РЕШЕТО - независимый литературный портал
Валерий Митрохин / Публицистика

ДИАЛОГ ЧЕРЕЗ СТОЛЕТИЕ

799 просмотров

(комментарий к отдельным фрагментам книг Василия Розанова «Уединенное» и «Опавшие листья»)

Я ввел в литературу самое мелочное,
самое мимолетное,
невидимые движения души,
паутинки быта…
Василий Розанов
«Опавшие листья.
Короб второй и последний»


Розанов Василий Васильевич (1856–1919). Русский философ, публицист, критик конца Х1Х – начала ХХ века.

Из Розанова (1)
Толстой был гениален, но не умен. А при всякой гениальности ум все-таки не мешает.
Комментарий (2):
Ум – дар Божий, а гениальность аномалия, которая случается в момент первого соприкосновения с Белым светом, то есть во время рождения. Тут не думать надо, что важнее, а как соединить и то, и другое и послужить Господу в полной мере.

1.Судьба бережет тех, кого она лишает славы.
2. Судьба делает свое дело – славен ты или никто. Тащи свой крест и не хнычь.

Еврейство
1.Действительно, есть какая-то ненависть между Ним и еврейством. И когда думаешь об этом, становится страшно. И понимаешь ноуменальное, а не феноменальное: «распни Его».
Думают ли об этом евреи? Толпа? По крайней мере, никогда не высказываются.
1.Сила еврейства в чрезвычайно старой крови…
Не дряхлой: но она хорошо выстоялась и постоянно полировалась (борьба, усилия, изворотливость). Вот чего никогда нельзя услышать от еврея: «как я устал», и – «отдохнуть бы».
1.Постоянно что-то делает, что-то предпринимает… (о еврее)
1. В поле – сила, пол есть сила. И евреи – соединены с этой силою, а христиане с нею разделены. Вот отчего евреи одолевают христиан.
Тут борьба в зерне, а не на поверхности, – и в такой глубине, что голова кружится.
1. Дальнейший отказ христианства от пола будет иметь последствием увеличения триумфов еврейства. Вот отчего так «вовремя» я начал проповедовать пол. Христианство должно хотя бы отчасти стать фаллическим (дети, развод, т. е. упорядочение семьи и утолщение ее пласта, увеличения множества семей).
1.Увы, образованные евреи этого не понимают, а образованным христианам «до всего этого дела нет».

2.Вот и думай, за кого он – этот, слывший антисемитом, Розанов?

1. Тайный пафос еврея – быть элегантным. Они вечно моются и душатся. Еврей не выберет некрасивую в танцы. А самую красивую и будет танцевать доупаду. Вообще они всё «доупаду». Но остановимся на элегантности: еврей силится отмыть какую-то мировую нечистоту с себя, какой-то допотопный пот. И все не может. И все испуган, что сосед потихоньку отворачивается от этого пота.

2.Евреи и негры пахнут, как все мы – неевреи – по - своему. Видимо, из чувства «неполноценности», внушенного за всю проклятую историю, они изо всех сил и всеми способами пытаются «отмыться». Во всяком случае, так нам кажется. Ведь своего «русского духа» мы не слышим. Не отсюда ли эта еврейская традиция скрывать «опознавательные знаки». Видимо, в силу этого чаще всего они меняют имена и фамилии: Барух на Борис, Вульф на Волков, Цукерман на Сахаров...
2. Попутно. Ерей о еврее, даже из нелюбви, зависти, никогда не скажет ничего предосудительного. Своих они превозносят в любом случае. Для своих у них в любом случае приоритет. Будь ты хоть семи пядей во лбу, если возникает альтернатива, они отдают предпочтение своему, выбирают своего, даже если он полный болван.

1. Евреи подлежат, а не надлежат. Оттого они и «подлежащее» истории.
1. Евреи – суккубы своего божества (средневековый термин).
1. Грубость и насилие приносит 2% «успеха», а ласковость и услуга 20% «успеха».
Евреи раньше других, еще до Р.Х. поняли это. И с тех пор всегда «в успехе», а противники их всегда в «неуспехе».
Вот и вся история. Простая и сложная.
1.Еврея ругающегося, еврея, который бы колотил другого, даже еврея грубящего, – я никогда не видал. Но их иголки глубоко колются. В торговле, в богатстве, в чести – вот когда они начинают все это отнимать у других.

2.Характерная иллюстрация принципа «кнута и пряника», применение которого Розанов довел до блеска.

1.Евреи слишком стары, слишком культурны, чтобы не понимать, что лаской возьмешь больше, чем силой. И что гений в торговле – это призвать Бога в расчет (честно рассчитаться).
1. Еврей всегда начинает с услуг и услужливости и кончает властью и господством. Оттого в первой фазе он неуловим и неустраним. Что вы сделаете, когда вам просто «оказывают услугу»? А во второй фазе никто уже не может с ним справиться». Вода затопила все».
И гибнут страны и народы.
1.Евреи «делают успех» в литературе. И через это стали «шефами». Писать они не умеют: но при этом таланте «быть шефом» им и не надо уметь писать. За них напишут все русские, – чего они хотят и им нужно.
1.Вся литература (теперь) «захватана» евреями. Им мало кошелька: они пришли «по душу русскую»…
1.Да жидов оттого и колотят, что они – бабы: как русские мужики своих баб. Жиды – не они, а оне. Лапсердаки их суть бабьи капоты: а на такого кулак сам лезет. Сказано –«будешь биен», «язвлен будешь» тут – не экономика, а мистика; жиды почти притворяются, что сердятся на это. (ВВМ. – Розанов этот фрагмент выпустил из корректуры «Уединенного», но вставил во второй короб «Опавших листьев»).

2. Все мы – антисемиты. Не таковыми принято считать тех, кто умеет скрывать эти свои чувства. Даже сами евреи антисемиты, во всяком случае, немало таких. И это их терзает, быть может, сильнее, нежели антисемитизм со стороны, внешний. Ибо так наказано Господом.

