезал ногу своему товарищу. 
А сейчас он рыдал и дрожал точно так же, как в том фургоне. Но это были другие слезы. Те слезы забили в его грудь большой, ржавый, гвоздь. А эти слезы вытащили его оттуда. И он ощущал, что оживает вновь.
А она крепко сжимала его, не издавая  ни одного писка, ни одного звука. Она потеряла дар речи, и с ней происходил тот же самый процесс, что и с ним. 
Все вокруг смотрели на них. Кельнер пустил слезу и тут же поймал ее платком.
В кафе вспыхнул свет, шум на улице набирал обороты, Земля разогналась и встала на круги своя.
Д. обернулся и сквозь влажную пелену на глазах бросил взгляд на картину, на неподвижную обнаженную Гризелду. И он почувствовал себя виноватым. Виноватым в том, что оставляет ее наедине со своей немой безысходной печалью. Он ей больше не товарищ по несчастью. Он ее предал.


****

 

Лил пронизывающий, буйный дождь. Темноволосый кучерявый мальчик спрыгнул с велосипеда, и бегом подбежал к прилавку с цветами.
- Можно четыре красные розы, пожалуйста! – Выпалил он, отдышавшись.
Пышная женщина моментально протянула ему букет темно-красных роз. Он сразу почувствовал их благоуханный аромат и широко улыбнувшись, попросил:
- Можете добавить еще веточки вербы? 
Она положительно кивнула и положила ветки в букет. Он расплатился, взял цветы  и побежал по длинной тропинке вдоль могильных плит. Ему в лицо, не переставая, били обильные капли дождя, его волосы обмокли и упали на стрелообразные брови. Он, не останавливаясь, тряхнул головой, скинув их в бок. 
Наконец он остановился перед двумя могилами, присел на корточки и сказал:
- Дождь, как некстати. Но я все равно здесь!
- Бабушка, – Обратился он к левой могиле, – Я принес тебе цветы.
Затем он резко повернулся к правой могиле и поспешно добавил:
- Не беспокойся, тебе я тоже принес, дедушка!  Тут четыре. – Он поднялся, положил цветы посередине двух могил и вернулся на место. – Я не могу тут долго сидеть. Недавно же болел. Знаю, дедушка, ты бы сейчас сказал: «Так поешь мороженное и пройдет». Я два месяца назад попробовал, и горло заболело еще больше. Но зато прошла температура!
Он прищурил глаза от увесистых капель, которые неприятно обрушивались на его тело и вызывали дрожь. 
- У меня появилась девушка. – Сказал он. – Вам бы она понравилась. Мы встретились в парке. Вернее, мы и раньше друг друга видели, но я не решался подойти к ней. А теперь вот подошел. 
Он недовольно посмотрел в небо.
- Я промок до нитки, так что побегу домой. Я потом вас еще навещу, обязательно! Передайте ангелам и Богу, там наверху, привет! – Он подумал немного и сказал. – Хотя… Не надо. Я сам передам. 

28 June 2016

Немного об авторе:

Во-первых: Мои произведения - чулан, в который я выкидываю: грусть, апатию, ненависть, бунт, жестокость, обиду и прочий негатив. Не удивительно, что многим это не по вкусу, некоторых я умудряюсь даже оскорбить своим творчеством. Но вас никто не заставляет меня читать. Вы добровольцы, а я не льстец и не Пушкин. Я Дэвид Лазба. Если не хотите плеватьс... Подробнее

 Комментарии

Комментариев нет