Мне не хотелось говорить, и он молчал. Ситуация казалась просто невыносимой. Конечно, он не должен был решать мои проблемы, как и я его, но если мы оказались, что называется: «в одной лодке», то и спасаться надо вместе.

Уже много дней шел дождь. Селевой поток смыл дорогу, и мы оказались отрезанными от цивилизации в заброшенном каменном сарае. Наверное, здесь когда-то держали овец. На полу кое-где осталось старое сено. Оно было сухим и мы, собрав его, сделали две лежанки. Дверей у сарая не было уже давно, и, подойдя к выходу, можно было ощутить холодное и мокрое дыхание дождя. Окна, к счастью, были небольшими и находились под самой крышей, поэтому вода через них почти не попадала. Крыша была на удивление добротной, и протекала только в одном углу, да и то немного.

- Хорошо бы здесь были мыши, - глядя на чернеющий от воды пол у входа, сказал он. – Было бы, что есть, когда закончатся крекеры и сено.

- Ни мышей, ни сено я есть не буду! – отозвалась я.

- Тогда ты умрешь, и как минимум одной проблемой станет меньше.

- Зато недостатка воды у нас не будет, небо посылает нам ее достаточно щедро.

Думая о дожде, я вспомнила теплые струи душа, сухое полотенце, мягкую постель…

- Когда дождь стихнет, - словно прочитав мои мысли, сказал он, - доберемся до местного гостиничного комплекса, снимем бунгало… Может быть, у них есть бунгало с камином? Очень хочу посидеть у открытого огня, причем, не у костра, а именно у камина. Ты знаешь, что такое холод?

- Да, я же здесь с тобой в сарае, если ты не заметил!

- Я о другом… Настоящий холод появляется в самом сердце, и вместе с кровью разносится по всему телу. Можно пить алкоголь, можно кутаться в одеяла, заниматься сексом – все это поможет только на короткое время. Спасает от холода только живой огонь. Проверено много раз! – многозначительно произнес он.

- Суп из мышей и сена точно не поможет, - сказала я, потому что просто хотела, чтобы последнее слово осталось за мной.

Мы с ним не были ни друзьями, ни родственниками, ни любовниками, поэтому все, что нам на двоих уготовила судьба на ближайшее время – это пустые разговоры и крекеры.

- Я люблю дождь… Даже сильный, - не сводя глаз с дверного проема, сказал он. – Его, когда четко видишь цель, совершенно не замечаешь. Капли бьют тебя по лицу, не дают толком открыть глаза, но ты только ускоряешь шаг, потому что точно знаешь, чего хочешь. Вот когда начинаешь сомневаться, думать о другом, дождь начинает тебя изматывать: сразу почувствуешь и тяжесть одежды, и вязкость грязи под ногами… Уж поверь мне, дождь так многих погубил.

Пока он рассуждал, я плела косичку из нескольких сухих травинок. Посмотрев на меня, он отвернулся. Ему не хватало собеседника.

- У дождя философия Ницше? – спросила я и принялась за новую косичку из сена.

- То есть?

- Ну, слабого толкни, и все такое… Сильный достигает цели, слабые прокладывают ему дорогу своими телами…

- А у людей не так?

- Так, но это мерзко.

- Мерзко, - повторил он за мной. – Поэтому я и люблю дождь. Он справедливее людей, он всем изначально дает равные шансы на выживание, и ты можешь рассчитывать только на свою силу воли. Мерзко – это когда ты идешь, задыхаешься, а на твоей шее сидит какая-нибудь сволочь, и ты тащишь ее только потому, что эта сволочь слабее тебя. Хорошо, что хотя бы ты не слабовольная сволочь.

Неожиданный комплемент, ничего не скажешь, почти признание в любви. Я не слабовольная сволочь… Но он все-таки не исключает того, что я сволочь. Волевая сволочь…

Я долго молчала. Он тоже. Этот человек говорил странные вещи, но говорил их с таким знанием дела, что я верила почти каждому его слову.

- Может быть и мы слабаки, раз сидим здесь? - сказала я, когда из темного угла сарая стала расползаться вечерняя мгла.

- Мы везунчики, - вздохнул он. – Чрезмерное геройство – признак глупости. Скоро ночь, до ближайшего жилья несколько часов пути. Это если напрямик. Простынем, как минимум.

- Что же тогда «геройство» без глупости, по-твоему?

- Для нас? Пережить эту ночь, возможно, еще и следующий день. Выждать подходящий для действия момент и не поддаваться панике. А по-твоему?