1. Сила евреев в их липкости. Пальцы их – точно с клеем. «И не оторвешь».
1. Все к ним прилипает, и они ко всему прилипают. «Нация с клеем».
1. «Услуги» еврейские как гвозди в руки мои, ласковость еврейская как пламя обжигает меня.
Ибо, пользуясь этими услугами, погибнет народ мой, ибо, обвеянный этой ласковостью, задохнется и сгинет мой народ.
1.Теперь все дела русские, все отношения русские осложнились «евреем». Нет вопроса русской жизни, где «запятой» не стоял бы вопрос: «как справиться с евреем», «куда его девать», «как бы он не обиделся».
1.Ибо народ наш неотесан и груб. Жёсток.
Все побегут к евреям. И через сто лет «все будет у евреев».

2.Это Розанов провидел почти как Достоевский. Но разве можно за такое зрение обвинять в антисемитизме. Тут не антисемитизм, тут откровение.
2. Раньше мы, как и всюду, жили с оглядкой. Как бы не обидеть еврея. Теперь нам (русским) стало еще труднее. С тех пор как в Крыму появились репатрианты, на каждом углу думаешь, как бы нечаянно чего по глупости не брякнуть. Татарин обидится, грек, болгарин… Спасибо хохлам – не лезут в бутылку. Видимо, потому что такие же, как мы, дураки. Да еще армяне, которые, видимо, в силу исключительной этнической мудрости своей всегда остаются выше этих мелочных обид.

О Толстом и других литераторах
1. Толстой, сказавший о нем (ВВМ – о Некрасове), что «он нисколько не был поэт», не только обнаружил мало «христианского смирения». Но не обнаружил беспристрастия и простого мирового судьи.
Стихи, как:
Дом не тележка у дядюшки Якова,
народнее, чем все, что написал Толстой. И вообще у Некрасова есть страниц десять стихов до того народных, как этого не удавалось ни одному из наших поэтов и прозаиков.
Вообще Некрасов создал новый тон стиха, новый тон чувства, новый тон и звук говора. И в нем удивительно много великорусского: таким говором, немножко хитрым и нахальным, подмигивающим и уклончивым (ВВМ – говорят) на волжских пристанях и базарах. И вот эту местную черту он ввел в литературу и даже в стихосложение, сделав и в нем огромный и смелый новый шаг...

2. Да уж и загнул! Чересчур, все-таки.

1. Толстой был гениален, но не умен. А при всякой гениальности ум все-таки не «мешает».

2. Кстати, Толстой меня всегда утомляет и как читателя, и как литератора.

1. Как «матерый волк» он (ВВМ – Салтыков-Щедрин) наелся русской крови и сытый отвалился в могилу.

2.Ничего себе афоризм!

1.Рок Горького – что он попал в славу, в верхнее положение. Между тем по натуре – это боец. С кем же ему бороться, если все повалены (…) … И руки повисли.
Боец умер вне боя. Я ему писал об этом, но он до странности не понял ничего из этой мысли.
2. Ничего себе комплимент! Думается, Алексея Максимовича он чувствительно по коже продрал.

1.Боль жизни гораздо могущественнее интереса к жизни. Вот отчего религия всегда будет одолевать философию.
2. Реверанс в сторону церкви, с которой Розанов пытался «бороться», пока не испугался этой борьбы.

1. … откуда эта беспредельная злоба?
И ничего во всей природе
Благословить он (ВВМ – имеется в виду Гоголь) не хотел.
2. Так и хочется сказать: это Розанов не о Гоголе, а, скорее всего, о себе говорит.

1.«Это просто пошлость!»
Так сказал Толстой (…) о «Женитьбе» Гоголя.

2. Я одно время задавался вопросом, почему Булгаков, в общем-то, не самый уязвимый стилист, считал Гоголя своим учителем. «О, Учитель, укрой меня своим каменным плащом!». Язык у Николая Васильевича неловкий. Даже не суржик, а порой самая что ни на есть абракадабра. Лукавил Николай Васильевич? Бог его знает. Галерея его «ужасов» настолько элементарна, настолько порожняя, что не пугает и не учит ничему. В чем феномен этого автора? Наверное, в его гипнотизме (часто свойственном болезненной психике). Он это знал точно, потому и сжег второй том «Мертвых душ». И надо же было такое название дать книге?!
1. (...) весь Гоголь, весь кроме Тараса и вообще малороссийских вещиц, – есть пошлость в смысле постижения. В смысле содержания. И – гений по форме, по тому, «как» сказано и рассказано.
Он хотел выставить «пошлость пошлого человека». Положим. Хотя очень странная тема…. Но его заняла на всю зрелую жизнь.
Удивительное призвание.
... Никогда более страшного человека ... подобия человеческого ... не приходило на нашу землю.

2.Гений и пошлость несовместимы. Перегибает Розанов, таким характеризуя Гоголя, или нет? Все-таки современник... Гоголь, как видно по его литературе, был несчастным человеком, лишенным плотских радостей. Скорее всего, отсюда его вымороченность и в лексике, и в отношениях с окружающими.

1. «Религия Толстого» не есть ли «туда - сюда» тульского барина, которому хорошо жилось, которого много славили, – и который ни о чем истинно не болел.
Истинно и страстно и лично. В холодности Толстого – его смертная часть.

2. Очень часто, словно кровь сквозь бинты, проступает в Розанове это болезненное чувство. Его наличие в творческом человеке симптоматично. Настоящий талант никогда никому не завидует. Но раздражается.

1.Достоевский как пьяная нервная баба вцепился в «сволочь» на Руси и стал ее пророком.

2.Что бы сказал Василий Васильевич, доживи до фашизма, который был предсказан великим Федором.

1. (ВВМ – Розанов далее называет Достоевского) Пророком «завтрашнего» и певцом «давнопрошедшего».

2. Хотелось, ох как хотелось Василию большой славы. Потому он так отважно и кричит на великанов. Бросается на них, полагая, что таким образом сумеет засветиться в их сиянии.

1. «Сегодня» вовсе не было у Достоевского.

2. А как же «Идиот», «Преступление и наказание», те же «Братья Карамазовы», многое другое? Все это из тогдашнего и о тогдашнем «сегодня»

1.Чуковский все-таки хороший писатель. Но это «хорошее» получает от него литература (закапывание трупов), но не останется на нем самом. Дело в том, что он очень полезен, но он не есть прелестный писатель; а в литературе это – всё.

2.Чуковский посредственный писатель. Его детские стихи и в подметки не годятся не только поэзии Маршака, Михалкова или Барто, но и, в том числе, Орлова и Заходера. Имеется в виду, прежде всего, форма и, конечно же, стиль.
2. Вообще стиль и у Розанова – шею сломишь. Кроме того, непонятно – хвалит он или ругает. Попутно замечу: всё у Розанова так – весьма все двусмысленно. Как хочешь, так и толкуй.

