Глава 1

Приглашение на новоселье

Грузный немолодой мужчина в мешковатом камуфляжном костюме, вполголоса чертыхаясь и бормоча под нос проклятия, пробирался сквозь заросли ежевики, пытаясь выбраться на тропу. Над его головой безучастно шумели ветвями высокие сосны, сквозь их задумчивые кроны с трудом пробивался еле тёплый свет полуденного осеннего солнца. В правой руке он нёс охотничье ружьё, время от времени неловко опираясь на него, как на посох.

Под ногой хрустнул валежник. Подвернув ногу, неуклюжий и явно неопытный охотник завалился на землю, гостеприимно усыпанную толстым слоем хвои, и крепко выругался. Внезапно какая-то тень заслонила солнце. Упавший поднял глаза и онемел – прямо перед ним возник человек в широкополой шляпе и длинном нелепом то ли пиджаке, то ли плаще. Персонаж, похожий на Дон Кихота, впился в лежащего стальным взглядом, подчиняя его своей воле. Немного помедлив, «призрак» молча протянул руку, и незадачливый охотник, опершись на локоть и слегка приподнявшись, как загипнотизированный, также молча протянул ему своё ружьё.

Незнакомец резким движением взвёл курок, направил ствол в голову сидящему и нажал на спусковой крючок. Затем неторопливо вложил ружьё в руку покойнику и растворился в лесу…

***

Назойливый звонок – напоминание нового модного смартфона – вывел Ивана из состояния счастливого созерцания медленно падающих за окном листьев. Начало осени, особенно при тёплой и безветренной погоде, – это всегда красиво и немного грустно. Ведь это и напоминание о том, что жизнь сделала ещё один виток, в результате которого и ты, и мир стали немножко другими. И пусть до финиша осталось чуть меньше, и много сил уже отдано дистанции, ты бежишь свой марафон со всё большим умением, вкусом и наслаждением от каждого нового метра. От каждого шага. И вдруг этот дурацкий сигнал… «Надо сменить рингтон», – машинально подумал Черепанов, читая напоминание на широком экране: купить подарок Константину Ковалёву на день рождения и новоселье к 21 сентября.

«Вот чёрт, а я-то почти забыл, что придётся присутствовать на этой протокольной пьянке, вернее хотел забыть, – с раздражением отметил Иван. – Так нет, сам себе напомнил об этом «эпохальном» событии. Хочешь не хочешь, нужно что-нибудь придумывать и, главное, угробить на этого Ковалёва практически все выходные. А это значит с дружеским выражением лица восхищаться его замечательными владениями, поддакивать в такт гостям, пить, жрать и вести бессмысленные околополитические и псевдогосударственные разговоры с самим хозяином дома и его уважаемыми гостями.

Черепанов остановил взгляд на маятнике старинных настенных часов, с невозмутимым спокойствием качавшемся из стороны в сторону. Эти часы всегда действовали на него завораживающе. Притом обладали свойствами противоположной направленности. С одной стороны, глядя на них, Иван, то и дело тонувший в бездонном водовороте рабочих, домашних и прочих дел, вдруг делал размеренный, глубокий вдох, от чего заряжался спокойствием. Он как бы выходил из плена этих вечных хлопот и проблем, поднимался над ними, улавливая вместе с пульсом движение своего внутреннего маятника, прислушивался к нему, сверяя его ход с общевселенскими часами. Эта пауза и расслабляла Черепанова, и давала сильнейшую опору, когда простым движением плеч он легко стряхивал груз текучки и обнаруживал, что вовсе не обязан обслуживать все сваливающиеся на него обстоятельства. Он получал импульс идти своей дорогой, с остановками, привалами, трудностями, но путь при этом выбирал и прокладывал собственный. С другой стороны, те же стрелки и маятник, наоборот, стимулировали огромный энергетический толчок, ускорение темпа, подъём работоспособности и результативности. Когда ты без особых усилий совершаешь невероятные поступки и шаги. Словно несёшься в авто на бешеной скорости, но при этом контролируешь ситуацию настолько чётко, что ни капельки не боишься и не рискуешь.

Когда Ивану исполнилось пятьдесят, он вдруг открыл для себя очень простую истину: отныне время и только время является главным расходным материалом и главным капиталом его жизни. Собственно, об этом он и в детстве слышал. Но знать без того чтобы чувствовать – это совсем другое дело. Бабушка любила повторять маленькому Ване притчу: деньги потерял – ничего не потерял, время потерял – много потерял, дух потерял – всё потерял. Но в молодости всё по-другому: и цена времени, и его ощущение.

Чем они тогда только не занимались! Ещё студентом, помимо подработок на телевидении, Черепанов сообразил устроиться ночным сторожем в престижный ресторан «Юбилейный», находившийся неподалёку от их общежития. Дежурил ночь через две и убивал сразу нескольких зайцев. Девяносто восемь рублей и пятьдесят восемь копеек были замечательным ежемесячным приложением к стипендии, добавлявшим Ивану уверенности, а его жизни – красок. Кроме того, служебное положение позволяло иногда устраивать дармовой праздник живота не только для себя, но и приглашать на такие пирушки близких друзей. Сердобольные официантки охотно делились с приветливым и щедрым на комплименты сторожем послебанкетным провиантом. К тому же будущие журналисты знакомились здесь с особой жизненной картинкой. «А в ресторане, а в ресторане…», как пелось в известной песне, каждый вечер бушевали такие страсти… И такие люди…

Когда в двадцать, или в двадцать пять, или даже в тридцать лет представлялась возможность заработать, никто время в качестве расходного материала в расчёт не брал: вон его сколько впереди – целая жизнь. Но тогда бестолковая на первый взгляд трата дней являлась и своеобразной платой за опыт. В «весёлые девяностые» Черепанов, как и многие его сверстники, в каких только авантюрах не участвовал.

Это было такое удивительное время, когда обменных пунктов ещё не существовало, но валюта уже ходила вовсю, и об интернете у нас мало кто слышал. И никакие магазины по ночам не работали, из-за чего в разгар горбачёвской перестройки начали развиваться ночные службы доставки продуктов. С одной стороны, деньги можно было делать практически из воздуха. Даешь в газету объявление «Куплю машину» и выбираешь из множества предложений самый выгодный вариант, проверяешь. Потом даешь объявление «Меняю машину на квартиру», и такой вариант тоже находится. После чего продаёшь квартиру и покупаешь две машины. Но, с другой стороны, деньги можно было так же легко и потерять. Стоило лишь попасть в силки, расставленные повсеместно разного рода жуликами и кидалами.

Практически каждый второй житель страны испытал на себе подобный обман, обменивая с рук стодолларовую купюру, или когда, успешно сколотив первый капитал, сдавал его в очередной траст, похожий на МММ, а иногда занимал под проценты надёжному товарищу – на верный бизнес, и уже тот относил деньги трастовикам, не упускавшим случая облапошить свою «жертву». Иногда в такой цепочке участвовали десятки людей, которых ловко брал на крючок какой-либо аферист – «сказочник», работавший на доверии, разбиравшийся в психологии и умевший убеждать.

Иван все эти приёмы хорошо знал и выработал для себя несколько правил. Например, валюту менял только тем, кто сам торговал на рынке: им обманывать не резон, потому что они со своим товаром всегда на месте. А если человек ему по каким-то причинам не нравился или о нём никто ничего не знал, Иван просто уходил от любых дел с ним. Подозрительному покупателю, например, говорил, что откладывает продажу машины. Со временем он понял, что во всяком новом деле важно быть первым, чтобы снимать сливки. Не стоит тупо копировать бизнес, которым все давно занимаются. Первые «челноки» возили в Турцию и Польшу шампанское и водку с десятикратным «подъёмом», но затем цены выровнялись. Их собратья, первыми насыщавшие страну джинсами «мальвинами» из Польши, не имели проблем ни со сбытом, ни с прибылью. А последние торговцы после уплаты всех поборов днями торчали на рынках, чтобы вернуть затраты и окупить дорогу.

Ещё тогда Иван усвоил, что полностью застраховаться от разного рода переделок невозможно – таков закон бытия, и к неприятностям и разного рода испытаниям нужно быть всегда готовым. С двумя однокурсниками одними из первых в Лугани они купили кинокамеру и дали объявление о том, что предоставляют профессиональные услуги по съёмке торжеств. Это сейчас при каждом загсе и роддоме в доле свой оператор и фотограф, и спрос на них небольшой, поскольку у многих теперь своя техника. А тогда заказов посыпалось множество, за ценой народ не стоял. Приятная работа, участие в весельях, налаживание полезных контактов с солидными заказчиками. Камера «отбилась» за две недели, после чего друзья купили ещё две и стали работать индивидуально. И вот один из них как-то позвонил Черепанову:

– Вань, выручи завтра. У меня накладка вышла. Взял заказ на съёмку юбилея, а ещё раньше про свадьбу договорился, но в блокнот не записал. А эти крендели за юбилей готовы платить по двойному тарифу.

Черепанова долго уговаривать не пришлось – он уже тогда подумывал, как бы заработать на собственную студию. Но когда на следующий день Иван прибыл по указанному адресу в серую кирпичную пятиэтажку и, оказавшись у редкой по тем временам металлической двери, нажал кнопку разболтанного звонка, ему открыл хорошо сложенный худощавый мужчина в тёмно-синих тренировочных брюках из болоньи и такой же ветровке, явно не похожий на юбиляра. Чёрные густые, зачёсанные назад, но не длинные волосы, смугловатое лицо, короткий взгляд таких же чёрных орлиных глаз.

– Заходи, – коротко то ли сказал, то ли приказал незнакомец слегка растерявшемуся Черепанову, не тратя времени и слов на то, чтобы как-то поздороваться, и давая тем самым понять, что ненужные условности и приветствия не его стиль.

Черепанов сделал несколько шагов и услышал звук закрывающегося замка. Интуитивно он стал продумывать форму культурного отказа: какую кнопку нажать, чтобы камера перестала работать, о чём известить заказчика и ретироваться. Подобным приёмам отступления его научил опытный друг-таксист. В случае нежелательных клиентов тот нажимал под водительским сиденьем кнопочку, отключавшую зажигание, и объявлял, что машина сломалась, а потому пассажирам придётся искать другое такси…

– На сколько часов хватит зарядки и сколько у тебя запасных кассет? – хозяин, чем-то похожий на индейца, задал вопрос как-то очень быстро.

– Две кассеты и два запасных аккумулятора, часов на шесть должно хватить, – Иван почувствовал, что в этой ситуации честный ответ будет эффективнее, тем более что ничего плохого ещё не произошло.

– Если умеешь держать язык за зубами, поедешь снимать с нами. Или оставляй свой аппарат Киргизу, – индеец кивнул в сторону появившегося в комнате крепкого парня с простым, открытым взглядом, которому больше бы подошло прозвище Иван. – Покажешь, какие кнопки нажимать, он толковый – разберётся, а завтра вечером заберёшь свою технику.

Где-то внутри Черепанова журналистское любопытство уже вступило в борьбу с инстинктом самосохранения. Но вопрос решился сам собой.

– У тебя вторая «стрела» на девятнадцать часов забита, – Киргиз сказал не «семь часов», а именно «девятнадцать», что выдавало в нём бывшего военного. – Чего человека весь день держать – справимся. Показывай свой аппарат.

Черепанов с облегчением выбрался из серой «хрущёвки». Но теперь, когда опасность миновала, его начало одолевать любопытство. Судя по всему, человек, похожий на индейца, какой-то криминальный босс, а при нём этот здравомыслящий спокойный Киргиз. Интересно, что за «стрелка» у них?

На следующий день Иван забежал к знакомому зампрокурора, молодому парню, у которого во время практики брал интервью, и попросил показать сводку происшествий. Не обнаружив ничего особенного, не выдержал и поинтересовался:

– А кто такой Киргиз?

– Киргиз, Киргиз… Что-то знакомое. Вспомнил, он из группы Коршуна. Они у нас недавно появились. Якобы пытаются подмять тему металлолома, но пока на них ничего нет. А ты откуда их знаешь?

– Да так, просто фамилию слышал, или это скорее кликуха … – Иван был научен не болтать лишнего.

Вечером он снова посетил серую «хрущёвку». Киргиз отдал ему камеру и батареи вместе с пачкой купонов и пояснил: «Кассеты мы у тебя купили, тут лавэ, больше сейчас нет. Понадобишься – позвоним». Черепанов не стал задавать лишних вопросов. Денег на самом деле оказалось не много и не мало, стоимость кассет они перекрывали – и на том спасибо. Через неделю Коршуна расстреляли прямо в ресторане. Киргиза же он встретил спустя много лет на одной из бизнес-тусовок, и они даже кивнули друз другу. Кажется, у него какой-то бизнес, связанный со складами.

Прошло много лет, все они стали другими. Те юношеские эпизоды и ощущения припорошило жизненной пылью, они словно превратились в старые чёрно-белые фотоплёнки, хранящиеся на дне ящика комода. Мы – и не мы. С нами – или не с нами. Выбросить эти плёнки рука не поднимается – ведь такая уникальная вещь, связанная с тобой. А с другой стороны, на кой они нужны? Чтобы пролежали ещё лет десять, перекладываясь с места на место, а потом всё равно кому-то придётся придумывать, что с ними делать, и в конце концов выбросить. Так почему бы сейчас это не сделать? Да кто его знает…

 

***

 

– Ваня, Лёша, давайте завтракать! – бодрый голос Ольги вернул Ивана в реальность.

– Три минуты, Олюнь, мы ещё зарядку не сделали.

Ольге хотелось возразить, мол, потом свою зарядку проведёте, ведь вареники-то стынут, но она знала, что спорить бесполезно: умываться, застилать постель и делать зарядку Черепанов ввёл в обязанности сынишки с двухлетнего возраста и не отступал от этого распорядка никогда.

Старшие дети – от первого брака Ивана – выросли хорошими ребятами. Однако это оказалось скорее исключением из правила, если посмотреть на опыт многих его друзей-сверстников. Большинство из них с головой ушли в зарабатывание денег якобы во имя суперблагополучного будущего детей. Такую придумали себе то ли мечту, то ли отговорку. Новые возможности, открывшиеся в бизнесе, многих увлекали и поглощали, как наркотики. А воспитание малышей новоявленные хозяева жизни перепоручали жёнам, нянечкам, наёмным воспитателям и зачастую просто откупались от собственных ребятишек: папе некогда, папа работает, вот тебе деньги на кино, на мороженое, на такси, а потом и на съём отдельной квартиры.

Наглядным примером был однокашник Андрюха. Удачливый бизнесмен, начавший производство канцтоваров с нуля и достигший благополучия большим трудом, он уже не мог остановиться. Фабрика, новые цеха, земли, кредит – в течение нескольких лет всё было подчинено идее того, что он должен создать и передать дочери некое сверхуспешное предприятие. Дочка избаловалась, а когда выросла, подсела на пиво, бросила институт и ни о каком предприятии и работе как таковой даже слышать не хотела. Андрюха не заметил, как поменялся рынок, не смог загрузить свои цеха и теперь балансировал на грани разорения.

И Иван понял, что детям нужно уделять личное время каждый день, – нет, не для того чтобы твоя жизнь крутилась вокруг них, а наоборот, приобщать их к делам, участию в заботах семьи. Теперь Черепанов старался максимально воплотить это в воспитании Лёшки.

Однажды он сделал гениальное открытие, в результате которого практически исчезли бесполезные споры с Ольгой. Он просто поступал по-своему, когда чувствовал внутреннюю уверенность, – так футболист иногда берёт игру на себя без лишних объяснений. Ольга, как и большинство мам, старалась опекать малыша: чтобы был накормлен и обязательно тепло одет. Черепановские подходы в корне отличались. Заставлять кушать не надо – чтобы ел только в охотку, чтоб ценил пищу, захочет – скажет; не кутать, не панькаться, загружать плотнее, воспитывать ответственность. Ольга теоретически всё это поддерживала, но, когда доходило до дела, консенсус получался далеко не всегда. Она старательно одевала Лёшку на ночь в тёплую пижамку и удивлялась, что он раскрывался. Целую неделю Иван пытался переубедить маму, потом заменил пижаму майкой с трусиками и ввёл практику сон с приоткрытым окном. Он производил эти действия после того, как Ольга засыпала. Обнаруживая утром непорядок, она поначалу кипятилась, несколько дней подулась, но потом смирилась и даже была довольна, что всё так устроилось.

Именно в этой связи Черепанову особенно жаль было терять предстоящие выходные. Не то чтобы Иван не переносил такие мероприятия в принципе – контактный, весёлый, образованный и немало повидавший, он как раз любил дружеские сабантуи, где частенько становился душой компании. Но именно дружеские, когда собирались те, кого он хорошо знал, с кем ему было приятно общаться. Константин Григорьевич Ковалёв в список друзей не входил. Они-то и знакомы были совсем недолго: месяца три назад Ивану представили Ковалёва после очередной сессии городского Совета, где тот впервые депутатствовал после местных выборов. Они попали в одну фракцию, хотя Ковалёв прошёл как самовыдвиженец и лишь потом примкнул к ним, понимая, что лучше быть в большинстве и поближе к власти. А ранее в каких только партиях он не состоял! Но не это вызывало у Ивана какую-то глухую неприязнь к Ковалёву – мало кто сегодня не меняет взгляды. Ведь жизнь не стоит на месте – очень быстро у нас мутируют и обстоятельства, и люди, и партии, и их вожди. Даже Уинстон Черчилль несколько раз менял свои политические ориентиры. Тем не менее никто не ставит это ему в вину. Даже в консервативной Англии. А уж доведись ему жить и работать в демократической Украине, в славном шахтёрском краю…

Иван сразу невзлюбил Ковалёва, сам ещё не понимая за что. Интуитивно. Даже на вид тот был какой-то никакой: круглый, с одутловатым лицом, хищными, бегающими колючими маленькими глазками. За ним тянулась слава жёсткого рейдера ещё с «лихих девяностых». И сейчас, имея за спиной приличный капитал и связи, он успешно продолжал этот доходный бизнес, поднаторев в нём и научившись достигать цели, всегда отыскивая рычаги влияния на нужных людей. Правда, теперь в связи с новыми веяниями «надёжных пацанов» в штате потеснили зубастые юристы, умеющие «дружить» с «независимыми» судьями, надёжные нотариусы и специалисты по ценным бумагам и корпоративному управлению. Ну и конечно, целый департамент по связям с общественностью – ушлые ребята по формированию имиджа. Как корпоративного, так и лично президента компании.

Надо сказать, парни старались, и у них получалось, да и денег на этом не экономили. Ведь прошёл же Ковалёв в городской Совет, стал депутатом, а мог бы и повыше подняться. Впрочем, не всё сразу, этим он займётся позже, поймал себя на мысли Черепанов. «Хотя почему позже? Уже начал, во всяком случае судя по приглашению меня в своё «новое имение». Знает и мою репутацию, и возможности, в первую очередь медийные. Областная телекомпания – это во время выборов ресурс приличный, вот он и хочет со мной крепче подружиться. До выборов в Верховный Совет не так уж и много времени осталось. А если ещё и досрочные случатся – а сейчас ничего нельзя отбрасывать, – то его действия очень даже дальновидны. Во всяком случае, Ковалёв наверняка уверен, что меня можно «прикормить», – мысленно усмехнулся Иван. – Что ж, пусть думает, в бойкости ему не откажешь… Однако и пренебречь приглашением неудобно – всё-таки они коллеги, да и нет у Ивана твёрдых личных мотивов плохо к нему относиться. Слухи, интуиция – это одно, но существует и определённый этикет».

Иван вдруг честно признался себе, что не хочет, с одной стороны, наживать врага на ровном месте, а с другой – отказываться от участия, может, и не в самом приятном как для человека, но весьма любопытном для него как для журналиста мероприятии. Короче, идти придётся, и выходные вычеркнуты безвозвратно. Надо готовить подарок, поздравительную речь и даже смазать ружье. Хозяин обещал организовать «царскую» охоту в своих новых угодьях. Усадьба Молчановка, куда был приглашён Иван, – прекрасное заповедное место, бывший музей и в прошлом особняк какого-то помещика.

Дом, в котором недавно поселился Ковалёв с женой, естественно, перестроенный и переоборудованный в самом современном виде, ещё пару лет назад был собственностью государства и входил в перечень мест, охраняемых как памятник истории и культуры. Но Константин Григорьевич положил на него глаз и как-то сумел вывести из реестра музейных ценностей. Конечно, не он сам – помогли связи наверху, да и на директора музея-усадьбы, видимо, крепко нажали – всё-таки 30 гектаров заповедного леса, старинный особняк, пруд… Краем уха Черепанов слышал о какой-то тёмной истории вокруг этого заповедника. Но тогда всё быстро оформили, провели через судебные решения, а сотрудников, кажется, даже куда-то трудоустроили. Вот только директор музея долго не мог успокоиться, всё судился за усадьбу. Пытался восстановить справедливость, но потом, похоже, и он смирился. Во всяком случае, в последнее время об этом никто не вспоминал, и Ковалёв официально забрал усадьбу. Что-то уже достроил, и вот теперь устраивает новоселье, тем самым давая понять окружающим, что хотя он здесь и человек относительно новый, но серьёзных возможностей и непростой.

Всё это Черепанов вспоминал уже в автомобиле, направляясь на работу в телерадиокомпанию «Зенит», директором и учредителем которой он являлся вот уже без малого 20 лет.

«Надо бы разузнать об этом Ковалёве подробнее, – отметил про себя Иван, – раз уж еду к нему в гости. А то, чего доброго, ляпну в разговоре что-нибудь невпопад. Как правило, люди такого сорта весьма обидчивы, мстительны, да и с чувством юмора у них серьёзные проблемы».

– Привет, Анюта, какой изящный у тебя костюмчик, а серёжки – просто-таки продолжение твоей очаровательной улыбки! – от такого комплимента шефа глаза секретаря Ани ещё радостней заискрились. – Пригласи-ка ко мне Заборского. Если он, конечно, в студии, а не на раскопках очередной сенсации. После его расследований или я когда-нибудь в больницу слягу, или его туда на носилках привезут.

Черепанов хоть и частенько журил Виталия Заборского, руководителя отдела криминальных новостей телекомпании, но очень ценил его за смелость и профессиональную хватку. Виталий происходил из потомственной милицейской семьи. Он не боялся влезать в такие дела, которые даже руководители правоохранительных органов предпочитали обходить десятой дорогой. Коррупция, наркотики, передел собственности – в этих темах Заборский чувствовал себя как рыба в воде. Репортажи о хулиганских поступках и рядовых дорожных авариях он отдавал своим подчинённым, а сам занимался наиболее громкими либо старательно умалчиваемыми сильными мира сего событиями, причём не обращая внимания на ранг их фигурантов.

Иногда сам, иногда воспользовавшись связями отца Виталия – бывшего руководителя городской милиции полковника Василия Матвеевича Заборского, – Черепанов не раз вытаскивал своего сотрудника из сложнейших передряг. Спасал его от бандитов, от уличённых им чиновников или бизнесменов. Помимо громких разоблачительных репортажей-расследований, которые приносили телекомпании как заслуженную славу, так и немалые проблемы, Виталий славился тем, что досконально владел всеми «раскладами» и ситуацией в регионе. И практически всегда это была проверенная и надёжная информация.

– Иван Сергеевич, Виталий на выезде. На улице Маркса два часа назад какой-то джип, говорят, с обкуренным мажором за рулём протаранил четыре крутые тачки и скрылся. Хорошо, хоть людей в них не было, только железо помял, – со знанием дела отрапортовала Аня.

– Ну ладно, отбой, – ответил Иван даже с неким облегчением от того, что не придётся выслушивать подробности деловой жизни Ковалёва, и занялся текущими делами.

– Иван Сергеевич, вашей аудиенции весьма назойливо, то есть настойчиво, добивается некий Альмак Роман Борисович.

– По вопросу?

– У него какое-то новое информагентство, называется «Точка», если не ошибаюсь, хочет с нами сотрудничать.

– Ну так пусть начнёт с отдела маркетинга, они оценят его предложения, хотя вряд ли нам это будет интересно. Источники информации у нас отработаны и проверены, к редакционной кухне мы никого не допускаем. Так что передай ему, пусть формулирует свои гениальные бизнес-идеи в письменном виде и морочит голову отделу маркетинга, они сами решат, отфутболить его сразу или… короче, разберутся.

– Поняла.

Ивана снова начали одолевать мысли о предстоящем мероприятии.

«Первый раз, что ли. Ну приеду, расскажу пару-тройку новых анекдотов, кину несколько комплиментов жене Ковалёва, кажется, её зовут Маргарита, потом похвалю вкус и широту взглядов и души хозяина, выпью с гостями, постреляю дичь, развлекусь на природе, – успокаивал он себя. – Там вроде бы будут не только наши «сливки», но и столичные гости. Кто-то из министерства промышленной политики или из охраны природы… – об этом шептали Ивану в кулуарах сессии коллеги, узнав, что он приглашён на новоселье. Причём многие, в основном из числа тех, кого не пригласили, говорили это с плохо скрываемой завистью. – Всё же нужно уточнить данные о новоиспечённом «товарище».

Черепанов набрал в поисковике компьютера: Ковалёв Константин Григорьевич. Нажал «Enter». Первым в списке оказался сайт «Без запрета.ua». Иван стал читать.

 

Персональные данные

Ковалёв Константин Григорьевич

Биография: Родился 5 мая 1966 г. в г. Днепродзержинске. 1989–1991 гг. – брокер, московская биржа «Центр» и Российская товарно-сырьевая биржа. 1992 г. – собственник и коммерческий директор брокерской конторы «Держава». С 1994 г. председатель наблюдательного совета ОАО «Донбасс Капитал». В 1992 г. заочно окончил Харьковский юридический институт. С 2001 г. президент корпорации «2К», объединяющей более 20 предприятий разного направления деятельности – от металлургических до строительной фирмы «Уют инвест» и охранного агентства «Щит».

Семья: В настоящее время женат. Детей нет.

Увлечения: Охота. Бильярд. Собирает живопись, в его коллекции имеется несколько работ «малых голландцев». Собирает статуэтки «ню» – фигурки людей, занимающихся любовными утехами. Их изготавливали восточные резчики по кости или дереву, в России – русские фарфоровые заводы. Это весьма редкие вещи, поэтому дорогие.

Отзывы о политике: Константин Ковалёв, считающий себя специалистом по корпоративным конфликтам, категорически возражает, когда его причисляют к какой-либо влиятельной группе. Однако это не мешает Ковалёву быть управляющим партнёром в ряде бизнесов. В последнее время проявляет интерес к медийным ресурсам, в частности к кабельным телеканалам и информационным сайтам «Спецкор» и «А-медиа». Трижды менял членство в политических партиях. В настоящее время депутат горсовета Лугани, куда переехал жить в связи с бизнес-интересами, самовыдвиженец.

Компромат: Профессиональный украинский рейдер. Только в последние годы фамилия Ковалёва фигурировала в связи с тремя рейдерскими захватами предприятий и рынка. 21 апреля 2003 года одной из первых о покушении на него сообщила газета «Криминал». Ни подтвердить, ни опровергнуть эту информацию не удалось.

Имеет давние и довольно тесные связи с небезызвестным Игорем Заболотским – одним из самых влиятельных людей юго-востока Украины, контролирующим финансово-промышленную группу «Кронос». Последние несколько лет без участия Заболотского и его структур (прямого или опосредованного) не обходился практически ни один крупный скандал на финансовом и промышленном поле Украины. «Кроносовские» методы всегда отличались жёсткостью, граничащей с жестокостью, будь то привлечение сотрудников полукриминальных охранных фирм или даже правоохранительных органов. В рейдерских захватах ему часто помогает партнёр Борис Гольдин. Подельников отмечает системный подход к объектам поглощения. Выражается это в сомнительном, но обширном юридическом сопровождении каждой атаки. Налицо и проплаченные судебные решения, и иски от «левых» фирм, и прикормленная исполнительная служба.

Финансовое положение: Совокупность всех активов оценивается в $115 млн. Имеет квартиру площадью 300 квадратов на улице Артёма в Лугани и загородный дом (бывший музей-усадьба Молчановка). В Киеве также выкуплен пентхаус в модном новострое на Оболонских Липках, но дизайнерский ремонт в нём не завершён, поэтому обычно останавливается в гостинице «Кий». Предпочитает автомобили марки Toyota, имеет также бронированный Mercedes. Одевается преимущественно за границей. Как правило, покупает костюмы марки Brioni, Ferre, Armani, обувь Berluti. Из цветовой гаммы отдает предпочтение коричневому, серому, чёрному цветам, если костюмы летние – белому. Галстуки носит редко. Любит охотиться в Африке и на Сахалине. Много курит. Не доверяет женщинам.

«Портретик, конечно, колоритный... Что-что, а откопать и выложить негатив у нас умеют. И ведь очень похоже на правду. Дальше смотреть не стоит – одно и то же, – решил Черепанов. – В любом случае серьёзная этот Ковалёв фигура. Особенно в наших палестинах. Что ж, посмотрим на него вблизи, так сказать в неформальной обстановке. Может, окажется вполне нормальным мужиком и все эти слухи о нём и о его делах несколько преувеличены? Хотелось бы».

Однако жизненный опыт подсказывал обратное.

«Ну всё, куплю подарок, что-нибудь эдакое, антикварное. Такие ребята это любят – элита, мать их….».

Черепанов открыл ежедневник, сделал пометку и окончательно погрузился в текущие дела.