- Начнем с того, что в моем словаре нет слова «геройство», есть слово «героизм»…

- А слова «снобизм», случайно нет? – впервые за все время проведенное вместе он улыбнулся.

- Ладно, - улыбнулась я в ответ, - сразу же под словом «героизм» вписываю слово «геройство». Но и то и другое для меня… - я задумалась, что важнее: поддаться импульсу и броситься навстречу верной смерти или, уловив момент, собраться с силами, преодолеть обстоятельства и добиться своей цели? – Я думаю, героизм это способность рисковать, не бояться даже смерти.

- Предсказуемый ответ человека, который никогда ничем не рисковал, - отозвался он. – Представь, что ты видишь на рельсах маленького… - он окинул взглядом стены сарая, - ягненка. Да, ягненка. Слышишь звук приближающегося поезда. Если ты поторопишься, то успеешь увести ягненка, но еще ты можешь заламывать руки, рассуждая о несправедливости жизни, прямо перед носом у машиниста выскочить на пути, отбросить ягненка и пасть жертвой железной махины. Что из этого героизм, а что глупость? В последнем случае – симбиоз глупости и трусости. Вот если мы сейчас уйдем, будет то же самое! Для любого действия нужен подходящий момент. Импульсивные действия до добра не доводят никого.

Мне нечего было возразить. Казалось, он знал ответы на все вопросы или его мнение в итоге во всем совпадало с моим. О чем говорить, если не о чем поспорить? Но почему разговор должен заключаться именно в споре.

Тут он, как будто снова прочитав мои мысли, завел разговор на отвлеченную тему:

- Скоро совсем стемнеет, будет особенно холодно. Давай разведем костер? Немного досок здесь есть, возьмем немного сена, что скажешь? Не знаю, как ты, а я не люблю темноту, холод и сырость, особенно, когда все это вместе.

Я равнодушно пожала плечами в знак того, что он может делать, что хочет. Пока он ломал истлевшие от времени доски для костра, я попыталась вернуть затихший разговор, потому что молчание почему-то стало невыносимым. Была ли причина этого в каких-то подсознательных страхах одиночества, вечера, как в детстве, когда родители уходили и, словно, уносили с собой домашнее тепло и уют, и все становилось чужим, холодным и враждебным. Возможно, причина была в другом: в шуме дождя, в сумерках или изолированности от остального мира.

- Ты же говорил, что костер не спасает от настоящего холода?

- А крекеры не спасают от голода, однако, на них у нас вся надежда.

- Как тебе это удается? – сдалась я.

- Берешь доску, один конец ставишь на пол, другой держишь в руке и сильно бьешь ногой по центру доски. Хрясь - и готово!

- Нет, я о том, как ты быстро находишь ответы. Тебя нельзя поставить в тупик!

- Можно, - возразил он. – Ставь сколько угодно в тупик, лишь бы не к стенке.

- Черный английский солдатский юмор? – усмехнулась я.

- Ага. Ты смеешься, значит не такой уж плохой юмор. Кстати, еще от холода спасает работа, я уже согрелся. Хочешь тоже поломать досок?

- Нет, спасибо.

- Тогда будешь следить за огнем.

- Твоих досок хватит только на половину ночи, а если дождь не стихнет и завтра?

- Сожжем того, кто будет паниковать, - он взял по одному пучку сена с каждой лежанки и занялся разведением костра.

- А если серьезно?

- О том, что серьезно, мы поговорим утром. Помнишь, как в сказках – «утро вечера мудреней». Не бойся, с нами ничего здесь не случиться. Попробую завтра с утра найти машину, вдруг она уцелела и еще на ходу?

- А дорога?

- Ах, да. Забыл. Сеть не появилась? – вздохнул он, посмотрев на телефон.

- Как она появится, если ее нет, и не было с самого начала?! – возмутилась я. – Если здесь и было покрытие, сейчас, наверное, вышку смыло. Не думаешь же ты, что кто-то будет ее ремонтировать сейчас?!

- Нет, но хотелось бы. Значит, правду говорят, что утро вечера мудреней. Подождем до утра. Возьмешь мою куртку?

- Нет, спасибо. Мне не станет легче от того, что ты замерзнешь.

- Ну, как хочешь. Спокойной ночи.

- Взаимно.

