В школе, напротив сберкассы,
где нынче пункт призывной,
люди сдавали «мясо»
в пятницу, ранней весной.

Женщины тихо грустили,
глядя на то, как сквозь строй
их сыновей уводили,
словно телят, на убой.
Их утешали мужчины:
«Нечего, мол, горевать.
Нет объективной причины.
Мальчикам не воевать.
Им же армейская служба
только на пользу пойдет.
Там настоящую дружбу
каждый мужчина найдет.
Там проверяются люди,
словно на прочность металл.
Немощным хлюпиком будет
тот, кто солдатом не стал.
Проводы вышли на славу.
Выпили мы за ребят.
Пусть они нашу державу
грудью своей защитят.
Дурочка, я же не плачу.
Так, что и ты не скули.
Лучше поедем на дачу:
надо подсыпать земли.

Двор был оцеплен милицией.
Прямо у школьных дверей –
парта. По русской традиции
водки графинчик на ней.
Два пожилых капитана
(лица – сплошной интеллект)
вытянулись, истуканы…
Скоро приедет префект.

Старый префектов знакомый,
батюшка Эммануил
тихо спросил военкома:
«Ты на мобильный звонил?»
Взял военком «Моторолу»,
Номер набрать был готов,
но не успел. Перед школой
слышится визг тормозов.
Толстый префект с рожей вора
вылез из «Хонды» своей,
женщин заверил, что скоро
им возвратят сыновей.
Попик огладил бородку,
«мясо» водой окропил
и из стопарика с водкой
пару глоточков отпил,
тут же заблеял гнусаво:
«Да сохранит вас Христос!
Да увенчается славой
тот, кто присягу принес!»
А военком толстозадый
Гневно глазами сверкнул
и, как начальник парада,
плечи свои развернул.
«В нашем отечестве чисто
будет во веки веков.
Выловим мы уклонистов –
маменькиных… сынков.
Альтернативщиков тоже
скоро заставим служить.
Власть наша, думаю, сможет
эту проблему решить.
Ладно, ребята. Ни пуха…
Чур, на судьбу не роптать».
Тут он префекту на ухо
начал поспешно шептать:
«Список ребят для отсрочки
завтра должны подвезти.
Там, где проставлены точки –
надо навстречу пойти.
Это все дети достойных,
очень достойных людей.
Так что, уж будь спокойны.
С ними все будет о’кей».
Подал он знак трем старшинам,
мельком взглянул на толпу,
отдал приказ «По машинам»
и повернулся к попу.
«Дали отсрочку и вашим,
батюшка, всем протеже.
Церковь, конечно, уважим.
В общем, решили уже».
Взглядом тяжелым и тусклым
он еще долго следил,
как проходила погрузка,
и как народ уходил.

Вытянув шеи худые,
мальчики, как цыплаки,
лезли и лезли в стальные,
черные грузовики.
В слабеньких, тонких запястьях,
белых, как ветви берез,
столько таилось несчастья,
столько непролитых слез…

Птицы во всю распевали.
Мир наслаждался весной.
Люди же, молча, сдавали
«мясо» живьем, на убой.