Черная гранитная дорога затянулась петлею вокруг Города. Его безликие дома отрешенно смотрели на пустыню. Они подпирали макушками тяжелые свинцовые тучи, висевшие над Городом многие-многие годы. Их серые стены походили на старческие морщинистые лица с пустыми глазницами окон. Ветер жалостно выл в подворотнях этих домов, громко хлопал дверями. Никто из жителей уже давно их не запирал – красть было нечего. Мрачные здания напоминали огромные ульи – высотой в 20 этажей – с множеством подъездов и дворами, поросшими терновником.

В Городе было очень тихо. Даже слишком. Ни смеха, ни плача, ни разговоров, ни песен – только шепот, только негромкий гул голосов. Иногда слышалось невнятное чириканье птиц или мяуканье котов. Но даже эти звуки казались какими-то кроткими, будто произнесенными исподтишка.

Взрослые горожане, словно тени, проносились по прямым, идеально расчерченным, улицам. Не останавливаясь, а лишь кивая знакомым на ходу, они проходили, глядя прямо перед собой. Их лица были напряжены, глаза тревожны, губы сжаты. Тела нездорово худы, одежды невнятного цвета и кроя. Иногда даже было трудно понять, кто перед тобою – мужчина или женщина.

            Зачем спешат эти люди, куда держат путь? Что ими движет и чем они ведомы?

Как они проводят свой досуг? Куда выезжают из Города? Пикник на песке? Смешно! Их загородные прогулки заключаются в наматывании десятков и сотен километров по дороге, окольцовывающей Город, под присмотром постовых на вышках.

Их будни четко распланированы Начальством. Семь утра – по Городу проносится оглушительный гудок сирены – все просыпаются. Есть только полчаса на завтрак и сборы, остальное занимает дорога на работу. Восемь часов утра – гудок – начинается рабочий день. Каждый занят своим делом – скрупулезно трудится, не разгибаясь до двух часов пополудни. Снова гудок – взрослым – часовой обеденный перерыв (питаться только в столовых, не покидая территории!), детям – конец учебного дня. Семь часов вечера – финальный свисток – идите, роботяги, вы свободны!

Но! Сначала все должны разойтись по домам: никаких гостей, посиделок в парке, прогулок на площади, кучкований около пивных. Выход на вечерний променад разрешен с восьми до двенадцати вечера. А затем снова в «улей»! И никаких опозданий – дежурный по дому Черный Мундир ровно в двенадцать запирает двери всех подъездов на ключ. Если он замешкает, ты успеешь проскочить, а если нет – ночевать тебе на улице. И это в лучшем случае. В худшем – тебя запроторят в одну из ближайших кутузок, где ты проведешь «сладкие» ночные часы на грязном бетонном полу камеры. И большая удача, если тебя не побьют, при условии, что ты мужчина, и не надругаются, при условии, что ты женщина. А при любых условиях ни уговоры, ни взятки не помогут – деньги все равно отберут и вдобавок поиздеваются.

И так изо дня в день, из года в год, из поколения в поколение.

Вот почему лица жителей так тревожны, вот почему их глаза грустны. Вот почему их уши реагируют лишь на звуки сирены и воскресные агитационные речи, произносимые Серыми Костюмами с балкона резиденции в мегафон о развитии экономики, производства, достижениях рабочих коллективов. Вот почему эти люди не шагают, а маршируют, вот почему они не любят, а размножаются, вот почему они не говорят, а шепчут.

Им страшно! Они в ловушке, они застряли в «райском» капкане, так удачно расставленном Серыми «Охотниками».

            Им скучно – ведь их жизнь строго регламентирована.

            Им грустно. Немое искусство мимов, лезущих вон из кожи на пыльной сцене полуразрушенного театра, выглядит убого. Раньше поэты радовали горожан своими стихами, но однажды их объявили диссидентами, стихи – радикальной пропагандой. И заставили замолчать. Поэты, правда, объединившись с мимами, устроили забастовку и выбороли какие-то там права, но об этом мало кто знал из граждан. В единственной городской газете о данном событии опубликовали коротенькую заметку – не многие из читателей обратили на нее внимание. Стихосложение было запрещено во всеуслышание, а вот об отмене запрета Смутьяны умолчали, поэтому люди более не посещали поэтических вечеров. Да и Черные Мундиры способствовали – всякий раз они срывали афиши, а поэтов, расклеивающих их, надолго сажали в тюрьму.

            Вот так, еле дыша, едва пульсируя в вязкой и липкой тоске жил Город. Да и жил ли он? Скорее, существовал. Без перспектив, без надежд, кормящийся лишь обещаниями о рае на земле. С глупою верой в новое время, новую жизнь, которые все не наступали. Люди-зомби рождались и умирали ни за что не борясь, ничего не добиваясь. Зачем? Они свято верили во всемогущество Серой Пятерки, которая даст им все, чего они захотят. Нужно лишь подождать немного, чуть-чуть, самую малость…

И они ждали, и ждали их дети, и ждали их внуки, и правнуки тоже ждали. А умирали, так ничего и не получив. Они оправдывали себя тем, что считали свою кончину достойной – они мучились и терпели всю свою жизнь, работали, не покладая рук, лишь бы  подарить своим детям десятилетия ожиданий и неоправданных надежд. Но умереть достойно – невозможно! Достойно можно жить. Горожане, увы, не подозревали об этом. Поэтому со временем обряд похорон занял в их жизненном процессе одно из первых почетных мест. Дни рождений не проходили с таким размахом, как похороны. Сарказм судьбы…

Но, слава Богу, были среди этого народца и те, кто ждать не хотел, а хотел действовать. Кто хотел видеть перед собой цель. Идти с гордо поднятой головой. Презирать порядки и устои. Не слушать гудки. Говорить в полный голос. Смеяться, любить, дружить. Здороваться, пожимая руку и спрашивая: «Как дела, приятель?». Такие люди жили в маленьких, но отдельных (!) «мазанках», похожих на гнезда птицы-ремеза. Они «лепили» их к стенам домов-«ульев», обмазывали глиной, окутывали ветками терновника и перекати-поля.

В таких одноэтажных домишках было всего 2-3 комнаты, но каждый вечер туда набивалась уйма народа – послушать новые стихи и рассказы, посмотреть на картины, нарисованные песком на стекле, да и просто пообщаться в веселой компании молодых людей.

Каждую пятницу хозяева «гнезд» слали сообщения по голубиной почте – у кого и когда собираться. Черным Мундирам редко удавалось схватить птицу и разоблачить диссидентов. Даже в случае поимки небесного почтальона, тупоголовым Солдатам все равно ничего не светило – поэты были мастерами маскировки. Каждую неделю они выдумывали новые пиктограммы – лишь посвященные главы общин могли разгадать их подлинное значение. Однако случались и облавы: обозленные вояки, чувствуя, что их водят за нос, просто зверели и, собравшись в отряды по 10-20 человек, шли громить «мазанки»… Все подряд. Но поэты, мимы, художники, ремесленники не боялись побоев и тюремных камер.

Стихотворцы бросали в лицо Черным Мундирам указ Серых Костюмов разрешающий литературную деятельность. Они знали, что их все равно упекут в каталажку, но с приходом нового дня, они снова принимались за свое:

Никогда не отступать,

Не кориться, не сдаваться,

Правду строгую писать.

Завтра будем мы опять

Вместе, разом, собираться!

Апрель 2009 г.