 

Глава 2

 

Знакомство с Молчановкой

 

Музей-усадьба Молчановка, а ныне владения бизнесмена Константина Ковалёва, находилась километрах в сорока восточнее Лугани, у большого лесного массива, начинавшегося смешанным лесом, который постепенно переходил в чисто хвойный.

Иван выехал в Молчановку в субботу утром, чтобы добраться пораньше. Раз уж выпали такие выходные, он решил извлечь из поездки максимум приятного – отдохнуть от городской пыли и суеты и до вечернего застолья прогуляться по округе, сфотографировать эти чудные места, тихую осеннюю природу, подышать прозрачным вольным воздухом, лишённым привкуса выхлопных газов и человеческого быта. Ещё на подъезде к деревне с оптимистичным названием Счастливое Черепанов опустил окно автомобиля и с наслаждением вдохнул чистый, пьянящий осенний аромат.

Дорога заняла чуть больше часа. Иван не спешил, наслаждаясь плавной ездой, то и дело смотрел по сторонам, любовался и в который раз удивлялся красоте родной природы. Зачастую мы восторгаемся далёкими заграничными краями и не замечаем того, что находится совсем рядом…

Черепанов вдруг вспомнил свою поездку с Заборским по Великоанадоли и эмоциональный рассказ экскурсовода об основоположнике лесоразведения в степных районах Донбасса Викторе фон Граффе.

Родившийся в начале XIX века дворянин, долгое время официально числившийся иностранцем, он, не имея соответствующего опыта и каждодневно борясь со стихией, сумел вырастить в скупой Донбасской степи совершенно нехарактерный для неё прекрасный лес, который радует глаз и сегодня. И несмотря на открывающиеся ныне огромные возможности и современные технологии, этот лес и поныне остаётся уникальным и единственным.

Фон Графф способствовал тому, что на прилегавших к его лесу землях резко увеличились урожаи зерновых культур, уменьшилось губительное влияние суховеев, к тому же в новом лесу образовалось несколько родников, поселилась дичь, а осенью стали появляться грибы, приятно удивившие местных жителей. Ради этого ему приходилось терпеть жару и морозы, прощать людям неблагодарность и работать, работать...

Почему Иван вспомнил всё это именно сейчас, он и сам сразу не понял. Наверное, потому, что сегодня таких людей нет, или почти нет.

Минут на пятнадцать Черепанов застрял на железнодорожном переезде. Он вышел из машины, чтобы размяться, и автоматически оценил взглядом вереницу стоявших за ним авто. Прикинул, нет ли среди их хозяев «соратников» по охоте и прочим предстоящим развлечениям. Судя по скромно сопящим в очереди боевым «жигулям» горчичного цвета, древнему зелёному «москвичу» и изрядно проржавевшей белой «таврии», попутчиков у Ивана не было. Видимо, некоторые гости приехали к Ковалёву ещё с вечера, а остальные решили прибыть прямо к ужину.

Наконец дорожный указатель показал съезд с основной трассы. Иван направил свою Toyota по стрелке и через 200 метров упёрся в полосатый, как хвост тигра, шлагбаум. Поздоровавшись, ребята серьёзного вида в камуфляжной форме внимательно изучили его документы. Один из них, мордатый, с красными кровяными прожилками на щеках и крупным, непропорционально широким черепом, напустил на себя столько суровости и значительности, что Черепанов не выдержал и рассмеялся. Охранники растерянно переглянулись, но Иван миролюбиво объяснил, мол, не обращайте внимания, это я о своём. «Ну сколько раз говорить тебе, Коля, делай лицо попроще», – бросил напарник мордатому, пропуская автомобиль.

Вскоре показался высокий глухой забор. «Недавно отстроенный, – отметил про себя Черепанов, – у музея такого наверняка не было». И снова у ворот такие же ребята в камуфляже. Наконец его авто тихонько зашуршало шинами в направлении хозяйского особняка и подкатило к стоянке. Иван вышел из машины, огляделся и… обомлел.

Он будто смотрел на старинную картину XIX века. И даже поймал себя на мысли, что ищет, где же её рама. Но рамы не было, взгляд уходил в горизонт. За спиной оставался забор с видеокамерами наблюдения, крытая стоянка, отдыхающие от пыльных дорог автомобили, но все они уже не существовали в этой сказочной реальности.

В глубине центральной аллеи среди могучих деревьев белела колоннада огромного дома. Окна парадного фасада смотрели на восток, в сторону большого губернского города. В боковых крыльях дома располагались две небольшие башни. Западная представляла собой двусветный зал с хорами – окна здесь были расположены в два яруса. В восточной башенке была устроена домовая церковь. Сразу за подковой дома раскинулся парк, ступенями спускающийся к пруду, а также фруктовый сад. За ними шумел лес. Черепанов вспомнил, что посадил и вырастил его один из лучших учеников Виктора фон Граффа Иван Носик. Всё здесь дышало стариной и природной роскошью, которая заключалась не в дороговизне «начинки», а в самом расположении обозримых объектов. Эта усадьба в былые времена, вероятно, была одной из самых богатых в губернии.

Иван как будто перенёсся лет на двести назад. Вот по аллее проезжают старинные экипажи, выходят из карет элегантные дамы и кавалеры... Кто жил в этом огромном доме? Кого принимали хозяева в двусветном зале, с кем гуляли по аллеям чудного парка, на кого охотились в специально устроенном лесу-зверинце? Интересно бы почитать подробную историю этого дома, посмотреть его, пока новые хозяева не переделали на свой лад. Хотя нет, не для того Ковалёв его добивался, чтобы переделать полностью. Ему важен статус дома, его прошлое, легенды, атмосфера старины. Свой особняк он ещё построит рядом, и не один – с баньками, кортами, бильярдными, тренажёрными залами и бассейнами, благо заповедной земли вокруг вдосталь.

И зачем ему столько? На этот риторический вопрос Иван не мог ответить вот уже много лет, когда сталкивался с подобными примерами. Может, этим ковалёвым в молодости чего-то недодали и они таким манером компенсируют это? Но ведь и у Черепанова детство не было полито клубничным вареньем с апельсиновыми корками. Мать умерла молодой, отец тяжело трудился на шахте, тянул, как мог, семью. Жили бедновато, впрочем как и многие в те годы. Иван помогал по дому, успевал неплохо учиться, занимался дзюдо в детской спортивной школе. Потом – институт, Афганистан, Чернобыль… И где тут сытая спокойная юность? Да, крутился, подрабатывал. Когда появились деньги, стал помогать отцу. Сергей Иванович к тому времени уже давно был пенсионером, и его хорошая, по советским меркам, пенсия с приходом новой жизни довольно быстро обесценилась. Ивану хотелось, чтобы хоть в старости отец ни в чём не испытывал нужды. Однако Черепанов-старший, привыкший к скромному быту и лишениям, порой ворчал, что сын напрасно тратит деньги. С годами финансовое положение Ивана крепло, но у него никогда даже мысли не возникало прибрать к рукам какой-либо музей, старинный особняк или кусок речки с песчаным пляжем. А может, он лукавит? Может, мысли не возникало именно потому, что возможности не представилось?

Черепанов попробовал порыться в памяти. И как минимум один такой эпизод ему удалось припомнить. В середине 90-х к Ивану, имевшему репутацию талантливого журналиста, за разного рода советами частенько обращался мэр Лугани, относительно прогрессивный бывший партиец Владимир Лунин. Как вести свою внутреннюю политику, на чём делать акценты во время встреч в коллективах – просьбы были не обременительны, да и натолкнуть градоначальника на полезные для горожан идеи и начинания было даже приятно. Как-то Черепанов обмолвился, что подыскивает подходящее помещение для телекомпании – арендуемый офис находился в не очень удобном месте. Через пару недель мэр сам вернулся к этой теме: мол, давно хотелось, Иван, сделать для тебя что-то хорошее, а тут представляется замечательная возможность приватизировать четырёхэтажное здание, расположенное неподалёку от горисполкома. Можно его потом хоть под офисы, хоть под телекомпанию. Черепанову такая перспектива была как нельзя кстати. В тот же день он посмотрел здание и изумился. Строение оказалось вполне приличным, только являлось оно не чем иным, как действующим общежитием, где годами жили работники, точнее работницы, быткомбината – швеи, парикмахеры и прочие. Квартиры по месту работы они так и не получили, рынок жилья только зарождался, и многие люди как бы зависли в этом непонятном переходном периоде на неопределённое время.

Все постоялицы общаги, прослышав о том, что их собираются лишить крова, были настроены воинственно и готовы искать правду и защищать свои права любыми способами вплоть до голодовки. Куда им деваться? Обо всём этом Иван с недоумением сообщил мэру, но тот особо вникать не стал, перенаправив Черепанова к своему заму Всеволоду Самойловичу Боргеру. Боргер сразу обрисовал Ивану своё видение ситуации: быткомбинат обанкротился, здание передали на баланс какой-то стройорганизации, а тех, кто в нём живет, предупреждали, что жильё это временное, как и их прописка. Они, эдакие хитрецы, месяцами квартплату не вносят, да ещё совести хватает права качать. С юридической точки зрения всё безупречно, а если кто заартачится и не захочет съезжать, выселить таковых по суду – раз плюнуть. Тем более и повод есть основательный: имеется заключение, что строение аварийное и нуждается в капитальном ремонте. Привыкли люди паразитировать, жить на иждивении государства, понимаешь ли. Тем, кто попробует упираться, вначале прекратят подачу воды, потом – света, и все быстренько рассосутся. Короче, решайтесь быстрее, Иван Сергеевич, а мы и подрядчика подыщем, который вам всё отремонтирует в долг или по бартеру – пообещаете ему уступить один этажик после ремонта…

Иван тогда устоял и отказался от более чем заманчивого с точки зрения финансовой выгоды предложения, которое было замешано на людской беде. Побеседовав с жильцами общаги, он даже попытался помочь им: подготовил передачу, убеждал мэра вмешаться в ситуацию. Но через год с помощью судов и разного рода требований и уступок здание всё равно попало в руки какой-то малоизвестной фирмы и в течение недели было недорого продано и перепродано. И мэр Лунин, и его заместитель Боргер разводили руками и возмущались, воспроизводя официальную версию: мол, жильцов жалко, но что мы можем сделать, если суд постановил забрать здание за долги? Мы же законопослушные чиновники… Вскоре оба переехали в Киев на руководящие должности во вновь созданное экологическое ведомство. Когда же Иван попросил нового мэра выделить под строительство офиса кусочек пустыря, тот ему дипломатично отказал, сославшись на договоренность относительно этого участка с прокуратурой, вернее с кем-то из её работников.

Тогда Черепанову показалось, что он безвозвратно упустил некие возможности. Да и кто реально выиграл от его принципиальности и отказа забрать общежитие? Какие-то хапуги. И только сейчас Иван понял простую, но очень важную истину: так ведь он сам и выиграл. Совесть все эти годы не мучила, спал спокойно, репутацию не запятнал – это раз. В должники и в зависимость от коррумпированных чиновников не попал – это два. А главное, к чему он потом пришёл: закрывая одни возможности, жизнь всегда открывает новые. Через годик случай подбросил удачный рекламный проект, и телекомпания Черепанова заработала достаточно средств, чтобы выкупить – ещё до подорожания – замечательный недострой, даже более удачное, чем та общага, здание.

Вот и сейчас у Ивана, может, и приостановился некий карьерный и профессиональный рост, он отверг предложение переехать в столицу, зато у него есть возможность заниматься с Лёшкой зарядкой, учить его плавать, гонять вместе с ним мяч на площадке во дворе, а иногда сочинять и рассказывать на ночь сказки… Ни о чём не жалеть! Никогда! Не зацикливаться. Нужно только уметь ждать и ни в коем случае не становиться рабом материального. Лишняя собственность – это большое обременение, частичная потеря свободы и времени. Взять такой же «замок», как у Ковалёва, – впечатляет. Но придётся либо самому тратить, как минимум, немало времени и сил на заботу о коммуникациях, взаимоотношения с разного рода организациями и ведение всякой документации, не говоря уже об уборке, либо иметь дело с обслугой, бестолковым управляющим, которых нужно постоянно контролировать, чтобы они тебя не надули, не подвели под монастырь, – вечный конфликт. Владеть хоть банком, хоть страховой, хоть заводиком – значит не только чувствовать себя мелким вождиком, но и постоянно думать о финансах, сотрудниках, конкурентах, зарплатах, изменениях рынка. Иногда хлопоты о сохранении бизнеса сжирают куда больше сил, чем их тратится на его создание. И очень важно взять такую ношу, которая бы не нарушала некий личный баланс между преодолением трудностей и свободой.

Наверное, ему в жизни больше повезло, подумал Иван, учителя хорошие были. Бабушка любила повторять известную истину: ни одного метра с собой не возьмёшь. Чем больше твоя собственность, тем больше она тебя неволит, тем больше ты ей принадлежишь и тем меньше времени остаётся на себя самого, на личную свободу. Хотя бабушка с дедом жили скромно, раз в году она собирала вещи, которыми не пользовались в течение года, и относила в церковь для раздачи нищим. Всегда делала это легко и с радостью. Только недавно Иван понял, что найти свой, правильный, баланс, остановиться и не потянуться за лишним – это по нашим временам настоящий талант. Многие сильные мира сего, особенно из новых, спотыкались и горели именно на игнорировании этого простого правила.

 

Подъехавший к стоянке чёрный Audi громко просигналил, сообщая о прибытии очередного гостя. Звук автомобильного клаксона быстро вернул Ивана из воспоминаний в действительность. Пора идти представляться хозяевам. Черепанов достал подарки, вещи, ружьё, фотоаппарат и по тенистой аллее, под деревьями, ещё почти не тронутыми жёлтыми осенними красками, неторопливо направился к дому.

Иван ожидал, что гостей у Ковалёва в тот день соберётся поболее, но приехало всего четырнадцать человек. Из присутствующих Черепанов был знаком примерно с половиной. По работе в горсовете он знал Семёна Сергеевича Курочкина, председателя постоянной комиссии по вопросам городского хозяйства и коммунальной собственности, импозантного мужчину с шевелюрой, тронутой сединой, всегда одетого с иголочки и благоухающего дорогим парфюмом. Был шапочно знаком с Юрием Домбровским – заместителем городского головы, начальником финансового управления. Из областного начальства на мероприятие пожаловал заместитель главы госадминистрации по вопросам транспорта и связи Валерий Степанович Лукашук. Остальных Иван периодически где-то встречал, но близко знаком не был.

По маркам роскошных машин на стоянке у дома он определил друзей и бизнес-партнёров Константина Ковалёва. Их было человек шесть-семь, но шуму они создавали столько, как если бы их было человек двадцать. Время не смогло стереть с них отпечаток «весёлых девяностых» годов. Давно ушли в прошлое малиновые пиджаки, исчезли громоздкие, с длинными выдвижными антеннами, мобильные телефоны, окончательно отошли в гардероб спортсменов фирменные тренировочные костюмы, спрятались в сейфы массивные золотые цепи, уехали учиться уму-разуму в Кембриджи и Сорбонны любимые чада, но не выветрился из «пацанов» блатной разгульный дух. Черепанову нередко доводилось сталкиваться с такого типа ребятами и по работе в телекомпании, и в постоянной комиссии по вопросам содействия малому и среднему бизнесу. Они, как мухи в янтаре, навсегда застыли в том времени, став памятником ему и самим себе. Лёнчик, Славон, Боря Картавый – так называли они друг друга, и так обращался к ним Ковалёв. Иван сразу же забыл, кто из них кто, и, разговаривая с ними, предпочитал использовать нейтральные обороты, без конкретных имён.

Сопровождающие их дамы, видимо благодаря заранее полученным от супругов инструкциям, сразу же образовали собственный кружок и лишний раз в разговоры мужчин старались не вмешиваться.

Из столичных гостей Ивана познакомили с грузным неулыбчивым гражданином лет пятидесяти пяти с жидкими, зачёсанными назад русыми волосами. Сквозь старомодные очки в толстой роговой оправе тот смотрел куда-то сквозь Ивана ничего не выражающим безразличным взглядом выцветших серо-голубых глаз.

– Арсений Витальевич Григорович, – представился киевский гость и сразу же, даже чересчур поспешно, как показалось Ивану, отошёл, не проявив желания к дальнейшему продолжению знакомства.

– Это, бля, главный распорядитель имуществом Национальной академии наук, – чуть позже по-свойски объяснил Ивану один из колоритных друзей Ковалёва, кажется Славон, и при этом многозначительно обвёл глазами дом и территорию, смачно причмокнув губами. Мол, сечёшь, браток, связь?!

Ещё из столицы к Ковалёву наведался некто Ярослав – то ли помощник, то ли советник какого-то не известного Черепанову депутата Верховного Совета. Этот бойкий молодой человек бесцеремонно вмешивался в любые разговоры, рассказывал старые несмешные анекдоты, большинство из которых вставлял невпопад, и наконец, нашёл себе компанию среди жён друзей-товарищей Ковалёва, где и был с восторгом принят. В этом обществе его комплименты и рассказы воспринимались с неизменным восхищением и сопровождались громким женским хохотом. Однако ожидаемых и анонсированных хозяином столичных министров или хотя бы их заместителей на празднестве не оказалось. Среди гостей было ещё несколько неброских с виду крепких мужчин, которые стояли в стороне, не желая вступать в разговоры. Иван определил их как штатных сотрудников корпорации Ковалёва «2К», возможно связанных с вопросами безопасности.

Все чиновники, как местные, так и столичные, приехали сами, без жён или сопровождающей обслуги, и за ужином держались немного отстранённо, как бы подчёркивая свой государственный статус и важность выполняемых функций. Так продолжалось до той дозы выпитого, после которой предполагается некоторое ослабление собственного величия и постепенное сближение с народными массами. Но поскольку закуска оказалась изысканной и обильной, а выпивка дорогой и разнообразной, момент сближения представителей разных слоев общества наступил довольно поздно. Гости пили, ели, опять пили, но сильно не пьянели, за исключением, разве что, друзей хозяина – к одиннадцати вечера они успели напиться и протрезветь как минимум два раза. Сам Иван, чтобы поменьше ввязываться в стихийные дискуссии, тоже подналёг на виски «Джонни Уокер», разбавляя его соком сицилийского апельсина. Остановился он в этом увлекательном занятии, когда по легкой эйфории в организме понял, что ему, пожалуй, достаточно.

Так, изредка отвлекаясь на беседы о плачевном состоянии футбольного хозяйства в стране, он дотерпел до начала двенадцатого и тихонько, без церемониальных прощаний, чуть покачиваясь, отчалил в комнату для ночлега, выбранную ещё днём.

Выходя из холла, Черепанов чуть было не столкнулся с проходившим мимо хозяином. Ковалёв не преминул остановить его и, демонстрируя дружелюбие, стал похлопывать по плечу, приговаривая:

– Душевненько получилось, не правда ли, старина? Спасибо, что навестил. Ты небось думал, хапнул, мол, этот жадный Ковалёв заповедную усадьбу, ведь так? – Ковалёв метнул в Ивана короткий, причём совершенно трезвый взгляд. – И не возражай мне, знаю, что это так. Сам бы на твоём месте справедливым общественным гневом пылал. Но разве все тонкости объяснишь? Ещё немножко – и в нашем нищем государстве эта усадьба всё равно бы завалилась. И если не я, так кто другой её бы забрал и неизвестно что с ней сотворил. А я её восстановлю и для потомков сохраню. И для всех моих друзей двери эти открыты, так что милости прошу, Иван Сергеевич, заезжай. Хоть сам, хоть с семьёй, хоть с другом, хоть с подругой…

– Спасибо за приглашение. Но с такими благими намерениями вы, Константин Григорьевич, могли бы создать нечто своё, новое и не менее уникальное. Земля нынче дешёвая. Вон сколько степей в Донбассе не освоено. Да с сегодняшними-то возможностями и технологиями! Кстати, и специалистов, готовых работать за скромную оплату, тоже немало. Представляете, в XIX веке некий фон Графф провёл в этих краях эксперимент – вырастил настоящий лес, такой, что даже климат здешний изменило, – Иван запнулся от неожиданности проведенной параллели.

– А что, это мысль. Я бы сделал. Если б государство денег дало. Звучит заманчиво, но ты, брат, реально представляешь, какие это деньжищи?! И когда они отобьются? Да никогда. А теперь поразмысли по-трезвому: к чему нам такие сложности? У этого твоего героя – я, кстати, слышал о нём – другого варианта не было. И лес он опять же не на свои кровные посадил, а на казённые. И сколько он этих деревьев списал, сколько денежек себе в карман положил – один бог знает. Да все так делали. В карты небось играл, пил с тоски… Слышал я, что в конце концов уехал в Петербург – значит, подмазал кого надо. Иначе никак… А нам с тобой, дай бог, чтобы хватило сил всему тому, что уже есть, толк дать, зачем нам ещё? Так что заезжай чаще, всегда приму, – повторил Ковалёв своё приглашение, подчеркивая его реальность. Он явно вживался в образ эдакого помещика-благодетеля. – Думаешь, я для одного себя стараюсь? Зря, братишка. Вот в порядок усадьбу приведу, буду экскурсии пускать, ландшафтные конкурсы среди дизайнеров проводить. А что толку с тех советских заповедников было? Одни только секретари ЦК там охотились, а восстановительные работы не велись, потому что денег государство не выделяло.

– Ну ты размахнулся, Константин Григорьевич, с такими масштабами впору Лувр приватизировать, – не удержался от колкости Черепанов, нивелируя её добродушной улыбкой.

– А что, думаешь, не справился бы? Уж я дал бы ему лад, при том лёгко. Французы бы только спасибо сказали, и денежек мы с него раза в три больше отжали. И на реконструкцию хватало бы, и на реконструкторов. Вон Абрамович «Челси» прикупил – и молоток, ходят англичане как миленькие, – Ковалёв сделал вид, что не заметил иронии.

Черепанову был хорошо знаком этот приём навязчивого панибратства, подчёркнуто частое употребление местоимения «мы», якобы свидетельствовавшее о свершившемся факте их некоего единения. Иван на такие приёмчики давно не поддавался: мы – это мы, вы – это вы, а я – это я. Впрочем, и спорить у него никакого желания не возникало. Хотя было что возразить, особенно по части отличия жизненных ориентиров фон Граффа, но опыт подобного общения свидетельствовали, что никакие возражения не будут услышаны и приняты собеседником, потому что самому Ковалёву они не нужны.

В очередной раз похлопав Ивана по плечу, Ковалёв было побрёл к гостям, но, сделав пару шагов, остановился и, резко обернувшись, добавил:

– Да, тебя на днях Роман Борисович потревожит, ты ему не отказывай, пару минуток удели. Дело у него к тебе простое и хорошее, а я могу поручиться за порядочность этого хлопца.

Смысла фраз, которые затем произнёс хозяин усадьбы, Иван не уловил, но не особо об этом беспокоился.

– Я вот хотел всё по науке сделать. Думал собственную телекомпанию замутить… Хотя зачем, если у меня теперь такой дружбанчик есть? – и Ковалёв «дружески» повис на Черепанове, после чего неторопливо зашагал восвояси, на этот раз уже окончательно.

 

Черепанов ещё раз пожалел, что ввязался в столь бесполезную беседу. Учила же бабушка: не мечи бисер перед свиньями. От этого застолья, от банальности дежурных разговоров он устал больше, чем от суточной работы в студии. Хотелось отдохнуть, принять душ и завалиться спать, открыв настежь окна. Они выходили в сад, и свежий, ещё почти летний, вечерний воздух лился, наполняя комнату тишиной, спокойствием и ночными ароматами…

Из всех комнат, предложенных молодой хозяйкой Марго, Иван выбрал именно эту, в дальнем крыле дома. Ему хотелось отдохнуть в тишине одному, без «задушевных» ночных разговоров под коньячок и лимончик. «Официальные лица», как окрестил их Иван, поселились тут же, но на втором этаже. Вся остальная компания друзей Ковалёва расположилась большим шумным скопом в противоположном крыле дома. Домоправительница Марья Захаровна, или, как привык называть таких женщин Черепанов ещё со времён своей студенческой молодости, кастелянша, адаптировала его к пультам и навороченной панели управления банно-душевой кабиной, после чего принесла бельё.

«Видимо, так происходило и двести, и триста лет назад, когда какой-нибудь помещик по-соседски заезжал к владельцу усадьбы в гости и оставался до утра, – фантазировал Иван, укладываясь в постель. – Они так же богато ужинали, потом лакеи гасили свечи, и сосед отправлялся опочивать в отведённую ему гостевую комнату. А наутро для них так же была приготовлена ранняя охота. Но только настоящая, на лошадях, с гончими и легавыми псами и специально обученной свитой. Вот бы попасть в то время…» – Иван крепко уснул, словно провалившись в бездну. Не снилось ничего.

Проснулся он внезапно, от того что стало прохладно. Всё-таки конец сентября. И тут же пожалел об этом: гудела отяжелевшая голова, противно першило в горле. За окнами стояла кромешная тьма, свет звёзд едва протискивался сквозь кроны вековых деревьев, раскидистые ветви которых почти вплотную примыкали к фигурным рамам. Без семи минут три – холодным зеленым фосфором проинформировал циферблат хромированного «Зенита». Иван чуть прикрыл окна, налил полстакана «боржоми», предусмотрительно заготовленного кастеляншей, и, не спеша осушив, начал было укладываться в постель, но в этот момент какой-то странный шум за дверью в коридоре привлёк его внимание. Он прислушался. Непонятного происхождения поскрипывания, покашливания, переходящие в хлюпающий свист, то отчетливо слышались, то вдруг затихали. Мгновенно протрезвевший Иван тихонько подошёл к двери и замер – звуки как будто отдалились в направлении холла, но шагов слышно не было. По спине пробежали мурашки. Так часто случалось в Кандагаре. Но здесь-то не Афганистан!

Иван резко открыл дверь. Никого. Выглянул из комнаты в коридор – пусто. Может, охранник обходит дом, проявляя бдительность? Тоже не видать – только тусклый свет ночной лампы в дальнем конце коридора. Как тут не припомнишь слова Ковалёва о том, что он прикупил дом с привидениями. Но в ту же минуту его посетила другая, более реальная мысль, из киноклассики: «Пить надо меньше!». Черепанов ещё раз отхлебнул минералки – на сей раз прямо из бутылки – и снова приготовился завалиться на кровать. Но теперь уже за окном послышались тяжёлые шаги и обрывки разговора. «Это уж точно не привидения, а конкретные люди, призраки так не матерятся», – усмехнулся Иван. Действительно, мат в разговоре за окном был основным текстом, остальные слова – лишь связками в предложениях. По характерному произношению буквы «р» Черепанов различил в одном из говоривших Борю Картавого. Его собеседник больше молчал, отделываясь междометиями.

– Короче, б-ть, так, – пьяно картавил Боря, обращаясь к кому-то в темноте, – ситуацию надо срочно разрулить. Если выяснится, что это, б-ть, подстава, я, сука, наизнанку вывернусь, а виновного достану в любом месте. Понял расклад?

Шаги удалились глубже в сад, и оттуда послышался характерный звук направленных на кусты струй.

«Братва... Не зря про них столько анекдотов сложено. Свинья свиньёй так и останется, как её ни причёсывай, как ни одевай», – Черепанов с удовольствием уткнулся головой в подушку и мигом захрапел.

Глава 3

 

Виктор фон Графф. Детство

 

Метели мели той зимой сильнее обычного. Торговки в тулупах, укутанные в платки, тащили в больших плетеных корзинах свой товар. Шквалы ледяного дождя нещадно секли всякого, кто посмел выйти на улицу.

– Поберегись! – извозчик подхлестнул свою хилую лошаденку, которая с трудом тащила повозку, прорезавшую полозьями снежные намёты. – Поберегись, кому говорю, пришибу ведь!

Щуплый паренёк, согнувшись чуть ли не вдвое, шаг за шагом преодолевал всем весом своего тела напор встречного ветра. Он крепко прижимал к груди драгоценный сверток – лекарство для отца, который вот уже неделю не мог подняться с постели. Лучший в Овруче лекарь Берг дважды приходил к больному, который мучился сильным жаром и хрипами в лёгких, но облегчить его страдания смог только на короткое время.

– Вот вам рецепт, молодой человек. Эти порошки возьмёте в аптеке Кройца, что на углу Вознесенской и Садовой. Следите за регулярностью приёма – это важно. Если жар не пройдёт через два дня – сообщите. Хорошо бы вашего папеньку в госпиталь отправить, но сейчас нельзя – не довезёте.

Доктор нырнул в свои громадные валенки, взял коричневый кожаный саквояж и уже на пороге обернулся к Вите:

– Не забывайте о компрессах! И старайтесь не оставлять больного одного надолго.

– Спасибо, доктор. Если бы не вы, не знаю, что бы я делал.

Витя закрыл дверь, достал из комода несколько ассигнаций и стал одеваться…

– Глухой, что ли, барин? – извозчик зло рявкнул на мальчика, которого всё-таки пришлось объезжать, поскольку тот, словно и не услышав окрика, продолжал свой путь по прямой, навстречу ветру.

В прошлом году они с отцом похоронили маму, она сгорела от чахотки за неделю. Красивая в молодости женщина, она даже в болезни, когда черты лица необычайно обострились, сохраняла свою строгую красоту. После того как Берг сообщил, что шансов выжить у неё почти не осталось, Егор фон Графф изо всех сил старался держаться, но Витя был достаточно наблюдателен, чтобы заметить, что отец очень изменился, в нём будто что-то надломилось. Он всё чаще выходил из комнаты в расстроенных чувствах, с красными глазами, всякий раз отводя взгляд, чтобы ни сын, ни приходящая экономка не могли видеть его слабости.