1. Но он не есть дурной человек. Как я его старался выставить (портрет Репина).

2.Еще одно. Задним числом повиниться, мол, ошибался, простите. Так он и вслед Салтыкову-Щедрину сказал, так извинялся и перед церковью.

1. Толстой не был вовсе религиозным лицом, религиозною душою, – как и Гоголь. И обоих страх перед религией – страх перед темным, неведомым чужим.

2.Разберемся, не трогая строй фразы. Вывод делается, как правило, на базе собственного отношения. Они – безбожники, а я – нет. Потому имею право их осудить. Но если ты таков, почему говоришь на «светлое», что оно темное, а «свое» называешь «чужим»?

1.Шуточки Тургенева над религией – как они жалки.

2. Ударил по касательной. Современный читатель, ничего об этом не знает. Тургенев допускал такое кощунство? Быть может, потому и прожил столь несчастную жизнь?

1. Кто не знал горя, не знает и религии.

2. Вот уж не в бровь, как говорится, а – в глаз!

1.Перестаешь верить действительности, читая Гоголя.
Свет искусства, льющийся из него, заливает все. Теряешь осязание, зрение и веришь только ему.

2.Из полыньи да в полымя, Василий Васильевич! Или просто семь пятниц на неделе?

1.Щедрин около Гоголя как конюх около Александра Македонского.
1. Да Гоголь и есть Алекс. Мак. (ВВМ – Александр Македонский). Так же велики и обширны завоевания. И «вновь открытые страны». Даже – «Индия» есть.

2.Прямо противоположная точка зрения, ранее высказанному, на Гоголя. Где же подлинное Розановское отношение? Остается полагать, что писалось и то, и это под настроение. И оно было полярным.
2. Что такое «Индия» у Гоголя? Гоголь в литературе отнюдь ни Прживальский и даже не Афанасий Никитин.

1.Ни один политик и ни один политический писатель в мире не произвел в политике так много, как Гоголь.

2.Гоголь ни Ф. Энгельс и не Плеханов… Какие труды его имеются в виду? Совершенно очевидная натяжка.

1. Есть люди до того робкие, что не смеют сойти со стула, на котором сел.
Таков Михайловский.
1.Михайловский был робкий человек. (...) Таково и личное впечатление (читал лекцию о Щедрине, – торопливо, и все оглядывался, точно его кто хватает).
Поэт Майков (Ап. Н.) смиренно ездил в конке.
Я спросил Страхова.
–О, Да! Конечно – в конке. Он же беден.
Был «тайный советник» (кажется), и большая должность в цензуре.
1. «Анунциата была высока ростом и бела, как мрамор» (Гоголь) – такие слова мог сказать только человек, не взглянувший ни на какую женщину, хоть «с каким-нибудь интересом»
1.Интересна половая загадка Гоголя. Ни в коем случае она не заключалась в он...(ВВМ –онанизме), как все предполагают (разговоры). Но в чем? Он бесспорно не знал женщины, т.е. у него не было физиологического аппетита к ней. Что же было? Поразительная яркость кисти везде, где он говорит о покойниках. (...)
... Поразительно, что ведь ни одного мужского покойника он не описал… Он вывел целый пансион покойниц, – и не старух (ни одной). А все молоденьких и хорошеньких.
1.Кстати, я не умею представить себе, чтобы Гоголь «перекрестился». Путешествовал в Палестину – да, был ханжою – да. Но перекреститься не мог. И просто смешно бы вышло. «Гоголь крестится» – точно медведь в менуэте.

2.И снова откачнулся «маятник» розановского настроения в противоположную предыдущей сторону.

1. (...) если бы стотысячная, даже миллионная толпа «читающих» теперь людей в России с таким же вниманием, жаром, страстью прочитала и продумала из страницы в страницу Толстого и Достоевского, задумалась бы над каждым их рассуждением и каждым художественным штрихом, – как она это сделала с каждой страницею Горького и Л. Андреева, то общество наше выросло бы уже теперь в страшно серьезную величину. Ибо даже без всякого школьного учения без знания географии и истории, – просто «передумать» только Толстого и Достоевского – значит стать как бы Сократом по уму, или Эпиктетом или М. Аврелием. – люди тоже не очень «знавшие географию» и не «кончившие курса в гимназии».
Вся Греция и Рим питались только литературою: школ, в нашем смысле, вовсе не было! (...) Литература, cобственно, есть естественная школа народа, и она может быть единственною и достаточною школою... Но, конечно, при условии, что весь народ читает «Войну и мир», а «Мальву» и «Трое» Горького читают только специалисты - любители.
И это было бы, конечно, если бы критика, печать так же «задыхались от волнения» при появлении каждой новой главы «Карениной» и «Войны и мира», как они буквально задыхались и продолжают задыхаться при появлении каждой «вещи» в 40 страничек Леонида Андреева и М. Горького.
Это неравенство весов отодвинуло на сто лет назад духовное развитие…
Но откуда это? Почему?
Как же: и Л. Андреев, и М. Горький были «прогрессивные писатели», а Достоевский и Толстой – русские одиночки-гении. «Гений – это так мало»…
Достоевский,видевший все это «сложение обстоятельств», желчно написал строки:
«И вот, в ХХ1 столетии, – при всеобщем реве ликующей толпы, блузник с сапожным ножом в руке поднимается по лестнице к чудному Лику Сикстинской мадонны: и раздерет этот Лик во имя всеобщего равенства и братства»… «Не надо гениев: ибо это – аристократия». Сам Достоевский был бедняк и демократ: и в этих словах, отнесенных к будущему торжеству «равенства и братства», он сказал за век и за два «отходную» будущему торжеству этого строя.

2.Достоевский «увидел» то, что случилось много раньше в двадцатом веке, когда неким сумасшедшим была повреждена Джоконда.
А Розанов предсказал «конец строя», который, по сути дела, начался уже после его смерти.
Воистину поразительная сила – наша литература!

