РЕШЕТО - независимый литературный портал
Джед / Проза

ТЕРЗАНИЯ И СТРАСТИ МОЛОДОГО ПРИХОДЬКО

2086 просмотров

Ресницы, губы, кудри, челки, носики и ушки, а особенно - ножки разной длины и конструкции… Это все кружило его в ослепительном вальсе желания кого попало, только чтобы это была одна из них. Он готов был жениться на первой встречной, продать душу, заложить свой дом, сделаться рабом навеки. Но как? Как это сделать?

ТЕРЗАНИЯ И СТРАСТИ МОЛОДОГО ПРИХОДЬКО

 

- Моя метла – мое кредо!

Посреди двора-колодца стояла тощая, изможденная пьянками, замызганная дворничиха и издавала надрывные звуки, направив свой маленький, крашеный странного цвета - с зеленой губной помадой, рупор - прямо в окна. Получалось эхо, и дворничиха явно наслаждалась им, будто маршал на параде.

Приходько проснулся, выглянул во двор.

- Прекрати орать! Шесть утра! – выкрикнул он важную, на его взгляд, информацию и скрылся в постели.

Никакого действия его обращение не произвело. Дворничиха лишь подбоченилась, и мешая адские маты с изящной литературной речью продолжила выступление.


 

- Вот уж хрен! – доносилось с улицы. – Заткнуть меня решил. Да ты знаешь кто я?

Я - чистая сила! Собственной персоной. Метла - мое все. Утром - инструмент. Ночью - транспорт .Эскадрилья метельщиц "Нормандия - Нах...р"...

Тут она стала петь, удивительно точно подражая Эдит Пиаф, однако, вскоре задохнулась и принялась кашлять как черт на чердаке.


 

- Маргарита я, ну ты понял, хе-хе? Это я утром мету...

Я- профессионал! А ты кто? Индюк. Смертный. Ха-ха-ха! Слыхал? Я люблю свою метлу. И свое дело! А кого вы любите все, а? Самих себя! И больше никого! Подонки вы. Зарабатываете, а не живете! И дети ваши мусорят безбожно. Аборт на вас всех и анафема! И она глухо и низко, как ветер в печную трубу - запела на церковно-славянском языке что-то ёрнические, сатанинское, закончив композицию экстатической имитацией колокольного звона - ведром по столбу.


 

Приходько не спал. Сон перебило, хотелось в туалет, но чтобы не вставая.

Он поворочался, не понимая — как такое возможно, однако, поразмыслив, встал и пошел.

Сходил и лёг опять. Ни в одном глазу сна. Вот, гадина! Успокоилась, прооралась, теперь шаркает ритмично метлой. Темп медленный. Ведьма. Ясное дело.


 

На потолке очень эротичная трещина.

А Приходько – двадцать четыре года и он стесняется.

И что?

Он задумался, и вдруг, встрепенувшись, решительно сбросил с себя одеяло.

Трещина, конечно, хороша, спору нет.

Но, ведь, надо что-то предпринимать. Иначе, так и помрешь с этой трещиной.

Он встал с кровати, задвинул ногой подальше в пыльную темноту стопку порнографических журналов, и пошел пить сырые яйца.


 

Сегодня или никогда.

Но лучше сегодня.


 

Так решил он, и недолго думая, боясь трусливых обращающих решений, изводивших его всю жизнь, стал собираться на охоту.

Мылся в душе долго, выливал на себя дезодорант, чистил зубы несколько раз, одевал чистое, стриг волосы в носу и тренировался улыбаться как мачо.

Он и назвал себя: Какмачо.

Он теперь им был. Совершенно реальный, бесконечно соблазнительный, молодой и неизбежный как снег на голову - Какмачо...

Ух, держитесь, девоньки!


 

Приходько все взял с собой, как надо: бутылку вина, штопор, два бокала, салфетку и пару шоколадок в кейс. И эти изделия на букву «п». Или еще их некоторые недоученные маргиналы называют на букву «г».

Вот их, этих скользких страшных резинок, он очень стеснялся, брал брезгливо двумя пальчиками. Но взял. Потому что реклама и медицинское просвещение намертво въелись в его сознание. Это они ему сказали в два голоса: - Возьми!...

Этакая дрянь…


 

И вот, страшно довольный собою, беспрерывно улыбающийся лошадиной улыбкой Фернанделя, стоял Какмачо у двери и все никак не мог выйти..

Он ждал, чтобы прошли соседи.

А они все хлопали дверьми, курили на лестнице, разговаривали.

Он уже пол-часа стоял у дверей, как идиот, и прислушивался.