За пятнадцать дней, последовавших после похорон, отец не проронил почти ни слова. Перемены в его характере стали разительными. Раньше жизнерадостный, душа компании, он стал сторониться людей, всё реже выходил из дому и к зиме заболел. Денег в доме становилось всё меньше. Для того чтобы лечить отца, Витя вынужден был продать столовое серебро.

С трудом открыв заметённую парадную дверь, Витя сбил снег с валенок, повесил гимназическую шинель на вешалку и поднялся к отцу.

– Кройц сказал, это чудодейственные порошки, – мальчик ответа не ждал, он знал, что отец в беспамятстве, но всегда с ним разговаривал. Теперь, когда у них не было возможности держать экономку, он вынужден был сам ходить в лавку, добывать дрова, топить камин и всякий раз рассказывал отцу, что видел, с кем встречался по дороге и о чём судачат на рынке торговки.

В моменты редкого облегчения Егор Степанович понимал, что силы покидают его окончательно и скоро сын останется сиротой.

Витя растворил порошки, как велел аптекарь, и, приподняв отца, поднёс к его губам тёплый раствор. Егор Степанович сделал глоток, другой – и откинулся на подушку.

– Мне осталось недолго, Витя, – у старшего фон Граффа уже не было сил говорить громко, поэтому он жестом попросил сына приблизиться.

– Не говорите так, отец, – на глазах мальчика появились слёзы, и ком подкатил к горлу.

– Это правда, сынок, я чувствую. Слушай меня внимательно. Когда это случится, пойдёшь к купцу Михаилу Городецкому. Он очень порядочный человек, в помощи не откажет, мы с ним давно дружны. Возьмёшь нужную для похорон сумму. Потом продашь с его помощью дом и из полученных денег отдашь долг. После отправляйся в Петербург. Там у тебя есть дядя – младший брат твоей покойной маменьки граф Литта. Запиши адрес, да не потеряй!

Витя не верил тому, что слышал. Уходил последний родной ему человек. Уходил, честно предупредив, но разве от этого могло быть легче мальчику тринадцати лет?

Отец положил руку на колено сыну.

– Твоя судьба теперь зависит только от тебя самого. Большими и честными трудами ты заработаешь себе уважение. Попроси графа определить тебя в лесной институт. Это благородный путь. И запомни: какие бы испытания ни преподносила тебе судьба, никогда не опускай руки, сын. Никогда! Бог никогда не даёт человеку испытаний больше, чем тот в силах вынести. Никогда никому не завидуй! Леность ведёт к зависти, зависть – к злобе, а это уже большой грех. Так только кажется, что чужой крест легче. И всегда будь честен, как бы трудно тебе не было. Обещаешь?

– Обещаю, – Витя слёз сдержать уже не мог, но катились они теперь по лицу не мальчика – мужчины, которому в жизни отныне приходилось рассчитывать только на себя.

Ночью отец умер.

 

* * *

 

– Сашка, дружище! – Виктор фон Графф и Александр Коптев не виделись несколько месяцев и уже порядком соскучились друг за другом. После поездки в Казанскую губернию фон Графф прибыл в лесной институт для поступления на второй офицерский курс. Было ему тогда двадцать два года от роду, его другу – полных восемнадцать.

– Небось опять привёз с собой два чемодана гербариев?

– На сей раз всего двадцать шесть папок, – Виктор улыбнулся, и друзья обнялись. – Швегельман1 вовремя выделил комнату.

К тому времени студент Графф собрал и систематизировал такое количество растений, что директор лесного института принял решение выделить для его коллекции отдельное помещение. Это хранилище стало сродни библиотеке, где студенты могли изучать множество гербарных экземпляров из разных губерний Российской империи.

– А что, Виктор, сегодня снова будешь затворничать? Мы с Яроцким собрались в оперу. Будут давать «Руслана и Людмилу». Пошли с нами!

– Да я дома давно не был, хочу перечитать кое-что, – фон Графф слыл домоседом, и его редко когда удавалось вытащить в свет.

– Брось, друг, твоё возвращение следует отметить, – на этот раз Коптев решил не давать спуску своему излишне скромному товарищу. – А после театра непременно зайдём в какое-нибудь питейное заведение.

– Настырный ты, Саша, и чёрта уговоришь. По рюмочным я не ходок, ты же знаешь, а вот в оперу, так и быть, пойду, – несмотря на то что весь уклад его жизни был подчинен одной цели – служению науке, Виктор фон Графф счел посещение театра делом полезным – при случае будет о чём вставить пару слов в светской беседе.

В предчувствии восторга студенты вошли в Большой, или, как его еще называли, Каменный театр, о котором не раз слышали от своих более опытных старших товарищей. Да, тут было на что посмотреть и до начала представления!

Молоденькие барышни, шествовавшие под присмотром бдительных родителей, ревниво оценивали наряды модниц, а при появлении в поле их зрения какого-нибудь офицера обстреливали его глазками из-за веера.

Франтоватые поручики и капитаны выгодно отличались своей выправкой и парадной формой. На их фоне кители студентов лесного института особого впечатления не производили, но друзей это никак не смущало: пробьет и их час! В случае удачного окончания офицерских классов они тоже получат звание, наденут форму и будут служить. Если им не доведётся понюхать пороху – ну и что? А будет нужно, так не сдрейфят!

Прозвенел звонок, и студенты поторопились занять свои места на галёрке. В зале медленно погас свет, зазвучала музыка, и опера началась. Сверху всё происходящее на сцене выглядело как в сказке. Бутафорские доспехи и накладные бороды смотрелись отсюда как настоящие. Фон Графф заворожённо следил за разворачивающимся действом.

Будучи неискушенным зрителем, он несколько удивился, когда понял, что партию хазарского князя Ратмира исполняла молоденькая артистка. У неё был красивый, глубокий голос, но пела она как-то робко, держалась неуверенно, и Виктору почему-то стало жаль её. Откуда ему было знать, что накануне премьерша Анна Яковлевна Петрова-Воробьёва захворала, и в спектакль срочно ввели её однофамилицу – Петрову 2-ю, как говорили в театре. Неопытная певица еле успела разучить свою огромную партию и больше всего боялась сфальшивить. Зрители холодно приняли её, к тому же звучавшая музыка была настолько необычной, что легкомысленная публика, привыкшая к развлечениям, заскучала.

Общее настроение передалось на галёрку. Теперь студенты больше разглядывали нарядных дам, сидевших в ложах, наблюдали за юными девицами, которым не терпелось ускользнуть из-под родительской опеки. Наконец ко всеобщему облечению объявили антракт…

– Да ты, смотрю, к женскому полу неравнодушен. Хочешь, познакомлю с артисточками? Они девицы не гордые, может, какая с тобой и пойдёт… – Яроцкий лукаво взглянул на Виктора. – Только одно условие: замолви за меня словечко Швегельману, ты ведь у него в любимчиках ходишь.

Директор лесного института был явно недоволен Яроцким и давно бы отчислил нерадивого студента, но не хотел ссориться с его влиятельными родственниками. Яроцкий был не глуп от природы, но вместо того чтобы учиться, весело проводил время в студенческих пирушках да за кулисами театра – деньги у него всегда водились. Среди сокашников Владимир слыл отчаянным донжуаном и, бывало, похвалялся перед товарищами своими любовными похождениями. Фон Граффу всё это претило. Любовь за деньги казалась ему недостойным занятием. Перед глазами вставал пример отца, беззаветно любившего покойную матушку… К тому же Виктору совсем не хотелось рисковать расположением Швегельмана, выгораживая беспутного Яроцкого.

– В этом деле я тебе не помощник,– коротко ответил он и без всякого сожаления пошагал прочь из театра.

В следующий раз фон Графф посетит оперу только через двадцать четыре года.

 

Глава 4

С охоты не вернулся...

Настойчивый звонок будильника вернул Черепанова к действительности. Просыпаться совсем не хотелось, но мысль о том, что с утра они собирались идти на охоту, заставила Ивана взбодриться лучше любого «энергетика». Он мечтал побродить по осеннему лесу в одиночестве, пофотографировать эту пушкинскую пору года в самом её начале, когда увядание едва коснулось природы. Ну и пострелять дичь, если попадётся. Иван был неплохим стрелком, и хотя на охоту выезжал редко и в основном по приглашению друзей, считался фартовым, потому что обычно возвращался, с трофеями, пусть и небольшими.

Он рывком поднялся с кровати. Голова после вчерашнего уже совсем не болела, да и вообще Черепанов чувствовал себя на удивление бодро. Видимо, свежий лесной воздух Молчановки действовал на организм целебно, не оставляя шансов даже лёгкому похмельному синдрому. Да и сон здесь, за городом, оказался более здоровым. Спал Иван хоть и недолго, но спокойно и глубоко. А ночные тревоги рассеялись с первыми лучами восходящего солнца. Что ни говори, а утреннее мироощущение человека кардинально отличается от вечернего. Утром всё представляется чётко и конкретно, сквозь призму реальности и рациональности, а вечером жизнь воспринимается более эмоционально, с оттенком романтики и мистики, страхов и причуд. Именно вечером люди склонны употреблять алкоголь, читать стихи, уходить в загул, совершать безрассудные, но красивые поступки. Впрочем, и неблаговидные тоже.

Черепанов с огромным удовольствием залез под душ, с первыми энергичными водными струйками его тело стало наполняться силой. Чтобы сильнее взбодриться, Иван резко чередовал прохладную воду с горячей, после чего хорошенько растёрся полотенцем и, выполнив несколько стандартных спортивных упражнений, окончательно привёл себя в порядок. Почувствовав себя в норме, он прихватил ружьё и фотоаппарат и поспешил к месту сбора – центральному крыльцу усадьбы. Там для гостей уже был накрыт большой стол, на котором кипел расписной самовар и стояли тарелки со свежайшими бутербродами – с икрой, бужениной и французским козьим сыром, заботливо поданные к раннему завтраку. В глубоком блюде, под вышитым рушником, сохранявшим тепло, томились горячие, с пылу с жару, аппетитные пирожки с мясом, капустой, картофелем и горохом. Видимо, их специально испекли на заре, чтобы успеть к утреннему сбору. «А жизнь-то налаживается!» – вспомнил Иван фразу из анекдота, ставшую классической.

За двадцать минут у крыльца постепенно собрались все желающие поохотиться. Их оказалось семеро. Остальные или не любили охоту, или просто решили поспать дольше, чтобы хорошенько отдохнуть после вчерашнего. Среди охотников был и хозяин со своими друзьями – Борей и двумя другими, имена которых Иван, как ни напрягался, вспомнить не смог. Все они облачились в фирменные охотничьи камуфляжные костюмы и постоянно хвастались друг перед другом дорогими ружьями. Черепанов, неплохо разбиравшийся в оружии, заметил у одного из них знаменитый Remington Model 700 – культовую модель, которая была одной из самых популярных на рынке. Борис держал Holland & Holland Royal Double Rifle, – английское ружьё, лучшую двустволку в Европе. Сам же Иван укомплектовался «вертикалкой» – российским ИЖ-27, которым он был вполне доволен и который за десять лет службы ни разу не подвёл его.

 

Как всякий человек, долго и в силу необходимости общавшийся с оружием, Иван ценил его за практичность и функциональность. Он относился к нему как каменщик к хорошему мастерку, как столяр к рубанку или стамеске. По кандагарской молодости он хорошо помнил убойную силу трофейных «буров» – всех этих «ли-энфилдов», «маузеров», «генри-мартинов», оставленных англичанами в Афганистане более ста лет назад. Один из таких вполне мог принадлежать другу Шерлока Холмса доктору Джону Ватсону, военному врачу Королевского экспедиционного корпуса. В умелых руках эти старые длинноствольные убийцы несли смертельную опасность. Не говоря уже о музейных «мультуках»: двойной заряд пороха в шестигранный ствол, стальной шарик из разбитого подшипника вместо пули – и с двухсот шагов борт БТР прошивался насквозь, как картонная коробка. И плевать, что приклад исцарапан, что лак давно облез, что воронение на стволе и затворе вытерто до серого металла – машинка работала безотказно! А резное ложе, узоры, позолота – это всё понты и дешёвая рисовка. Хоть и дорого оплаченная. Впрочем, подумал Иван, мысленно усмехнувшись, это моим сегодняшним «коллегам» лучше не говорить – не поймут. А то и обидятся.

 

Все друзья Ковалёва выглядели довольно бодро, несмотря на количество выпитого накануне. Видимо, давала себя знать регулярная тренировка в этом непростом деле, ну и волшебный лесной воздух Молчановки.

Из киевских гостей на охоту пожаловали только двое – Арсений Григорович из Академии наук и тот молодой помощник депутата, имя которого Иван тоже не запомнил. Судя по унылой гримасе на лице, Григорович не особенно желал этим утром топтать влажный ковёр из опавших листьев, хвои и увядшей травы. Он не был заядлым охотником, но Ковалёв настойчиво уговаривал его, снабдив одним из лучших своих ружей – Merkel, «вертикалкой» модели 2000Е. Помощник депутата, наоборот, жаждал поучаствовать в столь респектабельном и специальном развлечении, проявлял всяческую активность, задавал вопросы, по которым было понятно, что он совсем не охотник. Но участие в таком мероприятии непременно запишет себе в актив и потом долго и много будет рассказывать, где и с кем охотился. Ему Ковалёв тоже выдал ружье, правда похуже, чем Григоровичу. Из представителей местной администрации не было никого, но Ковалёв объявил, что Лукашук и Курочкин ещё на рассвете ушли на озеро рыбачить, и с усмешкой предупредил, чтобы их случайно не приняли за уток.

После короткого инструктажа руководитель охоты показал стрелкам на карте их номера, и все участники вышли из усадьбы. Свежий, по утреннему прохладный лесной воздух вливался в легкие сам, без дополнительных усилий, его хотелось «пить» часто и глубоко… Углубившись в лес, охотники постепенно рассредоточились и, став на свои номера, принялись заряжать ружья и осматриваться. Ивану досталось место у озера, там, где обычно устраиваются на зимовье утки. Он быстро и с удовольствием оторвался от остальных. Петляющая лесная тропинка должна была вывести его к большому голубому «блюдцу», которое спряталось за высоким холмом, поросшим травой и кустарником.

Первый небольшой подъём в горку с непривычки показался Ивану крайне сложным. Со всех сторон его, как в почётном карауле, обступили дубы-великаны. Звезды на небе уже совсем потускнели, лёгкий ветерок слегка щекотал щёки. И так легко и радостно было на сердце, как будто отлетели куда-то далеко прочь все заботы и неприятности, будто их вообще не существовало. Казалось, только ты один если не на всей Земле, то уж на этом материке точно. Это чувство наверняка знакомо каждому охотнику, любому, кто любит и понимает природу. Вдруг в эту почти сказочную полусонную реальность ворвался какой-то пронзительный, противный звук. Иван машинально выхватил смартфон, откуда донёсся, наверное, красивый и приветливый, но такой неуместный сейчас девичий голос:

– Здравствуйте, Иван Сергеевич, меня зовут Светлана, я представляю компанию вашего мобильного оператора. У нас появилась новая услуга. Если позвонивший вам абонент скрыл свой номер, мы всё равно сможем его определить с помощью специальной технологии, и вы, как обычно, увидите этот номер на своём экране. Стоимость услуги всего семьдесят пять гривен в месяц…

– Спасибо, Светочка, не нужно, – сдерживаясь, чтобы не нагрубить, перебил барышню Черепанов, – если не ошибаюсь, полгода назад примерно за ту же сумму вы предлагали мне услугу обратного плана – скрывать при звонках мой номер от других?

– Совершенно верно, и эта услуга также существует…

– И какой же тогда во всём этом смысл? Неужели я похож на сумасшедшего? До свидания, и передайте своим маркетологам, пусть лучше качество связи улучшают…

«Не удивлюсь, если обе эти программки придумали одним махом. Очень распространённая практика. Одни и те же люди разрабатывают вирусы и антивирусы, болезни и лекарства, одни сажают людей в тюрьму, другие их выпускают, при этом делят деньги, совместно «зарабатывая»», – отметил про себя Иван. Ему захотелось отключить трубку, но он поймал себя на мысли, что, увы, не может это сделать. Конечно, Ольга без дела звонить не станет, но мало ли что у них с Лёшкой. Или на работе… Да и с точки зрения безопасности лучше не отключаться, и Иван поставил аппарат на бесшумный режим, ощущая, что степень несвободы от этой дурацкой трубы – это и есть своеобразная дань эпохе и обстоятельствам, платой за те возможности, которыми он пользуется. Среди друзей Черепанова имелся один человек – Саня Якибчук, который в течение пятнадцати последних лет каждую субботу ходил с друзьями играть в футбол, а потом париться в баню. Невзирая на болезни, землетрясения, революции, свадьбы, дни рождения, проблемы по работе, он не пропустил ни одного мероприятия, исчезая из эфира на полдня. У Ивана так не получалось, но он всегда этот пример поддерживал и стремился к нему.

Неожиданно он мысленно вновь вернулся к теме «яда и противоядия». Вспомнился сюжет, показанный на днях одним из столичных телеканалов. Заезжие телевизионщики поведали зрителям о том, что в Первомойске, на Луганьщине, в милиции работают отъявленные демоны. В качестве доказательства местный житель (с закрытым лицом) рассказал, что нехорошие милиционеры «предлагали» ему с помощью угроз сдать подельников, с которыми он воровал уголь из вагонов. А жена некоего задержанного добавила, что её мужа арестовали неизвестно за что, оставив без средств к существованию многодетную семью. При этом камера крупным планом показывала заплаканных детишек. Затем адвокат сообщил, что его подзащитного жестоко избивали… Мельком показали и начальника милиции, который называл статью, по которой возбуждено дело.

Именно этого человека, бывшего опера, Черепанов знал лично, и давно. Год назад Александра Владимировича перевели начальником горотдела милиции в Первомойск. Бывший афганец, он как раз и отличался от многих работников правоохранительной системы прямотой и принципиальностью. Нет, он не был идеалистом, но знал жизнь, подлости и беспредела не допускал и требовал того же от подчинённых, к которым относился по-отечески. А из сюжета следовало, что это некий бесчеловечный злодей, от которого, естественно, органам впору очищаться. Иван набрал номер Александра Владимировича и поинтересовался в шутливом тоне, как чувствует себя главный первомойский «коррупционер».

– А мне не до шуток, Иван Сергеевич. Представляешь ситуацию: ранее судимый, нигде неработающий детина на железнодорожной станции, пригрозив ножом, отобрал у местного жителя кошелёк и документы. Разумеется, мы злоумышленника нашли и задержали. А потом следователю позвонил мой предшественник, за ним адвокат намекнул, что, если не отпустим задержанного, мне здесь не работать. Телевизионщики, когда приехали, клялись, что снимают объективную передачу, я им всё подробно рассказал. Обещали побеседовать с потерпевшим, видели акт судмедэкспертизы, который подтверждает, что задержанного не били. А в эфир ничего этого не дали, ещё и многодетную неблагополучную женщину приплели, якобы у них с обвиняемым гражданский брак. И я с двумя фразами как будто оправдываюсь. Теперь доказывай, что не верблюд. И зачем им это? Неужели за деньги?

– Не обязательно. Может, кто-то их начальство попросил, а группа не разобралась. Или не захотела разбираться – получилось бы, что зря в командировку съездили. Подумаешь, ментов не по делу покритиковали. Для самоуспокоения всегда отмазка найдётся: мол, менты всё равно гады. Можно, конечно, на телевизионщиков в суд подать.

– Тут и так дел невпроворот, да ещё суд, хлопоты, переживания… И когда это завершится? А в интернете каждый день по сотне просмотров сюжета…

Черепанов тогда позвонил директору канала и как коллега постарался объяснить ситуацию. Сюжет, правда, убрали. Безусловно, все, кто знает этих людей и что на самом деле произошло в Первомойске, – посмеются. А кто не знает – таких ведь большинство? Можно, конечно, во всём разобраться, собрав информацию в интернете. Но станет ли кто-нибудь этим заниматься? Только те, у кого есть желание докопаться до истины и… возможности для этого. А таких процентов десять от силы. Во всяком случае – пока. Иван призадумался. Стало быть, в XXI веке облапошить население, несмотря на доступность информации, довольно легко. Запустить в мозги «тараканов», а потом их активизировать. Он аж содрогнулся от неприятности своего открытия. Выходит, даже сегодня очень легко манипулировать обществом. Деньги и технологии могут запросто одурманить сознание масс, как это некогда удалось сделать Сталину и Гитлеру – «зарядить» целые народы на поиск врагов. Даже компас, помещённый в специальное поле, теряет ориентацию. Можно организовать информационную среду, а она начнет ломать мозги и психику стойких к пропаганде людей. О, ужас! И как реально этому противостоять?! А выход-то есть, и очень простой. Нужно, чтобы как можно больше людей стали моральными – тогда больше шансов, что они всякие мерзости в эфир пускать не будут, и чтобы как можно меньше людей оставались бедными и необразованными – тогда они на такую дешёвую дезу не только не поведутся, но и сделают её авторов и заказчиков политическими трупами. Довольный своим гениальным открытием, Иван бодро зашагал по тропинке.

Продвигаясь по лесу, Черепанов частенько останавливался, чтобы сфотографировать какое-нибудь укромное местечко. Вот коварный паук сплёл на кусте рябины свою ажурную, переливающуюся в косых лучах солнца паутину. Вот семейка грибов-подосиновиков с пугливым любопытством выглянула из-под опавшей листвы. Вот кукушка устроилась на ветке и начала отсчитывать своим призывным «ку-ку» жизненный срок тому, кто успел на неё загадать… А вот и ольшаник. Не так давно сюда частенько прилетали на кормёжку тетерева, сразу определил Иван.

Небо на востоке пылало красным. Трясогузки сновали по кустам, собирая зазевавшихся жуков. Из парка с ночёвки возвращались крикливые вороны. Черепанов приготовил ружьё, зарядил оба ствола «четвёркой» и осторожно вышел на берег ручья, ведущего к озеру. Уток не было. Он медленно двинулся вниз по течению, по тропе, петляющей вместе с ручьём меж ивовых зарослей. Откуда-то со стороны леса послышался посвист рябчика, но Иван не стал отвлекаться. Так он прошёл около километра, пока не вышел к озеру. Ручей шумно вливался в озеро, чтобы на другом его берегу незаметно выбежать в ивовых зарослях и, петляя, направиться дальше. На озере ветер дул сильнее, он гнал по воде волны с белыми «барашками», которые разбивались о прибрежные камни.

Солнце уже высоко повисло над жёлто-зелёными деревьями. В кустах под крутыми берегами таились прекрасные места для уток. Здесь было тихо и безветренно. В этих небольших заводях утки могли найти достаточно корма. Иван решил остаться здесь в засаде. В напряжённом ожидании он провел около тридцати минут. Ему уже мерещились то тут, то там в зарослях утиные головы. И вдруг среди пожухлых водорослей, плававших по водной глади небольшой заводи, действительно показалась голова утки. Черепанов тут же поймал её на мушку. До неё было так близко, что ему даже пришлось немного попятиться. Он не сделал и двух шагов, как справа от утки, словно из-под воды, с шумом вырвался красавец селезень. Иван выстрелил, и селезень, сделав двойное сальто, плюхнулся в озеро.

Стреляя, он краем глаза заметил, что над водой поднимается другой селезень, а за ним ещё одна утка. Но пока перезаряжал ружьё, птицы скрылись за кустами. Перейдя по поваленному дереву на другой берег ручья, Иван подобрал трофей и, разложив селезня на траве, полюбовался его оперением. Сфотографировал на память об удачном выстреле. Присел на упавшее дерево. Он совсем не устал, и ни есть, ни возвращаться в усадьбу ему не хотелось. Где-то вдалеке периодически гремели выстрелы, видимо, остальные охотники – кто в самом лесу, кто ближе к озеру – тоже испытывали своё охотничье счастье. Через некоторое время послышался звук охотничьего рожка – сигнал окончания охоты.

Черепанов решил ещё часок-полтора побродить по лесу, пофотографировать и вернуться в усадьбу часам к четырём – на это время был назначен прощальный обед, а после вместе с остальными уехать домой.

Назад Иван возвращался по лесной тропе, уходившей вглубь сосняка. Ветер совсем затих, тишина окружала со всех сторон. Вот такое безмолвие и отличает осенний лес от весеннего. Весной бы тут всё кипело-бурлило от птичьих голосов. И в этой осенней тишине постепенно начинаешь слышать деревья, кусты, траву – всё, что сначала кажется безмолвным…

Солнце уже садилось за деревья, когда Черепанов неожиданно вышел из густого сосняка на знакомую тропинку и двинулся по ней к дому, то замирая от восторга на изумрудных, сотканных из травы и мха полянках, то петляя среди хороводов белоснежных берёз. Через полчаса неспешной ходьбы он был на месте.

Иван вернулся в усадьбу одним из последних. Все, кроме Григоровича, уже прибыли, и делились впечатлениями от охоты. Ковалёв подстрелил огромного красивого глухаря – мохнатые с роговицами лапы, огромный стального цвета загнутый клюв и чудное коричнево-чёрно-синее с белыми пятнами оперение. С виду он весил больше трёх килограммов. Кто-то из друзей Константина Григорьевича сумел добыть небольшого рябчика. В общем, охотничьи трофеи были, ещё бы им не быть в таких угодьях! Каждый наперебой рассказывал о том, как метко стрелял, но чуть-чуть промахнулся – кто в зайца, кто в тетерева, а один из охотников даже клялся, что видел кабана, но не решился в него стрелять, мол, калибр не тот. Дичь сразу отдали на кухню Марье Захаровне, а участники охоты уже «разминались» у сервированного закусками и выпивкой стола. Правда, учитывая, что многие были за рулём и сегодня им предстояло возвращаться, на спиртное особо не налегали. Остановить в дороге их никто не посмеет, а если и махнёт «палочкой» неопытный сержант по ошибке или незнанию, то специальная бумага на этот случай была припасена у каждого. Так-то оно так, но бережёного, как известно, и Бог бережёт.

Иван перехватил пару бутербродов с паштетом из гусиной печёнки, выпил чашку обжигающего кофе и отправился в отведённую ему комнату принять душ, собрать вещи и переодеться перед дорогой.

Когда он вернулся, уже смеркалось. У стола толпились практически все гости, что-то оживлённо и тревожно обсуждая. Когда Иван подошёл ближе, он понял, что Ковалёв и ещё несколько «охотников», пытаются безуспешно дозвониться Арсению Григоровичу, который до сих пор не вернулся из леса. На их звонки никто не отвечал, хотя этот лесной участок усадьбы, пусть и не полностью, но был в зоне мобильного доступа. Понимая, что Григорович, будучи не очень опытным охотником, мог заблудиться несмотря на выданный ему компас и предварительно проведённый инструктаж, решили все вместе, переодевшись и взяв фонари, пойти по маршруту академика и найти его.

– Сначала его поищет моя охрана, – успокоил разгорячённых гостей Ковалёв, – я уже отправил охранников в лес. У нас мощные квадроциклы, так что ребята быстро отыщут Арсения Витальевича... Заблудиться в здешних лесах при желании можно, но далеко уйти – не получится. Тем более что Арсений Витальевич в его возрасте и при его спортивной подготовке не такой уж шустрый ходок.

– Надо было идти с ним в паре, – пережёвывая «махан», с усмешкой промычал уже хорошо принявший на грудь шрекообразный Сявон, – завёл бы его, блин, как тот Сусанин поляков, а потом сказал: хошь назад – делай профэссором. А шо, счас профэссором не быть – западло.

Никто из присутствующих не засмеялся. Видно, не только Черепанов почувствовал в возникшей ситуации какую-то угрозу. Даже Сявон, уловив реакцию окружающих, добавил:

– Да не ссыте вы раньше времени, волков да медведей в этих местах нет, а погода тёплая. Устал, сел, заснул где-нибудь на пеньке и ждёт, когда его заберут. Говно вопрос. Давайте лучше накатим по маленькой за его счастливое возвращение.

Однако веселье уже не клеилось. Дамы картинно волновались и тихонько шушукались в стороне. Кто-то курил в беседке и звонил по телефону. Некоторые городские чиновники, сославшись на неотложные дела, уже начали собираться в дорогу, не дожидаясь обещанной дичи с шампанским и возвращения Григоровича. А ещё через несколько минут у Ковалёва зазвонил мобильник. Он взглянул на высветившийся номер:

– Вот мои орлы докладывают, наверное, уже нашли пропащего. Сейчас узнаем, где они…

Но судя по внезапно изменившемуся выражению его лица, Черепанов понял: случилось что-то нехорошее.

– Ничего там не трогайте, – прохрипел в телефон осипшим голосом Ковалёв. – Оставайтесь рядом с ним и сбросьте мне точные координаты места. Я быстро вызываю ментов, пусть разбираются сами.

Он отключился и медленно оглядел гостей:

– Они нашли Арсения Витальевича, – произнёс Ковалёв, переводя взгляд от одного гостя к другому. – Нашли тут недалеко, в сосняке за балкой, километра четыре отсюда. Говорят, огнестрельное ранение в голову. Он, кажется, уже мёртв.

 

Глава 5

Дело ясное, что дело тёмное

На следующий день Черепанова вызвали на допрос в следственное управление. Как понял Иван, туда вызывали всех, кто в тот день находился в усадьбе Молчановка.