Он не пошел спать, а оставшись возле костра, грел над зыбким огоньком ладони. Не помню, как я уснула, но это произошло быстро, видимо от усталости. Просто отключилась. Последнее, что я видела в тот вечер – его силуэт рядом с разгорающимся костром. Я, кажется, обещала ему следить за огнем? В другой раз, хорошо? Если мы вновь окажемся отрезанными от мира, я обещаю последить за костром, а сейчас никакая сила не заставит меня даже открыть глаза.

Не знаю, сколько я спала, но проснулась в полной темноте от невероятного озноба и головной боли. Все тело трясло от холода, а вены на висках пульсировали с такой силой, что, казалось, собирались лопнуть. Боль была невыносимой, она вызывала чувство тошноты, она не давала понять, что происходит, почему костер погас. Мерное дыхание рядом говорило, что мой товарищ по несчастью все еще здесь. Он спит. Надо бы снова разжечь костер, но где он? Я достала телефон, чтобы подсветить. Несколько раз нажала на кнопку разблокировки экрана, но это ничего не дало – аккумулятор был мертв. Отбросив ставший бесполезным кусок пластика, я пыталась найти кострище наощупь. Это не заняло много времени. Угли, еще сохранившие чахлое тепло, нашлись быстро. Они рассыпались в руках, оставляя запах горелой древесины. Рядом с кострищем не было досок, значит, он их сжег? Значит, я оказалась права, когда говорила, что их не хватит на всю ночь? Проклятье! Боль не стихала ни на минуту, равно как и холод. Осторожно я поползла к выходу.

Теперь он выглядел как большой серый прямоугольник на фоне черного пространства. Когда мелкие брызги воды стали оседать на моем лице, я поднялась и вышла из сарая. Огромные капли с силой разбивались о мое тело. Небо расстреливало меня водяной шрапнелью, но не могло убить. Я услышала крик. Отдаленный, едва различимый в реве воды. Я не сразу поняла, что это я кричу, и кричу изо всех сил, но дождь поглощает звук. Холод отступил. Тело больше не изматывала дрожь. Боль сконцентрировалась в одной точке, но не сбавляла силы. Я стала такой, как он – мне комфортно под сильным дождем, потому что я его не замечаю. Я чувствую только боль. Было ли это смешно, но мой крик сменил мой же хохот.

Я вымокла до нитки, как если бы решила искупаться в одежде. Теперь, не чувствуя воды, я стала различать свежие запахи земли, травы, несколько деревьев, которые не позволили селевому потоку смыть и сарай, казалось, источали лесной аромат. Внезапно я почувствовала, как чьи-то пальцы железной хваткой сжали мое левое запястье и с силой дернули назад. Это был мой товарищ.

- Ты что делаешь?! – прикрикнул он на меня, но мне было все равно. – Что ты делаешь?! – повторил он, а я продолжала смотреть на большие капли, которые разбивались о пол сарая у входа. – Раздевайся. Быстро!

- Раздеваться? – переспросила я.

- Да! Снимай всю одежду! – он, казалось, был в панике.

- Всю?

Только после моего вопроса он задумался ненадолго, окинул меня взглядом, присел на свою лежанку и уже спокойно, с прежним равнодушием сказал:

- Ту, что мокрая, а то замерзнешь очень быстро. Если ты простудишься, мы не сможем идти под дождем.

- Я стану безвольной сволочью?

- Не знаю, как сволочью, но безвольной станешь. Я отдам тебе пока свою одежду, а когда будем выходить, снова оденешь свою, тогда уже будет все равно: в мокром ты или в сухом.

- А как же ты без одежды?

- Я-то сухой. Не своди меня с ума больше, чем это уже есть! Раздевайся!

Я уже стала стягивать мокрую ветровку, как вдруг остановилась и набросила ее обратно. Какого черта надо ломать комедию с переодеванием?! Чего ждать?! Утра? Так разве уже не утро?! Его выжидание подходящего момента слишком затянулось. Он слишком сомневается во мне. Наощупь я нашла свою сумку и телефон.

- Собирай свои вещи, пошли! – приказала я, поднявшись.

Он недоуменно смотрел на меня, освещенный слабым светом, исходящим от выхода, который резонней было бы назвать сумраком.

- Вставай, чего ты ждешь?!

- Ты уверена? – с недоверием спросил он. – Если это из-за того, что я сказал тебе раздеться, то можешь оставаться в мокром. Дело твое. Я как лучше хотел.

- Пошли уже, чего ждать?! Сейчас тот самый подходящий момент!

- Успокойся.