О любви и других чувствах
1.Всякая любовь прекрасна. И только она одна и прекрасна.
Потому что на земле единственное «в себе самом истинное» – это любовь.
1.Любовь исключает ложь: первое «я солгал» означает: «Я уже не люблю», «Я меньше люблю».
Гаснет любовь – и гаснет истина. Поэтому «инстинствовать на земле» – значит постоянно и истинно любить.

2. Возможно, именно эта тема - главная в жизни Розанова. С его слов он познал настоящее глубокое чувство с женой (другом), как он ее называет. Или не познал. И потому так точно (правдиво) остро об этом говорит.

1.Любовь есть боль. Кто не болит (о другом), тот и не любит (другого).
1.Будь крепок (ВВМ – видимо, (в?)) любви – и Бог тебя благословит. Ибо любовь – корень жизни. А Бог есть жизнь.

2.Раньше я об этом догадывался, а теперь я это знаю и понимаю.

1. Мы не по думанью любим, а по любви думаем.
Даже в мысли сердце первое.
1.Больше любви: больше любви, дайте любви. Я задыхаюсь в холоде.
У, как везде холодно.

2. Спустя почти столетие присоединяюсь к этому воплю.
2.Все-таки не складывается уверенности, что он познал по-настоящему это великое чувство.

1. Любовь подобна жажде. Она есть жаждание души тела (т.е. души, коей проявлением служит тело). Любовь всегда – к тому, чего «недостает мне», жаждущему.
1. Любовь есть томление; она томит; и убивает, когда не удовлетворена.
1. Поэтому-то любовь, насыщаясь, всегда возрождает. Любовь есть возрождение.
1. Любовь есть взаимное пожирание, поглощение. Любовь – это всегда обмен – души-тела. Поэтому, когда нечему обмениваться, любовь погасает. И она всегда погасает по одной причине: исчерпанности матерьяла для обмена, остановке обмена. Сытости взаимной, сходства-тождества когда-то любивших и разных.
1. Нужно, чтобы о ком-нибудь болело сердце. Как это ни странно, а без этого жизнь пуста.
1.Нравились ли мне женщины как тела, телом?(...)
1.Хищное («хищная женщина») меня даже не занимало. В самом теле я любил доброту его. Пожалуй – добротность его.
1.Волновали и притягивали, скорее же очаровывали – груди и беременный живот. Я постоянно хотел видеть весь мир беременным.

2. Очень близко подобрался Василий Васильевич к знакомому и мне, можно сказать, моему ощущению. Потому мужчина и стремится сделать женщине сладко, что, прежде всего ему в ней недостает этой кривизны. В ее линиях – этой кривизны. Этой насыщенной тяжести. Этой восхитительной, поражающей выпуклости тайны, которая так близко от него, к созиданию которой он имеет непосредственное отношение, но которая ему неведома и никогда ему не откроется. Настоящего самца всегда острее, чем всегда, привлекает именно беременная подруга. Его к ней тянет с неимоверной силой. Он хочет обладать ею, потому что сам подсознательно хочет быть беременным, перенять у нее эту способность.

1.(...) Женщина, сколько-нибудь с умом, выравнивает кривизны мужа, незаметно ведет его в супружестве к идеалу, к лучшему. Ведет его в могущественных говорах и ласках ночью. «Ну! ну!» – и все «помаленьку!» к лучшему, к норме.

2. Наверное, такое имеет место быть. Мне подобное переживать не пришлось.

1. Сильная любовь кого-нибудь одного делает ненужным любовь многих.

2. Господи, ну что за фраза! Может быть, для слуха того времени она и годилась, но для сегодняшнего… Пушкин «старше» Розанова, но он и сегодня перед нашим слухом чист, не говоря уже о Лескове, Толстом, Достоевском, Салтыкове-Щедрине...

1. Любить – значит «не могу без тебя быть», «мне тяжело без тебя»; «везде скучно, где не ты».
Это внешнее описание, но самое точное.
Любовь вовсе не огонь (часто определяют), любовь – воздух. Без нее – нет дыхания, а при ней «дышится легко».
Вот и все.
1. Любящему мужу в жене сладок каждый кусочек. Любящей жене в муже сладок каждый кусочек.

2. Записано было на похоронах Суворина – глубоко уважаемого Розановым человека. О чем только не думается иной раз в самом неподходящем месте.

1. Жена входит запахом в мужа и всего его делает пахучим собою; как и весь дом.
1. Океан – женщина. Материк – мужчина.
И бури и тишина, и влага и опасность.
И крепость, и первобытность и потопление...

2. Впечатление от всего выше процитированного двойственное. (А что вы хотите?!) Василий Васильевич либо страдал бессилием, либо очень был озабочен.

О смерти
1.Смерть есть то, после чего ничто не интересно.
Может быть, библиография Тургенева теперь для него интересна? Бррр...

2.Современники плохо относились к автору гимна «великому и могучему». Быть может, их раздражала, и они не смогли простить унижающее (уничтожающее) к нему отношение Полины Виардо; она ни во что не ставила чувства к ней, которые пронес этот человек через всю жизнь?!

1.Да. Смерть – это тоже религия. Другая религия.
1. Вот арктический полюс. Пелена снега. И ничего нет. Такова смерть.
Смерть – конец. Параллельные линии сошлись. Ну, уткнулись друг в друга, и ничего дальше. Ни «самих законов геометрии».

2. Комментировать эту тему для меня дело «убийственное».

1. Да, «смерть» одолевает даже математику. «Дважды два – ноль».

2. Не убавить, не прибавить – жуткая философия.

Национальный вопрос
1...право, русские напоминают собою каких-то арабов, странствующих по своей земле…
И «при свете звезд поющих песни» (литература). Дело все не в русских руках.
1.Национальность для каждой нации есть рок ее, судьба ее; может быть, даже черная. Судьба в ее силе.
1. От Судьбы не уйдешь: и из «оков народа» тоже не уйдешь.

2. Сюда бы такого казуиста, как автор «национального вопроса в России».

О писательстве
1.Литература вся празднословие… почти вся...
Исключений убийственно мало.
1.Литература как орел взлетела в небеса. И падает мертвая. Теперь - то уже совершенно ясно, что она не есть «взыскуемый невидимый град».

2. Пустейшая патетика, прошу прощения!

1.Сатана соблазнил (...) литературу славою.

2.Тогда откуда же столько замечательных имен и образчиков изящной словесности?!
Нет, Василий Васильевич! Тут Вы желчью изливаетесь.