Черепанов подробно рассказал молодому капитану Сидорченко обо всём, что знал и видел в тот трагический для Григоровича день: как собирались на охоту, как разошлись по лесу и как потом, волнуясь, ожидали Арсения Витальевича у дома. Подозревать кого-либо из присутствовавших у Ивана оснований не было, о чём он тоже сообщил Сидорченко. Правда, умолчал о своих ночных приключениях после застолья и случайно услышанном под окном разговоре, так как посчитал это не относящимся к делу. Ничего подозрительного, чём активно интересовался следователь, в день охоты Иван не заметил. Как выяснилось позже, Арсений Григорович умер от выстрела, произведённого практически в упор, причём из ружья, с которым он пошёл на охоту. По заключению судебно-медицинской экспертизы, это случилось около двух часов пополудни. Естественно, алиби у Черепанова, как и у остальных участников охоты, не было. Каждый охотился самостоятельно, почти все слышали в лесу выстрелы, но какой из них стал смертельным для Григоровича, никто, понятное дело, не знал. Черепанов подробно ответил на все вопросы рано полысевшего капитана, подписал протокол допроса и уехал в телекомпанию, дав обещание не покидать страну до конца расследования.

Настроение было паршивым, и осадок на душе горьким. Ведь не хотел же ехать в гости к этому Ковалёву! Что и говорить, история неприятная, под подозрением оказались практически все, кто находился в тот день в Молчановке. Интернет-издания начнут перечислять гостей Ковалёва в тот трагический день и обсуждать их связи, а значиться в такой компании Ивану было не особо приятно – лишний повод для кривотолков. Благо, через пару дней, у него была запланирована недельная командировка во Львов по линии горсовета, и Иван рассчитывал отвлечься там от случившегося.

Иван уже собирался на выход, когда дверь кабинета приоткрылась, и Аня в несвойственной для себя манере с виноватым видом сообщила:

– Иван Сергеевич, тут настаивают, что с вами договорено…

Из-за её спины возникла энергичная улыбающаяся фигура черноволосого, хорошо сохранившегося мужчины средних лет. На нем был модный, свободно сидящий пиджак оливкового цвета, безупречно выглаженная белая сорочка, франтовато повязанный шёлковый галстук в сине-красную крапинку, прихваченный дорогой золотой булавкой, и с такими же золотыми запонками. Рука респектабельного посетителя легко удерживала бежевый портфель из тонкой кожи. «Пёстро, но со вкусом», – успел отметить про себя Черепанов.

– Иван Сергеевич, я знаю, что мысли ваши уже не здесь и дико извиняюсь за вторжение без звонка, но грех было не использовать эту возможность и отложить всё ещё на неделю-другую. Поэтому обещаю не задерживать вас свыше семи минут, прошу засечь, – незнакомец взглядом кивнул на часы. – Я – Альмак, Роман Борисович. Представляю дружественное информационное агентство «Точка». Хотим с вами поработать в удобном для вас формате и на выгодных для вас условиях. Вот проект договорчика – всего на полторы странички. Мы заинтересованы, чтобы вы дали отмашку и дело пошло. В договорчик вносите любые правочки, которые посчитаете нужными. Мы ни на что не претендуем. За вами остаётся право поступать с нашими материалами по своему усмотрению – снимать, редактировать. Я знаю, что такое редакционная политика, поэтому чту все ваши расклады и акценты до мельчайшей запятой…

Иван быстро пробежал договор. Действительно, с точки зрения защиты прав и интересов черепановской телекомпании «Зенит» всё выглядело безупречно и заманчиво. Иван поймал себя на мысли, что договор составлен именно так, что не остается никакого повода отказать в его заключении. Это уже будет выглядеть как недружественный шаг. Люди предоставляют материалы, платят немалые деньги за упоминание названия своего агентства в эфире, ни на что не претендуют и заранее со всем согласны. Некое внутреннее чутьё подсказывало, что именно в этом и может заключаться подвох. Но Черепанов отогнал сомнения – в конце концов, нельзя быть таким перестраховщиком. Можно поработать, а если возникнут проблемы – тогда и решать их, тем более что договор предусматривал возможность расторжения в одностороннем порядке по инициативе телекомпании «Зенит». Черепанов поставил свою визу и передал проект документа Ане для согласования и визирования юристами и маркетологами, после чего пожал руку приветливому и довольному Альмаку и наконец уехал.

Перед отъездом, повинуясь скорее интуиции, чем профессиональному любопытству, Черепанов поручил Заборскому собрать как можно больше информации об усадьбе и её новом владельце, хотя знал, что Виталий и сам уцепится за этот случай и будет копать со всем своим неуёмным усердием. Как-никак, а гибель главного распорядителя имуществом Национальной академии наук Украины – такое в их в области не каждый день случается.

И очень хорошо, что эта его командировка запланирована именно сейчас, пока идёт это расследование. Может, там, вдалеке от дома, в работе, ему удастся полностью отвлечься от этого неприятного ощущения навязанной сопричастности. Поэтому в Западную Украину он собрался по-военному быстро и улетел с чувством облегчения.

Семь дней пролетели как одно мгновение. Семинары, конференции, поездки, диспуты с коллегами… Да и сам город произвел на Ивана неизгладимое впечатление. Раньше он был во Львове только проездом, а сейчас смог полностью окунуться в его сказочную атмосферу. В отличие от промышленно-провинциальной Лугани, во Львове царила особая атмосфера средневекового города: узенькие, вымощенные брусчаткой улицы, величественные католические храмы, сохранившиеся в своём первозданном виде. Львовскими улочками можно бродить целыми днями, каждый раз открывая в них нечто новое. Ивану нравилось, что в архитектуре города причудливо смешались готика и барокко, ренессанс и романский стиль, рококо и ампир, современная эклектика и конструктивизм. Иван с коллегами из других городов вечерами любили посидеть в маленьких уютных кафе или оригинальных ресторанчиках.

Домой Иван возвратился посвежевшим и отдохнувшим. Но история в Молчановке занозой засела в голове. Особенно после посещения Львова и знакомства с его жителями, бережно относящимися к своим историческим памятникам. История требовала продолжения.

– Анечка, Заборского ко мне, срочно! – скомандовал Иван секретарю сразу после проведения утренней планерки и разбора текущих дел. – Надеюсь, сейчас он на месте? И два кофе покрепче.

– Виталий в студии, монтирует материал. Сейчас приглашу, – ответ Ани прозвучал по-военному бодро и чётко.

– Ну, что нового ты раскопал, Виталик, по Молчановке? – спросил Иван, аккуратно придвигая к себе изящную чашку с ароматным кофе. Он удобнее уселся в кресле и внимательно посмотрел на всегда невозмутимого Заборского. – Эту распечатку я сделал в начале следствия, – и протянул Виталию лист с текстом.

«Сезон охоты на чиновников Академии наук или самоубийство по неосторожности?

Кровь на листве, возня криминалистов, поиск гильз, испуганные гости. Главного распорядителя имуществом НАНУ Арсения Григоровича нашли мертвым во время охоты в угодьях усадьбы Молчановка, передает Цензуре.НЕТ со ссылкой на ТСН.

Имя погибшего связывают с авторами рейдерских захватов имущества Академии наук. За последние годы были захвачены тысячи гектаров дорогих земель. В Украине идет захват земель и имущества Национальной академии наук. Смерть людей, которые могли в определенной мере влиять на управление богатством НАНУ, связанна с желанием заинтересованных лиц к перераспределению, говорится в сюжете «ТСН-Неделя». Об этом свидетельствует возможное убийство управляющего делами НАНУ Арсения Григоровича, а за год до этого – директора комплекса «Заозерье» Григория Рюмина. В частности, Григорович не всегда мог и хотел отражать многочисленные атаки на имущество академии. По мнению академика Олега Крохаля, погибший Григорович не был неуступчивым, но застрелить его могли именно из-за его «бизнес-деятельности». Кроме того, академик убеждён, что убийство не будет раскрыто, как не раскрыто убийство Рюмина и множество подобных преступлений в Украине.

Украинские учёные, чтобы выжить в непростых условиях отсутствия финансирования, вынуждены сдавать в аренду почти треть собственных институтских площадей. По неофициальной информации, Академии наук сегодня принадлежат 184 института, сотни тысяч гектаров земли и 6 огромных территориальных центров в регионах. Всё это в советские времена обросло собственными заводами, лагерями отдыха, больницами, а крупнейшим землевладельцем в структуре НАН является Академия аграрных наук. По информации источников ТСН, только из этой собственности Академии незаконно вывели около 200 тысяч гектаров сельскохозяйственных угодий.

В Академии подозревают: все атаки на имущество – лишь прикрытие масштабного плана уничтожения конкурентного потенциала украинских учёных. Несколько месяцев назад, по слухам, возвратом земель начало активно заниматься новое руководство СБУ. Не исключено, что смерть Арсения Григоровича – попытка навсегда скрыть от следствия крайне важную информацию. В свою очередь, эксперты говорят, что изменить ситуацию могла бы передача всей собственности Академии в фонд госимущества».

 

– Прочитал? – Иван протянул Заборскому следующий лист. – А вот это распечатал недавно, перед возвращением.

«Дело об убийстве на охоте с участием чиновников муниципального уровня свели к самоубийству по неосторожности.

Нардеп Геннадий Максимчук обнародовал приговор Луганьского районного суда по делу о смерти на охоте главного распорядителя имуществом НАНУ Арсения Григоровича. Фотокопия страниц приговора обнародована на сайте депутата.

«Как указывали свидетели, слова которых полностью подтвердить не удалось, выстрел в себя на охоте совершил сам Арсений Григорович, – заявляет Геннадий Максимчук. – В результате расследования уголовное дело относительно событий на охоте с умышленного убийства переквалифицировано в самоубийство по неосторожности. Приговор суда и является объяснением причины этого печального случая. Версии, связанные с возможной профессиональной деятельностью погибшего или личной неприязнью, не нашли своего подтверждения».

– Так кому верить? Ты был тут, почти в центре событий. Версия следствия – самоубийство по неосторожности – подтверждается? Или у тебя свое особое мнение?

Виталий допил кофе, сел в кресло напротив и положил на журнальный стол картонную папку с завязками, похоже, ещё советских времён.

– Мнений по этому делу было много. Я начну издалека, а там сами сделаете выводы. Вот тут, – он, как Остап Бендер в классическом фильме, ткнул пальцем в папку, – копии материалов не этого расследования, а судебного процесса директора музея-усадьбы Молчановка против Национальной академии наук в лице господина Григоровича А. В. И результат этого правосудия известен – вы там были и, чья Молчановка теперь, видели своими глазами. Это раз. Кроме этого – внимание! – здесь ещё материалы расследования трагической гибели дочери бывшего директора музея-усадьбы Молчановка Валентина Викторовича Завьялова Оли в результате дорожной аварии. То есть наезда на неё колхозного трактора. Девочка возвращалась домой после школы. Ага, вижу, вы не знали об этом. Дело тоже закрыто, тракторист получил срок. К нему мы позже вернёмся. Это два.

Именно после этого трагического случая Валентин Викторович Завьялов, не вынесший такого горя, сошёл с ума и был помещён в психиатрическую больницу. И у тогда ещё здравствующего академика Григоровича дело с отчуждением имущества Академии – музея-усадьбы Молчановка – пошло как по маслу. Защищать музей стало уже некому, и он через короткое время был продан в частные руки, небезызвестному вам господину, прости господи, Константину Ковалёву. Вот так.

Как я копии этих документов добывал – это отдельная детективная история, и о ней сегодня мы говорить не будем. Это три.

– И ты уверен, что эти документы имеют отношение к смерти Григоровича. Следствие, кажется, сделало однозначный вывод: самоубийство. Есть доказательства противоположного?

– Прямых фактов нет. Ребята из следственного копали основательно. Но вы сами понимаете, что прошло время и найти следы среди деревьев, особенно после того как там натоптали охранники Ковалёва, когда искали Григоровича, очень трудно. Выстрел в Григоровича был произведен почти в упор, в голову. То есть либо кто-то знакомый, не вызывающий у Григоровича подозрений, подошёл, взял у него ружье и выстрелил. Либо – и это основная версия следствия – Григорович сам, будучи не очень хорошим охотником, решив прочистить или продуть стволы, случайно нажал на курок. Чужих в лесу в это время не было – охрана подтвердила. После того как Ковалёв стал хозяином усадьбы, в его владения местные жители даже по грибы ходить побаивались. А в тот день у Ковалёва в гостях были люди серьёзные, к примеру вот вы, – Виталий усмехнулся, – и прямых мотивов для устранения Григоровича у них вроде бы не было, хотя убить мог, конечно, любой. Но только кто и зачем? Нужный человек, со связями, с возможностями… Такого бы беречь, лелеять… Да и проще такая версия для «ментов», – заключил Виталий, помолчав. – Чего солидных людей зря тревожить? Самоубийство Григоровича по неосторожности всех устраивает, даже его начальство из Академии наук. Видимо, слишком у Арсения Витальевича были большие аппетиты, а может, не делился с кем надо. Так или иначе, но версию самоубийства они тоже приняли с облегчением. Думаю, потому, чтобы меньше после этого копались в их тёмных делишках, в их аферах с академическим имуществом.

– Значит, дело закрыто. А что подсказывает твоя великая интуиция?

– Нашёптывает, что дело это мутное. Как по мне, то такого гнусного типа, как Григорович, и убрать – небольшой грёх. Но это только мое мнение. Особенно я укрепился в нём после изучения истории с гибелью дочери Завьялова. Связаны эти события или нет, но Григорович своё получил. Будем считать – Бог наказал. Или чёрт. Знаете, в этой Молчановке – мне и сторож, и охрана рассказывали – существует знаменитая легенда о местном призраке, который появляется время от времени, чтобы свершить правосудие. Вот будем считать, что этот призрак его и наказал.

– А если серьёзно?

– А если серьёзно, хорошо бы возобновить под этот шумок дело о возвращении усадьбы государству, в Реестр музеев. Я для этого и материалы собирал – хочу сделать серию репортажей об истории Молчановки, о её культурной ценности для страны. Ей ведь уже лет двести. В нашем государстве подобных имений сохранилось не так уж и много.

– Согласен, я во Львове такие старинные особняки видел – настоящие шедевры архитектуры, и далеко не все из них, кстати, в приличном состоянии. Так что резонанс от этих репортажей будет значительным Я и сам готов в исполкоме поднять вопрос о возвращении Молчановки. Готовь факты, только давай их тщательно проверим, чтобы комар носа не подточил. У этого Ковалёва юристы хорошие, набили руку на таких делах. Просто так Молчановку не отдадут, не для этого они её забирали.

– Так ли уж готовы, Иван Сергеевич? Интересно, и как вам после этого с Ковалёвым общаться? Получается, виски угощались, яства откушивали, гуляли, постреливали, а сами дулю в кармане держали. Как-то не по-товарищески…

– Не боись, как такие этические моменты разруливать, меня ещё мой первый наставник в газете учил. Главное – не взращивать в себе комплекс вины и ничего не принимать по умолчанию. Ведь никаких обещаний не давалось? Не давалось. Если ты приглашал меня на мероприятие с условием, что я введу в телекомпании табу на какие-то темы, нужно было предупредить, я бы к тебе не ехал, имеется у меня и чем заняться, и что поесть, и где погулять. Лично к тебе я хорошо отношусь, но от своего правила – дружба дружбой, а служба службой – отступать не собираюсь. Ну, примерно так. Хотя, – Черепанов призадумался, – на уровне ощущений, может, ты и прав, и будет лучше и проще, если инициатива расследования выйдет не от нас. Так что ты давай не с шашкой наголо, а лучше организуй шум через своих правдолюбов из депутатской комиссии по защите прав человека.

– Кстати, и Валентин Завьялов, бывший директор музея, до последнего отстаивал Молчановку, столько исков написал, столько судов выиграл, а вот гибели дочери пережить не смог. По отзывам, был он мужик сильный, волевой, но тут, видать, сломался. Уже на последнем заседании суда его считали немного не в себе, просили назначить медицинскую экспертизу, что, кстати, было очень удобно стороне ответчика. Мол, кроме всего прочего, как же доверять музей ненормальному директору? Хотя это было ещё до того, как он был официально признан сумасшедшим и помещён в психушку.

– А что, кроме него, в Молчановке никого не нашлось, кто смог бы продолжить борьбу за музей? – удивился Иван.

– Были такие, но они не бойцы. Я выписал фамилии всех тогдашних работников музея. В усадьбе постоянно находились директор Валентин Викторович Завьялов, его маленькая дочь Ольга, заместитель по науке, а практически по всем вопросам Ириада Сергеевна Полонская и пожилая чета Мищенко: Иван Никитич – сторож и садовник и его жена Марья Захаровна, выполняющая обязанности уборщицы, повара, сестры-хозяйки, прачки – в общем, женщина по хозяйству. У всех у них, заметьте, преданность Молчановке была феноменальная – кажется, они провели там всю свою жизнь, работали более полувека, а супруги Мищенко работают и сейчас, при Ковалёве. Он оставил их как людей, хорошо знающих усадьбу. Так сказать, купил имение вместе с крепостными…

– Ладно, готовь материал, попробуем поднять шум, может, что-нибудь и получится. Только прошу, будь осторожен: Ковалёв очень непростой человек, и друзья его тоже не самые добрые люди.

– Кому вы это говорите, Иван Сергеевич?! Чай, оно не в первый раз. А копать я уже начал и через недельку, думаю, покажу вам кое-что интересное. Разрешите идти? – Заборский шутливо вытянулся в струнку.

– Иди уже, только не переусердствуй, – Иван махнул рукой и почувствовал, что опять с удовольствием окунулся в привычную атмосферу.

Черепанов подошёл к аквариуму, наблюдая за перемещением рыбок. У него была довольно пёстрая коллекция водных обитателей, включавшая и рыбу-клоуна, и черепаху, и… В аккурат в тот момент, когда он принялся их кормить, на столе запиликал телефон. Ивану не хотелось прерывать процесс – через пару минут бы перезвонил. Но утративший терпение мобильник дребезжал и суетился на столе, как мелкий карасик, которого выловили из водоёма и бросили на сушу. Что ж за нетерпение такое? Иван уже не на шутку злился на звонившего. А если я, пардон, в туалете или руки мою?! Чего, спрашивается, так наяривать? Он докормил рыбок, несмотря на то что взбесившийся телефон проорал ещё трижды. Черепанов уже решил, что первым делом прочитает звонящему назидательную лекцию о пользе выдержки, которая, по словам Штирлица, является обратной стороной стремительности, и посоветует на случай, когда нервишки не держат, запастись валерианой. Но первые слова, послышавшиеся из трубки, ошарашили, не дав ему этого сделать.

– Да не любовница она мне. Не лю-бов-ни-ца! Хоть ты-то это пойми, Иван Сергеевич, и не издевайся, мне и самому тошно. Я знаю, что ты человек принципов, поэтому и решил побеспокоить.

– Ничего не понял. Объясни, Степан Павлович, я не в теме. Только внятно и без эмоций.

– Вчера вечером… Нет, начну ещё раньше… Тут у меня всякие трудности на заводе возникли, проверки. Ну, я вчера попросил бухгалтера задержаться, чтобы документы кой-какие подготовить. А у неё ребенок маленький, и водитель мой тоже на день рождения отпросился… Ну, я её потом домой сам подбросить решил. Только на проспект выехал – меня встречная машина ослепила, я по тормозам, а они скрылись. Хорошо, ехал медленно, но всё равно ударился в припаркованный «жигуль-копейку», благо хоть в нём никого не было. У Даши – моего бухгалтера – ушиб головы и перелом кисти, ну и у меня ключица сломана. Вот в больнице смотрю твои утренние новости, а там уже и обо мне показывают историю, и как-то с намёком, будто я вечером после работы крутил шуры-муры со своей бухгалтершей, а потом, видимо, врезался с пьяных глаз. Да мне-то ладно, а Даше этот позор за что? Про вчерашнюю новость я звонить не стал, сдержался, там вроде как объективно, хотя если разобраться… Да кому оно нужно разбираться, кроме меня?

– Ладно, Павлович, не убивайся. Если ошиблись – исправим. Разберусь и заеду тебя проведать. А в эфир пока больше ничего не пойдёт – это я тебе обещаю, – Черепанов пытался подбодрить Павловича, которого знал как хорошего руководителя и человека.

– Легко тебе советовать. С эфира снимешь – в интернете посмотрят, с ещё большим интересом. Да я, собственно, ладно, сам виноват, знал, на что шёл, – грустно и уже безразлично, хотя и с легким оттенком досады отреагировал Степан Павлович, после чего отключился, забыв попрощаться.

– Позови-ка ко мне редактора отдела новостей, Ганнуся, – так Иван звал секретаршу в состоянии крайнего напряжения.

Когда в кабинет вошла опытная и ценимая Черепановым Наташа Стрельченко, она с порога поняла, что шеф не в духах, а потому стоит запастись терпением и ни в коем случае не перебивать его, даже если прозвучит что-то обидное и несправедливое. Без лишних слов она уселась на стульчике напротив массивного стола, приготовила ручку с блокнотом и доложила:

– Слушаю вас, Иван Сергеевич.

– Хорошо выглядите, Наташенька, – в таких случаях Черепанов всегда заставлял себя перевести дух.

– Спасибо, Иван Сергеевич, отпуск пошёл на пользу.

Иван, уже приготовившийся задавать вопросы, передумал, щёлкнул пультом, и на большом экране, висящем сбоку на стене, появился последний выпуск новостей. – Давай-ка вместе посмотрим ваше последнее творение.

Новости как новости. В середине выпуска репортаж с места вечернего ДТП, где подробно рассказано, что поздним вечером «субару» под управлением директора станкостроительного завода врезался в мирно припаркованный к бровке автомобиль, серьёзные травмы получила молодая женщина – сотрудница завода, сидевшая на переднем сиденье и, видимо, не пристёгнутая ремнём безопасности. Какие производственные вопросы они решали в ночи, остается лишь догадываться. Как так получилось, предстоит разобраться следствию, но ни для кого не секрет, что местные царьки, привыкшие с ветерком кататься по вечернему городу зачастую после хороших застолий, как правило, выходят сухими из воды, – резюмировал голос за кадром.

Черепанов взял пульт, чтобы нажать на кнопку «Стоп», когда промелькнула бегущая строка сообщившая, что сюжет подготовлен информагентством «Точка».

– Тогда понятно. Куча намёков, а придраться почти не к чему, – начал размышлять вслух Черепанов. – А что у нас вчера шло про станкостроительный?

– Там сюжет о невыплате зарплаты, мои редакторы на всякий случай проверили: факты, герои – всё соответствует действительности, – Наташа вопросительно смотрела на шефа. Её огромные каштановые глаза придавали смугловатому лицу с мягкими чертами особый колорит.

– Давай-ка посмотрим.

Два десятка людей пикетировали заводоуправление из-за того, что им несколько месяцев не платят зарплату. Женщина кричала в камеру, что ей нечем кормить детей, живут впроголодь, а начальство мер не принимает, как ездило на дорогих иномарках, так и ездит. Какой-то небритый протестант возмущался, что нечем выплачивать кредит банку. Далее констатировалось, что редакция будет следить за развитием событий.

– Сколько же народу на этом заводе трудится, Наташа?

– На станкостроительном сотни четыре, если не ошибаюсь.

– А что думают о ситуации другие рабочие? И где комментарий и позиция второй стороны – администрации предприятия? – продолжал рассуждать Черепанов.

– Но ведь это же не мы готовили, Иван Сергеевич. У нас с этим агентством, как я поняла, какое-то выгодное соглашение, они объяснили, что просто оперативная короткая новость, что имело место такое событие, а в администрации всегда найдут какие-то отмазки по поводу задержки зарплат людям. В общем, третий сорт не брак…

– Наташенька, у меня к вам просьба, все присланные этой «Точкой» материалы в эфир пускайте только после согласования со мной, а если меня нет – пусть решает Заборский. Я его предупрежу.

– Понято, – Наташа, излучавшая неиссякаемое спокойствие, мягкими бесшумными шагами направилась к двери.

 

Глава 6

 

Убийство Константина Ковалёва

 

Однако усадьба Молчановка напомнила о себе раньше чем через неделю.

Очередная сессия горсовета Лугани была назначена на два часа дня в понедельник. Понедельники Иван не любил: дел накапливалось по горло, а в этот раз особенно не хотелось бросать основную работу и ехать в исполком.

Документы, подготовленные на конкурс по частотам вещания для продления лицензии телекомпании ещё на пять лет были пока сыроваты, предстояло ещё утрясти с юристом ряд важных пунктов. На частоту передатчика претендовали ещё три телекомпании, в том числе и одна столичная, поэтому подготовиться к визиту и заседанию тендерной комиссии в Киеве следовало основательно.

Иван до самого отъезда изучал и правил предоставленные документы, попросил Аню ещё раз напомнить юристу о важности оформления заявки и всё-таки уехал.

К началу сессии он немного опоздал: пробки, ямы на дорогах – вечные проблемы, но к рассмотрению поправок к городскому бюджету на текущие полгода успел.

Зал был почти полон. После голосования секретарь городского совета Валентин Сергеевич Лагутин попросил всех присутствующих задержаться еще на несколько минут и сообщил, что вчера в своём загородном доме был обнаружен мёртвым их коллега, депутат городского совета Константин Григорьевич Ковалёв. И попросил всех почтить его память минутой молчания.

Вот это новость! Иван даже забыл о недописанной заявке на конкурс. Что же могло случиться? Ещё недавно тут, в зале горсовета, он видел Константина Ковалёва в добром здравии, как всегда наглого и самоуверенного. И даже пожал ему руку, что, впрочем, большого удовольствия Ивану не доставило. Хотя о покойниках так нельзя, тут же мысленно поправил он сам себя. И всё-таки, что же случилось?

Из-за подготовки этой тендерной заявки для киевской комиссии он даже пропустил выпуск криминальных новостей собственной компании. Похоже, возвращаются «лихие девяностые», не иначе. Такие личности, как Ковалёв, собственной смертью не умирают. У Черепанова до сих пор сохранились неприятные воспоминания о новоселье Ковалёва. Тогда ведь тоже произошёл несчастный случай – погиб большой чиновник из руководства Академии наук. И вот теперь – сегодняшний хозяин Молчановки, бизнесмен и депутат Ковалёв… В случайные совпадения в таких делах Иван не верил уже давно.

«И когда они прекратят свои разборки? Хотя, может, пусть перестреляют друг друга, – опять вкралось крамольная мысль, – раз милиция и суды бессильны...».

На крыльце исполкома как раз курил свои неизменные папиросы «Беломор» подполковник Перебейнос, заместитель начальника Управления внутренних дел города.

– Здравствуйте, Юрий Викторович, – Черепанов крепко пожал мощную ладонь подполковника, – просветите телевидение о вчерашнем ЧП. Что там произошло с Ковалёвым?

– Привет, привет. Закуришь или завязал окончательно? – Перебейнос был частым гостем в программах телекомпании, Иван уважал его за профессионализм и смелость. Впрочем, симпатия была взаимной.

– Так я уже вчера докладал твоим хлопцам с новостей об этом убийстве. Пока больше казать не про што, – подполковник говорил на колоритном русско-украинском суржике.

– Закрутился на работе и пропустил все новости. Считайте, что вы даете второе официальное интервью, тем более случай-то серьёзный – убийство депутата.

– Та к депутатству Ковалёва оно такое же отношение имеет, как ты к Папе Римскому. Ты ж знаешь его мутные бизнес-дела, да их весь город знал. После них столько желающих найдётся этого Ковалёва в расход пустить – очередь выстроится, записываться загодя придётся. А то, шо таких депутатами выбирают, так то вы, журналисты, им и помогаете. А потом сами ж удивляетесь, откуда они берутся… Ладно, не обижайся, ты ж знаешь, не про тебя речь… А в этом деле, считай, всё понятно, наши хлопцы сработали быстро, что, правда, не часто бувае.

– Неужели уже поймали убийцу? Ну вы даете, вот что значит – переоделись в новую форму!

– Ты пожартуй ещё, пожартуй… Ладно, закурю ещё одну и расскажу, – подполковник ловко достал из пачки папиросу и постучал её гильзой о коробку. – Тока ты пока своим не кажи, идёт же следствие. Хоча оцей твой Виталик, сынок нашего Заборского, ох и шустрый пацан, вперед всех пролезет, кажись, уже всё разнюхав. Его бы к нам в отдел – добрый бы мент получился. Батина школа.

– Так он у вас и так, считай, на общественных началах. Сколько журналистских расследований провёл, сколько документов и фактов нарыл вам по разным делам, а прокуратура не чешется.

– Не дави на больной мозоль, ты ж знаешь ситуацию. А по Ковалёву слухай: взяли мы по горячему, там, на месте, где стреляли, его дружка Борьку Картавого. Скорее всего, он и порешил Ковалёва по пьянке. Тогда в доме, кроме этого Картавого, самого Ковалёва и его жены, никого и не було, охрана доложила. Этот Борька приехал к Ковалёву под вечер, в ту усадьбу новую за городом, видать, какие-то дела решать, а может, и просто погулять-выпить. Случилось это часов в восемь, в субботу. Причём охранников позвал к убитому и кипиш поднял сам Картавый. Охранник со сторожем прибежали в дом, а там, в кабинете, Ковалёв мёртвый лежит, и этот Боря рядом с ним… Самого выстрела, правда, никто не слышал, там стены толстые, ещё тех времён, не то что в нынешних домах. Уже потом на шум и жена Ковалёва подбежала, её комната дальше была, в другом конце коридора.