- Чего стоят твои рассуждения о геройстве и героизме, если ты задницу от пола поднять не можешь?! – прикрикнула я, но он промолчал. В темноте я видела слабый блеск его глаз, уставившихся на меня. – Герой – это тот, который действует, а тот, кто отсиживается в заброшенном стойбище – тупая скотина!

- Давай без оскорблений, - спокойно, но не без удивления попросил он. – Я не против идти сейчас. Более того, будь я один, я ушел бы сразу. Но ты уверена, что дойдешь?! Ты раньше с чем-нибудь подобным сталкивалась?!

- Пошли!

- Ты напоминаешь мне меня же, но пару лет назад, - усмехнулся он. – Мы точно не были знакомы?

- Да пусть хоть Индиру Ганди напоминаю, пошли! Или я пойду одна!

- Индире Ганди я доверять бы сейчас не стал. Я всегда доверял только себе, но, похоже, демон, которым я одержим вселился и в тебя тоже. Пошли!

Он поднялся и мы вышли.

- Гостиница на юго-западе! – прокричал он мне, с непривычки укрываясь от тяжелых капель.

- А где юго-запад?

Он поднял рукав и посмотрел на часы. Раньше мне казалось, что у его часов два циферблата, но теперь, присмотревшись, я поняла, что один разделенный на две части корпус объединяет часы и маленький компас.

- Это там! – указал он направление.

- Не размагничивается? – спросила я, удивившись, как компас – хрупкий, по моему мнению, прибор, может не ломаться, находясь на руке как обычные часы.

- Нет. Вещь примитивная, но иногда полезная, - ответил он и добавил: - Так устроен, что ломаться в нем нечему.

И мы пошли. Скользили, падали, увязали в грязи, но шли вперед, не замечая ничего. Он сказал, что лучше идти через лес – короче путь и меньше шансов встретиться с очередным потоком. В лесу попадались участки глинистой почвы – это был кошмар. Идти по мокрой глине было невозможно, особенно, если предстояло взобраться на пригорок. Не знаю, сколько прошло времени, прежде чем мы вышли из этого чертового леса. И я, и он надеялись, что, когда мы окажемся на открытом пространстве, дождь смоет грязь, в которой мы вывалялись после многочисленных падений. Но дождь предательски стихал, небо светлело и на сплошном сером полотне туч появилось размытое желтое пятно солнечного диска.

- Прости, - выдохнула я.

- За что?

- Я вытянула тебя из сарая в самый дождь. Надо было немного подождать, и он бы стих.

- Мы ушли достаточно далеко от того места, здесь просто или край циклона или не настолько плотные тучи. Поверь мне, у сарая ничего не изменилось, дождь там не стих. Здесь он все время так моросил, как сейчас.

- Откуда ты знаешь? – недоверчиво спросила я.

- Сравни, какая земля была там, и какая здесь. Здесь даже луж нет, потому что они успевают впитываться в землю.

Он снова удивлял меня. Как можно все знать, или не знать, но находить ответы на любые вопросы, уметь объяснить все, что видишь?! Это великий талант! Его знания или предчувствия незаменимы для выживания в любых экстремальных условиях, но абсолютно бесполезны в современной жизни. Возможно, в какой-нибудь прошлой жизни он был охотником, а может быть воином или вообще колдуном, но сейчас он один из многих умных, талантливых, но ненужных людей. Знает ли он об этом? Наверняка знает, и жизнь свою живет не для кого-то, а для себя. Он мог бы многих научить тому, что знает только он, и эти знания были бы бесценны, но только никто не согласится этому учиться. Чтобы понять, как можно не замечать дождя, надо пройти много километров под дождем. Чтобы почувствовать холод, о котором он говорил, надо пережить что-то такое, от чего замерзает сердце. Кто на это добровольно пойдет?

Вдали показались маленькие домики, похожие, как родные братья. Мы поспешили к ним. Один из домиков отличался размерами и общей архитектурой. Мы, не сговариваясь, направились к нему. Распахнув дверь, мы ворвались в чистый, аккуратный холл.

- Да-а? – округлив глаза, пропел парень за стойкой администратора.

- Нам нужно бунгало на пару ночей! – напрямик сказал мой товарищ. Его голос после сегодняшней пробежки под дождем стал до неузнаваемости хриплым.

- Бунгало? – переспросил парень, иронично вздернув одну бровь.

- Нашу машину, - начала говорить я, что тут же запнулась, услышав чужой измученный голос. – Нашу машину смыл селевой поток.

- Вчера, - уточнил мой спутник.