 

Все!

На выход!

С силой толкнул он дверь, решительно шагнул на лестницу.

И тут же на него, озаряя мир своим небывалым декольте, налетела соседка Ленка,

страшно невоздержанное существо двадцати одного года от роду.


 

Приходько уставился на декольте и потерял дар речи.

- Чё не так? – поинтересовалась Ленка и стала внимательно изучать свою грудь. – Ну?

- А? – отошел от столбняка Приходько.

- Нитка что ли?

- Где?

- Ну, куда ты смотришь.

- Нет.

- А что? Пятно?

- Нет. Там ничего. Там только…то, что есть.

- Ну, дурак, блин. Напугал меня. Я думала – там сопля какая-нибудь. Ты чё вырядился?

- Я? А-аа.. Я сегодня Какмачо. Давай выпьем... вина...

- Двинулся? Алкаш? С утра? Я на работу иду, между прочим. Мачо-хохмачо. Ой, я не могу, хорошо, что пописила перед выходом.

Ленка отодвинула Приходько и зашелестела кроссовками к выходу.


 

Все. Ушла. На работу.

Может, перенести заход на выходные?

Есть же трещина, в конце концов, не все уж так плохо.

Слово «пописила» застряло в голове.

Ох, Лена, Лена…

Зачем ты ушла?


 

Прошло время...

Даже не известно — сколько его прошло, потому что оно растворилось в налетевшей вот так, прямо с утра, с первого шага , безысходности и стрелки его отлетели, цифры побледнели, и даже тикать оно перестало, будто кто-то вылил тарелку манной каши в часовой механизм — и размазалась она по всем колесикам, циферблатам и табло.

Время молчало и не дергалось.


 

Какмачо нелепо тащился с кейсом в руке по самой центральной улице города.

Мимо шли одни только девушки и молодые женщины, все в соку, все - абсолютно гиперсексуальные. все - сущие бестии. В пирсинге, увешанные фенечками, накрашенные и нет: демонстративно только умытые и все. Разные. Приходько не видел ни трамваев, ни открытых люков, ни светофора на переходе. Он совсем не видел мужчин, детей и стариков. Зато каждый сосок, пробившийся нежным ростком под кофточкой, каждое декольте и очертания двигающейся, нежной…как бы это сказать…верхней задней части ног…

Сводили его с ума!


 

Ресницы, губы, кудри, челки, носики и ушки, а особенно - ножки разной длины и конструкции…

Это все кружило его в ослепительном вальсе желания кого попало, только чтобы это была одна из них. Он готов был жениться на первой встречной, продать душу, заложить свой дом, сделаться рабом навеки.

Но как?

Как это сделать?

Плакат, что ли повесить себе на шею и ходить?

Они все спешат, летят, они недоступны.

Но любой вопрос они скажут: «фи!».

И вот это «фи» - убийственно. На него нечего ответить. Нужна наглость.

А он куда-то пропала. Израсходовалась на трещину и порножурналы.


 

Приходько свирепел от своей собственной никчемности.

Но это не помогало. Уставший от внутренней борьбы, зашел он в скверик, и присел на

пустую скамейку.

- Идиот! – сказал, с выражением, сам себе, и закрыл глаза.

Мысль крутилась в его голове, ходила по эллипсу, и он намеренно стал ее думать, чтобы хоть так успокоиться.

Так прошло несколько минут.


 

Внезапно в сознание вторгся очень тонкий, возбуждающий аромат, будто это пахли необыкновенно дорогие, виртуозно кем-то изготовленные в единичном экземпляре, духи…

Приходько открыл глаза и боковым зрением отметил присутствие на соседней скамейке иного существа. Боясь повернуть голову и спугнуть это видение, он скосил глаза и, приспособив зрение к такому ракурсу , постепенно увидел Её. С длинными лиловыми ногтями, в мини-юбочке, открывавшей ноги до самых бедер, с восхитительно красивой,

помещавшейся в тонком белом джемпере, грудью, не обременённой никакими приспособлениями для придания ей формы, ибо она была само совершенство…

Локоны падали на плечи и не видно было лица.

Она читала книжку, облизывая мороженое на палочке.

Она никого не видела вокруг!...


 

Приходько закосил глаза до предела, так что стало больно.

Ангел…это была девушка-ангел, только крыльев ее не было видно из-за их прозрачности.

Он почувствовал себя уродливым пенсионером, двадцатичетырехлетним старцем, так она оказалась хороша. Столбняк и косоглазие, совместно, обуяли бедного Какмачо.