– Что, этот Картавый прямо сам и позвал, а потом сел с пистолетом и ждёт, когда его придут арестовывать?

– Та не. Он же хитрый. Подготовился. Позвал сам, но убийство отрицает. Мол, да, было, дела тёрли, выпивали, потом пошёл к себе в комнату – ему Ковалёв комнату выделил, тот вроде на ночь приехал. Так вот, пошёл к себе в комнату, там ещё добавил горячительного, а тут выстрел. Побежал к Ковалёву в кабинет, тока дверь открыл, а ему вроде какой-то мужик непонятный по башке как засветит! Но кто это был, он, мол, не рассмотрел. Потом сразу сознание потерял, упал и ничего больше не помнит. А как оклемался – лежит на полу, в башке туман, а напротив убитый Ковалёв. Ну, тут он, понятно, испугался и начал звать охрану.

– Проверили показания?

– Да что там проверять. Откуда в той крепости чужой мужик возьмётся, когда у них весь забор в видеокамерах, как в Пентагоне? Этот Боря мог бы и получше чего придумать, да видно времени не было. Правда, на лбу у него шишак приличный, видать, они с Ковалёвым повздорили крепко, сцепились, тот ему врезал, а Картавый и пальнул… Выпили они там прилично, алкоголя у обох в крови, что у дурня махорки.

– А на пистолете отпечатки пальцев этого Картавого есть?

– Ковалёва не с пистолета, а с ружья убили, эксперты сказали. Ружья пока не нашли. Его этот Боря, скорее всего, после убийства спрятал в где-то доме или в саду, а после вернулся и позвал всех. Ничего, наши надавят, сразу всё вспомнит – и куда ружьё дел, и как в другана стрелял. Тут дело ясное. Ну ладно, я и так тебе все тайны следствия раскрыл. С тебя хороший репортаж о работе милиции, а то опустили нас ниже плинтуса, во всём мы получаемся виновные…

– Куда мы без вас, Юрий Викторович! За информацию спасибо. Когда следствие закончится, расскажем о ваших успехах, о вашей службе, что «опасна, и трудна, и на первый взгляд как будто…». Всё помним. Всё сделаем.

– Несерьёзный ты человек, Черепанов, но правильный. За это тебя и люблю. Бывай. В другой раз расскажешь, как смог курить бросить, а то я уже задымился весь, как паровоз, пачки в день не хватает. А мне врачи запретили – сердце.

Иван крепко пожал руку подполковнику и поехал в офис телекомпании.

Почему же эта история так заинтересовала его, думал он дорогой, но пока ответить не мог. Ковалёв был совсем не тем человеком, который вызывает симпатию. Может, тому виной мутная история продажи усадьбы? Сколько объектов незаконно приватизируется, продается, захватывается рейдерами, потом перепродаётся снова! И что? Просто ещё один большом объект в длинном списке.

В этой истории, чувствовал Иван, всё далеко не так просто, как говорил ему Перебейнос, и разгадка этих трагических случаев может быть гораздо интереснее.

Он вспомнил, как пару лет назад к нему на приём настойчиво просился директор какого-то дома культуры или музея, фамилию которого Черепанов, конечно, забыл, но он тогда не нашёл времени его принять – уезжал в срочную зарубежную командировку. По приезду закрутили заботы, и он даже не вспомнил об этом человеке, о его деле… А ведь это вполне мог быть и директор Молчановки, которому впоследствии так и не удалось отстоять музей в одиночку. А Иван тогда не помог, просто не обратил внимания в суматохе дел…

Может, поэтому Иван, чувствуя вину за свой прошлый поступок, с опозданием, но всё же хочет разобраться в этой кровавой истории, может, поэтому дал зелёный свет Виталию Заборскому на проведение собственного журналистского расследования, несмотря на всю силу и влияние Ковалёва? Нужно попробовать восстановить справедливость, за которую ещё готовы бороться неравнодушные люди, каким и сам Иван когда-то был. Да, наверное, таким и остался…

Теперь, после смерти Ковалёва, вернуть усадьбу государству может оказаться значительно легче. Правда, это будет зависеть и от того, кто окажется наследником его имущества и каковы будут окончательные выводы следствия – признается этот Боря Картавый в убийстве бывшего друга или всплывут новые обстоятельства. Пока не закончится расследование и не состоится суд над виновным, говорить о возврате Молчановки нет смысла. Что ж, значит, есть время на подготовку материалов для возбуждения нового дела – о незаконной приватизации усадьбы. Но для этого нужно детально разобраться, как бывший директор Завьялов пытался защитить музей.

Черепанов чувствовал, что последние события в усадьбе могут быть как-то связаны с трагической гибелью дочери Завьялова и его последующей болезнью. Ведь именно после того как погибла Оля и Завьялов сошёл с ума, с приватизацией усадьбы у Григоровича и компании проблем не стало. Но вот прошло время, погиб и Ковалев. Так, может, это не только бизнес-разборки среди «друзей»? Может, Ковалёва убрал тот, кто тоже хотел заполучить Молчановку в свою собственность? И не только Молчановку. Но тогда кто? И как он сможет это сделать? Кто по закону будет новым хозяином усадьбы и угодий? Одни вопросы… Значит, надо вести своё, параллельное расследование, не полагаясь на милицию. Им лишь бы скорее закрыть это дело, особенно в этом случае, когда подозреваемый уже есть и его вина почти очевидна. Теперь глубоко копать никто не будет, это и Перебейнос дал ему понять – дело скоро закроют, передадут в суд, «висяков» у ментов и так хватает.

С чего же начать поиски? Виталик занимается своей линией, которая параллельна милицейской. Пускай ищет. А что он, кстати, говорил о бывших сотрудниках усадьбы?

Черепанов достал из кармана список, который ему подготовил Заборский.

Первый в нём – Завьялов Валентин Викторович, директор музея-усадьбы. Завьялов сейчас в психиатрической лечебнице и вряд ли сможет рассказать что-либо полезное. Но проведать его всё равно надо, заодно поговорить с докторами.

Нужно непременно пообщаться и с теми старичками – старожилами усадьбы, мужем и женой Мищенко. Возможно, они видели людей, которые могли угрожать Завьялову. Да и вообще могут подробнее рассказать о бывшем директоре.

И безусловно, необходимо разыскать единственную помощницу Завьялова, работавшую его заместителем в музее Молчановка, – Ириаду Сергеевну Полонскую. Она уж наверняка сможет прояснить некоторые «белые пятна» в судьбе этой загадочной усадьбы, особенно возникшие в последнее время. Кто лучше неё мог охарактеризовать ситуацию и рассказать о директоре усадьбы Валентине Викторовиче? Ириада Сергеевна не могла не знать, каким образом Завьялов боролся с рейдерами и кто ему мог угрожать, кто смог заставить его прекратить сопротивление. И она, несомненно, может пролить свет на трагическую гибель дочки Завьялова.

Да, надо начинать с неё. В папке, которую оставил ему Виталий, должен быть её адрес или телефон. Иван вспомнил, как Заборский рассказывал ему, что после продажи усадьбы новому хозяину Ковалёву Полонская устроилась работать в городской краеведческий музей. И вообще, он характеризовал её как очень интересную и своеобразную женщину. Черепанов порылся в папке, достал телефон и набрал номер Полонской.

Договорившись о встрече, он почувствовал, что план дел на день успешно выполнен, а посему вечер можно будет посвятить Лёшке. Ивану хотелось приучить сына к пониманию времени, он специально отыскал и решил подарить ему небольшой механический будильник. Часы – это очень важно. Люди, обладающие чувством времени, на самом деле обладают огромным потенциалом. Как раз в это время позвонила Ольга:

– Вань, тебя когда к ужину ждать? Мне Лёшка уже все мозги выел – когда папа придёт? Он соорудил из кубиков такой интересный домище, хочет тебе показать…

Иван обрадовал супругу сообщением о том, что уже выезжает. Но не успел он отключиться, как телефон снова зажужжал. Черепанов глянул на экран и чертыхнулся. Звонил директор станкостроительного завода, которого он так и не проведал в больнице, хотя и обещал.

– Степан Павлович, извини, закрутился, но уже еду к тебе.

Черепанов перезвонил жене с некоторым чувством вины:

– Оленька, тут такое дело. Товарищ попал в аварию, нужно его в больнице проведать.

– А я-то уже обрадовалась. Ну, ничего, надо значит надо. В субботу свозишь нас в лес – в искупление. Но хоть вечернюю сказку в твоём исполнении обещать ребёнку можно?

– Это железно. Даже если землетрясение случится. Будем сочинять с ним вместе, пусть придумывает о чём, – Иван был рад, что Ольга понимала и принимала его обстоятельства и не перегибала палку, находя компромисс между временем на дом и работу.

Палата, в которую поселили Степана Павловича, оказалась вполне приличной – что-то вроде одноместного полулюкса в гостинице.

– Надеюсь, тебе антибиотики не колют, – на всякий случай спросил Иван, доставая из пакета бутылочку коньячка, лимончик, шоколадку и пару апельсинов.

– Ты разве не за рулем? – Степани Павлович был непривычно скован и напряжён.

– Водителя попросил подстраховать. Так что давай, за всё хорошее, чтобы всё у тебя быстрее наладилось! – Иван любил общение с друзьями и просто с хорошими людьми. – Давай, после третьей ты мне расскажешь, как до такой жизни докатился…

После третьей к Павловичу начала возвращаться былая уверенность, и он поведал, что месяца три-четыре назад получил от некой столичной фирмы предложение продать завод. Предложили ровно половину рыночной стоимости. Намекнули, что с ними выгодно иметь дело, потому что они бережно относятся к своим партнёрам. Времени на принятие решения дали трое суток. Ещё он понял по разговору, что покупатели как-то связаны с Ковалёвым и выдают гарантии от его имени. Павлович решил не тянуть кота за хвост, набрался решительности и отказался сразу – не из-за цены. Объяснил, что это предприятие для него больше, чем бизнес, его становлению отдал жизнь покойный отец. Ходоки оказались людьми вежливыми, отнеслись с пониманием. А вскоре на предприятие посыпались проверки. Нашли какой-то спорный момент в трактовке положения по экспортным поставкам, тут же наложили арест на имущество, счета. В первый месяц он выдал людям зарплату из своих личных сбережений, а потом начал с проверяющими судиться. Коллектив его поддерживал. Но вскоре появился бывший начальник охраны, уволенный за покрытие хищений, он и организовал этот пикет из нескольких недовольных, среди которых даже не все являются работниками предприятия…

 

Глава 7

Виктор фон Графф. Начало

«В присутствии Александровского окружного начальника, его помощника, землемера Палаты госимуществ, избранного семейства лесной стражи, голов и сельских старшин торжественно начато предпринимаемое разведение леса. Для этого по распоряжению господина управляющего Палатою госимуществ был приглашён священник, который заведует сельским училищем, с той целью, чтобы он имел случай внушать крестьянским мальчикам уже с первого их воспитания пользу и необходимость разведения леса. Когда всё нужное было приготовлено, волы с плугами вывели на участок.

Священник отслужил молебствие и после троекратного многомолебственного пения Государю нашему Николаю Павловичу и попечительному начальству благословил людей, животных и землю. Плуги двинулись, провели несколько борозд, и тем положено было начало образцовому лесоразведению в степях Екатеринославской губернии», – дочитав донесение подпоручика фон Граффа, Егор Андреевич Петерсон2 откинулся на спинку кресла и призадумался, воспоминая.

Лето 1843 года, как и любое другое лето в степях Екатеринославской губернии, выдалось нещадно знойным. Коллежскому асессору Петерсону было предписано произвести отбор земель для образцового лесоразведения, и для исполнения этой задачи ему в подчинение был придан подпоручик фон Графф – сын уроженца Курляндии, штабс-капитана, находившегося на государственной службе, и итальянки.

Не обладающий особой физической силой, молодой человек с правильными чертами лица, гусарскими усами и взглядом настоящего военного, Виктор фон Графф не искал счастья в столицах, не испытывал тяги к придворной жизни, балам и бесконечным кутежам. По окончании обучения он был назначен подлесничим в Екатеринославскую губернию, и в поисках подходящего для лесоразведения участка исходил вдоль и поперёк земли Александровского, Бахмутского и Павлоградского округов. Прежде чем довериться мнению молодого поручика, Петерсон навёл о нём справки в Санкт-Петербургском лесном и межевом институте. Данная фон Граффу характеристика Егора Андреевича целиком удовлетворила: «По окончании курса наук выпущен в офицеры вторым по списку. За отличные успехи в науках 26 апреля 1843 года произведен в подпоручики Корпуса лесничих3 и отправлен в Лесной департамент для определения на действительную службу».

Не раз, передвигаясь в экипаже по пыльным дорогам Екатеринославской губернии, Егор Андреевич задумывался о том, почему иностранец по крови фон Графф так отдает всего себя государственному делу? Многим русским подданным у него ещё поучиться.

– Ваше имя значит «победитель»? – как-то спросил он поручика.

– Так точно, ваше высокоблагородие, вполне возможно, что отец на многое рассчитывал, когда давал мне это имя.

– Что же вы не изволили учиться там, где преподают умение держать верх в баталиях, друг мой?

– Военный люд таков: куда пошлют, там и должно добывать победу.

«Такой человек достоин доверия, – решил тогда Петерсон, – да он жизнь положит ради своего дела».

Некоторое время спустя коллежский асессор Петерсон отправил в Петербург рапорт: «Во исполнение предписания Лесного департамента от 24 июня сего года за № 3563 относительно осмотра в Екатеринославской губернии участка для образцового лесоразведения честь имею донести, что я, осмотрев пустопорожние земли юго-восточной части сей губернии и сообразив удобства оных для предположенной цели с теми, которые мною были осмотрены в минувшем году, нашел самое лучшее место для создания в степи лесничества. Это есть Александровского округа в Великоанадольской пустоши пустопорожний оброчный участок № 20 на речке Кашлагач, расстоянием от Мариуполя около 70, от Бердянска 110 вёрст4. Выбор сей, как мне сообщил подпоручик Графф, заслужил полное одобрение господина управляющего екатеринославской Палатой госимуществ, который немедленно приступил к распоряжениям для устройства первого помещения лесничего и одного семейства лесной охраны… Участок № 20 находится в 10 вёрстах от села Новотроицкого (место пребывания окружного начальника), в 6 вёрстах на западе от большого торгового тракта, ведущего из Бахмута5 в Мариуполь и, вероятно, когда со временем из восточных частей Екатеринославской губернии составится особая губерния, тогда проложится почтовый тракт из Бердянска или Мариуполя в Бахмут ещё ближе к избранному участку…6 Участки № 20 и 21 окружены с трёх сторон землями новых переселенцев в числе до 1500 ревизских душ мужского пола. Только с юго-востока прилегает земля греческого селения Волновахи с 300 душами».

 

* * *

– Уж больно долго ездим, ваше благородие, – Прохор, слуга подпоручика фон Граффа, один выполнял всю положенную слугам работу, а сверх того принимал деятельное участие в новых затеях хозяина. Уже несколько месяцев как они обосновались в небольшом селе Новотроицкое, которое находилось ближе всего к избранному для лесоразведения участку. Изба с невысокими потолками и полом, устроенным ниже уровня земли, представляла собой нечто среднее между землянкой и полноценным домом. Крытая очеретью, она хорошо спасала от жары, а как оно зимой – будет видно. Как настоящий деревенский хозяин, Прошка укрепил постройку, почистил заброшенный колодец, починил ворота, и теперь их жилище могло считаться пригодным для проживания. Одно плохо: после редких, но порой очень сильных дождей сырость долго не уходила, а вода в колодце имела особенный, слегка солоноватый вкус.

– Мы-то ладно, а вот Савченко на месте должен быть. Рассадник заложили, пора ему туда перебираться.

– Дело говорите, ваше благородие. Землянку ему надо справить, чтоб жить где было. Морозы скоро ударят, потом по холоду не наездимся. Шутка-ли, пятнадцать вёрст по снегу отмахать. Тут снега высокие бывают, иногда по самые двери наметёт. Никакой конь не довезёт.

Сказано – сделано. Петр Савченко и его сын Иван, определённые в лесные стражники, поселились в землянке, крытой брёвнами и всё той же очеретью, произраставшей в избытке в соседних лощинах и балках.

– Ну что, Пётр Семёнович, обживайся, теперь здесь твой дом, – Графф проинспектировал землянку и нашёл её весьма пригодной для житья: полы выстланы досками, посередине сложена печь, крепкая дверь не позволяет сквознякам забирать тепло. – А через время дом поставим, хозяйством обрастём, так ведь, Пётр Семенович? – подпоручик положил руку на плечо своему первому лесному стражу.

– Так и быть тому, ваше благородие. Только…

– Что, Пётр, сомнение вижу в глазах твоих, или не доволен чем?

– Большое дело вы затеяли, ваше благородие, да только все наши гуторят, мол, даром всё. Видано ли, в степи, на холмах, лес разбить? Против воли Господней не попрешь. Ковыль здесь выше воловьих рогов летом, зимы лютые. Вон греки не рады, что из Крыма перебрались. От воли Божией каждый год зависит, будем с хлебом али нет… А вы лес задумали – в наших местах на сотни вёрст в округе сроду такого не было.

– Ты вот что, Савченко, – подпоручик снял руку с его плеча и сам озаботился лицом, – в Бога веруешь, в силу его – это хорошо. Та самая вера нам с тобой и поможет. Всё, что Господь даёт – хоть урожай, хоть испытания, – это благо. Нам Господь дал ум и волю. Умом мы науки изучили, опыт людской, волей науку эту заставим пользой обернуться. И не грешно это – делать земли полезными. Может, и не досмотрел Господь за этими местами, когда землю создавал. Ну не хватило на всех лесов, так он нас знанием и желанием наградил, чтобы мы доделали нужное во славу Его.

– Эко вы как, ваше благродь… – Пётр погладил себя по бороде, – вера нам поможет…

Спустя месяц на одной четверти десятины были заложены посевы разные из числа семян тех пород, которые подпоручик фон Графф распорядился доставить после посещения разных лесных дач Екатеринославской губернии. Разбили гряды, засеяли, как учили.

Каждый вечер в своей избе Виктор Егорович вёл дневник, в котором имел обыкновение записывать не только про выполнение предписанного плана действий по образцовому лесоразведению, но и вёл учёт погоды, особенностей местного климата и рельефа, поведения животных и насекомых.

«Остатков леса на наших участках ещё не замечено, даже не встречается на них терновник и другие кусты, нередко находимые по другим оброчным участкам. Есть несколько курганов, о которых я имел честь говорить выше. Если допустить о здешних курганах то мнение, что они сделаны кочующими народами для указания им пути, то трудно кажется согласить это мнение с существованием на этих возвышенных участках леса, ибо в таком случае курганы были бы напрасны. Впрочем, насыпи эти можно видеть здесь и в таких местах, где ещё сохранились остатки лесов, например, около Государево-байрацкой дачи. Вероятнее кажется, что курганы, встречающиеся на здешних степях, суть не что иное, как могилы (у здешних жителей всякого рода насыпь, встречаемая в степи, называется могилою), в которых погребены мертвые тела. Прежде на весьма многих из этих курганов стояли каменные фигуры, изображающие человека со сложенными наперед руками и называемые у здешних жителей бабами. Теперь эти статуи крестьянами, особенно переселенцами, нуждающимися в материалах, по большей части забраны для различного употребления в домашнем быту. Преимущественно же их употребляют для ворот. Между прочим, одна такая статуя как памятник древнего искусства ещё сохранилась на нашем участке № 20, хотя уже окопана».

В дальнейшем он всегда снабжал свои рапорты не только сухой отчётностью, но и анализом удач и провалов. В один из таких вечеров в двери его избы постучали.

– Кого там нелёгкая принесла на ночь глядя? – недовольный Прохор подкинул полено в печь, кряхтя разогнулся и пошёл отпирать.

В дверях стоял дворянского вида человек в накинутой на мундир бурке.

– Честь имею отрекомендоваться, Фридрих Карлович Арнольд. Прибыл для ревизии предпринятых дел проездом из Крыма в Санкт-Петербург.

– Фон Графф, Виктор Егорович, – представился подпоручик.

Гость был старше возрастом, но тут же расположил к себе хозяев искренностью и открытостью своей души.

– Много наслышан о вас. Коллежский асессор Петерсон Егор Андреевич рекомендовал вас как человека знающего и упорного в делах. Скажу сразу: я не из тех ревизоров, которые канцелярские сухари. Лесным делом болею давно и крепко, – Арнольд подал хозяину руку и получил в ответ крепкое рукопожатие.

Случай послал фон Граффу интереснейшего собеседника. Именно случай, так как поездка Арнольда в эти места была внеплановой, по пути следования ему было предписано ознакомиться с ходом дел в Великоанадольской пустоши.

Прохор поставил на стол скудные яства, которыми они ужинали каждый день, и пошёл задать корму лошадям гостя.

– Мы с вами один институт заканчивали, Фридрих Карлович, но вы достигли значительного продвижения в деле…

– Есть такое, – Арнольд подошёл к печи, чтобы погреть руки, – после межевого института был откомандирован в Саксонию, в Таранд. Тамошняя академия имеет хорошую школу, имел честь обучаться у господина Котта. Лесоразведение в Европе пока основательней, чем у нас, поставлено. Саксонцы преуспели в этих науках. У нас опытные лесничества вон на каких просторах разбросаны, а у них всё под боком. Мне ещё две недели до Петербурга добираться, а они бы за это время уже научный труд написали.

Долго ещё разговаривали бывшие однокашники о лесоразведении. Виктор Егорович нашёл в поручике Арнольде достойного собеседника, умного человека, радеющего за их общее дело. Редкий гость, приезжавший из Петербурга с инспекцией, был ему столь приятен и интересен, как Арнольд.

Будучи по природе своей человеком одержимым, сосредоточенным на любимом деле, фон Графф и в юношеские годы не слишком-то отвлекался на всякие развлечения да студенческие пирушки, предпочитая им научные изыскания и книги. Одиночество его не тяготило, но духовная пустота, ощущаемая в этой степной глуши, порою сильно удручала. Не то чтобы ему не с кем было перекинуться словом – фон Граффа окружали простые, хорошие люди – Прохор, помощники по лесничеству, но не было рядом с ним равных по уму, истинных единомышленников. Товарищи по лесному институту разъехались кто куда, и только почта изредка приносила от них весточки. Что до новых знакомых, таких же, как он, подвижников лесоразведения, виделись они не часто, когда дела приводили фон Граффа в Таврию, Крым или Екатеринослав. Без крайней необходимости Виктор Егорович старался не отлучаться из лесничества, бесконечно нянчась с молодыми дубками, ясенями, клёнами, словно с малыми детьми.

Ему хотелось рассказать о своём лесе каждому лесоводу в Российской империи. Он часто засиживался за полночь, сочиняя новую статью для «Лесного журнала». Это стало настоящей отдушиной для него, помогало переносить тяготы изматывающего степного бытия, да и просто уводило от невесёлых мыслей, назойливо лезших в голову…

Наутро, осмотрев отведённые под опытное лесоводство земли, Арнольд отбыл в столицу, намереваясь довести до высокого начальства мнение о правильности ведения дел в Великоанадольском лесничестве и необходимости степного лесоразведения.

 

* * *

 

Весной 1844 года фон Графф предпринял выезд в земли Таврии для закупки саженцев у Иоганна Корниса. Был снаряжен обоз из многих телег, путь их лежал в хутор Юшанлы7.

Иоганн Иоганнович Корнис достоин отдельного внимания в нашем повествовании о пионерах лесоразведения в степях. К двадцати годам Иоганн успел испробовать много разных трудов: работал на мельнице, торговал в Крыму, наконец, арендовал землю и основал тот самый хутор Юшанлы. Иоганн был трудолюбивым, талантливым хозяином и тяготел ко всему новому. Он прослыл человеком основательным и передовым.

Его хозяйство недаром считалось образцовым. Корнис закупал племенных животных для улучшения местных пород овец и крупного рогатого скота. Занимался коневодством, пчеловодством, табаководством и даже умудрился развести тутового шелкопряда – в Екатеринославской губернии! На его хуторе плодоносили сады, работали кирпичный и кафельный заводы, предприятие по обжигу извести и табачная фабрика.

Не многие поначалу верили в затеи Корниса. Хозяйство его, между тем, процветало, и ко времени заложения Великоанадольского лесничества он уже имел опыт в степном лесоразведении.

Подпоручик с величайшим уважением относился к трудолюбивому немцу и по примеру местных жителей предпочитал величать его Иваном Иванычем.

– Рад видеть вас в наших скромных владениях, – приветствовал фон Граффа хозяин хутора и пригласил в дом.

На большом столе, накрытом чистейшей, без единой складочки, скатертью, уже стояли фарфоровые чашки, заварник и самовар. Служанка, одетая в такой же белоснежный фартук и увенчанная чепчиком, завершила композицию блюдом с выпечкой, выполнила полный покорности поклон и ретировалась восвояси.

Корнис усадил гостя за стол:

– Судя по обозу, с которым вы прибыли, Виктор Егорович, в Анадоли большие планы на будущее, – лёгкий акцент, несмотря на долгие годы жизни в России, всё же выдавал в нём переселенца.

– Так точно, – Графф достал лист бумаги, исписанный аккуратным каллиграфическим почерком. – Я набросал свои пожелания и надеюсь на вашу помощь, Иван Иванович.

В списке значилось пять с лишним тысяч саженцев разных пород – дубы, клёны, сосны, тополя и многие другие.

– Друг мой, они готовы. Уверен, переезд удастся, и все посадки приживутся.

– Из вашего письма, Иван Иванович, я понял, что отобранные мною воспитанники с успехом приступили к работе.

Этой зимой в распоряжение подпоручика поступило одиннадцать крестьянских детей для обучения и помощи в деле лесоразведения. Виктор Егорович с большим энтузиазмом принял учеников, отсеяв, однако, трёх из них. Одного – по причине малолетства, двух других – по поводу физической слабости. Четырёх он оставил у себя, а четырёх отправил к Корнису, разделив юношей так, чтобы Иван Иванович потом не сетовал на новых учеников.

– Премного благодарен вам, Виктор Егорович. У меня на самом деле нет недостатка в рабочей силе или в учениках. Народ наш трудолюбив, как вы знаете, и колония не бедствует, но о смене думать нужно вовремя, согласен с вами.

– О, да! – ещё на подъезде к хутору подпоручик живо обсуждал с Прошкой, насколько разными места бывают и как труд людской делает их отличными от задумки матушки-природы. Грамотно поставленные запруды на ручье образовали каскад ставков, берега которых были густо обсажены ивой, а на пастбищах, поросших сочной травой благодаря избытку воды, паслась разная скотина.

Когда же обоз прошел через дубовую рощу, чудесно хранившую и без того имевшуюся здесь в избытке влагу, даже Прохор, обычно сдержанный в оценках чужих успехов, восхитился: «Чудно одеты они все, и строят толково…», но тут же пробурчал: «Дык, ежели б нам такую воду, а то наказание одно наш Кашлагач». Подпоручик усмехнулся: «Ты, Прохор, на жизнь не жалуйся, тут столько труда положено, чтобы степь зазеленела. И таких участков у Корниса сорок! Вот этот, что ближе всего к хутору, его любимый».

– Воспитанники ваши работают прилежно, в склонности к воровству не замечены, да и не до того им – всё время заняты, и под присмотром, – Иван Иванович отпил чаю и ещё раз просмотрел список саженцев. – Да, это то, о чём мы с вами договаривались.

Фон Графф отсчитал нужное количество ассигнаций, специально присланных ему для закупки.

Скрупулёзный, как все немцы, Иоганн Иоганнович не побрезговал пересчитать деньги, да и правильно это было – порядок есть порядок.

– Вы, ВиктОр, сказывали, что теперь будете нанимать местных крестьян для работы в питомнике? – имя Виктор хозяин произнёс на французский манер – с ударением на последнем слоге.

– Я писал письмо в Лесной департамент с прошением о найме работников из числа местных крестьян. Ответ получил не скоро и довольно странный: привлекать, согласно реестру, из числа неплательщиков подати, по полдня в году на работы по лесоразведению.

– Иногда диву даюсь вашей русской логике! – на лице Корниса впервые за весь разговор отразились эмоции, – с древних времён известно, что рабы – самые непроизводительные рабочие. Один раб – одна плётка! Где вы, Виктор Егорович, столько плёток возьмёте? И надсмотрщики тоже денег стоят. Поразительно, какая недальновидность…

– Пытался я доказать, что так негоже, что не будет никакого смысла, ан – нет…

– И ещё, друг мой, вы позволите себя так называть?

– Почту за честь, Иоганн Иоганнович, – фон Графф привстал в знак почтения. На самом деле такое обращение от человека, которого он имел право считать если не учителем, то уж наставником точно, было ему лестно.

– Так вот, друг мой, дело наше благодарное, но больших трудов будет стоить вырастить в вашей пустоши леса. У нас здесь другая история: и соблаговоление императрицы было, и земли не самые худшие с её высочайшего повеления были даны, и в первый год немало нас приехало8 сюда – сто пятьдесят семей…

– И что же не так пошло? – фон Графф удивленно взглянул на Корниса. Перед тем он с любопытством рассматривал кабинет немца, который был полон всяких фарфоровых статуэток, и среди всей этой хрупкой красоты высились массивные, явно европейской работы, напольные часы, выполненные из тёмного дерева.

