Улетают куда-то в далекий распад,

стаи птиц, упоенные зовом покоя.

Провожаю восход и встречаю закат,

не тревожась подчас одинокого воя.

Стороною кружится шальной листопад,

Не порядок внося в запоздалую осень.

Заунывно стоит опечаленный сад.

И я снова, как в детстве пошлёпаю босым.

Не расторгнутой клятвой скрепится любовь

с этой жизнью ещё непомерно капризной.

И по венам моим увядавшую кровь

осень будет теперь прогонять с укоризной.

И откроются двери забытых церквей.

Эта рана затянется видно не скоро.

И воспримут по-разному день Маковей,

когда станет кружить над распятием ворон.

Не скупясь, отчужденно, разлитая тишь

мимоходом сумеет меня одурманить,

а потом раздразнить, как голодную мышь,

одиночеством жизни усталую память.

Но оторваны гвозди и высушен хлеб,

и немного горька радость бешеной скачки.

И я так и не понял, когда я ослеп

от житейских тревог и от будней горячих.