Её звали Вероника Штамм.
Она не была китаянкой, но считала, что глаза у неё китайские. Когда спрашивали: «Кто ты?», отвечала: «Монголоид». Так её научили. На самом деле в ней текла густая алая немецкая кровь.

В дамской сумочке Вероники всегда лежало удостоверение, где указывалось, что она «Инвалид детства». Иногда Вероника доставала его, осторожно открывала, низко склоняясь и сутулясь, и пыталась вчитаться в эти два слова. Взгляд елозил по буквам, приплюснутые губы беззвучно шевелились, дурашливый вид становился ещё дурашливее. Слюна скапливалась во рту, готовясь вот-вот перелиться через нижнюю чуть оттопыренную губу. Почувствовав избыток жидкости, Вероника шумно втягивала слюну обратно и сглатывала её, причмокивая губами.

Когда-то она уже слышала подобное: инвалид войны. Вероника много думала над этими словосочетаниями. «Инвалид войны – человек, который пострадал от войны, - раскладывала по полочкам Вероника, - а инвалид детства – человек, который пострадал от детства». Но Вероника оставалась недовольна умозаключением, потому что знала, она получилась такой ещё до начала детства, которое нравилось и даже хотелось снова туда вернуться, потому что там она была счастлива.

Вероника считала, что страдания приходят извне. Поэтому она никак не могла быть инвалидом. Детство – в ней, а неприятности, которые она испытывала, всегда – от других людей. Внутри у неё ничего не болело, все органы находились в порядке, она всё делала самостоятельно и даже готовила сама себе еду. Другие инвалиды не могут делать то, что умела Вероника.

Она знала, что у неё на одну хромосому больше, чем у здоровых людей и у тех инвалидов, которые не обслуживают себя сами. В этом - её особенность. Очень хотелось гордиться своей хромосомой-плюс, вот только если бы не отношение к этой особенности других людей. До тех пор, пока Вероника не ходила в школу, ей жилось очень хорошо. Она играла с детьми, и ни один ребенок не замечал дефекта. Наоборот, дети Веронику очень любили: хохотушка, так заливалась смехом, что остальные, глядя на неё, начинали тоже безудержно смеяться.

Когда Вероника смеялась, глаза совсем пропадали, вместо них едва виднелись рыжие черточки ресничек. Смеющийся рот полностью открывал ряды редких зубов. В щель между каждым зубом смог бы запросто поместиться ещё один такой же зуб. Так что видок был еще тот. Вероника стала понимать это много позже. А в детстве никто уродства не замечал. Необыкновенную доброту замечали. Она, как липучка, притягивала к себе подруг, а когда сверстники пошли в школу, все подруги куда-то подевались.

Потом уже никто так крепко не дружил с Вероникой. В школе над ней насмехались, особенно мальчишки. Вероника очень расстраивалась из-за этого и часто, возвращаясь домой после уроков, ревела громко. И никто не мог её утешить. А дальше – больше. Переходя из класса в класс, одноклассники менялись. Становились выше ростом, изменялись их черты лица. В девочках появлялась женственная округлость, мальчики превращались в молодых мужчин. Только Вероника росла по сантиметру в год, а потом и вовсе остановилась. А детское выражение впечаталось в её личико на всю жизнь.

Вероника осталась маленькой, кругленькой и некрасивой. Как и многие дауны, носила очки с мощными диоптриями. Смотрела на себя в зеркало и думала: «Есть люди еще меньше ростом – это дети. Значит, я – не совсем маленькая. Я средне маленькая. У меня маленькие ножки и ладошки. Но они такие прилежные, как у взрослых, и умеют много чего делать».

С возрастом речь её немного выправилась - Вероника уже меньше шепелявила и многие слова научилась произносить правильно. Она стала следить за своей одеждой. Была всегда чиста и опрятна. Единственно, чем она так и не овладела, это - чистописание с правописанием. Писала криво, несуразно, с невероятными ошибками. Дисграфия стала пожизненным приговором. И если надо было заполнять какие-то бумаги или бланки, то Вероника диктовала, а другие люди записывали под диктовку. Добрые писали, а недобрые отказывались заполнять бланки.

Постепенно Вероника научилась жить со своей инвалидностью. У неё появился друг. В Доме Инвалидов, куда она иногда ходила, она познакомилась с Томми родом из Туниса - там жили его родители. Говорил он на английском языке, а глаза у него оказались такие же японо-китайские, как и у Вероники. Когда Томми приглашал её поужинать, то они шли в китайский ресторан, ели обязательно палочками, как настоящие китайцы, и Вероника чувствовала себя снова счастливой.

Единственное, что мешало, это взгляды некоторых людей. Она замечала, как кто-то, не скрываясь, разглядывал её, при этом лицо его принимало совершенно дурацкий вид. Такие люди смотрели так, как если бы она была дурочкой, или умственно-отсталой, или ещё какой-нибудь инвалидкой, что вообще не соответствовало действительности. Вероника считала себя нормальной. Немного медлительной, чем другие, но не дурындочкой. И если кто-то догадывался об инвалидности, то только по глазам. Так думала Вероника.

В Доме Инвалидов предложили участвовать в проекте, посвященном людям с синдромом Дауна. Проект носил смешное название – «Поцелуй в ушко». Как-то спросили Веронику, есть ли что-то, что поразило её больше всего на свете.
«Да, – ответила Вероника, - Поцелуй. Поцелуй в ушко».
«Почему?».
«Потому что всё в одно ухо влетает, а в другое вылетает. А поцелуй в ушко – остается. Это щекотно и запоминается на всю жизнь».

В рамках проекта выпускался журнал с таким же названием. Люди с синдромом Дауна публиковали в нём свои впечатления и мысли. Некоторые писали истории сами, а некоторые, как Вероника, диктовали другим. Вероника снова летала счастливой. До сих пор встречались книги, репортажи и статьи о даунах. Но никто никогда ещё не давал слова таким, как она. Теперь смысл её жизни окрасился в новые тона.

- Вероника Штамм?
- Да.
- Проходите. Располагайтесь.
- Спасибо.
- О чем будем сегодня рассказывать?
- Я видела сокровища Августа Сильнейшего.
- Прекрасно! Итак! Диктуйте, фрау...

«Сокровища Августа Сильнейшего. Когда я вошла в сокровищницу, то почувствовала себя принцессой. Я видела вблизи блестящие камешки. Мне нравится блеск и всё блестящее. Я собираю такие камешки в шкатулку. Она закрывается за замок. Там драгоценности. Никто не должен знать об этой шкатулке. Моя любимая драгоценность называется «Праздник князя Августа». Я хотела бы жить во времена Августа. Я бы с ним разговаривала. О сокровищах».