Пронзает взгляд – как отдалённый ветер

с вечерней плёнки моря –

царица неба в человеческом обличьи,

стоящая на пыли облаков,

босая, в сонме ангельского хора,

заполнившего неба полотно,

в естественной близи и неприступно,

благоговейно, нежно, и подобно

поэзии, будто сама душа

и родниковое дыханье живописца,

будто сама его печаль в её лице,

держащая младенца, как крестьянка,

в плаще из голубиной, мягкой ткани,

объявшая глубокое пространство,

как вещий воздух,

царица неба, свет предгрозовой,

свеченье таинства и беспокойство розы…

Паломничество в Дрезден.

В тяжёлых, золочёных складках

одежд святого Сикста,

старика-волхва –

тень преклоненья;

безропотность в глазах святой Варвары –

взгляд, отведённый в пустоту тумана;

волненья призрак в изумрудах драпировок;

и буря в отражении лица

младенца на груди Марии, там,

теченье светлой боли –

непостижимость, радость и единство,

как благородство льда, как солнце ночи.

Паломничество в Дрезден.

Она несёт навстречу людям сына,

зари святую кровь,

и одиночества благую весть,

и где-то здесь, внутри, уже глаза

от слёз свежи,

так горько рвутся струны

под нежностью, тревогой и бессильем,

так сиротливо движется кортеж,

на скорбь и жертвенность

в прозрачно-лучезарном,

клубящимся виденье чистой бездны,

в холодных отголосках лиры мира –

нет, это не для глаз, лишь для души,

для раненого сердца;

сомкнётся тишина; словам, одно – грешить,

ведь что слова – эфирный прах и пыль

от облаков в босых ногах Марии.