Alexandr Rybin

«Кусочками 2008-ой год»

Подарите мне лето, позднюю весну и раннюю осень.
Да нет! Не свою! Вашего мне не надо.
Подарите мне моё лето, мою позднюю весну, мою раннюю осень.
Зимы нет, не надо.
Я устал от зимы. От тонны одежды и децибел скрипа под ногами. Надоела река, скрытая под белой холодной коркой. Надоели морозы, свисающие с проводов и ветвей деревьев.
Ну подарите же!
ПОДАРИТЕ ЖЕ!
… Я вдыхаю воздух Этого города. Воздух Этого города сильно загазован. В нем столько свинца. При каждом вдохе я набираю полкилограмма в весе. Утро началось пару часов назад, а я уже такой тяжелый, что ничего не хочется делать, не хочется искать, писать, страдать. Заснуть бы и проснутся среди шелеста высокотравных полей и ласкового тепла.
…Лето, поздняя весна, ранняя осень. Я с головой и ногами нырну в их прелести и ароматы.
Я буду собой в квадрате, в кубе, в сто сорок восьмой степени, когда буду среди лета, поздней весны и ранней осени.
Я буду,
Буду,
Буду!
Поцелую весь мир сразу. Восстановлю по чертежам памяти все мосты, сожженные когда-то. Накормлю голодных, дам путь странникам, научу ползающих летать.
Подарите же!
Кто подарит?
Слушаю, слушаю, жду ответа.
Не слышу, нет ответа.
Достаю черный карандаш, чтобы зачеркнуть написанное…
(25-30 апреля, 2008 год, Томск)

Луна-яблоко катится по небу.
Жизнь-мотылек стремится к свету.
Мир-камень лежит в ручье Времени.
Чувства человечьи - огонь; не хватает дров – затухают.
А я среди всего этого. Пытаюсь создать что-то новое. Восхитительно новое и общедоступно доброе. Рисую словами пьяное море, смеюсь навылет и слушаю, как кровь греет остывшие души.
Красота-игла прошивает насквозь взгляды.
Вечность-горизонт, видна, но недостижима.
Мысли-пыль разлетаются в стороны, когда двигаешься.
А я прыгаю на месте, бегаю по потолку. Хватаю находу поводья и срываю их с лошади. Пусть бежит. Пусть хоть выглядит необузданной. Раз, два, три - дальше не имеет смысла считать, дальше неподвластно исчислению. Дальше только свет. Жизнь-мотылек достигла своей цели. Больше никуда не стремится...
Греется, греется, тепло и очень-очень светло.
(17 февраля 2008 год, Томск)

Alexandr Rybin

Чувствовать себя нужным кому-то. Это так важно. Это так тепло, сладко, успокаивающе. Это надо, надо, надо.
Полумиллионный город навстречу. Усердно не замечает меня. Вздыхает, плюется, болтает по мобильным телефонам, ждет свои автобусы, но не замечает меня. Не замечает!
Может он просто так играет со мной? Ага. Интересно, буду играть по его правилам.
Бегу, вздыхаю, плююсь, смотрю под ноги, смотрю в небо. Кирпичи, плитки, плакаты, одежды, одежды, одежды. Одежды из умерших зверей, из убитого времени, из человеческих глупостей. Мы играем, что не замечаем друг друга. Я не вижу лиц полумиллионного города. Он не замечает моих чувств, моих желаний, моих чудес.
Город обрывается. Его пульс замолкает. Но зато поет тайга над крыльями моих рук. Пауки сплетают мои волосы в сети. Соки ягод омывают мои ноги. Кедры приветственно кланяются.
Кончики пальцев чешутся, чешутся, чешутся. Кожу прорывает длинная мягкая хвоя. Замираю от удивления. Из глаз скатываются янтарного цвета вязкие капли. Я прорастаю в землю и в небо. Вглубь и ввысь…
Но это сон, сон, сон. Открытые и закрытые двери опять уводят меня в полумиллионный город. Конечно же, он не играет со мной. Он, действительно, не замечает меня.
Он, он, он – полумиллионный город. Взбегаю по ступенькам и падаю на него сверху. Запрещенный прием. Зато наверняка. Город дергается и шипит, он еще какое-то время будет приходить в себя.
Чувствовать себя, кому-то нужным – если это есть у тебя, в тебе, с тобой, то никакой полумиллионный город… то никакой полумиллионный город не сможет доплюнуть в твою душу и поранить своим равнодушием.
(февраль, 2008 год, Томск)

15 сердец в одном сундуке…
Двое сидят на том сундуке…
Дуют в трубы…
Трубы в небо направили…
Небо корчится, дергает облаками, трясет солнцем, просит пощады лазурным цветом…
Двое не верят, дуют в трубы…
Ждут птиц…
Ждут, когда же небо заставит птиц лететь…
Небо корчится, дергает облаками, трясет солнцем, птиц оно жалеет…
Гадина, небо, птиц оно жалеет!
А мы, а мы, - дуют в трубы двое, - а нам что делать, птиц тебе жалко…
Двое потеряли ключ…
Длинный, обросший травой и листьями ключ…
Ключ от сундука…
Двое без сердец…
Сердца в сундуке…
15 сердец в сундуке…
Двое хотят попробовать на вкус и запах чувства…
Чувства, которые есть в сердце…
Двое ждут птиц…
Alexandr Rybin

