РЕШЕТО - независимый литературный портал
Петр Peter Василевский / Юмор

Толкование сновидений

456 просмотров

-«Эй, док, тебя срочно на мостик!»
Кузьмич хлопнул Павла Ивановича сзади по плечу. От неожиданности тот вздрогнул и обернулся:
-«Зачем, что случилось?»
Ухватившись за стальной поручень трапа, он уже сделал первый шаг наверх – к штурманской рубке.
-«Там к тебе жена приехала» - ухмыльнулся Кузьмич.
-«Тьфу, ёб твою мать. Пошёл ты нахуй!» - грязно выругался Павел. Кузьмич подленько захихикал и, увернувшись от увесистого пинка, исчез в узком коридоре нижней палубы.
-«Вот, старый пидар! Какая нахуй жена!?» - угрюмо подумал Павел и продолжил путь к своей каюте.
Павел шел по узкому коридору верхней палубы. Внезапно его ощутимо качнуло, он остановился и так и остался какое- то время стоять под углом к палубе: «Ага! Подняли трал, и пошли на разворот!» Наконец корабль выровнялся, подпрыгнул на волне и рванул вперед. Доктору показалось, что корабль завис в пустоте, и тотчас следующая волна ударила судно снизу. Раздался жуткий грохот, как будто кто-то огромной кувалдой, со всей дури ёбнул го по днищу. Корабль завибрировал. Казалось, что от вибрации он сейчас расколется нахуй и пойдет ко дну. Доктор поморщился. Расхуячат нашу посудину, распиздяи! Какой долбоеб там сейчас, на мостике? А – ну да, уже два часа дня, значит - второй штурман Арвидас. Погнался за очередным косяком. Дурачок. Все равно Третий больше ловит. А этот только корабль хуячит об волны со всей дури. И куда только кэп смотрит? А впрочем, доктор хорошо знал, что капитан уже вторую неделю не выходит из своей каюты и пребывает в очередном, суровом и беспросветном, как свинцовые волны за бортом, - запое.
Большой Автономный Морозильный Траулер (БАТМ) «Витаутас Монтвила», судовой номер 6121, приписанный к Клайпедской базе тралового и рефрижераторного флота (КБТРФ), уже седьмой месяц находился в отдаленном районе Юго-Восточной части Тихого Океана (ЮВТО), где плотно «сидел» на огромных косяках ставриды, постепенно уходя вместе с мигрирующей рыбой все дальше и дальше- за «ревущие сороковые», и все ближе к Новой Зеландии. Впрочем, до Новой Зеландии было столько же, сколько и до Южной Америки. Надо сказать, что в такую глушь не забирались никакие другие корабли никаких других государств, - только советские. Да и из советских только «Монтвила» отважился запереться в такую даль. Международный профсоюз моряков запрещает рейсы длиннее трех месяцев, а разве партия и правительство позволят советским рыбакам вступить в этот союз? Советский человек выдержит всё: из него давно можно гвозди делать или там – открывалки для пива, или гвоздодеры – да что угодно! Хоть унитазы! Главное, чтобы анализы перед рейсом были хорошие и – никаких заболеваний, и все – чеши себе в море хоть на год! Один только переход сюда из Перу, где базировался литовский рыболовный флот, занял больше двух недель.
План по вылову и заготовке мороженой продукции был давно выполнен и перевыполнен, и вся команда уже готовилась к окончанию тяжелого, но весьма денежного рейса, когда две недели назад из базы пришла телеграмма о продлении рейса еще на два месяца. Там, наверное, подсчитали, что лучше задержать «Монтвилу», чем отправлять второй корабль на смену. Пока он подготовится к рейсу, пока выйдет из Перу, пока подойдет, косяки бесследно затеряются в огромных просторах океана. А люди, - кто и когда о них думал в базе?! Смешно!
«Ну и рейс же достался» - хмуро подумал доктор. Он был уже давно изрядно вымотан вечной качкой и непрекращающимися штормами. «Ревущие сороковые» на полную катушку оправдывали свое название. Да еще этот алкаш , Галайда, кто бы мог подумать – один из лучших капитанов базы, во все время перехода в этот район промысла постоянно пил и не удосужился даже подняться на мостик. Да он и весь рейс почти не просыхает. «Вот, Чмо!» - доктор грязно выругался. Судовые часы не переводились во время движения корабля на запад сквозь восемь часовых поясов и теперь спешили на восемь часов от поясного времени. Организм доктора, да и всего экипажа за все шесть месяцев рейса никак не мог с этим смириться. Световой день начинался