1. Сущность литературы... самая ее душа... «душенька».

2.Спасибо, мэтр, здесь уже теплее.

1. Талант у писателя невольно съедает жизнь его.
Съедает счастье, съедает все.
Талант – рок. Какой-то опьяняющий рок.

2. Наркотик, вырабатываемый организмом...

1.(...) его душил какой-то долг в 1700 руб; он (ВВМ – Глеб Успенский) друг Некрасова и Михайловского. Они явно не только уважали его, но и любили его.
(...) Но тогда почему не помогли ему?
(...) «Отчего же это фабриканты должны уступить рабочим машины и корпуса фабрик, – когда решительно ничего не уступили: Герцен – Белинскому; Михайловский с Некрасовым – Глебу Успенскому».

2. Милый Василий Васильевич, тебе самому еще только предстояло – голодному и холодному – узнать (или не узнать) ответ на этот вопрос.
Когда Розанов писал эти строки, он еще не знал, что в 1919 году его последней надеждой станет Максим Горький. С ним Розанов когда-то переписывался, доставал и слал знаменитому недоучке на Капри нужные книги.
«Максимушка, – молит он о помощи, – спаси меня от последнего отчаяния. Квартира не топлена и дров нету; дочки смотрят на последний кусок сахару около холодного самовара; жена лежит полупарализованная и смотрит тускло на меня... Максимушка, родной как быть? (...) Максимушка, я хватаюсь за твои руки. Ты знаешь, что значит хвататься за руки? Я не понимаю, ни как жить, ни как быть. Гибну, гибну, гибну...»
Горький обратился за деньгами к Шаляпину. Шаляпин деньги прислал, однако было уже поздно. Розанов умер. Это произошло в Сергиевом Посаде близ Троице-Сергиевой лавры 23 января 1919 г. (5 февраля по н.с.). Туда он переехал из Петрограда, после того, в сентябре 1917 года его друг и философ П.А. Флоренский подыскал бедному семейству квартиру в доме священника Беляева.

1.Писательство есть Рок. Писательство есть fatum. Писательство есть несчастье.
… и, может быть, только от этого писателей нельзя судить страшным судом... строгим-то их все-таки следует судить.
1.Секрет писательства заключается в вечной и невольной музыке в душе. Если ее нет, человек может только «сделать из себя писателя». Но он не ...........
Что-то течет в душе. Вечно. Постоянно. Что? почему? Кто знает? – меньше всего автор.
1. Вот когда почувствуешь свое бессилие в литературе, вдруг начинаешь уважать литературу: «Как это трудно! Я не могу!» Где «я не могу» – удивление и затем восхищение (что другой мог).
У меня это редкий гость, редчайший.

2. Не знаю такого состояния! Я все могу. Только с годами все чаще ленюсь.

1. Есть ведь и маленькие писатели. Но совершенно чистые.
Как они счастливы.

2.А я и маленький, и нечистый, и несчастлив.

1.Чему я, собственно, враждебен в литературе?
Тому же, чему враждебен в человеке: самодовольству.
Самодовольный Герцен мне в той же мере противен, как полковник Скалозуб. Счастливый успехами – в литературе, в женитьбе, в службе – Грибоедов, в моем вкусе. Опять же тот же полковник Скалозуб. Скалозуб нам неприятен не тем, что он был военный (им был Рылеев), а тем, что «счастлив в себе». Но этим главным в себе сливается он с Грибоедовым и Герценом.

2. Все, вышеназванные лица, на мой взгляд, представляют любительскую литературу. К тому же – конъюнктурщики, возникшие на временном безрыбье своего времени.

1. Кажется, что существо литературы есть ложное; не то, чтобы «теперь» и «эти литераторы» дурны: но вся эта область дурна. И притом по существу своему. От зерна, из которого выросла.
–Дай-ка я напишу, а все прочтут?.. Почему «я» и почему «им читать»? В состав входит – «я умнее других», «другие меньше меня», – и уже это есть грех.

2. Я бы сказал несколько иначе. Берутся за это дело люди от недопонимания, не ведающие даже не предполагающие того, что их ждет. Писательство – (успешное или графомания), с первых же удач вселяющее в душу чувство всесилия, мол, я могу, – больше не отпускает от себя. Оно есть – наркотик. Причем, кто-то в состоянии бороться с ним долго, а кто-то – умирает безвременно.

1.Не выходите, девушки, замуж ни за писателей, ни за ученых.
И писательство, и ученость – эгоизм.
И вы не получите «друга», хотя бы он и звал себя другом.
Выходите за обыкновенного человека, чиновника, конторщика, купца, лучше бы всего за ремесленника. Нет ничего святее ремесла. И такой будет вам другом.

2.А я что всегда говорю?!

1. Рождаемость, не есть ли тоже выговариваемость себя миру…
1.Молчаливые люди и нелитературные народы и не имеют других слов к миру, как через детей.
1.Подняв новорожденного на руки, молодая мать может сказать: «Вот мой пророческий глагол».
1.Талант у писателя невольно съедает жизнь его.
Съедает счастье, съедает все.
Талант – рок. Какой-то опьяняющий рок.
1.Тайна писательства в кончиках пальцев. А тайна ораторства – в его кончике языка.
1.Два эти таланта... никогда не совмещаются. В обоих случаях ум играет очень мало роли; это – справочная библиотека, контора, бюро и проч. Но не пафос и не талант, который исключительно телесен.

2. Василий Васильевич, зачем же надо было обижать гениального, но, по-вашему, не достаточно умного Толстого?!

1. Толстой удивляет, Достоевский трогает.
1.Каждое произведение Толстого есть задание. Что бы ни писал или даже не начинал он писать (...) – он строит. (...) И во всем этом нет стрелы (в сущности, нет сердца).
1. Достоевский – всадник в пустыне, с одним колчаном стрел. И капает кровь, куда попадет его стрела.
Достоевский дорог человеку. Вот «дорого»-то ничего нет в Толстом. Вечно «убеждает», ну и пусть за ним следуют «убежденные». Из «убеждений», вообще ничего не выходит, кроме стоп бумаги и собирающих эту бумагу, библиотеки, магазины, газетного спора и. В полном случае металлического памятника.
А Достоевский живет в нас. Его музыка никогда не умрет.
1.– Какой вы хотели бы, чтобы вам поставили памятник?
–Только один: показывающим зрителю кукиш.
1.У писателей таких великодушных и готовых умереть за человека» (человечество), вы попробуйте задеть их авторство, сказав: «Плохо пишите, господа, и скучно вас читать»,– и они с вас кожу сдерут».
1. И у меня мелькает странное чувство, я последний писатель, с которым литература вообще прекратиться, кроме хлама. Который тоже прекратиться скоро. Люди станут просто жить, считая смешным и ненужным, и отвратительным литераторствовать.

