на придыхании желтеющего снега,

в светотенях серо-сырых сугробов –

сказало, в ручеёк свитое,  время,

и в Дельфы не ходи.

Погоды истерия, раскисшие ключи,

но ночь короче всё, а значит – и бессонница.

Я вышел в 7:00,

налив 100 грамм в зрачки

искристой пены солнца;

я для других ослеп – так прозревает сердце,

цепляя вечный голод

живой стихии, голос стихоподобных форм

любви – все признаки постзимнего расстройства –

я не расстроился ни капли.

Овал весенней капли,

набухший тёплой кровью,

упал с карнизной планки,

и электрическое поле бирюзы

зажгло его бутоном фонаря.

Закончились слова, остался талый луч

на скулах льда, коре опрелой, складках

растрескавшихся  губ, и чёрная печаль

в цветной обложки марта –

мемориал погрязших в скуке луж.

А ночь короче всё, и значит – не до сна,

у кофеино-никотиновой скрижали.