в шестнадцать ноль-ноль – жуть! Доктор как-то пытался уговорить штурманов самим перевести часы, но те сослались на то, что капитан сам должен издавать приказ при пересечении каждого часового пояса, с занесением записи в судовой журнал, со своей подписью. А без него переводить часы – незаконно. Да и опасно! «Ну да, никто не рискнет вступать в пререкания с этим придурком!» «Никогда не знаешь, что тому взбредет в голову с очередного похмелья?!» - доктор уже давно понял стиль работы командира: раз в две-три недели – в редкие минуты просветления, поднимайся на мостик, вставляй палку штурманам, и те все прекрасно сделают за тебя. Тем более штурмана попались хорошие – настоящие профессионалы своего дела. А в базе, да и везде на флоте, начальство стоит горой за капитанов, и если какой-нибудь из них накатает после рейса «телегу» на любого своего подчиненного, тому не избежать крупных неприятностей. Все-таки слово капитана – закон! Правда, это старинное морское правило совсем не учитывало советских самодуров и алкашей!
Наконец, доктор добрался до своей каюты, совмещенной с судовым лазаретом, вошел и запер за собой дверь на ключ. «Пошло всё нахуй!» - Он собирался в уединении пропустить стаканчик-другой разбавленного спирта. Усевшись за стол, он отодвинул самый нижний ящик и достал небольшую склянку со спиртом. Открыл – принюхался и недовольно поморщился. Спирт был очень вонючим. Они с Петрухой слили его недавно из трех корабельных магнитных компасов. Петька - еще совсем молодой и безбашенный третий штурман, утверждал, что обычная вода для компаса – ничуть не хуже спирта, да и пользуются они на вахте исключительно точными гироскопами, а магнитные компасы на кораблях давно стоят только для понта. Спирт был наверняка техническим, но в прошлый раз вроде все было в порядке, так что можно и сегодня позволить себе чуточку. Свой чистейший медицинский спирт, находящийся в судовой аптеке, доктор берег, как зеницу ока. Особенно от капитана-алконавта. – Мало ли что может случиться! А вылакать его он и сам всегда успеет.
Судовой доктор разбавил себе соточку вонючего спиртяги, и пересел в стоявшее рядом со столом удобное зубоврачебное кресло, предварительно немного расстегнув свою ширинку, чтобы выпустить на волю ощутимо отросшее брюшко. Хоть и вымотался он за этот рейс довольно сильно, но пузо – как ни странно, росло. «Наверное, от недостатка движения». - Так доктор всегда утешал себя. Доктора звали Павел Иванович Кравченко и было ему лет сорок или около того. Кличку среди команды он имел – Паша - Пенталгин, за свою верность единственному лекарственному препарату, которым Павел Иванович потчевал всех заболевших матросов или механиков. И неважно, что у них болело – голова, живот или жопа. От Паши – Пенталгина они могли дождаться только одного - Пенталгина. Никто не знал, что за прихоть такая была у Паши: кто считал, что он просто херовый доктор, кто считал его причуду очень милой, а были и такие, правда очень немногочисленные, кто видел за этим большую Пашину мудрость.
Паша заглотил спирт, поморщился, и решил после первой не закусывать. По горлу медленно полилось тепло, и когда достигло желудка, Паша зажмурился от удовольствия: «Хорошо то как! – Заебись!» Прошло пол - минуты. «А всё-таки, кэп – пидар!» Паша внезапно стукнул себя кулаком по колену. – «Бухаешь, так и бухай себе на здоровье. Но при чём здесь экипаж?! Все явно ходят какие–то хмурые и такие заёбаные, что видно невооруженным глазом. Еще чуть–чуть и башни начнет срывать!» - будучи всего лишь во втором, на своем веку, рейсе, Паша, тем не менее, уже достаточно наслышался от бывалых моряков про ужасы затянувшихся рейсов. Совсем недавно он получил телеграмму из базы, предназначенную для всех судовых врачей, находящихся в море, где описывался жуткий случай на одном из латышских пароходов, работавшем в районе Южной Георгии. Так вот, там внезапно сошедший с катушек матрос бросился с топором на Первого помощника. Паша поёжился. А тут еще эти ёбаные часы. Ну какой нормальный человек выдержит восемь месяцев каторжной работы по двенадцать часов в сутки – без праздников и без выходных, да еще в вечной болтанке и живя по пизданутому времени?! Какие нахуй после этого деньги нужны?! А здоровье потом где взять?! – Уёбки там все, в этой ёбаной базе и в этой ёбаной стране!» Паша горько усмехнулся: «Бля-а-а-а! Еще два месяца! И Новому году пиздец! Жена обидится. А что, блядь, может мне на вертолете к тебе прилететь?! А?! Да хуй, какой вертолет сюда долетит!» - мысленно обратился Паша к далекой жене. Потом его внимание вновь переключилось на экипаж. «Вот блядь буду – у кого – то сорвет крышу. И хорошо, если только крышу!» - Паша поспешно, хоть и с неким усилием встал из кресла и потянулся за новой порцией.