– Вы, мой друг, полны желания, которое подкреплено знаниями, – я это вижу. Но одного этого будет мало, даже если вы все свои деревья польёте потом трудолюбия. Здешние места славятся сложностью климата, вам очень понадобятся везение и благосклонность Божия.

– Везёт сильнейшим – так нас учили, а благосклонность Всевышнего – её и заслужить можно, для того есть Святое Писание.

– Святое Писание может помочь вам искупить грехи, наставить вас на путь истинный, но никак не поможет предвидеть испытания, ниспосланные вам и вашим сподвижникам. Будьте честны перед собой, подпоручик: ни вы, ни ваши священники не сможете сказать, когда и каким образом Господь пришлёт вам испытания. А если пришлёт, задумаетесь: может быть, я жил неправедно, может быть, обидел кого, сам того не зная…

Корнис пригубил чай, и подпоручик не посмел нарушить паузу. Глядя в кружку, словно в ней было прописано будущее, он продолжил:

– Вы вложите в эти саженцы всю свою душу, все силы, время, деньги государевы, а на следующую зиму за одну ночь на голую землю придут такие морозы, что Господа просить будете о помощи. И мысль ваша о том: «Почему я это не предупредил?» – будет запоздалым оправданием человеческому бессилию.

– Ну уж, Иван Иваныч, помилуйте… Что ж вы так, право… Ещё ничего не приключилось, а вы пророчите беду такую, – фон Графф серьёзно помрачнел. – И потом, по прибытии в Новотроицкое я намерен просить господина управляющего Палатой о новых приборах для наблюдений за климатическими влияниями на участке. Хочу испросить для этих нужд барометр и два термометра. А потом, Бог даст, и метеорологическую лабораторию построим.

– А в этом деле я мог бы вам помочь, ежели пожелаете. Чтобы чиновники не положили вашу просьбу под сукно, их надобно подмазать. Оставьте господину Компанейщикову некоторую сумму, ну и о себе, конечно, не забывайте…

– Да как вы можете такое советовать, Иоганн Иоганнович, ведь деньги-то казённые!

– Бог с вами, ВиктОр, это всего лишь опыт. Любые способы годятся – лишь бы дело шло. Не в этом году, так в следующем или ещё через год будьте готовы, не потеряйте стремления к преодолению трудностей, если их будет чрезмерное количество.

Обоз, гружённый саженцами, двинулся на восток, в сторону тех степей, которые были так немилостивы к человеку. Подпоручик фон Графф задумчиво смотрел вдаль и всё никак не мог выкинуть из головы последние слова Корниса: «Не потеряйте стремления…».

 

Глава 8

 

Визит к даме

 

Ириаду Сергеевну Полонскую Черепанов легко отыскал в областном краеведческом музее. Сначала он прошёл сквозь ряд залов со старинной одеждой, утварью, предметами быта, оружием. Сквозь стёкла стеллажей безучастно взирали на Ивана матового цвета манекены, разодетые кто в дворянские камзолы, кто в расшитые золотым шёлком гусарские ментики и мундиры, кто в холщёвые, отороченные тесьмой косоворотки купцов и помещиков. Тут же висели причудливые, с пышными кринолинами разноцветные наряды их дам и скромные платья дворовых девок.

Кабинеты администрации музея находились в самом конце демонстрационных залов.

Иван слегка постучал, а затем распахнул широкую деревянную дверь, обитую потрескавшимся дерматином со старорежимной табличкой под стеклом:

 

«Отдел истории Луганьщины XIX – начала XX веков.

Заведующая Полонская Ириада Сергеевна».

 

Высокие потолки, украшенные древней лепниной, длинный массивный стол, за которым заседал ещёкакой-нибудь районный партхозактив, с непременной красной скатертью. На ней графин, граненый стакан и пресс-папье.

Из-за стола, навстречу ему поднялась среднего роста и такого же среднего возраста, как сначала показалось Ивану, смуглая женщина с пышной копной тёмных волос. Её силуэт резко выделялся на фоне большого окна. Подойдя ближе, Иван понял, что этой женщине уже «хорошо за пятьдесят», но лицо её, хоть и пленённое в области глаз сетью морщинок, всё ещё притягивало взгляд. Это лицо было, как говорили раньше, породистым. Да, именно это определение больше всего подходит Полонской, решил Черепанов.

– Здравствуйте, я и есть тот самый Иван Черепанов, что вчера звонил. А это вам, – Иван протянул Полонской купленный у бабульки возле перехода букет полевых цветов.

– Спасибо, не ожидала, присаживайтесь, я помню о нашем уговоре, – Ириада Сергеевна быстро и в то же время удивительно изящно, словно балерина на пенсии, а не музейная служительница, привстала со стула и приняла букет. – И как это вы догадались, что я люблю именно такие цветы? Как по мне, они намного красивее дорогих роз на огроменных ножках, которые хоть и не вянут долго, но почти не пахнут – одинаковые во всех цветочных лотках. Впрочем, извините, раз вы приехали сюда издалека, да ещё и с букетом, значит, вам что-то от меня очень нужно. Ведь так? Поставить чайник?

– Не беспокойтесь, я вас надолго не задержу. А интересуюсь я, как вы, наверное, догадались, ситуацией, возникшей вокруг музея-усадьбы Молчановка, – сообщил Иван, присаживаясь на скрипучий колченогий стул.

– Бывшего музея. Быв-ше-го! – по слогам произнесла Полонская. – Поздновато вы, пресса и телевидение, начали этим интересоваться. Начали бы раньше, может, и обернулось бы всё по-другому. А теперь какой смыл кулаками махать? Прошлое не воротишь. Иных уж нет, а те далече…

– Изменились некоторые обстоятельства…

– Неужели? В стране государственный переворот и власть захватили монархисты? Или анархисты? Что-то я не слыхала шума и стрельбы на улицах и не наблюдала «Лебединого озера» на экране телевизора. Или всё произошло под покровом темноты, тихой украинской ночью?

– Напрасно иронизируете, Ириада Сергеевна, а свой телевизор вы наверняка давно не включали, иначе бы слышали сообщение о том, что в результате несчастного случая на охоте в угодьях усадьбы Молчановка погиб главный распорядитель имуществом Национальной академии наук Украины Арсений Витальевич Григорович. Ведётся следствие.

– Вы правы, – Полонская оставила ироничный тон и нахмурилась, – телевизор я давно не смотрю, но известие о смерти этого Григоровича до меня, конечно, дошло. Меня тут в кабинете радиоточка информирует об актуальных и важных событиях в жизни страны. Честно говоря, особенно по поводу его трагической гибели не грустила. Этот Григорович знаком мне по прежней работе в Молчановке, и, на мой субъективный женский взгляд, был приличным негодяем и взяточником. Хоть и нельзя так о покойниках… Стало быть, вы поэтому здесь? Тогда извините, вряд ли чем буду вам полезна – где я, а где Григорович?

– Не только по этому поводу, – Черепанов решил поддержать тон собеседницы, – а вот сообщила ли вам ваша радиоточка, уважаемая Ириада Сергеевна, о том, что два дня назад на территории той же усадьбы Молчановка, убит выстрелом из ружья некий Константин Григорьевич Ковалёв – её новоявленный владелец?

– Стало быть, проклятие усадьбы действует, – тихо, недобрым голосом произнесла Полонская. – Да воздастся каждому по делам его…

– Что-что? Вы это о ком? – Иван весьма удивился такой резкой перемене в тоне Полонской.

– Всего лишь цитирую Библию… А вы, видать, убеждённый атеист? – снова перешла Ириада Сергеевна на привычные интонации.

– Нет, и не атеист, но и не убеждённый верующий. Бабушка прививала мне в детстве почитание религии, и это вылилось в приверженность определённым моральным принципам, которые я стараюсь не нарушать. Но я хотел поговорить не о себе и даже не о погибших в Молчановке за последнее время, а о вашем бывшем коллеге, директоре заповедника Валентине Викторовиче Завьялове.

Полонская помолчала.

– Бывшего заповедника, – упрямо поправила она.

– А может, не только бывшего, но и будущего, – парировал Иван.

– Ну что ж, о Валентине Викторовиче, тогда, пожалуй… – голос её вдруг потеплел, и она почему-то напомнила Ивану любимый в детстве вафельный стаканчик с пломбиром, который уже начал таять. – Кстати, вы не в курсе, у него что-то изменилось?

– Боюсь, что нет. Собираюсь проведать его в больнице через пару дней. Но если вы его навещаете, то наверняка знаете больше меня. Насколько было возможно, я ознакомился с тем, что происходило в заповеднике, и если ошибусь, вы, пожалуйста, меня поправьте.

– Хорошо, внимательно вас слушаю. И все-таки, давайте заварю чай.

Она так же изящно встала из-за стола и включила чайник, который стоял в другом углу кабинета.

Черепанов ещё раз внимательно взглянул на Полонскую. Ведь она проработала с Завьяловым немало лет, неужели тот совсем не обращал на неё внимания как на женщину? Да, суховата, да, вся в работе, но даже сейчас, несмотря на возраст, у Ириады Сергеевны была достаточно стройная, худощавая фигура, красивые руки, умеренный и со вкусом подобранный макияж. А какой же она была лет двадцать тому?

На фоне немного бледной кожи лица выделялись большие выразительные глаза Полонской. Все время хотелось уловить этот пронзительный взгляд, но, как только их глаза встречались, Иван чувствовал себя словно лягушка на столе препаратора. Казалось, этот взгляд завораживает и вводит в оцепенение. Такие ощущения Черепанов испытывал, когда лет пятнадцать назад водил маленьких сыновей в зоопарк. Тогда Иван столкнулся взглядом с жёлтыми немигающими глазами чёрной пантеры. От ее пристального взгляда Ивану стало жутковато, и он тогда первым отвёл глаза…

Полонская принесла чай. Он был вкусный, с мятой и какими-то ароматными горными травами.

– Скажите, Ириада Сергеевна, – продолжил Иван, с удовольствием сделав несколько глотков, – ведь в усадьбе постоянно находилось всего несколько человек – вы, директор Завьялов, который дополнительно выполнял функции завхоза, бухгалтера и водителя, а также его дочь Оля. Ещё были семидесятилетний сторож Никитич и его жена Марья Захаровна, которая являлась одновременно сестрой-хозяйкой, дворником и поваром, так?

– Да, действительно, бюджет на содержание Молчановки был мизерным, практически нулевым. Приходилось выкручиваться самостоятельно. Я занималась, в основном, научной работой, содержала музей, собирала материалы и экспонаты той эпохи. Кроме того, летом, во время туристического сезона, у нас подрабатывали экскурсоводы, главным образом, работники Академии, и я курировала это направление, разрабатывала методические пособия для экскурсий. Причём эти люди работали в общем-то не из-за денег – какие уж тут деньги! – скорее из большой любви к этому месту, к его великолепной природе, истории. Конечно, при мизерной зарплате рядовым научным сотрудникам в Молчановке можно было хорошо отдохнуть – лес, озеро, грибы, а за жильёплатить не нужно. Мы разрешали им на период работы жить в доме бесплатно.

– И сколько же лет вы провели в музее-усадьбе?

– Почти тридцать, а вот Валентин Викторович – более двадцати пяти. Они с женой – тогда Ольга Александровна ещё была жива – переехали при Советском Союзе, помните, была такая страна? Так вот, в то время надежд Валентин Викторович был начинающим научным работником, и они с Ольгой как-то сразу и навсегда влюбились в Молчановку. Да и разве можно было её не полюбить, это ведь наша история, наша гордость. Таких усадеб в стране осталось не более двадцати, да и те под угрозой разрушения и забвения. Или захвата, как наша.

– Но ведь Валентин Викторович до последнего боролся за усадьбу?

– Конечно, ведь это имение да ещё Оленька и составляли весь смысл его жизни. Остались, вернее были ещё, такие чудаки, романтики, служители науки, настоящие хранители старины…

Полонская о чём-то задумалась и после небольшой паузы продолжила:

– Знаете, очень давно, в 1843 году, прибыл к нам в Донбасс, в Великоанадольскую степь, один человек – Виктор Егорович фон Графф. Приехал подпоручиком, а уехал через двадцать три года полковником Корпуса лесничих. Уехал больным, практически нетрудоспособным, измученным душевно людской несправедливостью, без средств к существованию. Но оставил после себя без малого две сотни сподвижников и лес, шумящий более чем на 156 гектарах. Представьте, постоянно ощущая интриги и нелюбовь властей, этот честнейший человек за все двадцать три года работы ни разу не воспользовался отпуском! Ради своего дела ему приходилось терпеть жару и морозы, прощать людям их неблагодарность и работать, работать...

– Странное совпадение, – пробормотал Черепанов, – я совсем недавно вспоминал о нём, когда ехал в Молчановку. Вы как будто читаете мои мысли. Год назад я навещал те места, где работал фон Графф. Там сейчас действительно тысячи гектаров лесных насаждений.

– Рассказывают, что, уезжая в Москву, он обнимал выращенные деревья, прощаясь с ними, как со своими детьми, – продолжила Полонская. – Ну да я отвлеклась немного, извините. Но это чтобы вы поняли, что таким же человеком, как фон Графф, был и Валентин Викторович Завьялов. Даже биографии у них похожие – трагические. Когда умерла жена Завьялова Ольга Александровна – неоперабельный рак, поздно кинулись: из нашей глуши до сельской больницы километров сорок, а уж о диагностике-то и говорить нечего, – так вот, когда она умерла, Валентин Викторович остался с Олей один и с головой ушёл в работу. Он в Молчановке каждую кочку знал, каждый кустик, каждый уголок дома. Планы усадьбы постоянно дорабатывал, дорисовывал, всё что-то добавлял, находил. Казалось бы, сколько лет уж тут, а всё открывал новые места – все подвалы и чердаки на коленях облазил, все тропинки заброшенные знал. Всё до мельчайших деталей реставрировать мечтал... Как только начались эти поползновения на усадьбу, парк, лес, он по всем инстанциям – от сельских до столичных – прошёл трижды. А сколько раз за свои собственные деньги в Киев ездил! В Академию, в основном, как раз к этому Григоровичу, даже я его запомнила, – горько усмехнулась Полонская. – Всё докладные ему писал да жалобы, грозился, что дойдёт до президента. Столько исков составил, что сам почти юристом стал, ведь у нас денег на грамотных адвокатов не было, приходилось всё своими силами делать. Я, конечно, помогала, как могла, но пользы от моих трудов, боюсь, было немного. Это он боец был стойкий. Да только у нас сейчас какие суды, сами знаете: кто больше занёс, тот и прав, кто начальник – тот и умнее.

– А это правда, что ему угрожали? – Иван перевёл разговор ближе к интересовавшей его теме. – Требовали, чтобы он прекратил бороться за усадьбу? И даже предлагали новую работу с хорошей зарплатой где-то в большом музее или даже при Академии наук?

– Валентин Викторович был человеком довольно замкнутым и, кроме того, не любил втягивать в опасные мероприятия других. Он считал, что сам сможет защитить Молчановку, не подвергая никого из нас даже малейшему риску. Но я несколько раз слышала, как по телефону ему звонили какие-то люди и намекали на неприятности. Да, приезжали как-то раз типы такие… явно не для знакомства с музейными экспонатами, говорили с ним около часа в кабинете. Не то чтобы он не понимал, кто ему противостоит, но считал, что делает государственное дело и люди наверху это тоже понимают. Ну вот такой он был человек… Идеалист? Возможно... Завьялов говорил: «Если не получится в судах правду отстоять, всю прессу подниму, в ЮНЕСКО напишу, себя цепью к этому дому прикую, но Молчановку не отдам». И знаете, он так бы и сделал, если бы не несчастный случай с Оленькой… Когда её не стало, он заболел душой, ну а дальше вы и сами знаете – диагноз, скорбный дом... Вот после этого усадьбу быстренько и оттяпали.

– А кто-нибудь связывал несчастный случай с девочкой с неуступчивостью Завьялова? Не возникала такая версия? Возможно, ему просто отомстили за упорство, хотели запугать?

– Следствие пришло к выводу, что это был случайный наезд. Оленька шла из школы домой, а пьяный тракторист не увидел её в сумерках… Был суд, его посадили, дали семь лет за убийство по неосторожности. А Валентин Викторович почти сразу и заболел – такой шок перенести! – Ириада Сергеевна достала носовой платок и деликатно промокнула выступившие слёзы. Черепанов понял, что надо срочно сменить тему, слишком, видимо, свежи и тяжелы были для Полонской эти воспоминания.

– А что это за легенда о привидении? – спросил он, поднося стакан воды собеседнице. – Это для привлечения туристов придумано или действительно что-то подобное существовало?

Реакция Полонской на этот вопрос оказалась совсем не такой, как предполагал Иван. Ириада Сергеевна медленно встала и подошла к стеллажам, стоящим у дальней стены кабинета. Долго копалась в бумагах, наконец, достала откуда-то из глубины ящика старинную папку в коричневом кожаном переплете.

– Вот, – протянула она папку Черепанову, вытирая платком въевшуюся пыль, – почитайте на досуге, здесь немного. В этом документе кратко изложена история возникновения Молчановской усадьбы и легенда, связанная с трагедией, которая там произошла. Это современный адаптированный текст, написанный мною как методическое пособие для гидов, проводящих экскурсии по усадьбе. Настоящие документы утеряны, скорее всего, безвозвратно. Валентин Викторович долго их искал, архивы поднимал – и церковные, и губернские, и даже в киевских и московских копался. Не нашлось ничего, пропали документы, возможно, это произошло во время революции или гражданской войны. Тогда ведь сколько всего пропало! Грабежи, пожары, разруха…

– Спасибо, почитаю и верну непременно, – Черепанов взглянул на часы и понял, что уже прилично задержался у этой симпатичной одинокой женщины. – Спасибо за чай и хорошую беседу, жаль, но мне уже пора.

Уже у дверей Иван вдруг обернулся и спросил:

– Кстати, очень интересно, а что стало с бывшими хозяевами Молчановки, про это в папке есть?

– Нет, – как-то чересчур сухо и поспешно – или это только показалось Ивану? – ответила Полонская, – я же сказала: потеряны документы. А хозяев, скорее всего, постигла та же участь, что и большинство дворян, помещиков и фабрикантов, которые не успел выехать за границу после революции. Усадьбу национализировали – в папке про это есть, а хозяева.. Хозяев, наверное, расстреляли как врагов мирового пролетариата.

Иван почувствовал, что эта тема почему-то неприятна Ириаде Сергеевне, и не стал её развивать.

– Тогда позвольте последний вопрос: не упоминал ли Валентин Викторович фамилию Ковалёв? Может, в связке с Григоровичем или в связи с угрозами?

– Нет, – также быстро, как будто ждала этого вопроса, ответила Полонская, – никогда я не слышала от него этой фамилии. Впрочем, я в субботу буду навещать его в больнице и попробую узнать. Вы ведь спрашивали, навещаю ли я Завьялова? Конечно, навещаю, у него ведь никого из родных не осталось, и, с моей стороны, было бы просто предательством не делать этого. Я непременно спрошу его о Ковалёве, если это важно. Он ведь всё помнит, а иногда и совершенно нормально мыслит. Относительно нормально, – поправилась она, – хотя кто и как это может оценить?! По большому счёту, мы все шизофреники, но на разной степени развития болезни. Хотя это длинная и спорная тема, и уж точно не для сегодняшнего вечера. Звоните, приезжайте… Всегда буду рада вам помочь, если, конечно, моя помощь понадобится.

Она потянулась к телефону, а Иван – к дверной ручке.

 

Глава 9

Виктор фон Графф. Первые ростки

 

Село Новотроицкое засыпало снегом. Печные трубы продолжались вертикальными столбами дыма, которые на фоне полной луны и при отсутствии движения зимнего воздуха казались верёвками, неведомо для чего спущенными с неба, как будто они не уносили тепло, а наоборот, наполняли им дома.

Прохор, вошедший в избу с охапкой дров, застал хозяина за составлением письма. При свече тот аккуратно, каллиграфическим почерком выводил очередной отчет перед Палатой.

– Всё пишете, барин, пишете… Иной раз смотрю и думаю, может, и хорошо, что грамоте не обучен, когда б я тогда дела справлял?

– Друг мой, Прохор, ты сам не ведаешь, чего лишён, ежели грамоте не обучен. Ты знания других людей тогда не ведаешь, до всего своим опытом доходишь, а это повторение чужих ошибок, – подпоручик произнес наущение, не отрывая глаз от письма.

– Да на что мне знания чужие, когда мы их здесь несколькими коленами собирали? У каждого есть матушка, отец, они научат и как сеять, и как жать, и как хлеб печь. Аль про то книжки писать надобно, а, Виктор Егорович?

– Эх, Прошка… – пробубнил хозяин себе под нос.

– Вот вы, сколько уж раз побывали у Корниса, всё сами повидали, расспросили – что может быть лучше? Пока своими руками не пощупаешь, какому делу можно научиться? А по бумажке – так и подавно.

– Так я до Корниса добраться могу, а если на Алтае чего-нибудь придумают или новое заприметят? Туда мой однокашник был направлен – Коптев Александр. Может, даст Бог, и свидимся, но я к старости только вернусь оттуда, чтобы подобное повторить. А так – взял журнал, прочёл, что учёные мужи написали, и не будь дурак – занимайся. Санька пишет, мол, флора там отличная от нашей совершенно, гербарий прислал. Нет, Прохор, тут и говорить не о чем: если уж учиться, а тем паче учить – так грамоте в первую очередность. И где бы ещё за государев кошт хлопцы выучились? К примеру, Ванька Носик, из местных. Какая судьба ему была? Так и остался бы мужиком крестьянским, а теперь у него профессия будет.

– Может, и прав ты, Виктор Егорович, – аргумент про алтайские дали несколько поколебал его в собственной правоте.

– Помнишь, Прохор, когда Ламсдорф приезжал, они по 3 рубля серебром получили и по учебнику чистописания. Ты их глаза видел? Теперь ещё прилежней заниматься будут, и со временем смогу на них положиться.

Директор Лесного департамента Ламсдорф побывал на плантациях, вверенных фон Граффу, прошлой осенью. Осмотрев хозяйство, он остался доволен увиденным, при этом посчитал необходимым оценить знания тех четырёх крестьянских мальчиков, которые поступили годом ранее в распоряжение подпоручика фон Граффа.

Поначалу, узнав, что Палата госимуществ ходатайствовала перед Лесным департаментом об учреждении под его началом егерского училища, фон Графф возрадовался. При проведении работ по лесоразведению учеников предписывалось включать в число рабочих наравне с вольнонаёмными. Но затем образование училища было отложено до лучших времён, и в распоряжении подпоручика остались эти самые сироты – Иван Носик, Михаил Кузьменко, Пантелеймон Романенко и Савва Близнюк.

Ламсдорф понаблюдал за их работой со стороны, а затем выстроил перед собой в шеренгу и стал «бомбить» вопросами:

– На какую глубину следует перепахивать гряды?

– На тридцать шесть сантиметров, ваше высокоблагородие!

– Какой высоты должны быть саженцы при посадке?

– Полтора-два аршина9, ваше высокоблагородие!

– Сколько раз за год следует очищать школы от сорных растений?

– Четыре раза, ваше высокоблагородие!

Директор Лесного департамента, конечно же, был самым авторитетным экзаменатором, и подпоручик, стоя у него за спиной, испытывал некоторое опасение за своих питомцев. Но смышленые подростки запомнили не только порядок проведения работ, но и – самое главное – смысл этих процедур: что спасет деревцо от обморожения, что удержит влагу, что защитит от зайцев и много чего другого. И с каждым точным ответом фон Графф всё шире и шире улыбался.

Ламсдорф уехал из лесничества, ни словом не выказав своих выводов по итогам проведённой проверки, но через два месяца распорядился представить Ивана Носика и Михаила Кузьменко к поощрению как «особенно оказывающих прилежание».

Подпоручик, как это часто бывало, имел собственное мнение по данному вопросу и выхлопотал поощрение для всех четверых, посчитав, что достойным будет пожаловать каждому из учеников учебник по русскому чистописанию. А вот в знаке отличия, как у воспитанников гимназий, – вышивке серебряным галуном на сюртуке – ему было отказано. «Ну да ладно, зато двое по три рубля серебром получили», – это обстоятельство несколько смягчило огорчение подпоручика.

После такой оценки своих трудов Виктор Егорович убедился в правильности выбранного пути и осмелился в своём отчёте детально описать все предполагаемые преимущества от дальнейшего содержания воспитанников и возможного увеличения их числа: «Крестьянские мальчики, обучающиеся в лесничестве, вполне понимая благодеяние, делаемое им правительством, показывают себя довольно старательными… Родственники учеников весьма довольны положением их и радуются, что могли доставить им такое счастье».

 

* * *

Не обнаруживая уже второй день в землянке никого из Савченко, фон Графф озаботился не на шутку.

Петр Савченко был от роду сорока трёх лет и держал крепкое хозяйство, что являлось редкостью для степняков. Виктор Егорович находил местных крестьян в основном ленивыми, не способными задуматься не то что о дне завтрашнем, но и о дне сегодняшнем. Своим нежеланием противостоять природе даже ради прокорма себя и своих семей некоторые из них искренне удивляли подпоручика. Семейство же Савченко произвело на Виктора Егоровича впечатление обратное.

Имея четырёх взрослых сыновей, старший Савченко воспитывал их в трудах. Один из хлопцев владел грамотой, что могло существенно помочь делу.

Долго подпоручик уговаривал Петра, который отнёсся к предложению с большой опаской, но со временем всё же убедил его в том, что в должности постоянных лесных стражей они с сыном получат больше выгод, чем от простого земледелия.

Поначалу Савченко взялись за дело с рвением, достойным поощрения. Они лихо держались в седле, поэтому были назначены объездчиками. После того как некоторые местные крестьяне были пойманы на горячем и приговорены к работам в счёт компенсации ущерба, нанесённого казне, случаев воровства саженцев и бессмысленного повреждения деревьев стало меньше, что не могло не радовать фон Граффа. Однако многое изменилось лютой зимой 1844 года. Жена Петра обливалась слезами четыре раза – они потеряли двух волов и двух коней.

– Я заметил, Пётр Семёнович, что ни выговоры, ни арест вашего сына Ивана действенными не оказались, – Пётр Савченко стоял перед своим начальником, источая отвратительный запах сивухи. Лицо его, обрамлённое рыжеватой бородой, которая засалилась за дни запоя, серостью своей напоминало землю, не видевшую дождя долгие месяцы.

– Ваше благородие, ты чего пришёл? – смурной крестьянин принял угрожающую позу.

– Ты, Пётр, бузу не затевай. Что тебя в этот раз заставило бутыль достать?

– Ты, ваше благородие, ты. Нет мочи тебя больше терпеть. Не хотим мы.

Иван Савченко вышел из дома, прихватив с собой косу.

– Батя, кто там? – молодой Савченко увидел подпоручика и театрально присел, разведя руки в стороны. – Ой, его благородие пожаловали, самолично!

– В дом не приглашу, в посадках нас больше не увидишь, – старший Савченко отобрал у сына косу и опёрся на неё, потому как его изрядно шатало.

– Ты и твой сын – люди служивые, за такое поведение – да не в первый раз – будет вам наказание, – фон Графф предусмотрительно не спешивался.

– Как сына моего арестовал, не стало к тебе доверия. Мы для тебя не крепостные! – продолжал Пётр, всё больше приходя в ярость, лицо его побагровело.

– Арест на три дня – это самое меньшее, что ему положено за вызывающее поведение и неповиновение. Скажи спасибо, что шомполов не всыпал! Присягу принять отказался, форму присланную не надел, объезды выполняет через один, а жалование получает! Что ж это за стражник такой! И ты, Пётр, отец семейства, ему при этом наливаешь!

Иван, окончательно подкошенный алкоголем, уселся на землю, подперев своей тощей спиной стену дома.

– Смотри, до чего сына довёл, а сам куда катишься? Завтра с утра, как положено, – на объезд посадок, и не шути так со мной больше! – подпоручик взмахнул нагайкой, но удара не нанёс, потому как пожалел пьяного стражника. – Эх ты…

Фон Графф пришпорил коня, и тот, резко рванув с места, оставил за собой шлейф дорожной пыли.

 

Глава 10

Боря Гольдин, по кличке Картавый

Утро началось с визита Виталия Заборского. Он, как всегда, был полон энергии, красив и расхристан.

– Давай, но постарайся коротко, – предупредил Иван. – Начать утро с тебя – это значит пустить день под откос. Ты ведь как тот мужик с оригинальным стиральным порошком: не отвяжешься, пока не «перестанут кипятить».

– Только факты. И ничего кроме. Ваши сомнения относительно большой и нерушимой дружбы Константина Ковалёва и Бориса Гольдина подтверждаются. И тот ночной разговор в усадьбе на новоселье, который вы слышали, думаю, был не просто пьяным базаром. Там, похоже, разборки намечались серьёзные… – Виталий положил на стол Черепанова прозрачный «файл».

– Будете читать сами или изложить вкратце?

– Лучше ты. У тебя это хорошо получается, особенно в лицах. Работа в телекомпании явно добавила тебе артистизма в обмен на получение мелких неприятностей.