 

Тут девушка встряхнула кудрями, почувствовав на себе взгляд, и повернула к Приходько свое ангельское личико…

Пухлые, впитавшие сок вишни, губы, тонкий милый носик, красивые, бесподобные зеленые глаза смотрели на него с интересом и ужасом. Медленно, не переставая изучать взглядом своего соседа по скамейке, она положила в урну палочку от съеденного мороженого.

-Что с вами? – спросила девушка у перекошенного Приходько.


 

Слова застряли у того в голове.

«Давайте выпьем, давайте выпьем!» - носилась в голове бессмысленная комета.

- Э-э-ээ… - сказал Какмачо, и тут понял – в какой позе, в каком дурацком виде он находится. От этого он впал в паралич. Только стал улыбаться зачем-то, что лишь усугубляло и без того сложную ситуацию.


 

  • Вам скорую вызвать? – забеспокоилась девушка-ангел.

- Да.. Нет. Да. То есть… - заговорил Приходько, терзаясь. Он мучительно подбирал конструкцию фразы, вдруг осенившей его. Он уже имел план в голове, вполне сносный, даже, наверное, действенный план, и тут…


 

- Давайте выпьем! – брякнул в нем чужой, совершенно дурацкий голос.

Слова вывалились из него, как ворованные груши из кармана, подводя черту под всеми его стараниями. Он сгорел, пропал, спалился - как придурковатый подросток.

 

Девушка, вдруг перестала наклоняться к нему сочувственно, встала, поправила юбочку.

- Я не пью, - сказала она с достоинством и как-то разочарованно, и удалилась.


 

Какмачо хотел заплакать.

Но Приходько показал ему кулак.

В качестве лица, дежурного по мужеству сегодня.

- Молчи, тварь, - сказал он сам себе, закусил губу и пошел - куда глаза глядят.


 

Вскоре оказалось, что глаза его глядели на общественную баню №5.

Так гласила вывеска на той стороне узкой улочки.

Из бани вышли две завернутые в большие полотенца мясистые тетки и стали курить.

Приходько смотрел на них без интереса, а они, напротив, увидев его на другой стороне улицы, стали кокетничать. Одна даже задрала повыше полотенце, обнажив красный распаренный окорок. Приходько медленно вычислял – сколько килограммов мяса на двоих находится, примерно, в этих тетках, а те вошли в раж, и стали делать ему какие-то нелепые знаки, сами беспрерывно хихикая и глупо жестикулируя. Рядом с Приходько остановился милиционер и стал тоже наблюдать за тетками.

Тогда Какмачо опустил голову и побрел, неприкаянный, в самый конец улицы.

Там был кинотеатр, и стоило туда пойти, раз ничего не выходит, и напиться там в одиночестве и темноте.


 

Приходько изучил афишу и понял, что совсем скоро будет неплохой, вроде бы, фильмец,

в общем, надо идти, покупать билет. Один билет в кино. Какая нелепость…

Глаза его оторвались от асфальта, и он побрел покорно к открытой двери.

Почти уже зайдя вовнутрь, он остановился, и... сделал шаг назад.

В сознании отпечаталось мелькнувшее справа светлое мятое платье, одиноко маячившее у колонны. Это была худенькая молодая особа, с мелкой грудью и большими грустными глазами.


 

- Идем в кино? – неожиданно спросил ее обреченный Приходько.

- Идем, – ответила девушка.

- Так… пошли? – недоверчиво спросил он ее еще раз.

- Давай на другой фильм, а? – девушка сморщилась, показывая – как она не хочет идти на этот.

- Этот хороший, - возразил он, - А следующий – отстой какой-то.

- Я люблю отстой, - загорелась девушка, - Пойдем на отстой?

- Ладно, - не стал возражать Приходько, и повел девушку в буфет.


 

- Ты что будешь? – спросил он свою неожиданную спутницу.

  • Всё буду, - скромно ответила девушка. – Бери все.


 

Какмачо опять пришел в чувство и стал набирать всё, поглядывая в сторону незнакомки.

Но она не подавала никаких знаков, чтобы остановить его. Он взял три подноса разной еды, шампанское и шоколад.


 

Все происходило молча. Приходько смотрел на девушку, а она ела.

Она ела медленно, но очень основательно, и постепенно справилась почти со всем, что он

ей принес, великодушно разрешив ему доесть некоторые, ею не съеденные продукты.


 

Потом они пили шампанское, болтали о чем-то отвлеченном, бегали попеременно в туалет, и, в общем, было странно и весело.

Незаметно подошло время сеанса.

Тогда они зашли в зал, сели подальше и стали смотреть отстой.