У птиц есть сердца…
Двое надеются, что птицы полетят…
Надеются, что поймают птиц словами и ласками…
Но небо спрятало птиц, прижало их к гнездам, не разрешает им летать…
Двое дуют в трубы…
Трубы в небо направили…
В сундуке 15 сердец…
В небе сплошная вывернутая наизнанку боль…
Птицы сидят по гнездам…
Двое рыдают и дуют в трубы…
(Томск, 16 апреля, 2008 год – music: Курёхин и БГ – Rock-stedy )

«Революционное»
Радугу заперли.
Отпинали грязными тяжелыми ботинками
и заперли.
Скрутили ей руки черным. Рот заткнули свинцово-серым…
… Мы – духи воздуха. Радуга – наш дом.
Мы без радуги. Мы, как лепестки без стебля.
Мы осыпаемся на землю.
Осыпаемся,
Осыпаемся,
Осыпаемся.
Земля сжирает нас:
пережевывает и глотает.
В желудке земли темно и горячо.
Мы – духи воздуха.
И мы не хотим………….
Но мы хотим………………………
Свободу радуге!
Разрушим Бастилию!
Спасем и спасемся!
Цемент крошится, камни трескаются.
Тюрьма лопается, как мембрана барабана.
Заключенные-замученные выбегают, вылетают, выплывают….
На встречу свету и будущему.
Заключенные-замученные дышат так жадно, что ветры покрываются морщинами.
Победа!
Можно прилечь и заснуть,
чтобы завтра, проснувшись, придумать новый мир.
(30 апреля, 2008 год, Томск)

Я пью кофе.
Кофе пьет меня.
Я живу время насквозь.
Гремит музыка. Шумит прохожая и проезжая улица.
Сигареты тлеют. Кафе полно дымом,
как и голова.
Мы шли.
Мы пойдем.
Alexandr Rybin

Мы сидим.
Нас четверо. Все мы – разные и нам далеко до осени.
Это моя картины. Это - натюрморт сейчас.
Реальность качается. Она пьяна. Она скоро упадет. Будет валяться по земле и петь. Петь без ритма, без гармонии, но душевно и проникновенно.
… Букет цветов ложится в руки реальности.
Она становится спокойнее и устойчивее. Она не упадет. Она не будет кататься и петь.
Реальность отдается нам. Мы принимаем ее, как должное.
Мы собираемся.
Мы скоро пойдем дальше.
Под ногами каждого из нас – свой путь.
Мне очень жаль – не хочу прерывать общение с бумагой и ручкой,
но мы собираемся…
Через несколько мгновений мы пойдем.
Дальше.
Дальше.
Мне – на восток и вверх.
(1 мая 2008 год, Томск – music: The Cinematic Orchestra – Them reprise, The Cinematic Orchestra – Them de yoyo)

Слова стекают с моих губ. Как мед, она слизывает их. «Ммм,» - томно тянет она.
Меня не интересует ее прошлое. Ее будущее не интересует меня. Но больше всего на свете я хочу, чтобы ее настоящее принадлежало двоим,
только двоим,
двоим и больше никому.
Я хочу, чтобы ее настоящее принадлежало только ей и мне.
Пьяное море льется через край. Рыбы взбесились – заговорили. Тунгусский метеорит вырвался из земли и полетел обратно в космос.
- Тебе было хорошо? – спрашивает она.
- Тебе понравилось? – спрашивает она.
- Ты хочешь ещё? – спрашивает она.
Слова стекают с моих губ. Как мед, она слизывает их.
- Нарисуй меня, - просит она.
Треугольники, пирамиды, трехгранники – она состоит из них.
Она – три точки, последовательно соединенные друг с другом. Зеркало не скажет ей об этом. Зеркало обязательно соврет. Зеркало всегда врет всем. Оно говорит: «Кости, мясо, трикотаж, волосы». Зеркало говорит о поверхности океана.
О погоде на поверхности океана.
Оно не видит жизни – жизнь внутри.
Зеркало не скажет ей: «Ты – три точки, последовательно соединенные друг с другом».
- Ты уже рисуешь меня? – спрашивает она, когда я упираюсь лбом в лист бумаги.
- О да, рисую. Когда закончу рисовать, сожгу рисунок. Нет, разорву. Нет, отдам его земле, чтобы она переварила его и выплюнула по весне цветами на яблонях и сливах.
- Почему?
- В этом рисунке разгадка всех твоих тайн. Если ты увидишь рисунок, то разгадаешь саму себя. Тогда ты станешь скучна сама себе, тогда ты заберешься на обрыв и оставишь мне и другим лишь воспоминания о себе. Хотя другие… Неважно про других. Оставайся со мной. Не покажу тебе рисунок.
(7 мая 2008 год, Томск – music: шум полночной улицы Красноармейской)