– Иногда не таких уж и мелких, – парировал Виталий и погладил ладонью багровый рубец, пересекающий левую бровь почти от подбородка. – Как сейчас помню: сорок два шва и две недели курорта в палате общего содержания. Не VIP-апартаменты, конечно, но все равно отдохнул неплохо. А ведь того неизвестного «благодарного зрителя» с кастетом до сих пор не нашли… Но вернёмся к нашим баранам, да простит меня общество защиты животных. Начну с бизнес-партнёра Ковалёва Бориса Гольдина, фрагмент пламенной речи которого вы слышали под ночным окном. Детство и юношеские годы Бори я пропущу. Там все более-менее стандартно. Всё интересное начинается позже… Лет десять назад тогда ещё молодой предприниматель Боря Гольдин попадает под следствие, будучи руководителем представительства трастовой компании «Омега». И в том же году он был осуждён по шести статьям Уголовного кодекса к четырём годам лишения свободы. Но тут ему повезло, потому что через восемь месяцев он попал под амнистию. Освободился Боря Гольдин уже полностью состоявшимся финансовым аферистом по кличке Картавый.

Гольдин регистрирует свой первый кредитный союз «Речное кредитное общество» – РКО. Подбирает себе команду из таких же «порядочных» предпринимателей, как и он сам. И тут дело пошло как по маслу. Он открывает ещё один кредитный союз – «Украинское кредитное общество» – УКО. Если РКО работает по Херсонской области, то УКО начинает свою деятельность уже по всей Украине. Вот тут деньги и потекли рекой. Борис и его команда тратят деньги вкладчиков на дорогие иномарки, престижную недвижимость, дорогостоящую рекламу кредитных союзов. А почему бы и нет, ведь «организация» работает. За счёт новых привлеченных депозитов. Классическая пирамида а-ля Мавроди. Всё, что покупал господин Гольдин, он оформлял на свою супругу, Гольдину Инну Владимировну. Заметим, что всё имущество приобреталось в период высоких цен. А через год нежданно-негаданно в страну пришёл кризис. Деньги перестали нести, а выплачивать-то нужно! И тут в конце 2008 года начинаются «качели». Денег нет, а народ бунтует: «Верните!». Боря не растерялся – купил решение Торгово-промышленной палаты, которое признало кризис форс-мажором! А потом кто-то опытный подсказал Картавому объявить предприятие банкротом и умыть руки. Что взять с банкрота? Вот офис арендованный, мебелишка кой-какая, оргтехника – факс, телефон, скоросшиватель… Короче, по неподтвержденной информации, разрыв между его депозитным и кредитным портфелями составлял 130 миллионов гривен. Большую часть денег Гольдин вывел на подконтрольные предприятия в виде оплаты за аренду помещений, автомобилей и оргтехники. В итоге вкладчики лишились всего.

– Размах, однако, у этого херсонского Остапа Бендера!

– Бендер по сравнению с нынешними, дорогой Иван Сергеевич, это наивный ребёнок. Но продолжу. «Кредитносоюзный» бизнес Гольдина теряет свою актуальность, и у Бори наступает кризис жанра. Вкладчики одолевают, а за «крышу» платить нужно. В нынешнем положении рассчитывать на амнистию, как в первый раз, не приходится. Гольдин сворачивает дела и переезжает из Херсона к нам – помогли дружки из прежней жизни. Здесь ему приходит гениальнейшая идея – открыть ночной клуб. Что тут особенного, спросите вы. Конечно же, ничего, если бы не одно «но»! Этот клуб специфический – стриптиз-клуб. По сути – легальный бордель. Клуб он открыл в одном из престижных районов города, на улице Розы Люксембург, что само по себе забавно. Для видимости периодически устраивает там различные городские соревнования: по боулингу, бильярду, конкурсы красоты. Именно в этом клубе он и встретился со старинным другом Костей Ковалёвым. Есть предположение, что свою жену Маргариту Ковалёв тоже впервые увидел в этом клубе, когда сидел в жюри очередного конкурса «Мисс Лугань» или «Мисс Луганьщины» – неважно. Важно другое: Гольдин быстро сошёлся с Ковалёвым, и вовсю пошла совместная работа.

– Погоди, Виталий, дай я попрошу Аню, пусть приготовит нам кофейку.

Они выпили по чашке кофе. Виталий перекурил у форточки, а Иван только ностальгически вдыхал сигаретный дым. Курить он бросил, о чём то жалел, то радовался – в зависимости от обстоятельств.

– А теперь к последним событиям, – Виталий снова взял свои записи. – Тут сюжет с несколькими действующими лицами. Но в главных ролях – те же. Вы, возможно, слышали историю с приватизацией Крюковского механического завода?

– Что-то слышал, но подробно не вникал…

– Тогда сначала. Крюковский механический завод основан в 1950 году и находится, соответственно, в посёлке городского типа Крюково, в соседней области. Один из крупнейших в стране производителей подъемного оборудования, предприятие с собственным литейным производством. Производит свыше 45 видов продукции: различные краны, подъёмники и опрокидыватели. Продукцию эту экспортирует в десятки стран мира, основной получатель – Россия и Белоруссия. А где есть спрос – там и прибыль. Основные потребители продукции завода – производители металлопроката. За последние годы увеличил объёмы производства на четверть. Вошёл в десятку крупнейших производств страны. И между прочим, был объектом приватизации №8 в Украине, в результате чего получил статус коллективной собственности.

Это присказка. Теперь без лишних подробностей, что было в сказке. Директору завода, невзирая на нелёгкие времена, удалось спасти предприятие от долговой кабалы и вывести в прибыль. Но как только завод встал на ноги, на него положили глаз серьёзные люди. Свои претензии к КМЗ стали поочередно предъявлять представители различных бизнес-структур. Директор понял, что в одиночку ему не отбиться, и обратился к своим партнёрам – Константину Ковалёву и Борису Гольдину, которым в то время уже принадлежал Луганьский завод химоборудования. В тот период они разместили на КМЗ крупный заказ, и, естественно, тесно общались с руководством. «Красный директор» и молодые бизнесмены быстро нашли общий язык. Последние взялись защитить завод от рейдеров.

Собственно, у антирейдеров, как и у рейдеров существуют свои схемы. Впрочем, и те и другие в своей деятельности несут затраты, как правило немалые. Платить за услугу живыми деньгами директор не мог или не хотел. Договорились, что в случае спасения предприятия два «спасителя» войдут в число совладельцев Крюковского механического завода. Но для этого следовало изменить форму собственности, чего, кстати, требовали и экономические реалии: заграничные партнёры отказывались сотрудничать с коллективным предприятием. Собственно, то же самое планировали сделать и рейдеры, защиты от которых искал директор. Отличие же было в одном: если бы рейдерская схема удалась, то ни коллектив, ни руководство завода не получило бы ни копейки. Ковалёв же с Гольдиным предложили вполне партнёрские условия.

Всё произошло, как и планировали: Ковалёв и Гольдин отстояли завод, а все заинтересованные лица получили оговоренные доли акций. Был составлен протокол общего собрания, на котором якобы и было принято это историческое решение. В итоге завод сменил форму собственности с коллективного предприятия на закрытое акционерное общество. С приходом на завод двух новых совладельцев многие проблемы исчезли как-то сами собой, что позволило КМЗ существовать очень даже неплохо.

На этом бы и закончить историю о счастливой судьбе Крюковского механического завода, но нет! В один прекрасный солнечный день на приём к директору напрашивается какой-то заезжий бизнесмен якобы для делового предложения. Судя по всему, Ковалёв с Гольдиным его и подослали. В ходе беседы он пытается соблазнить «красного директора» разными увлекательными предложениями о выкупе его доли. Старик не повёлся. Но к моменту завершения встречи в приёмную нагрянули Ковалёв с Голдиным. Они учинили директору допрос о цели его переговоров с товарищем, которого встретили в приёмной и, не слушая объяснений, обвинили в предательстве, в ведении переговоров за их спиной.

Уже на следующий день директора уволили. Основания? Тормозил вывод предприятия на международные рынки, сознательно срывал, а порой перенаправлял выгодные заказы на предприятия конкурентов. Уволили, правда, с определёнными нарушениями устава, а на его место посадили своего человека. Пока бывший директор готовился к судебным тяжбам, Ковалёв реализовал незатейливую схему. Вначале предприятие взяло кредит в афелированном с Ковалёвым «Экспресс-банке» под залог всего имущества, затем перевело 110 миллионов гривен на фирму-однодневку якобы для приобретения невиданного количества станков. Естественно, станков завод так и не увидел. Вернуть деньги банку завод тоже не мог, и банк продал его долги коллекторской компании с патриотическим названием «Долг», которая и стала новым владельцем предприятия. А учредителем «Долга» является ковалёвская корпорация «2К».

Но это ещё не конец истории. Директор не смирился со своей участью. Началась борьба по всем фронтам: правоохранительные органы, прокуратура, суды… И неожиданно всё снова поменялось: «снятый» директор вернулся на завод в статусе председателя наблюдательного совета. Причина столь неожиданно разрешения конфликта – нелады, возникшие между партнёрами Ковалёвым и Гольдиным. Всю операцию по переделу собственности осуществлял Ковалёв: ООО «Базис плюс» – его фирма-однодневка, корпорация «2К», ставшая в одночасье владельцем завода, тоже принадлежит ему. Гольдин к ней не имел никакого отношения. И судя по всему, Ковалёв не желал, чтобы имел отношение и в дальнейшем. Ковалёв тупо пообещал позже с ним рассчитаться. Но потом посчитал, что намного дешевле этот процесс отложить, а пока «подвесить» ситуацию, для чего использовать и вновь ввести в игру главного недовольного, бывшего директора, и убедить последнего в будущем выступить единым фронтом против Гольдина.

Одним словом, классическая история получилась: из двух партнёров, которые объединились в благородном порыве «кинуть» «красного директора», один затем решил «кинуть» другого. И похоже, кинул.

– Но при этом и сам откинул коньки.

– Да, и при престранных обстоятельствах. Так не об этом ли толковал кому-то Боря Гольдин под раскидистой липой? Что скажете, Иван Сергеевич?

– Скажу, что портрет друга Ковалёва нарисовал ты мне не очень симпатичный. С такими друзьями и врагов не надо. Только как теперь, после смерти партёра, Картавый вернёт свою долю собственности? Вот вопрос. Мотив вроде бы присутствует. Но механизма к нему нет. В данном раскладе Картавому было бы сподручней разбираться с живым Ковалёвым.

– А как вам версия: хотел его припугнуть, но по пьяни не рассчитал и грохнул? – Заборскому было явно жаль списывать столь красивую версию.

– Да, дорогой, Виталий, я тоже должен тебе кое в чём сознаться, – Черепанов сделал наигранно грустное лицо, – похоже, я попался, ну или был близок к тому, чтобы попасться на крючок убиенному Ковалёву. Только обещай, что не станешь подозревать, что и у меня тоже был мотив его убирать.

И Иван во всех подробностях пересказал Заборскому историю возникновения на их горизонте информагентства «Точка» и все перипетии «отжима» директора станкостроительного завода.

– Наверное, после смерти Ковалёва, который с помощью этой «Точки» большие дела задумывал и явно в парламент метил, некому станет её финансировать, и эта тема отпадёт сама собой, – вслух размышлял Черепанов.

– Кто знает, Иван Сергеевич, кто знает. Судя по вашим рассказам, там ещё те профи. Поставь им задачу революцию сделать – сделают. Любую. Хоть за красных, хоть за белых. Они в совершенстве владеют искусством манипуляций. У каждого из нас природой заложены особенно чувствительные точки. Это связано со средой, воспитанием, ценностями. И эти точки можно активировать с помощью определённого сигнала, посыла, специально продуманной подачи информации. Как в химии: погрузи тело в жидкость – цвет поменяется. Засунь компас в сильное поле – стрелка юг с севером перепутает. Покажи страшную картинку про неугодного директора, и бабушки у подъездов об этом начнут судачить, понесут в семьи, это повлияет на среду, которая сформирует мнение… Смоделируй для человека специальную среду – и необходимые эмоции и качества начнут срабатывать. Можно вызвать и страх, и агрессию, и готовность воевать.

– Какой ты, оказывается, умный, Виталик, я даже не ожидал. А знаешь что, пробей-ка мне, что это за птица – Альмак Роман Борисович, а на сегодня хватит болтовни, – Черепанов действительно почувствовал, что ему хочется окунуться в семейные дела.

 

 

Глава 11

Виктор фон Графф. Елисавета

 

Осенью при очередной поездке за саженцами фон Графф по пути следования завернул к своему старинному знакомому Илье Ивановичу Лумбергу.

Подлесничий Лумберг славился своим гостеприимством. В этот раз ему было чем похвалиться перед коллегой – лесничество получило много новых саженцев, и Виктор Егорович счёл нужным их осмотреть.

– Илья Иваныч, сказывают, климатические тяготы этого года не наделали в ваших краях столько бед, как у нас? – поручик и Лумберг шли по меже, разделявшей кварталы лесных насаждений, при этом хозяин с присущей ему живостью хвалился плодами своих трудов.

– Так точно, бог миловал, Виктор Егорович. Думали, гораздо хуже будет. Такой затяжной зимы не видали уж много лет. Зайцы совсем изголодались, кору объели, так мы их и борзыми гоняли, и стреляли, столько сил потратили. Зато люди мои хоть зайчатины набили, а то худо совсем было.

– У нас в окрестных деревнях крыши снимали, чтобы скотину прокормить, а потом и скотину забили. За рубль серебром соломы было не достать. Крестьяне цингой мучились, многие не дожили до тепла, – поручик понизил голос, вспоминая жуткую зиму.

За разговорами они не спеша дошли до дома лесничего, где он проживал со своим многочисленным семейством.

Сруб, сложенный из добротных сосновых брёвен, имел хозяйственную пристройку, за ней начинался большой фруктовый сад. Всё это Илья Иванович создал собственными руками за те двадцать лет, которые прожил здесь. Двор был густо увит виноградом, в его тени, нагуливая жирок, беззаботно бродила домашняя птица. К праздникам хозяйка, Екатерина Карловна, непременно выбирала самую увесистую особь и по одним только ей известным рецептам готовила своё коронное блюдо, чтобы побаловать домашних. Деликатес – гусиная печень – всегда доставалась младшим, двум сыновьям-близнецам, которые несмотря на малолетство уже помогали отцу на поле и в лесу. Для двух вечно голодных сорванцов это было чем-то вроде награды.

Екатерина Карловна являлась в этом доме центром притяжения. Невысокого роста, с резкими чертами лица, она поразительно менялась, когда улыбалась. Большего контраста в женщине фон Графф никогда ранее не видел: вот только что она была строгой домоправительницей – и вдруг превращалась в добродушную, гостеприимную хозяйку.

Хозяйство Лумбергов было устроено с немецкой педантичностью. Каждая вещь здесь знала своё место: плуги, мотыги и прочие орудия труда располагались в отдельном углу, имели нумерацию и были в отличном состоянии. Виктор Егорович для себя отметил, что такое образцовое отношение к инструменту было большой редкостью у крестьян, проживавших в Новотроицком и окрестных поселениях. На скотном дворе, где держали волов для распашки, трёх коней и некоторую другую домашнюю скотину, также царили порядок и чистота.

Не переставая рассказывать о своём хозяйстве, Илья Иванович с нескрываемой гордостью показал гостю колодец с чистейшей водой. Он был обшит деревом, а вместо обычной крышки над колодцем возвышался деревянный домик, украшенный затейливой резьбой, – как будто бы в нём жил местный водяной.

Само жилище семьи лесничего было не так уж и велико, но достаточно просторно для проживания хозяев, трёх их сыновей и племянницы Елисаветы.

 

* * *

 

– Разрешите представить, Виктор Егорович, – единственный член нашей семьи, с которым вы ещё не знакомы, – Елисавета Степановна, урождённая Курочкина, – Илья Иванович жестом указал в сторону своей племянницы. Барышня, смутившись, быстро выполнила книксен и зарделась.

Лиза была для Лумбергов фактически приёмной дочерью. После того как она осиротела, а её старшие братья подались учиться, Илья Иванович и Екатерина Карловна взяли над ней опекунство.

– Фон Графф, Виктор Егорович, – поручик по-военному щёлкнул каблуками сапог и коротко поклонился.

Весь последующий вечер Елисавета использовала малейшую возможность, чтобы не оставаться за столом. Она подскакивала, как только Екатерина Карловна собиралась заменить какую-нибудь тарелку, и со словами «Маменька, я помогу» мчалась на кухню. Но всё же между сменой блюд ей приходилось оставаться в обществе гостя, гусарский вид которого приводил её в полное смятение. Между тем кавалер не сводил с неё глаз: то был взгляд мужчины, уже сделавшего свой выбор, но Лиза в силу своего юного возраста не могла ещё этого разуметь. В отличие от Ильи Ивановича и Екатерины Карловны, которые несколько раз одобрительно переглянулись, обнаружив столь неожиданно возникшую симпатию.

Фон Графф совершенно не мог противиться внезапно нахлынувшему чувству. Девушка была очень хороша собой. Тонкие запястья и длинные пальцы придавали движениям её рук особую грациозность. Нежная белая кожа с лёгким румянцем подчёркивала необычный цвет её глаз – не то голубой, не то зелёный. Слегка вьющиеся светлые волосы были собраны сзади в узел, но при этом несколько прядей то ли случайно, то ли специально освободились из плена заколок и завитками спускались к тонкой шее.

Лиза казалась ему ангелом, небесным созданием, ниспосланным свыше по какому-то божественному недосмотру.

В беседке, расположенной в саду под раскидистыми грушами, поручик оказался рядом с Лизой и теперь имел счастье чувствовать чудный запах её волос.

– Виктор, позвольте за вами поухаживать, – это были первые слова в его адрес, которые Елисавета произнесла слегка дрожавшим голосом. Для неё визитер был также неожиданно приятен, но, согласно правилам этикета – а Лиза их хорошо знала в силу своего дворянского происхождения, – выказать свое смущение она не могла, хотя это ей не вполне удалось.

– Премного благодарен, Елисавета Степановна, – фон Графф принял чашку с чаем. – Из ваших рук любой напиток покажется лучшим вином.

Екатерина Карловна поддерживала беседу насколько могла, не вмешиваясь в профессиональные тонкости лесоводства, и с умилением отмечала, что Лиза также испытывает симпатию к поручику.

Следующим утром, с самым рассветом, Виктор Егорович был готов отбыть в дальнейшее путешествие. Прохор уже сидел на козлах, и все семейство вышло проводить гостя.

– Премного благодарен за щедрый приём, – фон Графф откланялся, как положено офицеру.

– Милейший Виктор, всегда будем рады вас видеть, соблаговолите заезжать с оказией, – Екатерина Карловна подала руку для поцелуя. Как же ей, потомственной дворянке, в этой глуши не хватало таких гостей!

Рядом с ней стояла Елисавета.

– Позволите? – Виктор Егорович протянул руку в надежде, что барышня не откажет в поцелуе, хотя это было нарушением этикета.

Лиза подала ему руку, и поручик, закрыв глаза, едва коснулся ее губами.

– Я посмею вернуться за вами, Елисавета Степановна. Чуть погодя, но обязательно.

Лиза опустила взгляд, а Илья Иванович, крепко обняв гостя, заметил:

– В добрый путь, а мы будем ждать, да, Лиза?

А через полгода Виктор Егорович сделал ей предложение, и вскоре они поженились.

 

Глава 12

Кто сказал Ковалёву «прощай»?

 

Похороны Константина Ковалёва были торжественными и пышными, как если бы их организацией занимался сам покойный. Огромный полированный двухстворчатый гроб в люксовой комплектации, море живых цветов, ажурных венков и вьющихся вокруг них серебристо-чёрных лент. Лучший духовой оркестр местного музыкального училища старательно выдувал траурные марши, тихонько перекуривая в перерывах под прощальные речи близких и коллег по работе. Провести в последний путь погибшего бизнесмена и депутата собралась практически вся властная элита области и города во главе с губернатором, мэром и их многочисленными заместителями. Отдельной большой группой стояли друзья Ковалёва, деловито перебрасываясь короткими фразами, бесконечно дымя сигаретами и время от времени демонстрируя многочисленным представителям СМИ скорбные лица и скупые мужские слёзы.

На долгие десятки метров растянулась и процессия из работников корпорации Ковалёва, которые, по внимательным наблюдениям Черепанова, были больше озабочены дальнейшей собственной судьбой, чем сегодняшним прощанием с бывшим шефом. Вокруг деловито щёлкали фотоаппаратами и снимали происходящее на видео для вечерних выпусков представители телевизионных каналов. Виталий Заборский со своим оператором тоже прибыли на панихиду и, судя по мельканию их телекамеры в разных местах процессии, снимали всё и всех «по полной программе».

Гражданская панихида проходила в огромном пресс-клубе корпорации «2К». C самого утра там собрались родные и близкие погибшего, а также практически весь руководящий состав «империи» Ковалёва. Многих из присутствовавших Черепанов знал лично, но некоторых, особенно сидящих и стоящих у гроба, видел впервые. Он сразу же по осанке и фигуре узнал неподвижно застывшую у изголовья гроба жену Ковалёва Маргариту, несмотря на то что её лицо было прикрыто мелкой чёрной вуалью. Рядом с ней в больших тёмных очках и шляпе сидела, видимо, её близкая подруга, постоянно державшая Риту за руку и успокаивающая её. Родителей Ковалёва не было в живых уже давно – так сказал Ивану Заборский, поэтому все соболезнования принимала Маргарита.

Чуть поодаль стояло несколько дородных мужчин в тёмных твидовых костюмах. Черепанов определил их как руководящих сотрудников корпорации – директоров фирм или их замов. Возле них он заметил незнакомую женщину лет сорока. Она невыигрышно выделялась среди богатых, модно одетых дам, роскошно выглядевших даже на таком скорбном мероприятии. Эта же была в простом, далеко не новом тёмном наряде: разношенные туфли-лодочки, скромный, давно выгоревший плащик, длинная плотная чёрная юбка и такого же цвета простенький платок. Очки с толстыми линзами в старомодной оправе не добавляли красоты несколько оплывшему неухоженному лицу. Её тонкие рыжие волосы давно не знали краски и ближе к корням становились серовато-седыми. Незнакомка практически ни с кем не общалась и даже не плакала.

Из многочисленных друзей Ковалёва Черепанов поздоровался с теми, кого запомнил по новоселью в Молчановке. Сейчас они были печально озабочены и трезвы. В своих сбивчивых прощальных словах они кому-то горячо обещали разобраться с убийцей и отомстить за покойного. В виновность их общего друга Бориса Гольдина они не верили и клятвенно заверяли вдову и присутствовавших, что докажут невиновность Гольдина, а настоящего убийцу Ковалёва непременно найдут сами…

Городские и областные чиновники дежурной скороговоркой тоже выразили вдове «глубокие и искренние» соболезнования от имени общественности и администрации, вспоминали о неоценимом вкладе покойного в жизнь города и невосполнимой утрате для всего прогрессивного… ну и для них, конечно, лично. После чего также быстро исчезли по своим неотложным государственным и муниципальным делам. После их отъезда, взволнованно заикаясь и читая с бумаг, начали говорить прощальные слова бывшие коллеги и подчинённые Ковалёва. Но этого Иван уже не увидел, так как и сам уехал в телекомпанию. Позже он узнал, что отпевали Константина Ковалёва в недавно построенном в центре города Свято-Преображенском соборе, а похоронили на центральном Восточном кладбище Лугани.

После обеда в телекомпанию вернулся Заборский со своей телегруппой и сразу же побежал в студию монтировать для вечерних новостей и своей очередной программы материал о похоронах. Иван спустился в студию. Виталий сидел за пультом и просматривал отснятый черновой материал, делая пометки для монтажа. На экране мелькали скорбные лица участников похорон Ковалёва.

– Вот тут стоп! – резко скомандовал Черепанов, когда камера оператора в очередной раз «панорамировала» стоящих у гроба, – прокрути «картинку» назад. Ты знаешь всех, кто здесь стоит?

– Не скажу, что точно, но приблизительно знаю многих. Я записывал имена, когда распорядитель церемонии прощания объявлял их перед прощальной речью. Сейчас найду блокнот… Так, понятно, – продолжил Виталий после паузы, – рядом с гробом – вдова с подругой, это – коммерческий директор корпорации Полищук, высокий, со смартфоном в руке – директор по маркетингу Альберт Стефановский, вот эта напыщенная дама в длинном платье – главный бухгалтер всей ковалёвской империи Бережная Лилия Георгиевна… работала вместе с Ковалёвым, между прочим, лет пятнадцать, не меньше. Далее, три мужика тихо переговариваются – это директора заводов, входящих в корпорацию, если надо, они у меня записаны. Чуть поодаль плотный такой, с колючим взглядом, кажется, заместитель Ковалёва по безопасности, этот из «бывших», фамилию потом вспомню, какая-то киношная. Ну а кто та серая, невзрачная женщина – не знаю. Речей она не произносила, постояла, помолчала, положила два цветка в гроб и ушла. Может, дальняя родственница или знакомая родителей… Группка в чёрных плащах и кожаных куртках, курят всё время – это друзья…

– Хватит, – остановил его Иван, – этих я немного знаю, имел «удовольствие» встречаться. А вот кем является та странная женщина, попробуй выяснить. Уж очень она выбивается из круга близких Константина Григорьевича. Может, нам это что-то и прояснит… И ещё, скажи, какое впечатление у тебя возникло от этих похорон? Ничего такого «интересного» не заметил?

– Да на первый взгляд вроде бы ничего. Понятно, что сильно озаботились все, кто так или иначе имел отношение к бизнесу покойного. Это напряжение прямо витало в воздухе. Кто теперь будет «рулить» в корпорации, к кому перейдёт право собственности на имущество и ценные бумаги? И как себя в этой ситуации вести высшему руководящему составу? Ниточки от Ковалёва шли в разные стороны, и кто теперь будет за них дёргать – это вопрос. Непонятно ведь пока: есть завещание или нет? У кого какая доля в бизнесе была и какая останется? И кто же убил Ковалёва – тоже вопрос. Не многие там верят, что это сделал Гольдин, особенно «братки» – они этих двоих хорошо знают. Мол, да, были у них непонятки между собой, но решить их они могли и без «мокрухи». Считают, что Борю Картавого подставили менты, мол, им выгодно: и «висяк» закроют, и Борю тоже. Чтобы другим неповадно было, типа, обнаглел в последнее время. А скорее всего, говорят, ментам дали наводку на Борю сверху. Кто-то из новых начал делить сферы влияния, подгребает капитал и имущество под себя. Но если они предполагают, кто Борю мог «заказать на посадку», то кто «исполнил» Ковалёва – снова-таки вопрос. Ковалёв ведь был не Боря. Он нос держал по ветру, делился с кем надо наверху, его убирать ни новым, ни старым, ни «браткам» было невыгодно. Разворошила смерть Ковалёва этот муравейник, теперь не успокоятся, пока не выяснят, что, кто и как.

– А с покойным Арсением Григоровичем и Молчановкой никто смерть Ковалёва не увязывает?

– Напрямую нет, хотя некоторые намеки в разговорах я слышал. А ещё были совсем мистические версии. Мол, отхватил «чужую» усадьбу, вот она ему теперь и мстит. Типа, бывший хозяин, призрак помещика, наказал Ковалёва за то, что тот забрал усадьбу и собирался там что-то достраивать-перестраивать, чем и нарушил его, призрака, покой. И что это ещё не конец истории, и выстрелы в усадьбе не прекратятся до тех пор, пока дом не обретёт настоящего владельца.

– А кстати, любопытно, пытался ли кто-нибудь, кроме Завьялова, выяснить, кто же законный наследник имения? Может, кому-то известны подробности? Задай вопрос в сюжете о Молчановке. Представляешь, вдруг кто-то из наследников сейчас живёт за границей, а может, и в Украине? Было бы здорово, если б он отозвался и рассказал о предках, об усадьбе. Это явно помогло бы нам поднять больше шуму вокруг незаконной приватизации Молчановки. Особенно если потомки бывших владельцев усадьбы проживают в странах Бенилюкса – у нас ведь традиционно больше чтут чужих, чем своих.

– Вопрос поднять можно. Но только никаких законных имущественных прав на Молчановку эти наследники, даже если они найдутся, в наших реалиях иметь не будут.

– Пока не будут, а как оно обернётся лет через десять – поди знай, – уточнил Иван.

– А пока для дополнительного шума, конечно, поищем… – Виталий сделал пометку в монтажном листе. – Я как-то этим вопросом занимался, правда, не в связи с Молчановкой, а по другому случаю. Пока материал перегоняется на сервер, могу рассказать. Или, если хотите, поставлю вам сюжет, который я делал года четыре назад по поводу обращения к нашему правительству Владимира Вольфовича Жириновского. Как раз по поводу имущества.

Заборский вставил в магнитофон кассету и включил монитор. Начался сюжет. Видеоряд Ивана не заинтересовал, а вот закадровый текст оказался познавательным.

«Несколько месяцев назад в Администрацию президента Украины пришло необычное послание. На официальном бланке Государственной Думы Российской Федерации заместитель председателя вышеупомянутой Думы, известный в России и за её пределами политик Владимир Вольфович Жириновский лично просил президента Украины вернуть ему фанерный завод.

Речь шла о костопольском фанерном заводе «Эйдельштейн и Яхнюк», что в Ровенской области. Свои претензии вице-спикер мотивировал тем, что Эйдельштейн Ицхак Айзик, владелец этого завода, приходился ему родным дедушкой. После присоединения Западной Украины? к СССР в 1939 году фанерный завод был национализирован. Ещё через два года пришли немцы, и Ицхак Эйдельштейн погиб в костопольском гетто. И вот сейчас Владимир Вольфович хочет, чтобы президент принял «правовое, политическое решение о возвращении фанерного завода законному наследнику».