И тут в дверь каюты тихонько поскреблись. «Вот, суки – не дают спокойно выпить уважаемому человеку» - Паша нехотя убрал всё в стол и открыл дверь.
За дверью стоял все тот же Кузьмич. Один глаз у него был перехвачен черной повязкой. Пару дней назад доктор сам наложил её Кузьмичу. У того был жуткий ячмень и он не придумал ничего лучшего, как протереть глаз одеколоном, отчего глаз просто таки угрожающе распух и потребовал срочного врачебного вмешательства. Паше пришлось тщательно промыть больной глаз, закапать его альбуцидом и еще – на всякий случай, обработать левомицетином.
- Что, Кузьмич, одеколон кончился?! – Паша не удержался, чтобы не съязвить.
- Да ты, это, Док, не обижайся, ладно?! Я по делу к тебе.
- Что, Пенталгин весь уже сожрал?! Ну, так я дам! – Паша никак не хотел успокаиваться.
- Да пошёл ты нахуй, Чмо! К нему по делу, а он выебывается! – Кузьмич обиделся и уже взялся за ручку двери.
- Да ладно, Кузьмич, заходи. Я ж не ты – говна не ем!» - Все-все! Не буду! Садись! И он почти силком посадил упирающегося Кузьмича в кресло, а сам уселся за стол напротив.
- Ёбнешь пять капель?!
- Ну, давай! – Кузьмич устроился поудобнее, с опаской глянув на светильник над головой, направленный ему прямо в лицо.
- Вот, Петруха угостил! – доктор загремел склянками и опять достал из стола свои причандалы.
- Дык, он вроде не пьет! Ну, я его, эта, выпимши-то ни разу не видел!
- Видел – не видел! Зато он пиздатый чувак! Правда, с ретьером за бакланами бегает! Но это ничего – молодой еще, перерастет! – Паша разлил спирт по рюмкам.
- Давай! За нас с вами и за хуй с ними! – Они разом чокнулись и выпили. Помолчали.
- Ну, и что там у тебя, старый шакал?! – Паша уставился в переносицу Кузьмича тяжелым взглядом.
- Дык, понимаешь, Пашка, тока между нами, ладно?!
- Обижаешь!
- Сны меня заебали уже. Сил никаких нет!
- Какие сны?! Спишь, что ли плохо?!
- Да нет, сплю то я как раз нормально, но всегда одно и то же снится. Каждый раз.
- И что в этом плохого?!
- Дык, не только мне. Ребята, я слышал, намедни, в столовке, тоже жаловались – мол, снится хуйня всякая! Не знаю, только, что им снится, а мне такая хуйня, что хоть за борт прыгай!
- Да расскажи ты толком, Старый осел! – Паша снова потянулся за склянками – его уже немного развезло.
- Погодь, Паша, немножко! Выслушай!
- Ну ладно, давай, я весь – внимание! – Док отставил свой стакан в сторону.
- Тока ты серъезнее, ладно?!
- Угу.
- Слышал я, будто ты психологом был до морей – то, вот и решил к тебе обратиться.
- Кузьмич, психологи – это все шарлатаны. У нас, в стране Советов – есть психиатры. Впрочем, тебе-то какая нахуй разница – жопа или задница?! – А! - Не бери в голову, я слушаю тебя, дружище! – Иногда, когда был в настроении, доктор умел разговаривать разными голосами. Вот и сейчас он заговорил голосом Шелленберга из «Семнадцати мгновений весны». Кузьмич уважительно покосился на него. Вообще-то, Паша не был психиатром, просто как-то давно прочитал «Толкование сновидений» Фрейда и при случае щеголял перед командой всякими мудреными цитатами. Вот его, слава, видать и докатилась и до Кузьмича.
- Ну, значица так. – Кузьмич тяжело вздохнул.
- Снится мне, что идем мы всем нашим колхозом на парад в город, мимо леса. Ребята там, девки, шарики, флаги, ну хуйня разная. Все пиздато вроде – смех, песни. Поддали уже малёхо. Кого-то на частушки потянуло. Благодать. И вдруг у меня разом скручивает живот – ну, то есть, чувствую – обосрусь сейчас. - Кузьмич застенчиво глянул в сторону, где на переборке висел портрет Горбачева, потом отвел взгляд и продолжил.
