Эта идиотка в мятом коричневом платье, большим на размер, а то и два, говорю, выброси его, с оборванными пуговицами. У такой... как бы это... и характеризующих её слов-то не подберу.
Она проваливает все интервью, когда устраивается на работу. Приготовленная белая рубашка и брюки мерятся ею. Мерятся, да. Но тут же счёсываются. Я говорю: счёсываются, как счёсываются волосинки с плеч после стрижки. Руками. Или как сбрасывается налетевшее насекомое. Брезгливо. Резко.
А всего-то потерпеть: два часа. В наглухо застёгнутой на все пуговицы. До самого почти подрободка. Рубашке.

Она хватает мужскую бабочку и пытается надеть, и в глазах немое: "Можно?" Я отбираю. Просто в глухой белой рубашке. Не надо эксцентрики.
Она говорит:
- Но их много. Много. И все застёгнуты. И у них у всех дорогие чёрные ботинки. Они их берегут, потому что не могут позволить себе второй пары. Они начищают их. До блеска. Каждое утро. И ещё в обед.- (Она начинает захлёбываться словами... Прыгает на одной ноге, пытаясь на вторую натянуть чулок).- Их целая армия! В белых рубашках! Скоро они заполонят весь мир! Послушай... Они никогда никуда не опаздывают. Улыбаются тебе и говорят: доброе утро. А выпивают только по праздникам. Аааааааааааа!

- Что же делать? - спрашиваю. И хожу по комнате.- У меня нога немного больше твоей. Где взять ботинки? Мои не подойдут.

- Кеды можно скрыть под длинными штанами, - смотрит она мне в глаза. - Так и пойду. А чё.

Устанавливаю за ней наблюдение. За тем, как она собирается - одевается - причёсывается. Какой там клерк. Она похожа в этом одеянии на молодую Эдит Пиаф.
Она выходит, а я решаю проследить. Медленно крадусь. Вижу, что она достаёт что-то из кармана и повязывает вкруг шеи. Ха! Выкрала бабочку. "Не примут",- кусаю я губы.
И всё же поворачиваю назад. В нашу неотапливаемую ледяную квартиру. И молю Бога, чтобы эта идиотка не легла на дорогу.