Это был хороший отстой, настоящий. Девушка должна была им удовлетвориться.

Она увлечено уставилась на экран, а Приходько, неожиданно для себя, положил руку на

спинку ее стула, получалось – ей на плечо.

Она не реагировала.

Тогда он спустил ладонь ниже и положил всю пятерню ей на грудь.

Его новоиспеченная подруга продолжала смотреть отстой.

Приходько набрался наглости и слегка пожамкал девушке грудь.

Она на него посмотрела.

Какмачо как ветром сдуло! Он испугался, быстро убрал руку и со страху выпалил свою дежурную фразу: - Давай выпьем!

- А у тебя есть? – восхитилась девушка его необыкновенной запасливостью.

  • Конечно, - вернулся обратно на коне верхом трусливый и гордый Какмачо.


 

Приходько вынул бутылку, штопор, фужеры…

Девушка с изумлением глядела на такой потрясающий сервис.


 

И вот уже они пили, перешептывались, совсем не смотрели на экран, и, скоро, выпили всё.

Прекрасная незнакомка закатила глаза от удовольствия и положила свою маленькую,

нежную головку на тело Приходько.

Она взяла своей рукой его руку, вернула ее на свое плечо, а его ладонь подтянула и пристроила к себе на грудь.

Какмачо просто обомлел. И остолбенел навеки. Тогда девушка взяла его стеснительную ладошку и ею назидательно пожамкала себе грудь, показывая, таким образом, что она совершенно не против прерванного процесса.


 

Приходько воспарил!

Он сидел, счастливый от такой сумасшедшей близости, уверенно контролировал доступную теперь ему маленькую, но настоящую, а не резиновую грудь и мечтал.

Мечтал о том, что женится на девушке, что будет ее кормить, и она будет не такой плоской, и что грудь тоже может вырасти, это бывает. И любовь. Еще будет любовь…

Куда она денется...


 

Свет в зале уже зажгли.

Служительница кинотеатра растолкала Приходько, уснувшего под воздействием вина,

мечтаний и раннего подъема сегодня, обеспеченного ему громкоговорящей дворничихой.

Девушки рядом не было.

Он кинулся на улицу.


 

Вот дурак!

Надо же было так - уснуть, а она обиделась и ушла. И как ее зовут, он ведь так и не спросил! Так было хорошо, так было замечательно…и вдруг такой стыд-позор.

Вот же осёл…

Приходько сел на бордюр, и стал думать о том, что девушка обижена на него и ее надо, как-то, найти.

Затем стал шарить по себе руками.

Сидел и лапал сам себя. Со стороны так выглядело. Еще лез в свой кейс зачем-то.

Потом Приходько устал и поник головой, демонстрируя собой фигуру беспомощности и бесполезности.

Портмоне ушло вместе с девушкой.

Оно с ней подружилось.


 

Животная печаль навалилась, встала стеной...

Хотелось повыть немного, совсем тихо, чуть-чуть и он завыл легким комариком.

К нему подошла чернобровая, с усами на верхней губе, девица, замотанная в хиджаб и сказала: - Отдохнуть не желаете?

- Я уже отдохнул, - сообщил ей Приходько.

- Недорого. Сто рублей всего, – настаивала барышня.

  • Нету ста рублей, - ответил он ей, - Я отдохнул на все....

Девица презрительно отошла.


 

Стоило ей отвалить, как тут же объявилась высокорослая, с непомерно длинными ногами, эффектная проститутка, вся в косметике и стразах, с ног до головы. Только что лампочками не мигала. Это был какой-то насыщенный платной любовью, район.

Никогда ему не доводилось быть в центре такого бешеного коммерческого внимания, и Приходько опешил под этим напором.


 

- Идем, утешу, - пожалела его проститутка.

- Денег нет, - мотнул головой несчастный юноша.

Проститутка расстегнула блузку и показала ему сначала одну грудь, а потом другую.

- Вот, - сказала она, - Это бесплатно. Гуманитарная помощь.

И ушла, качая бедром .


 

Время тянулось жвачкой, дело шло к вечеру, к полному фиаско.

Приходько скрипел зубами, чтобы не заплакать, и все ждал Какмачо.

Куда он свинтил, гад этот позорный?

Как шухер – так он в кусты бежит. Сволочь, а не друг.

Тут внутри него что-то зашевелилось, задергалось. Все ясно, подумал он: это припёрся- таки, «добрый ангел» его, с советами и пожеланиями. Умник – задним умом…

Сейчас будет учить жизни...