- Я, тихонько так, на полусогнутых, крадусь в лесок , дай, думаю, - присяду куда-нить, шоб нихто не видел. Крадусь, крадусь, значит, а срать хочется – аж холодный пот меня прошибает! Выбираю ближайший кусточек погуще, скидываю штаны и одним махом выкладываю всё, значит. Ну, здесь мне конкретно легчает. Надеваю свои портки, оглядываюсь, а в лесу-то, значит, что-то не так! Смотрю, не могу ничего понять никак. И вот, доходит до меня постепенно, что кусты и деревья вокруг – какие-то огромные. Даже трава – и та, выше меня. Бля, думаю, - перепил, что – ль?! Я хочу броситься вон отсюдова, глядь, – а заросли вокруг совсем стали непроходимыми и вокруг теперича одна сплошная стена из гигантской травы. Страшно мне стало, Паша, свет белый в глазах померк. И тут вдруг я понимаю, что я – это не я, а обычная полевая мышь, которая только что спала под кустом в своей норке, и ей снилось, что она человек по имени Кузьмич. И так мне жалко себя стало, и жизни моей, что я прямо в голос зарыдал. Смотрю, а мои ребятки и девчатки уходят все дальше и дальше. А я, значит, мышь?! Да?! Так обидно, Пашка, ну, не передать тебе словами. Прорыдался, я значит, и уснул там же, под кустом. Во сне – и уснул?! – Сечешь, Паша?! И снится мне опять, что снова я - Кузьмич, и лежу ночью на койке, в своей каюте. Тихо на корабле. Все спят, кто не на вахте. И вдруг входит ко мне мужик. Страшный такой, пиздец! И руки свои тянет ко мне, и начинает душить меня. Я начинаю орать благим матом, и наконец – то просыпаюсь, уже нормально, у себя в каюте и вижу, Андрюха Левада, ну, сменщик мой, ты знаешь, стоит за дверью испуганный, говорит: «Блядь, Кузьмич! Ну и напугал ты меня! Хотел тебя разбудить на вахту, а ты как заорешь!» А я сижу, бляха, на своей койке, и умываюсь холодным потом пополам со слезами!.
- Вот такой сон, Паша! И повторяется он кажен день! И это, по-твоему, нормально?! Что ты мне скажешь на это?! К чему это все, а?! – Кузьмич взял свой стакан, выдохнул в сторону, виновато еще раз посмотрел на Горбачева и опрокинул спирт в глотку. Паша последовал его примеру. Вздохнул и стал думать, как успокоить Кузьмича. Они закурили и какое-то время сидели молча. Наконец, Паша созрел для того, чтобы повесить Кузьмичу на уши очередную порцию лапши. Прокашлявшись, он начал вещать уже голосом Михал Сергеича Горбачева.
- Понимаешь, Кузьмич! Все это – хуйня на постном масле. - Хуйня! Я тебе гаварю. Никагда – кагда. – Вставил он один из горбачевских непонятных оборотов. - Тебе повезло, что я в этом разбираюся.
- Так вот, товарищи, говно, как вы знаете, снится к деньгам! Ты его видел, говно – то это?! А!? – Паша поймал свою волну вдохновения и все больше входил в образ генсека. Перед собой он мысленно представлял огромную аудиторию.
- Ну а как же! Куча была такая, что я подумал – никогда такой не видал! Нечеловеческая прям куча была! – Кузьмич заворожено смотрел Паше в рот: «Во дает, бля!»
Паша быстро и цепко взглянул на Кузьмича и понял, что тот пошел по нужному руслу.
- Нечеловеческая, говоришь, куча?! Много денег будет, Кузьмич! - Много денег! Я тебе гаварю. Эх, товарищи! Многое нам еще предстоит, значит. Ускорение – это еще не все – туды-сюды! Тут иной подход нужен! Новое мЫшление! - снова обратился Паша к воображаемой аудитории, а затем снова непосредственно к Кузьмичу.
- Это - оттого, что рейс продлили, значит. Так что – успокойся, дорогой товарищ, спи себе с миром! А вот, то, что ты видел себя мышкой серой, говорит о том, что совесть у тебя не чиста, Кузьмич. Не чиста?! – А?! – Признайся! Перед лицом партии и народа! Не можешь ты до конца сам поверить в то, что ты нормальный советский человек. Вот и получается: что – то задумал ты нехорошее, и сильно мучает тебя совесть-то?! А, Кузьмич?! Признайся! – Паша схватил того за плечо и пристально заглянул в глаза.
Кузьмич немного стушевался.
- Ну, дык! Было маленько. Но кто ж без ентого?! Ну… немного конца швартового спиздил – там пару мотков, шоб в порту толкануть, и начпрода хотел мальца потрясти…
- А что тут такого?! Сам смотри, какую шайбу наел, сука – за раз не обсерешь, а команда уж месяца три картошки не видит. Картошечки хочется, Пашка, гляди – зубы то у всех почернели или ты не видишь?! – Жалобно загнусавил он.