История
1. История, не есть ли чудовищное другое лицо, которое проглатывает людей себе в пищу. Нисколько не думая о их счастье. Не интересуясь им?
Не есть ли мы – «я» в «Я»?
Как все страшно и безжалостно устроено.
1. Да…. Вся наша история немножечко трущоба, и вся наша жизнь немножечко трущоба. Тут и администрация и citoyens (граждане – франц).
1. Уважение к старому должно быть благочестиво, а не безумно.

2.Воистину так. Особенно нынешние «патриоты» и националисты этим безумием отличаются.
1.Печальны и запутаны наши общественные и исторические дела...
1. Александр Македонский с 30-ти тысячным войском решил покорить монархии персов. Это что нам, русским: Пестель и Волконский решили с двумя тысячами гвардейцев покорить Россию…
И пишут, пишут историю этой буффонады. И мемуары, и всякий павлиньи перья. И Некрасов с «русскими женщинами».
1.Нужно разрушать политику... Нужно создать аполитичность. «Бог больше не хочет политики, залившей землю кровью»... обманом, жестокостью.
Как это сделать? (...)
Перепутать все политические идеи… Сделать «красное – желтым», «белое – зеленым», – разбить все яйца и сделать яичницу...
Погасить политическое пылание через то, чтобы вдруг «никто ничего не понимал», видя все «запутанным» и «смешавшимся».

2.Что ж, замечательное русское качество – простота. И как все это у нас перемешано! Действительно, яичница из феноменальной прозорливости и провинциальной наивности.

1. Едва демократия начинает морализировать и философствовать, как она обращается в мошенничество.
Тут-то и положен для нее исторический предел.
1. И вся история – голое поле с торчащими пнями.
1. Герцен напустил целую реку фраз в России, воображая, что это «политика» и «история»…
1. Мне представляется история русского общества за Х1Х в. сплошным безумием.
1. Плодите священное семя, а то весь народ задичал.

О русском
1. Посмотришь на русского человека острым глазком… Посмотрит он на тебя острым глазком…
И все понятно. И не надо никаких слов.
Вот чего нельзя с иностранцем.

2.В первом случае – телепатия; во втором – антипатия.

1. Симпатичный шалопай – да это почти господствующий тип у русских.
1. Русское хвастовство, прикинувшееся добродетелью, и русская лень, собравшаяся «перевернуть мир»… – вот революция.

2. Когда Розанов так отстраненно говорит о русских, начинаешь подозревать его в инородном, быть может, даже в еврейском происхождении.

1. Сам я постоянно ругаю русских. Даже почти только и делаю, что ругаю их. (Пренесносный Щедрин). Но почему я ненавижу всякого, кто тоже их ругает? И даже почти только и ненавижу тех, кто русских ненавидит и особенно презирает. Между темя я, бесспорно, и презираю русских. До отвращения. Аномалия.

2. Отнюдь. Стремление очиститься движет нами, когда мы сами себя начинаем крыть по чем свет стоит. Эта наша внутренняя проблема. И она никого не касается. Но как только кто-то начинает в нее лезть, мы даем чужаку по ушам.

1.Вот и я кончаю тем, что все русское начинаю ненавидеть. Как это печально, как страшно.
Печально особенно на конце жизни.
Эти заспанные лица, неметеные комнаты. Немощенные улицы…
Противно, противно.
1.Кто любит русский народ – не может не любить церкви. Потому что народ и его церковь – одно. И только у русских это одно.
1. Русский человек не бессодержателен, – но русское общество бессодержательно.

2. После этакой тирады, член этого общества, русский человек: как хочешь, гордись или стыдись. Василий Васильевич дает тебе тут полную свободу.

1. Вовсе не университеты вырастили настоящего русского человека, а добрые безграмотные няни.

2. Далее по тексту Розанов рассказывает, что такое русские университеты, которые он, к счастью, благополучно «проспал». (ВВМ – см. «Опавшие листья»).
Беда высшего нашего образования есть и, видимо, была в том, что оно учило нас без учета нашего происхождения, наших наклонностей. Учило и учит по-немецки. По-порядку, а мы – дети хаоса.
Горький стал Горьким и без них – университетов.

1.У Мережковского есть замечательный афоризм: «Пошло то, что пошло»…»
…судьба сломила его. Что такое десятки лет глумления таких господ, как Михайловский, Скабичевский, как Горнфельд (Кранифельд), Иванов-Разумников, и вообще литературных лаптей, сапогов и туфель. И он добровольно и сознательно стал «пошл», чтобы «пойти…»
Но Мережковский, при кротких и милых его чертах, никогда не был умен; не был практически, «под ногами», умен.

2. Похоже, что самым по Розанову непристойным признаком для интеллектуала было отсутствие большого или достаточного ума. Похоже, себе Розанов в таком наличие не отказывал.
Но каков Михайловский: равнодушный и жадный (вспомним Глеба Успенского), а в этом случае с Мережковским «непущатель». Что ж, Василий Васильевич, твой грех, коли все было не так. Мы вынуждены внимать твоему свидетельству. Ты там жил, все видел воочию.

2.Попутно в дополнение к образу Мережковского.
Розанов: «Мало кто из русских писателей принял в свою душу столько печали, как он».
Георгий Адамович: «Печаль Мережковского какая-то изначальная, природная, противоречащая всей его метафизике».
(Цитируется из книги Алексей Ремизов «Взвихренная Русь»» 1979, стр. 630

2. У Алексея Ремизова есть целая книга «Розановы письма». Он считал Розанова своим учителем, всю жизнь любил его и был благодарен за школу.
В одном из писем Ремизов, вспоминает Виктора Шкловского, говоря: «А помните, Василий Васильевич, как вы сказали (...), что рассказов писать вы никак бы не могли. А вот Шкловский книжку написал Розанов и там как раз наоборот: Розанов – Уединенное, Опавшие листья – ведь это целый роман. Новая форма». (А. Ремизов. Кукха. Розановы письма.1923.с.124
А вот как Розанов отзывается о своем ученике Ремизове: «Голова эта – путаная, с психологией малой мыши на большом сыре, которая боится быть пойманной…» (Из письма к З.Н.Гиппиус).

