Обглоданный усталостью маршрут осеннего прилива

сведет объятьем ржавым. Писать об осени весной –

бессонницы привычка, когда глазури лунной недосказанность клюет

застывший слиток глаз, и ветров черных грива

расчесана шершавым плеском лип. Фонарный зной

отравой бледной греет, астрологический серебряный налет

задекорировал небесной нефти море.

Писать о золоте в дыханье малахита –

примета расщепленного ядра нервозной памяти,

когда рассвет, налитый мышьяком, струну настроит

в венозность седовласую ручьев, и в рваном платье

скверов швы воскресают тополей, мясистой пихтой

сводит губку легких. Моя природа мозаична, из осколков

зеркальных глубже виден свет, чем в плоскостях,

и стон ночного вакуума ближе

к прямым ответам, чем полуденная потная

рубашка облаков, а первобытный страх

мудрее и целебней кости книжной –

мне так шептал тенистый сладкий смог.