багровых облаков, до помутнения озер ночных, любовь, разбитая о скалы

расстояний, ожиданий и тревог, она, еще в тебе дрожит осиной и осокой

под млечным заревом полуденного света, еще старается вдохнуть в закатный прах

луч свежей крови. Осенний дым волос, мелодия усталых

нежных губ, ладонь, слезоточащая росистым соком

и диадема кротости луны – твои открытые границы. Алмазным наконечником

пера несешь по воздуху элегии и мифы, и к ним, свою полынь,

печальное лекарство, благоухание сапфирового норда подмешиваешь ветром карим.

Кто не боится прогореть – сияет; ты ставишь все на вечности картечь,

на острие медвяных трав весеннего мгновенья; тебе кричат – отринь,

а ты ответом – нестерпимо; тебе пророчат ночь – ты укрываешь ее алым

ожерельем сердца, розою груди, возделанной слезой. Листва шагов

осенних, священный хлеб с созревших нив молитв и самоотреченья,

парное молоко дыханья, созвездия прикосновений – твои

приметы в долгом странствии голубки. Лед басовит, туман суров,

надежда – призрачное солнце; но ты не знаешь сожаленья

в боли, отдавшая себя всецело, до рваных строк, до выжженной зари.