Паша поморщился.
- Не, ну ты, брат, даёшь! Да можешь хоть весь рыбцех свой вынести к ёбаной матери – мне похуй! Я имею в виду, что с товарищами своими ты не хочешь поделиться, вот что! Вот Андрюха Левада и приходит душить тебя в образе чужого мужика. Сечешь, Килька Астраханская?! Андрюха – это твой пиздец, твоё Альтер Эго!
- Че-е-во?! Какое нахуй альтервего?! И что же мне делать теперь с ним?!
- Да поделись ты с ним своим спижженным народным добром и планами насчет начпрода – и всего делов-то?!
- И что, всё пройдет?!
- Ёптыть, спрашиваешь!
- Ох, док, ну и голова же ты! – С уважением крякнул Кузьмич. – Пойду я, что ли?!
- Давай, старик, уёбывай! А я еще посижу. Может, на посошок?!
- Нет, нет, спасибо, Павел. Мне скоро на смену. Да и спирт у тебя чевота не таво!
- Ну, как знаешь! Заходи, если чё! – Пашка проводил Кузьмича до двери, после закрылся, опрокинул еще стаканчик и пошёл в смежную с лазаретом комнату - на свою койку – вздремнуть. Корабль замедлил ход, стало слышно, как заработали ваерные лебедки. – «Пошёл трал» - подумал Паша, так и не раздевшись и проваливаясь в беспробудный сон. До самого утра он крепко спал.
Наутро Паша проснулся довольно свежим и отдохнувшим. «Нормальный спирт. Интересно, как там Кузьмич? Надо пойти спросить!» Он почистил зубы, умылся, с удовольствием глянул на себя в зеркало, провел рукой по щекам – даже отросшая щетина выглядела очень импозантно. «Хуй с ним, не буду сегодня бриться, пойду лучше завтракать». Паша вышел из каюты, оставив дверь открытой – скоро должна заглянуть уборщица. Да и вообще – на корабле каюты не принято было запирать, только если хочешь, чтобы тебя не беспокоили. А воров на траулерах отродясь не водилось. Единственное, кто-то с перепою мог спиздить флакон одеколону, но к таким случаям всегда относились с большим пониманием.
Он вышел в коридор и пошёл в сторону кают-компании. Навстречу попался третий штурман– Петруха.
- Здарова, Петь! – Ответил Паша на приветствие. – Ты там Кузьмича не встречал?! Он еще не завтракал?
- Какой Кузьмич, Паш?
- Как какой, - тралмастер наш, ну, одноглазый, тьфу, ну этот, с повязкой на глазу.
- Да ты чё, Паша?! Тралмастеры у нас Андрюха Левада и Валера Третьяк. А Кузьмича никакого нет. Да ты сам загляни в судовую роль, у тебя же есть?!
Паша побледнел, и его даже слегка качнуло.
- Эй, док, всё нормально? – Петруха слегка придержал его за локоть.
- Да, все в порядке, Петь.
- Ну ладно, я пошел. – Третий исчез за поворотом.
Навстречу Паше вышел Андрей Левада – один из тралмастеров. В вытянутой руке он брезгливо держал дохлую мышь.
- Привет, док, ты нашего кота не встречал?! – Представляешь, захожу в каюту, а там эта тварь сидит и мою последнюю, хуй знает когда, заныканную, картошину доедает.
Вот и пришлось ее сапогом ебануть! – Здорово?! Я ее с первого разу захуячил! Ну это еще ладно – ты посмотри на нее – она, бля, одноглазая, как пират, ёптыть! Никогда таких не видел. Ну что, не видел кота?!
Паша выругался и решил вернуться обратно в каюту – аппетит что-то пропал. Да и судовую роль хотелось просмотреть. В каюте он открыл сейф, дрожащими руками достал бумаги и тупо уставился в список членов экипажа. – Действительно, Кузьмича среди команды не было.
«Что, приснилось, что ли?» - «Ну нихуя себе! Это, наверное от спирта – нечистый он все-таки!» Паша срочно достал свой – медицинский и развел покрепче: «Надо выпить и хорошенько проспаться. Ну его всё нахуй!» Он выпил большой стакан одним глотком, упал в койку и быстро забылся беспокойным и чутким сном.
- Эй, котяра, брысь отсюда! Это моё место!
Судовой кот Пашка очнулся от дремы и тотчас ему в нос ударил стойкий запах перегара, доносившийся изо рта капитана Галайды, с какого –то перепугу поднявшегося на мостик.
Чтобы избежать капитанского пинка, Пашка спрыгнул с теплого места и пошел враскачку в угол штурманской рубки, досматривать свой чудный сон.
- Почему у вас коты на локаторе спят?! Распиздяи! Где мы находимся?! Какой курс, ёб твою мать?! Почему так мало рыбы поймали?! –
Начинался обычный трудовой день!