- Мы прятались от дождя в каком-то сарае, а с утра пошли к вам, - закончила я рассказ.

- Поразительно, - равнодушно констатировал парень. – А деньги-то у вас есть?

- Во-вот! – мой товарищ дрожащими руками достал пластиковую карточку и передал ее администратору. Тот брезгливо взял ее, а мой спутник, вспомнив главное, добавил: - Только бунгало с камином!

Убедив себя в нашей платежеспособности, парень недовольно повел поджатыми губами и спросил:

- Завтрак брать будете?

- Да! – ответил мой товарищ. – Завтрак пусть принесут! Шампанское, ананасы…

- Аллергия! – перебила я его, дернув за рукав куртки.

- Отставить ананасы! Шампанское, клубнику… - он дождался, моего одобрительного кивка. – Кофе горячий. Нет! Горячий шоколад! И суп с гренками!

- В домике есть халаты. Я скажу, чтобы у вас забрали вещи в прачечную, если вы не против.

- Конечно, нет, - радостно выдохнула я.

- В таком случае приятного отдыха, спасибо, что выбрали наш отель, - с наигранной улыбкой парень вернул моему спутнику карточку.

Получив ключ, мы побрели к нашему домику. Дождь лишь слегка моросил.

- Опять ты не доверяешь мне! – сказала я по пути. – Ты думаешь, я не смогла бы оплатить себе бунгало сама?

- Понятия не имею, - признался он. – Они здесь дорогие, но не в этом дело. За прошедшие сутки я так привык к твоему обществу, что мне бы тебя не хватало. А еще мне хотелось отметить с тобой наше спасение.

- А если там только одна кровать?

- Значит, я подвину диван к камину и буду самым счастливым человеком, уснувшим у открытого огня. А ты будешь спать в кровати, чего я вообще делать не собирался. Если и спать, то только у камина!

- Ладно, - согласилась я, открыв дверь небольшого бунгало.

Интерьер чем-то напоминал охотничий домик, хотя ни шкур, ни чучел, ни ружей, конечно, не было. Зато был камин. Мой спутник был избавлен от забот по перестановке мебели – диван уже стоял напротив камина. В бунгало было всего две комнаты: спальная и гостиная. Мы по очереди приняли душ, переоделись в белоснежные банные халаты, и разожгли камин. Вскоре нам принесли заказанный завтрак с шампанским и забрали грязную одежду.

Первым делом мы набросились на шоколад, затем на суп. Я не чувствовала вкуса. Это был суп-пюре с гренками – вот и все, что я могла о нем сказать. Был ли он грибной, рыбный, куриный или овощной я не разобрала. Он был горячим – это главное. Мой спутник, я думаю, тоже был безразличен к этому. Помниться вчера он планировал есть мышей.

Шампанское и клубника были отправлены в холодильник, я ушла в спальную, а он растянулся на диване возле своего любимого огня. Прошедшие сутки нас просто вымотали. И ему и мне требовался полноценный сон.

Мне снился дождь, крекеры и овцы. Сон был вязким и тяжелым. Проснулась я, когда уже вечерело, но больше удивилась тому, что проснулась я первой. В гостиной я села на пол перед камином, слегка касаясь спиной дивана, на котором спал мой товарищ. Он много красивого говорил о камине, и теперь я решила почувствовать, правда ли он согревает. Холод, тот самый, о котором он говорил, сейчас с кровью разносился по моему телу. Этот холод впервые за последнее время появился ночью в сарае, его немного спугнул дождь, но сейчас он снова ощущался. Только огонь мне не помогал.

- Эй, ты чего здесь? – услышала я за своей спиной.

- Мне холодно, а твой камин не помогает! – почему-то чуть ли не плача, ответила я.

- Ну, не расстраивайся, садись на диван. Здесь теплее. Закон физики – тепло поднимается вверх.

Я с ногами залезла на диван, устроившись напротив него. Он принес шампанское и клубнику. С игристым вином стало теплее.

- Скоро все изменится, - к чему-то сказал он. – Возможно, мы задержимся здесь подольше, возможно, я завтра начну новую жизнь и буду вести дневник, возможно, первой записью в нем будет: «Я понял, что уже не могу без нее, когда утром она выходила из спальной в белоснежном махровом халате».

Я промолчала.

- Нет, обойдусь без дневника, но все остальное более чем возможно.

Я не ответила. Какой смысл возражать человеку, который знает все на свете, даже мое собственное мнение, лучше меня.