1.Глупа ли моя жизнь?
Во всяком случае, не очень умна.
1.Хочу ли я играть роль?
Ни – малейшего (жел.).
1.Человек без роли?
– Самое симпатичное существование.
1.Все «величественное» мне было постоянно чуждо.
Я не любил и не уважал его.
1.Я весь между корнями. «Верхушка дерева» – мне совершенно непонятно (непонятная эта ситуация).
1.Вообще литература, конечно, дрянь (мнение и Фл.) (ВВМ– видимо , имеется в виду Флоренский), – но и здесь «не презирай никакого состояния в мире», и ты иногда усмотришь нечто прекрасное.

2.Дописался, называется.

1.Настоящего литератора закрыла от нас действительно хлестаковская мантия столичного фельетониста и самоупоенного передовика, он же приват-доцент местного университета. Но «не ими свет кончается». Есть доброе и сильное и честное в литературе; есть (нужда) бесконечно в ней страждающее. Такой литератор – народный учитель, т.е. то же, что труженик сельской и городской школы.
И поклонимся ему… Не все цинично на Руси. И не все цинично в литературе.

2. Господи, да это же и о нашем времени, и о нас!

1.Толстой искал «мученичества» и просился в Шлиссельбург посидеть рядом с Морозовым.
–Но какой же, ваше сиятельство, Вы Морозов? – ответило правительство и велело его, напротив, охранять.

2.Неужели Розанов, не понял, что Толстому под этой охраной стало тошнее, нежели под той, что стерегла Морозова.

1. У нас слово «отечество» узнается одновременно со словом «проклятие».
1. Жалит ее немец. Жалит ее еврей. Жалит армянин, литовец. Разворачивая челюсти, лезет с насмешкой хохол.
И в середине всех, распоясавшись, «сам русский», ступил сапожищем на лицо бабушки-Родины.
1. Дешевые книги – это некультурность. Книги и должны быть дороги.(...) Это не водка.
Книга вообще должна быть горда, самостоятельна и независима. Для этого она, прежде всего, д.(ВВМ – должна) быть дорога.

2. Что такое «дорогая книга», мы сегодня понимаем, как никогда. Отдадим дань вечно нуждающемуся Розанову, книги которого плохо продавались, и он вынужден был, время от времени, понижать их стоимость, менять на них ценники.
Скажем по-нашему. Да, книга должна быть дорогой. Та дешевка, что у нас продается на каждом углу, имеет вид, пускай часто весьма культурный, ничего общего с литературой, как правило, не имеет. Да, Василий Васильевич, ты прав! «Дешевая книга – это некультурность!»

1.Только русская свободушка и подышала до евреев.
Которые ей сказали «цыц»:
И свободушка завиляла хвостом.
1. У русских нет сознания своих предков и нет сознания своего потомства.
«духовная нация»… «во плоти чуть-чуть»…
От этого – наш нигилизм: «до нас ничего важного не было». И нигилизм наш постоянно радикален: «мы построим все сначала».
1. Возражать легче, чем работать: вот происхождение социализма (по крайней мере, ленивого русского социализма).
1. Старые милые бабушки – берегите правду русскую. Берегите; ее некому больше беречь.

2. Прямо-таки призыв современного политикана!

***
2.«Настоящая литература может быть только там, где ее делают не исполнительные и благонадежные чиновники, а безумцы, отшельники, еретики и мечтатели, бунтари, скептики». Евг. Замятин. «Лица». 1967. с.189-190»

А.М. Горький в ответ на просьбу дочери писателя-философа Н.В.Розановой поделиться воспоминаниями об отце, ответил: «Написать очерк о нем – не решаюсь, ибо уверен, что это мне не по силам. Я считаю В.В. гениальным человеком, замечательным мыслителем, в мыслях его много совершенно чуждого, а – порою – даже враждебного моей душе, и – с этим вместе –он любимейший писатель мой». («Контекст – 1978». М., 1978, стр. 323.)
Наверняка «пролетарский писатель», говоря это, имел в виду и эту, ставшую в наши дни классической мысль (метафору).
«С лязгом, скрипом спускается над русской историей железный занавес. – Преставление окончилось. Публика встала.– Пора одевать шубы и возвращаться домой. Оглянулись, но ни шуб, ни домов не оказалось».

Близкий Розанову тем, что превратил в свое «автобиографическое пространство» весь петербургский бомонд поэтов, художников, артистов, Алексей Ремизов, так объяснял(оценивал) строй мыслей этой незаурядной личности. «Василий Васильевич! Ваша мечта, новая правда (...), потому что вы прожили свою жизнь в тоске и неудаче». Видимо, мрачнейшие пророчества Розанова, умело сориентированные на библейские тексты и фигуры, даже для Ремизова, которому досталось отнюдь не сладкая эмиграция, едва ли были целиком убедительны.
Розанов прожил тяжкую, порой невыносимую жизнь. При определенной литературной одаренности, писал он довольно коряво. А все эти разговоры о нем как о замечательном стилисте – попытка задним числом подсластить яд, которым Василий Васильевич всю жизнь травил себя и от которого, в конце концов, умер.
Отрава состояла из множества ингредиентов, которые каждый сам по себе вполне сносны и не представляют собой опасности для жизни.
Характерно, что сам Розанов задолго до физической смерти от них почивший прекрасно все это знал и правильно понимал, однако с невыразимым постоянством перед употреблением компоненты эти смешивал и смешивал.
Книги его не расходились, потому что впереди них бежали три неразлучных подружки: дурная слава об авторе, хула и молва.
Прежде чем перечислить некоторые составные части этого смертельного зелья, скажу еще об одной особенности автора, благодаря которой он не мог не стать самоубийцей. Это его двойственность.
Возьмем такую, за которую его при жизни особенно третировали. Это антисемитизм. Сегодняшние апологеты пытаются отбелить эту грань личности Розанова. Мол, он больше вступался за евреев, нежели ругал их. Так, да не так. Дуализм, в частности, этот нес в себе результат фобии. Розанов боялся в себе антисемитизма. Время от времени, набрасываясь на евреев (удерживать себя от этого, видимо, было выше его душевных сил), он постоянно сознательно путал грешное с праведным. С тщательностью чистильщика заметал следы своего истинного отношения к предмету. Ругая, он тут же находил возможность похвалить евреев, сказать какие они семейные, какие они предприимчивые, практичнее, неутомимые...
Он вообще действовал по принципу «укусит и меду даст». Толстой, Гоголь, даже Некрасов с Михайловским и иже с ними Горький, но особенно Салтыков-Щедрин – все это люди по Розанову недостойные своих титулов, заметим, полученных не рескриптами власть предержащих, а от самой жизни. В то же время Розанов всячески отрицает жажду славы, обуревавшую его самого. И чем старательнее это делает, тем более явственнее проступает эта, необоримая, в нем страсть.
Иногда из него вырывается самопохвала. И чтобы не казаться нескромным, он тут же клеймит себя, признается, мол, слаб и немощен бываю как литератор («бываю», надо понимать, но только «иногда»).

