Врач в застиранном, мятом халате ловко сунул купюру в карман 
и сказал: «Ваш ребёнок в палате... К сожалению, он - наркоман...»
Я узнал от врача, что у Ромки загнилА от уколов рука, 
и он может погибнуть от ломки, если я не найду "порошка". 
Врач мне дал телефон господина, у которого можно купить 
тот спасительный грамм героина, без которого Ромке не жить. 
Я не помню, как брёл по больнице, как в салон «Мерседеса» нырял. 
«Как такое могло приключиться?» - без конца про себя повторял… 
Я из тех, для кого в девяностых лучезарное солнце взошло. 
Треть России теперь на погостах, ну а я… ну а мне повезло. 
Я всегда был "калачиком тёртым", разводить не боялся братву 
и тогда, в девяносто четвёртом удержаться сумел на плаву. 
В девяносто восьмом, когда власти развели тех, кто был при деньгах, 
миновали меня все напасти, я опять устоял на ногах. 
Сколотить я сумел состоянье в разворованной, нищей стране, 
а теперь, вопреки ожиданьям, оказался по Уши в говне.
Как же так получилось, что Ромка – наш с Людмилой единственный сын, 
всю нам жизнь исковеркал и скомкал, пристрастившись колоть героин?! 
Я загнал «Мерседес» на парковку перед входом в какой-то отель, 
и швейцар, проявляя сноровку, распахнул ресторанную дверь, 
снял фуражку, сверкая плешиной. Я к нему подошел, заплатил, 
попросил присмотреть за машиной и к метро со всех ног припустил. 
Продавец мне назначил свиданье на платформе в районе пяти, 
взяв при этом с меня обещанье никого за собой не вести. 
Время крепко уже поджимало. Я боялся к нему опоздать. 
Не дождётся – тогда всё пропало, "порошка" мне тогда не видать. 
Я стоял за билетиком в кассу в гуще плохо одетых людей, 
составляющих серую массу, для которой я, в общем, злодей. 
Я для них - средоточие счастья, потому что безмерно богат... 
Они правы, конечно, отчасти. Только я, вот... богатству не рад. 
В жизни нет исключений из правил. Крест у каждого всё-таки свой. 
Я бы всё им до цента оставил... Лишь бы Ромка остался живой.