 

Со стороны все выглядело так, что сидит на бордюре сумасшедший Приходько и разговаривает сам с собой. На самом деле, он и Какмачо разрешали один весьма важный вопрос. В жарком споре то и дело слышались слова «электричка», «сарай» и странное для этих мест имя: Летиция. Какмачо наседал, призывая к действию. Приходько возражал,

произнося слово «грех», «статья» и «содом», на что его внутренний, в виде Какмачо, голос не без основания возражал, что все в грехе погрязли, и если еще один вываляется, так этого ровным счетом никто не заметит.


 

Через пару минут, решительный Приходько, молча и яростно шагал по направлению к вокзалу. Станция находилась всего в пятнадцати минутах езды. Затем, надо было подняться на гору и пройти к окраине деревеньки, к последнему дому: полусгнившей, покосившейся на бок избенке, где жила старуха, лет под девяносто.

Она ни на что не реагировала, очевидно, находясь где-то на полпути между этим и тем светом. Вот туда он и направился. Вместе с другом Какмачо.


 

Солнце постепенно клонилось к закату, Приходько широкими шагами шел по косогору и уже видел издали и ветхую избенку, и сарай рядом с ней. Он видел, как мелькнуло в подсолнухах белое пятнышко, как метнулось оно внутрь сарая, едва завидев его издали. Она, узнала его…проказница…Летиция…


 

Он уже подходил, не дыша, к полуоткрытой двери.

Внутри сарая было тихо, но он знал, чувствовал: она здесь.

- Летиция… - позвал он дрогнувшим голосом. Ответа не было.

Приходько смело шагнул в темное пространство сарая, подошел к небольшому сеновалу и глянул туда. Она - здесь. Она ждала его. Отбросив в сторону кейс, он стал подходить, улыбаясь, стараясь не спугнуть неловким движением.


 

  • Летиция… - прошептал он и посмотрел ей в глаза нежно. Она потакала ему, звала, ах, чертовка…


 

Сумашедший огнь проскочил в сознании молодого Приходько.

  • Что ты делаешь, дурак! - вдруг услышал он в себе ясно внутренний голос.

Не голос трусливого подстрекателя и провокатора Какмачо, а глас своего чистого разума.

- Содомит! Содомит! Мужской балет по тебе плачет!

Приходько вздрогнул. Ему пригрезилась девяностолетняя старуха у себя за спиной, молчаливая, согнутая, с вернувшимся к ней сознанием. Почудились какие-то люди, с повязками на рукаве, идущие к нему, чтобы арестовать и возить затем в клетке по площадям для всеобщего обозрения и насмехательства. Участковый Васильченко, что-то уже записывал в блокнот. - На работу сообщит! - подумал Приходько.

- Ага, грекам так можно, - оправдывался он, как мог. - Морпехам в Америке сам президент разрешил!

- Греки древние, а морпехи тупые! - гремел глас с небес. - А вот тебя как угораздило?

С высшим-то образованием!?


 

Он весь отдался этим новым видениям и мыслям, и не услышал шевеления у себя за спиной. А зря...

Друг козы Летиции, а — с недавних пор, и ее законный, так сказать, муж — бородатый козел по кличке Модильяни, смотрел в спину Приходько отнюдь не праздным взором.

Пониже спины он ясно видел круг мишени и белое перекрестье.

Модильяни вздохнул, сделал шаг назад, а потом разогнался до скорости рогатого болида и всадил лбом точно в «десятку». Приходько взлетел, перекувырнулся, сделал полный оборот, и, пролетев около двух метров — воткнулся темечком в стену сарая.

Рассудок его окончательно помутился…

Темнота сползла и накрыла собою все...


 

Он обнаружил себя, спустя немалое время, сидящим в темноте у стены сарая.

Никого вокруг не было.

Незадачливый любовник вскочил, поддернул на себе одежду и, схватив кейс, держась за макушку, превозмогая мельтешение в глазах и тягучую боль, шагнул к выходу.

Шорох в углу сарая заставил его обернуться.


 

Нет, он был тут не один. Спрятавшись за копной сена, страшная рогатая морда глянула на него не мигая. Чёрт! - узнал его Приходько. Он взвизгнул, подпрыгнул на месте,

и замолотил ногами в воздухе, стараясь мгновенно набрать скорость.


 

Модильяни молча бросился на Приходько и упрямо, непреклонно - гнал его, гнал аж до самой станции. Гнал к новой жизни, к согласию, к любви и счастью, к их неизбежному, неотвратимому приходу.

К невыносимой радости человеческого бытия...

 

© Евгений Алексеев, 2009


 

 

13 April 2012

Немного об авторе:

... Подробнее

 Комментарии

Комментариев нет