Афоризмы и каноны
1.Человек искренен в пороке и неискренен в добродетели.
2.Все писатели – рабы. Рабы своего читателя.
3.Успех в доброте и доброта в успехе…
4. Люди, которые никуда не торопятся, – это есть Божьи люди.
Люди, которые не задаются никакою целью, – тоже Божьи люди.
5.Все убегающее, ускользающее неодолимо влечет нас.
Так в любви и в литературе. Неужели так – в истине? Боже, неужели так и в религии, где «Бога никогда же никто виде»?!!»
6.Смотрите, злодеяния льются, как свободная песнь; а добродетельная жизнь тянется, как панихида.
7.Порок живописен, а добродетель так тускла.
8.Теряя девственность, девушка теряет свое определение.
Она не согрешила (закон природы).Она никого не обидела. Всему миру она может сказать: «Вам какое дело».
9.Не сторожит муж, – не усторожит отец. (судьба девушек)
10.Кто же была Суламифь?
Каждая израильтянка в вечер с пятницы на субботу.
11. Любовь есть совершенная отдача себя другому.
«Меня» уже нет, а «все – твое».
Любовь есть чудо. Нравственное чудо.
12.Революции основаны на энтузиазме, царства – на терпении.
Революции исходят из молодого «я». Царства – из покорности судьбе.
13. Что такое «писатель»?
Брошенные дети, забытая жена. И тщеславие, тщеславие…
14. Я любил ее, как грех любит праведность, и как кривое любит прямое, и как дурное – правду.
15. Жизнь – раба мечты.
16. Не смиренные смиренны, а те, которые были смирены.
17. Тишина лечит душу.
18. Смерть не страшна тому, кто верит в бессмертие.
19. Без веры в себя нельзя быть сильным. Но вера в себя разваливается в человеке нескромностью.
Уладить это противоречие – одна из труднейших задач жизни и личности.
20.Всякий оплодотворяющий девушку сотворяет то, что нужно.(канон Розанова).
21. Церковь сказала «нет». Я показал ей кукиш с маслом. Вот и вся моя литература.
22. Церковь есть душа общества и народа. Можно ли же поднимать руку на душу? Хотя бы она и была порочная.
23. Христианству гораздо труднее, чем Христу, церкви теперь труднее, чем было
Апостолам.
24. Евангелие бессрочно. А все другое срочно – вот в чем дело.
25.Мир женился на старухе: вот французская революция и все ее три принципа.
26.Стиль есть то, куда поцеловал Бог вещь.
27.Стильные вещи суть оконченные вещи.
И посему они уже мертвы. И посему они уже вечны.
Потому что они не станут изменяться. Но всегда останутся.
28. С тем вместе стиль есть нечто внешнее. Это наружность вещей. Кожа вещей. Но ведь у человека мы целуем же священные уста и никто не вздумает поцеловать столь важное и нужное ему сердце.
29. Благодари каждый миг бытия, и каждый миг бытия увековечивай.
30.Смысл – не в Вечном; смысл в Мгновеньях. Мгновенья-то и вечны. А вечное – только «обстановка» для них. Квартира для жильца. Мгновение – жилец. Мгновения – «я», Солнце.
31. Мир живет великими заворожениями.
Мир вообще есть ворожба.
И «круги» истории, и эпициклы планет.

***
2. И хотя неоднократно Розанов утверждает, что никогда не мог написать ни одной стихотворной строки, книгу он завершает поэзией чистой воды. Вот как Розанов и заканчивает «Опавшие листья»:
1.Бог охоч к миру. А мир охоч к Богу.
Вот религия и молитвы.
Мир «причесывается» перед Богом,
а Бог говорит («Бытие»,1) «Как это – хорошо».
И каждая вещь, и каждый день.
Немножечко и мир «ворожит» Бога:
и отдал Сына своего единородного за мир.
Вот тайна.
Ах, не холодеет, не холодеет еще мир.
Это – только кажется.
Горячность – сущность его,
любовь есть сущность его.
И смуглый цвет.
И пышущие щеки.
И перси мира. И тайны лона его.
И маленький Розанов, где-то закутавшийся в его персях.
И вечно сосущий из них молоко.
И люблю я этот сосок мира, смуглый и благовонный.
С чуть-чуть волосками вокруг.
И держат мои ладони упругие груди,
и далеким знанием знает Главизна мира обо мне,
и бережет меня.
И дает мне молоко.
И в нем мудрость и огонь.
Потому-то я люблю Бога.
2.Написал Розанов эти строки в клинике, где лежала его мать, 24 декабря 1912 года.
Я лишь позволил себе разбить их – выстроить столбцом.
Валерий Митрохин
21–25.11.06
Теги:
11 February 2008

Немного об авторе:

Автор многих книг Настоящим уведомляю Все мои персональные данные, стихи, статьи, фотографии, рисунки, переписка и т. п. и т. д. являются объектами моего авторского права (согласно Бернской Конвенции). Для коммерческого использования всех, вышеупомянутых материалов (объектов авторского права) в каждом конкретном случае необходимо мое письменное р... Подробнее

Ещё произведения этого автора:

АНГЕЛ
БЕССОННИЦА
ПОСМОТРИ И ПОДУМАЙ

 Комментарии

Комментариев нет