Вместо пролога:

По расчётам специалистов, мировых запасов нефти, газа и угля хватит не более, чем на 100 лет. При этом мировая энергетика на 98% является "углеродной". Все теории альтернативного энергообеспечения - не более, чем усыпляющие сказки, мифы...

Вывод ясен...

Грядут последние времена, о чём говорил Иисус Христос своим ученикам, когда они спрашивали его: "Какой признак Твоего пришествия и кончины века?" (Матф. 24:3). Спаситель отвечал им: "И будут знамения в солнце и луне и звездах, а на земле уныние народов и недоумение; и море восшумит и возмутится; люди будут издыхать от страха и ожидания бедствий, грядущих на вселенную, ибо силы небесные поколеблются, и тогда увидят Сына Человеческого, грядущего на облаке с силою и славою великою. Когда же начнёт это сбываться, тогда восклонитесь и поднимите головы ваши, потому что приближается избавление ваше." (Луки 21:25-28)



Откровения русского врача...

Обращение

Слова молитв я начал понимать!.. Огнём небесным осветилось слово!..
Мне кажется, что я родился снова!.. Я ощущаю Божью Благодать!..
Я на работу в госпиталь иду и про себя молитву повторяю.
Она меня ведёт и защищает в больничном огнедышащем аду.
А, может, подыскать себе «местечко» и с поля боя в тёплый штаб уйти?..
Нет! Не могу… Пусть я сгорю, как свечка; но не сойти мне с Крестного Пути!..



А, может, это был не сон?..

Ко мне во сне пришёл Христос. Лил пот с Его лица.
Кружился нимб из ярких звёзд над тернием венца.
Он у моей постели встал, и расступилась тьма…
Он еле слышно прошептал: «Ваш мир сошёл с ума…»
Коснулся Иисус Христос меня своей рукой,
вздохнул и тихо произнёс: «Вставай. Пойдём со мной».



И вечный бой...

Каждый день ухожу на работу, как в бой.
Коридоры больницы – окоп фронтовой, а палаты – ползущие танки.
В них – танкисты: удушье, отчаянье, боль, кровь, мокрота, людские останки…
А Господь-полководец приказ отдаёт: из окопа подняться в атаку
и чеку потянуть, и рвануться вперёд, и – на танки с гранатой, без страха…


Клятва Гиппократа

Позабыл я вкус мирских услад, утонул в однообразье дней.
Пью по каплям смертоносный яд непростой профессии моей.
Накопился он в моей крови – этот сверхтоксичный цианид.
Пусть противоядием Любви душу мне Всевышний окропит!
И готов поклясться: до конца терпеливо буду крест нести,
не сниму тернового венца, не сойду с тернистого пути!..


Посмертный эпикриз (Случай из врачебной практики)

Поначалу все шло, как обычно.
Я сидел и читал эпикриз.
«Что ж, оформлено, вроде, отлично.
Только б сразу родные нашлись.
Врач дежурный не смог дозвониться –
Я взял трубку и номер набрал. –
Если станут в истерике биться,
я скажу им: «легко умирал».
Эти мысли пустые, шаблонные
я как будто писал от руки
и всё слушал гудки телефонные,
дребезжащие, злые гудки.
Всё вокруг на мгновенье застыло.
Наступил тот момент дежавю,
когда кажется: всё уже было,
всё предтечу имело свою.
Ощутив себя вдруг ясновидцем,
я попробовал предсказать
то, что в мире должно приключиться
этак, скажем, минут через пять.
Вот сейчас мой селектор проснётся,
подмигнёт своим красным глазком.
Из него женский голос польётся
с малоросским смешным говорком:
«Вы родным-то хотя б сообщили?
Время, гляньте-ка, без десяти!
Мне из морга сейчас позвонили.
Просят им эпикриз принести.
Вы проверьте в «особых отметках»,
есть ли опись зубов золотых.
Заполняла сестра – малолетка.
Я не слишком надеюсь на них».
На селектор я буду коситься,
из которого, как из дыры,
временами по каплям сочится
жидкость голоса старшей сестры.
Смысл её излияний циничных
тут же станет меня раздражать.
Поспешу я движеньем привычным
на селекторе кнопку нажать.
На обложке «истории» подпись
четко выведу твёрдой рукой
и припомню недавний свой отпуск
с накатившей внезапно тоской.
Заведённому следуя кругу,
о котором нам знать не дано,
будут мчаться, сменяя друг друга,
все событья, как кадры в кино.
Мне совсем уже стало казаться,
что в грядущее вхож я теперь.
Вот сейчас, вот сейчас постучатся
в кабинетную белую дверь.
В тот же миг она вдруг распахнётся,
и лавиной, летящей с горы,
на меня силуэт понесётся
запыхавшейся старшей сестры.
Она выпалит мне, как из пушки:
«Я вас двадцать минут прождала!»
Дверь открылась. Заходит старушка
и садится напротив стола.
Я смотрю на нее обалдело,
на нежданную гостью свою.
«Вы ко мне по какому-то делу?» –
идиотский вопрос задаю.
Она съёжилась, будто от боли,
еле слышно при этом шепча:
«Я, простите, по поводу Толи,
Анатолия Фомича.
К вам мой муж поступил в воскресенье.
Неотложка его привезла.
Почему-то его в отделенье
я сегодня с утра не нашла.
Только что мне сестричка сказала,
что куда-то его повезли.
Я бы вас беспокоить не стала,
но врачи на планёрку ушли…»
«Назовите фамилию мужа, –
с расстановкой я ей говорю. –
Нет. Спасибо. Мне паспорт не нужен.
Я по сводке сейчас посмотрю.
Головин…»
Я компьютер включаю.
На экранчике буквы зажглись.
И вот тут-то как раз вспоминаю
про подписанный мной эпикриз!
Я смотрю на обложку «истории».
Так и есть! Так и есть! Головин…
И, как будто, барахтаюсь в море,
сплошь покрытом обломками льдин.
Я в кулак собираю все силы,
чтобы встретиться взглядом с вдовой,
и мне кажется: я у могилы
с непокрытой стою головой.
Над изрытым кладбищенским полем
раздаётся пронзительный вой:
«Нет! Не смейте закапывать Толю!
Он живой! Он живой!! Он живой!!!
Сорок лет наших общих событий,
общих мыслей, мечтаний, утрат.
Наши судьбы – как тонкие нити,
что сплелись в один прочный канат.
Я дыханьем своим отогрею,
оживлю коченеющий труп.
Толя! Толя! Поверь, я сумею,
прогоню синеву с твоих губ».

В голубом полувыцветшем ситце
повлажневших старушечьих глаз
столько боли…, что перекреститься
захотелось мне прямо сейчас.
Эх, «Закон Божий» все-таки нужен!..
Достаю я свой крестик рывком,
прижимаю к губам неуклюже,
неумело крестясь кулаком.


Вечером, в Храме...

Я свечку поставлю пред образом Спаса
и, встав на колени у алтаря,
молитву шептать буду долго и страстно,
за всё, за всё Господа благодаря:
за то, что коллегам не дал ошибиться,
за то, что весь день утолял чью-то боль,
за то, что я вышел живым из больницы
и в Храм на вечернюю службу пришёл...