Примечание:
Ретьер – очень мощный ручной прожектор, с рукояткой и курком, как у пистолета. Используется для световой сигнализации на море. Луч у него узконаправленный и с легкостью достает до любых облаков. Если в темное время суток его направить на чайку, летящую вдоль борта корабля, та на некоторое время теряет ориентацию в пространстве, и камнем падает в воду. Дезориентация, впрочем, длится у нее недолго и вскоре она снова парит в воздухе над кораблем. Второй раз такой фокус с одной и той же чайкой не проходит. Видимо, она все запоминает и закрывает глаза раньше, чем их коснется луч ретьера.
Ваерные лебедки – самые большие лебедки на рыболовном траулере, наматывают ваерный трос, так называемый ваер, которым поднимают трал на борт. Толщина ваера – как рука взрослого человека.
Судовая роль – полный список членов экипажа корабля с указанием их должностей и званий. Существует в четырех экземплярах, прошитых и пронумерованных. На всех листах судовой роли проставлена судовая печать и личная подпись капитана, врача, старшего механика и третьего или четвертого штурмана. Является официальным документом, необходимым среди прочих документов, для предьявления в каждом морском порту, куда заходит корабль. Хранится в сейфе у третьего штурмана – 3 экземпляра и у судового врача – 1 экземпляр.



-
Теги:
27 March 2008

Немного об авторе:

Заходите в гости: http://audiobuki.ru... Подробнее

Ещё произведения этого автора:

Море Эрмингера
Садовник
Птицелов

 Комментарии

Комментариев нет