Муха с неодолимым упорством усаживалась на полуприкрытый глаз Захарыча. Глаз щекотало, и Захарыч усилием последних капель воли пытался раскрыть веко пошире. Муха улетала, потревоженная, мужик мгновенно падал обратно в забытье, а страшное его лицо с полуоткрытыми зенками таращилось в темноту зловонной комнаты. И снова усаживалась муха на веко, и снова начинало щекотать – и так всю ночь.

Захарыч натурально пьянствовал. «Имею право!» - рычал он на всяк заглядывающего в его забздоханную комнатёнку. В редкие проблески сознания шёл он ссать, целился в дырку унитаза, но, как всегда, промахивался. Долго топтался в луже мочи, забывал застегнуть ширинку и шаркая босыми, воняющими испражнениями, ногами, придерживаясь за коридорные стены, тащил себя в нищенские апартаменты.

Коммуналка гудела. Очередной запой соседа вскрывал наболевшее. Бабы кипели, орали и брызгали слюной – кому охота туалет после алкаша мыть? Костерили на чём свет стоит и самого виновника, но причину раздора скоро забыли, грызлись между собой и рукоприкладали. Взглянул Захарыч на окружающий мир подёрнутым мутной плёнкой оком и бездумно ринулся поучаствовать в квартирных разборках. Уж очень его муха доняла. С трудом встал и шатаясь пошёл на крики.

- А ну, цыц! – рявкнул он на всю кухню.
От неожиданности бабы замерли на мгновенье, а потом разразились громче прежнего, презрительно не замечая вновь прибывшего.
- Я сказал - тихо!!! – ещё раз попытался смельчак.
Задребезжали крышки от кастрюль, с полки свалилась пачка вермишели.
- Ой, а кто тут тявкает? – наигранно жеманным голосом пропела Танька-малафейка, - Срань вытекла из каморки и воняет тут!
- Я те покажу срань! – угрожающе сжал кулаки Захарыч и двинул на Таньку.
- Люди, караул! Он ещё и лупится! – на всякий случай закричала баба, обращаясь к соседкам.
Те стояли у своих столов, скрестив руки на груди, а иная – подбоченясь, не выказывая желания заступаться. Их глаза светились злорадством.
Всеми фибрами своей пропитой души Захарыч почувствовал подкрепление и рванул на Таньку.
- Задушу, гадина! – рычал в злодейском экстазе сосед, пытаясь грязными лапищами дотянуться до Танькиного горла.
От вероломщика смердило, бабы зажали пальцами носы, но ни одна не ушла – зрелище обещало быть потешным и удовлетворяющим их низменные чувства. Это Танька отказывалась убирать комнаты общего пользования, хотя по списку дежурств настал её черёд.
Захарыч ухватил за горло отчаянную, сцепил свои клешни и оперно-демонически хохотал:
- Аааа! Ха-ха-ха-ха! Попалась рыбка! Щас зажарим!
Он встряхивал её тщедушное тело, как бутылку кефира. Танька страшно выпучила глаза и издавала хрипящие звуки. Соседки стояли круговой обороной, не меняя поз и выражений лиц, некоторые полуоткрыли рты.
Захарыч дивился неведомой силе и наслаждался ею.
- А-ха-ха-ха! У-у-у-у! Р-р-р-р-р! – булькал и рычал он в запале.
Тряс уже безвольное тело с удвоенной силой до тех пор, пока одна баба не сказала:
- Ну ладно, хватит!
Захарыч отнял руки от горла, и Танька сразу же мешком повалилась к его обоссанным ногам.
- Чё, умерла? – ахнул кто-то из соседок.
Захарыч развернулся и всё ещё шатаясь вышел из кухни вон.
Бабы обступили бездыханное тело.
- А кто теперь полы мыть будет? Танькина очередь была...

А Захарыч повалился на кровать и мгновенно забылся тяжёлым сном сумасшедшего. Мухе теперь ничто не мешало. Она снова уселась на полуприкрытое веко и стала довольно потирать лапки. Поживиться на этом теле было чем!