Несложно представить себе замешательство сотрудников Администрации президента. С одной стороны, претензии, изложенные в послании, были сами по себе достаточно нелепы, с другой – бланк, на котором оно пришло, сулил возможность международного скандала в случае отказа.

Все, конечно, понимали, что Вольфыч прикалывается, дурака валяет, но по сути как-то так выходило, что при любом раскладе дурак-то вовсе и не он. А совсем даже наоборот…

В результате послание отправилось в долгий путь по инстанциям, включая Госкомархив, Минюст и местные учреждения Ровенской области, дабы точнее прояснить судьбу вышеупомянутого завода.

По итогам расследования из множества возможных причин для отказа было выбрано три.

Во-первых, ссылались на украинско-российское Соглашение о взаимном признании прав и регулировании отношений собственности, подтвердившее переход всех предприятий, расположенных на территории Украины, в собственность Украины.

Во-вторых – на факт полного уничтожения фанерного завода во время оккупации города: в 1947 году на его месте было построено совершенно новое предприятие.

В-третьих, наличие у этого предприятия сейчас частных собственников. В общем, как-то вышли из положения: и бумагу солидную, государственной важности, сочинили, и дедушкин завод не потеряли.

Однако письмо Жириновского высветило интересный вопрос — проблему реституции. То есть возврата владельцам и их наследникам некогда национализированной собственности. Многих граждан Украины этот вопрос заставляет вспомнить о вкладах в Сбербанке СССР. Невзирая на справедливость и обоснованность требований, все прекрасно понимают, что они не будут и не могут быть удовлетворены. Просто потому, что у государства нет ни денег, ни соответствующей законодательной базы, ни, будем уж честны, желания. Впрочем, есть нюансы. Говоря о реституции в Украине, следует разделить её на две неравные как в количественно-статистическом, так и в качественно-правовом отношении категории. А именно: на реституцию частной собственности и реституцию церковного имущества. О реституции культовых объектов мы поговорим в следующем сюжете, а сейчас продолжим разговор о реституции светской.

Формально светская реституция в Украине невозможна. Проще говоря, вернуть некогда национализированную собственность своей семьи уже не получится. У вас не примут даже заявление в суд – согласно нашим процессуальным нормам, оспорить вступление государства в право собственности можно лишь в течение трёх лет после этого события. Украина вступила в права собственности на все объекты, национализированные при СССР, в 1993 году, и в 1996 году законная возможность вернуть своё пропала.

Однако и здесь есть несколько «но». Первое – наличие в Украине больших национальных объединений, для которых этот вопрос всё еще актуален. Для них он имеет не только личную, но и политическую подоплёку. Ещё в 2006 году ряд объединений крымских татар требовал от Украины проведения реституции имущества, конфискованного при депортации. Справедливое по сути, но практически невыполнимое и крайне конфликтогенное требование не было услышано. «Ну нет у нас закона о реституции», – коротко и просто ответил полпред президента в Крыму.

Второе «но» — международный опыт. Все государства бывшего Варшавского блока, присоединившиеся и желающие присоединиться к ЕС, взяли на себя обязательство принять соответствующий закон и провести реституцию в той или иной форме. И в конечном счёте это обязательство выполнили. Но и в странах Центральной Европы реституция не означала немедленной и полной передачи собственности её бывшим владельцам. Некоторые объекты не были возвращены. Другие – были, но с оговорками и требованиями к новым старым владельцам, призванными смягчить негативные последствия восстановления справедливости. Так, в Латвии люди, проживающие в домах, возвращённых старым хозяевам, могли оставаться там ещё в течение семи лет, а выселить их можно было лишь с предоставлением равноценной жилплощади. В Литве хозяева земли, на которой в советские годы была произведена застройка, получали права на аналогичные участки в других регионах. То есть если бы завод дедушки Владимира Вольфовича стоял не на Волыни, а где-нибудь под Вильнюсом, он бы имел полное право на солидный участок литовской земли.

Нашим наследникам газет, пароходов, фанерных заводов, увы, ничего не светит. Даже если они подадут иск на возвращение имущества в Европейский суд по правам человека и выиграют процесс. Закона нет, а значит, нет и нарушения!

Но положение дел может коренным образом измениться, если Украина вступит в ЕС. Нет сомнений в том, что Европа в качестве одного из условий потребует от нашей страны принять закон о реституции. Причём выгодный именно ей, а не тот, который мы «нарисуем».

Сюжет закончился.

– Ну что, немного «просветились»? – Заборский выключил монитор. – Найдись сегодня законный наследник Молчановки, у предков которого Советы в 1917 году забрали имение, он все равно бы не смог претендовать на усадьбу. Даже имея все подтверждающие документы.

– Сейчас – да, но всё меняется. В том числе и законы. И кто знает, возможно, через два-три года настоящий наследник Молчановки сможет объявиться и законно претендовать на имущество своих предков. И заметь, выиграть процесс уже в Украине.

– Вы сами-то в это верите? Скорее наши суды откажут в иске или вынесут «нужное» сегодняшнему владельцу решение, как это обычно и случается!

– Тем не менее найти законного наследника усадьбы было бы очень интересно… Ладно, не буду мешать, завтра я подскочу в психбольницу, взгляну на этого Завьялова. Кто-кто, а он уж точно сделал для Молчановки всё, что мог. А ты не забудь «пробить» эту странную женщину на похоронах. И вот ещё что, коль разговор зашёл о женщинах, поинтересуйся заодно и биографией жены Константина Ковалёва Маргариты. Ведь теперь она может стать единственной наследницей его миллионов. Поэтому логично, что она, памятуя о такой возможности, могла и посодействовать столь благоприятному для неё раскладу. Давай, до завтра!

Черепанов поднялся к себе в кабинет, уселся в кресло и задумался. Чёткого плана расследования пока не было, но интуиция подсказывала ему, что Молчановка рано или поздно ещё напомнит о себе.

 

Глава 13

Свидание с Завьяловым

 

К психиатрической больнице Иван Черепанов подъехал, когда уже почти стемнело. Высокий забор из грязно-коричневого кирпича окружал двухэтажное, мрачного вида здание сталинской постройки. Забор местами был развален – то ли сказались прошедшие годы, то ли постарались местные жители, время от времени заимствовавшие кирпичи для своих домашних нужд. Эти проломы были наспех «заплатаны» старыми досками, ограждены обрывками ржавой проволоки, а то и просто замаскированы сухими ветками. К обшарпанному крыльцу больницы вела прямая пыльная тропинка. Навстречу Ивану лениво выбежала большая дворняга, такая же облезлая и старая, как и здание, которая она по мере сил охраняла. Судя по тому как пёс заискивающе смотрел на Черепанова, всем своим видом выпрашивая хоть кусочек хлеба, жизнь у него, как и у остальных постояльцев этой скорбной обители, была совсем не сахар.

Иван постучал – тишина. Никого. Входная дверь оказалась не заперта. Старые половицы жалобно скрипнули, приветствуя гостя. Он двинулся по длинному коридору, минуя грязные зарешёченные окна, закрытые наглухо двери, судя по номерам на них – больничные палаты, и в конке концов упёрся в дверь, обитую ржавым листовым железом. «Кладовая» – было написано на ней мелом. Помещение рядом служило туалетом – Иван определил это по резкому запаху хлорки, едва приоткрыв туда дверь. Что поразило Ивана – тишина и полное отсутствие людей. Он представлял себе психбольницу как неприступное здание с охраной на входе и огроменными санитарами в белых халатах, бдительно дежурящими на этажах. И – крики, суета, невнятное бормотание невменяемых пациентов. А тут было тихо, и шаги Ивана отдавались по коридору гулким эхом, как шаги пушкинского Командора. Даже запах тут был совсем не лекарственно-больничным, а тяжёлым и затхлым, как в старом сыром подвале.

Кабинет главного врача и ординаторская находились на втором этаже. Самого главврача на месте не было, по-видимому, благополучно отбыл домой. Оно и понятно: восьмой час вечера. Зато в ординаторской в широком кресле мирно посапывала крепкая, неопределённых лет женщина в белом халате. Как оказалась, дежурная медсестра Клавдия. Своим грозным видом она идеально соответствовала типажу, нарисованному воображением Ивана, не хватало только смирительной рубашки, в которую она бы мигом упаковала любого психа. Не исключено, что ей это не раз приходилось делать. Во всяком случае, такая женщина не дала бы себя в обиду никому.

А вот голос у неё оказался тихим и писклявым, совсем не соответствующим могучему телосложению.

– Главврач наш, Сергей Сергеевич, ещё в три часа уехал, да и что ему тут сидеть, когда всё нормально, – записклявила Клава на вопрос Черепанова. – Дома-то небось дел невпроворот: и жена молодуха, и сынок-двухлетка. А впереди зима, надо и дров запасть, и ремонт доделать. Сергей Сергеич у нас человек молодой, только два года как институт окончил. И сразу сюда приехал. Захар Фомич Фенько, старый главный врач больницы, уж года три как помер, а замены не было. Вот Сергеич и согласился. Тут хочь и не городские палаты, но квартиру, то бишь хату пустующую, им с женой сразу дали. И то дело, куда ж им с малышом деваться при такой-то зарплате? Ведь нынче в городе на жильё полжизни копить надо. У меня брат в Лисичанске уж лет десять живет, так они с женой до сих пор на комнату не накопили, не то что на целую квартиру. Всё у тёщи в приймах ютятся. Так то ж Лисичанск, не Сумы!

Как понял Иван, почему-то именно город Сумы для Клавдии являлся эталоном современного мегаполиса.

– Да вы спрашивайте, не стесняйтесь, я тут всё знаю, – снова заквохтала Клава, проникшись почтением к внушительному журналистскому удостоверению Черепанова с золотистой надписью «Пресса».

– Вот что, Клавдия, – Черепанов сразу взял строгий тон, – меня интересует ваш пациент по фамилии Завьялов, Валентин Витальевич, знаете такого?

– Завьялов, – даже как-то разочаровано протянула Клава, – знаю. Я-то думала, вы по поводу бывшего приходского священника, которого ещё обвиняли в педофилии, Синченко. Он у нас в специальной третьей палате. Про него одно время много в газетах писали и даже телевидение два раза приезжало. Однажды и я в передачу попала. Они брали интервью у Сергей Сергеича, а я как раз в кабинете была... Ещё они всю больницу снимали на камеру, больных, правда, со спины, а Сергеич говорил, что, мол, снимайте побольше – и двор, и палаты, может, кто из начальства наконец заметит и даст денег на ремонт.

– И что, заметили? – усмехнулся Иван.

– Заметили, – протянула Клава, – только дали не денег, а большой нагоняй Сергей Сергеичу, за то что разрешил снимать и дискретр… дескрит… – она окончательно запуталась в сложном для неё слове.

– Дискредитировал, – пришёл на выручку Черепанов.

– Точно, так и сказали, – не решилась повторить мудрёное слово Клавдия, – короче, как бы он выставил больницу в плохом свете, а вместе с ней и Обл-мин-здрав, – с гордостью и по слогам закончила она.

– Понятно, – заключил Иван, – только я не по поводу Синченко и снимать ничего не буду. Просто расскажите про мне Завьялова.

– Больной Завьялов, – наморщила лоб Клавдия, – лежит у нас в третьей палате. Там они вдвоем с белорусом Белькевичем – старичок такой, бывший военный, говорит, что полковник КГБ, да только врёт наверное. Тихий такой, всёспит да жуёт что-то. Разве военные такими бывают? Они, знаете...

– Клава, Клава, – остановил её Иван, – я про Завьялова спрашивал.

– Ах да, – спохватилась та, – Завьялов. Что про него: поступил не так давно – года полтора тому, тоже тихий такой, никаких беспокойств, ведёт себя прилично, не срывается. Только всё просит ручку да бумагу – и пишет что-то, пишет. Жалобы какие-то, что ли, и просит отнести их срочно на почту. Сергеич сказал эти письма у него брать, чтобы не волновать понапрасну, ну и выбрасывать потом тихонько в мусор.

– Ну а вы сами-то эти письма читали?

– Сергеич читал, там всё одно: докладные, докладные – даже самому президенту вроде. Ну, мы берём типа отнести на почту – и на растопку... А так он ничего, я ж говорю – не буйный. В палате сам убирается, нянечке нашей помогает, не то что полковник. Тот говорит: вызовите ко мне адъютантов, они всё сделают. А нет – я вас, мать вашу, к стенке поставлю. Да только всё равно как то не по-военному говорит, не строго… А другой раз станет в городе на перекрестке и машинами командует, руками размахивает, показывает, куда кому ехать, как милицейский регулировщик. Я ему тогда говорю: «Белькевич, разве ж полковники на улицах руками машут, там только сержанты да лейтенанты сраные...».

– Так они могут, когда хотят, и в город выходить? – удивился Иван. – А что ж стена, ворота?

– Кому та стена помеха, она в дырах вся. Да и не держим мы строго таких, они ж спокойные, тихие, никого не обидят. А так, то в ларёк за сигаретами Сергеичу сбегают, то в магазин за покупками, то бельё из стирки помогут притащить, или по другой какой оказии. Был, правда, один случай с бабкой Матрёной Такташевой из женского отделения. Старая она была, память совсем отшибло, заплутала где-то, а дорогу назад найти не смогла. Почти месяц не объявлялась, мы даже в розыск подали. Но потом милиция нам её вернула. Сама-то бабка про больницу вспомнить не смогла, бомжевала где-то по городу, так благо, что летом... А чего им, болезным, целый день тут делать, тоже скучновато на лавках друг с дружкой рассиживать, а так хоть при делах да при людях. Может, от этого и выздоровеют быстрее.

– А вот Завьялов, – опять вернул Иван разговор в нужное русло, – его навещает кто-нибудь?

– Навещает одна женщина, – наморщила лоб Клава. – Я сначала даже подумала, что жена его, но потом узнала, что нет. Она к нему примерно раз в месяц приезжает, по выходным. Передачи приносит, одежду новую привозит, а то у нас, сами видите, какая обстановка. А чаще забирает вашего Завьялова с собой, может, погулять по лесу, может, в город ездят, может, на могилку жены и дочери. Потом она его назад привозит, вечером. Сергей Сергеевич это разрешил, говорит, для Завьялова этого полезно общение с нормальными людьми, может, скорее поправится… А так, кажись, больше никто. Но и то хорошо, что так! Вон к «полковнику» вообще никто не приходит!

– А можно взглянуть на него, на Завьялова,– Иван понял, что большего от Клавы уже не добиться. – И я вот ему тоже передачку принес – яблоки, печенье, бананы, сок. Вы уж передайте потом, пожалуйста. А вам вот конфеты за беспокойство, – Иван протянул Клаве пакет с продуктами и большую коробку конфет. – Ну что, пойдемте, посмотрим.

– Пойдем, только они уже спят, наверное. Рано ложатся и встают рано. Во дворе с утра убирают, гуляют до обеда или до процедур. А чё это пресса к Завьялову пожаловала, он кто был? Или он, может, ваш родыч какой?

– Валентин Викторович Завьялов был большим учёным, историком, и сделал немало интересных открытий в науке. Так что вы тоже присмотрите за ним по возможности, ведь родных у него нет, – и Черепанов направил в карман ошарашенной Клаве сложенную пополам двухсотгривневую купюру, – тем более он лишних хлопот вам не доставит.

Они спустились на первый этаж, и Клава тихонько открыла дверь палаты. Обшарпанные обои, тумбочки без дверок, облезлые потолки – типичная картина сельской больницы, да ещё и такого профиля. На крепко прикрученных к полу железных кроватях с провисшими сетками лежали два человека. Иван сразу узнал Завьялова, хотя до этого ни разу не видел. Отвернувшись к окну, на боку лежал довольно высокий мужчина, сухопарый, с нормальным осмысленным лицом, в чистом спортивном костюме и тёплых носках. На Ивана и Клаву ни один, ни другой, никакого внимания не обратили. Впрочем, старичок «полковник» уже дремал, а Завьялов просто лежал и смотрел в стену немигающим взглядом.

– Вечером с ним говорить бесполезно, – шепнула Клава, – будет молчать и думать о своём. Он всегда такой.

Черепанов подошёл поближе, осмотрелся. В приоткрытой тумбочке Завьялова на верхней полке находились туалетные принадлежности, полотенце, бельё. В блюдце лежали россыпью какие-то таблетки. На нижней полке Иван заметил стопку листов чистой бумаги, а рядом разглядел прозрачный полиэтиленовый пакет с фотографиями, накрест перевязанный узорной тесьмой.

Дальше, в углу, стояла старая вешалка, на которой висели серые потертые халаты. Внизу, под вешалкой, стояли чёрные стоптанные ботинки, валялись смятые бахилы и начищенные до блеска стоптанные туфли.

– А можно посмотреть его фотографии? – спросил Иван, когда они вышли.

– Не даст, – уверенно ответила Клава, – он их никому не даёт. Один раз я их видела, когда он был на прогулке. Там только молодая женщина, да девочка, да они все вместе. Наверное, жена его и дочка, которая погибла. Он же из-за неё и тронулся, Сергей Сергеич говорил.

– Ну а если тихонько вынести, вы же сможете, а Клава? Ну, для науки, для прессы… очень нужно.

– Ладно, попробую тихонько, он когда в таком состоянии, может и не заметить. Сам в себе. Я вроде пыль вытирать буду и незаметно вынесу.

Почему Черепанов так хотел взглянуть на эти фотографии, он и сам не мог понять. По-видимому, сработал журналистский инстинкт – бывает, что фотографии говорят больше, чем их владельцы. Особенно в этом случае. И ещё, он хотел взглянуть на жену Валентина Викторовича, хотел сравнить её с Полонской, понять, или, точнее, почувствовать Завьялова – какой женщине хранил он верность столько лет, даже постоянно находясь рядом с очень привлекательной другой?

Иван подождал в коридоре минут пять. Клава, тихо выскользнув из палаты, вынесла прикрытый тряпкой пакет с фотографиями.

Черепанов подошёл к подоконнику, развязал тесьму и достал фотографии. Со старых чёрно-белых снимков, сделанных ещё какой-нибудь советской «Сменой», на него взглянула миловидная молодая женщина – наверняка жена Завьялова, Ольга. Вот она одна в парке, в летнем ситцевом платье. Вот в усадьбе, вот они вдвоём на лавочке, а вот на первомайской демонстрации восьмидесятых годов. Иван не видел Полонскую в молодости, но даже сейчас, на фото, Ольга Завьялова проигрывала Ириаде Сергеевне. Во всяком случае, на вкус Ивана. Дальше пошли уже цветные фото – вот свадебная, с серьёзными и наряженными лицами свидетелей, вот Завьяловы на отдыхе возле моря, а вот уже появилась их дочь. Тоже Ольга. Видимо, Завьялов очень любил жену, что таким же именем назвал и дочь. Тут она совсем кроха, ещё в коляске. Вот детский садик, вот они снова вместе, уже втроём, в усадьбе. Потом только дочь – в школе, снова в школе с подругами, в музее. Всё. Еще какие-то старые квитанции, конверты из фотоателье и вдруг... У Черепанова отвисла челюсть: из последнего конверта выпало цветное фото – портрет женщины. Он даже не присматривался, узнал сразу. Такого Иван ожидать не мог – с цветной, профессионально выполненной фотографии, на Ивана смотрела его недавняя собеседница, бывший заместитель Завьялова Ириада Сергеевна Полонская. И ничего бы удивительного в этом не было – Завьялов проработал с Полонской более 25 лет и мог испытывать более чем дружеские чувства, – если бы не дата изготовления фотографии, пропечатанная в углу снимка. Она была сделана полтора месяца назад.

Иван вернул фотографии и попрощался с Клавой. Просил передать Сергею Сергеевичу низкий поклон и заверения, что непременно приедет ещё раз и повстречается с ним лично. Оставил тому свою визитную карточку, чем окончательно покорил впечатлительную Клаву. И просил звонить ему как депутату в случае возникновения трудностей с финансированием больницы. Обещал помочь чем сможет.

На обратном пути, уже крутя баранку автомобиля, Иван пытался найти объяснение тому, откуда и зачем у Завьялова появилось свежее фото Полонской? Как оно к нему попало? На этот вопрос ответа пока не было. Он чувствовал, что не задал Клаве ещё несколько важных вопросов, но пока сам не знал каких. Упустил какую-то деталь, но не понимал, где и в чем. Что-то неуловимое, но почти очевидное вертелось совсем рядом, но что именно, Черепанов так и не уловил.

Ладно, хватит ломать голову, нужно переключиться, а ответ со временем сам придёт, решил он и, поставив в CD-чейнджер диск с любимым «Битлз», плавно нажал на акселератор.

 

 

Глава 14

Странные женщины Константина Ковалёва

 

– Ну что, Виталик, какое направление мы выбираем для дальнейшей разработки? Мужское или женское? – Иван разложил на столе чистые бумажные листы. – Надеюсь, твои раскопки в направлении этих самых ля фам позволят нам их исключить?

– Опыт, Иван Сергеевич, говорит, что женщин никогда исключать не следует. В особенности красивых, в особенности когда произошло преступление и особенно тогда, когда это касается наследства.

– Неужели и тут нечисто? Так я уже скоро сам начну верить в легенды о проклятиях, призраках, гостях с того света… Дополнять список? – Иван достал стопку бумаги.

– Боюсь, что придётся добавить ещё не один лист, – усмехнулся Виталий. – Для начала, как вам такой поворот: наша безутешная вдова оказалась не такой уж и безутешной.

– Вот как! И кто же этот утешитель? По классической версии должен быть один из трёх: водитель, охранник или тренер по конному спорту.

– Признайтесь, вы знали заранее? – Виталик выдержал мхатовскую паузу. – Это... это… её школьная подруга Александра Николаевна Ушкало. Рост – метр восемьдесят, размер обуви – 41, объём бицепса – 42 см. Спортсменка, красавица, только что не комсомолка. Кличка – Сестра Шура.

Теперь черёд пришёл черёд Черепанова держать паузу.

– Вот это номер! Я-то думал, что прекрасная Марго выберет более равнобедренный треугольник. И давно длится эта детская любовь?

– Более пяти лет, еще с десятого класса. Шура перешла к ним в школу из другого района, после того как мать сменила место жительства. Шура Ушкало с шести лет занималась лёгкой атлетикой, была чемпионкой города и района по многоборью среди девушек. Вы бы её видели, эдакий Сталлоне в юбке! И несмотря на серьёзные габариты, очень красивая. Кстати, до сих пор в хорошей форме, хоть многоборье и забросила – больших результатов не достигла, но благодаря спорту окончила или еще оканчивает институт физкультуры. И попутно занимается женским бодибилдингом – сейчас это модно в определённом кругу.

– А почему «сестра»?

– Она очень похожа на Маргариту лицом. Их даже сёстрами считали, кто не знал. Шура как старшая, а Рита – младшая. Шура её вначале, как сестра, и опекала, не давала в обиду, ну а потом уже «опекала» и не как сестра. Хотя кто был инициатором этой связи, сказать трудно. Как говорили одноклассники, Маргарита с седьмого класса на практике подробно изучала все тонкости интимной жизни, в разных её вариациях. Тут всё стандартно: неблагополучная семья, жила вдвоем с матерью, без отца – тот ушёл из семьи сразу после её рождения. Мать, правда, тоже ещё та штучка... пила, сейчас живёт где-то в России, в деревне, у своей матери – Ритиной бабушки. Рита её даже на свадьбу не приглашала, стыдно было перед гостями…

– И откуда всё это? Вроде бы времени на такие детальные поиски у тебя не было. Ты с ними случайно не учился в одном классе? Если так, то понятно. Хотя нет, тебя же отчислили из школы за неуспеваемость ещё в десятилетнем возрасте, как я мог забыть…

– Угу, только не из школы, а из юридического института, и не отчислили, а я сам ушёл с третьего курса как осознавший ошибку выбора, сделанного под давлением родителей. Но зато нашедший и успешно сохранивший множество друзей, которые сейчас работают в разных сферах правоохранительной системы. А дружба, Иван Сергеевич, подразумевает помощь. Сегодня мне помогли, завтра, глядишь, я... Ну а теперь, серьёзно. Информацию о Маргарите Ковалёвой, в девичестве Гончаренко, слил мне один старый знакомый из частной юридической конторы, к приватным услугам которого неоднократно прибегал заместитель Ковалёва по безопасности, начальник его охраны и бывший СБУшник, некий Юрий Бондарчук. Так вот, этот Бондарчук, вроде бы по поручению самого Ковалёва, просил тихонько, без лишнего шума, проследить за дорогой во всех отношениях супругой своего шефа. Ковалёв или сам почувствовал неладное, или доброжелатели нашептали, не знаю. А может, друганы Ковалёва или бабы, с которыми они в саунах парились, брякнули чего-то по пьянке. Город-то маленький… Короче, информацию по Рите для Ковалёва тот собрал.

После замужества, когда Ковалёв забрал Риту Гончаренко с подиума городского конкурса красоты прямо в ЗАГС, она встречалась с Шурой тайно. А до того многие знали об их связи. Да они и сами особенно не шифровались. Такие сейчас времена, Иван Сергеевич, не то что было в вашей застойной юности. Эта Рита с детства была ещё та оторва. Я как почитал то, что мой дружок накопал на неё, даже посочувствовал этому Ковалёву. Знаете, как в анекдоте: «Ой, как перед Доном Педро неудобно».

– И как же тебе этот твой дружок такую приватную информацию отгрузил? Не побоялся неприятностей?

– Да, был бы жив Ковалёв, конечно, поостерегся бы. Кроме того, тут убийство, дело серьёзное. А сокрытие от следствия фактов, которые могут способствовать раскрытию преступления, может рассматриваться как соучастие, УПК, статья не помню какая, часть третья, или четвёртая…

– Ты-то какое отношение имеешь к следствию?

– Вот расследую же – значит, имею. На самом деле, менты у него тоже были, там не все дураки сидят. Прорабатывают все версии, копают помаленьку. А эта вовсе на поверхности: могла жена убить мужа из-за наследства? Могла. Детей у них не было, значит, всё имущество, счета и прочая мишура в виде активов переходит жене убитого, то бишь вдове. Так оно, кстати, и бывает, если, конечно, нет брачного договора, а в нем особых пунктов.

– А он есть?

– Тут самое интересное. Сначала договора не было. Оно и понятно: Ковалёв жить себе намерил долго и от жены такой подлянки вряд ли ожидал. Это я даже не про Шуру, я про убийство. Не того Рита ума и способностей особа. Да её и так всё устраивало: деньги, дом, машина, прислуга, маникюрши, салоны... Что ещё надо? Интеллект у нее – ниже пояса. Ей бизнес Ковалёва как козе баян, не рубит она в этом ничего, да и не хочет. Один головняк…

– И жили они так душа в душу.

– Да. Жили бы они счастливо и умерли в один день. Но нет, как было отмечено выше, нашептали Ковалёву однажды добрые люди про жену его грешную. Проверил – не обманули, суки. И взыграло у Ковалёва ретивое, да и перед пацанами обидно. Это что ж такое: мало что ему жена рога нарастила, так ещё и не с мужиком, а с другой бабой! По каким таким это понятиям вообще возможно, в натуре?! И решил Ковалёв жену свою нерадивую да блудливую наказать. Говорят, как узнал, метелил её с утра до вечера, да так, что она неделю из дому не выходила. Но не это главное в жизни влюбленных. Понял Ковалёв, что пора менять жену на новую, воспитанную на традиционных ценностях. А покуда новая сыщется, старую оставить и прописать быстренько с ней такой брачный договор, по которому после развода отходили бы ей только светлые воспоминания о совместной жизни. И составил, и собирался вести супругу на подпись к нотариусу, как только сойдут поставленные им же на лице румяном отметины любви. Конечно, в договоре том не всё так печально для Риты. Только вот не успел Ковалёв его оформить, насколько я знаю. И погиб при невыясненных пока обстоятельствах в интерьере собственного дома. Спрашивается теперь: был у Ковалёвой-Гончаренко повод любимого мужа грохнуть? Аж бегом! Смогла бы – это вопрос. И даже если предположить, что могла, то её должен был кто-то предварительно надоумить и передать оружие. Она ведь из дому почти не выезжала с разукрашенной физиономией. И никто чужой к ней в ту субботу вроде не приезжал.

– Вроде или не приезжал? И она не выезжала? А в течение недели? Это все надо проверить.

– Согласен. Но то, что она сама это организовала, – не верю! У неё даже такого отдела в мозгах нет, где планируется что-то, кроме шопинга, массажинга и погулягинга с выпивагингом. Исполнить такую комбинацию, убедить и научить, возможно, могла бы другая, тоже очень заинтересованная в исчезновении Ковалёва до подписания брачного договора, особа – Сестра Шура. Ей со стола Ковалёва, через Риту, естественно, немало перепадало. Жила не тужила, а тут такой облом! А она баба не робкая, серьёзная. Если что – рука не дрогнет. Она одного мужика после тренировки в баре спорт-клуба «Максимус» так расписала «под хохлому», что тому даже врача вызывали. Подкатывал он к ней по-наглому, я ж говорил: фасад у неё что надо. Но этот кавалер попался новенький, не знал, что ей мужики как зайцу триппер. Она ему: мол, отвали тихонько, я в печали, а он выпил, ситуацию не прохавал, пошли да пошли. Ну и отхватил по полной программе. Этот случай до сих пор там вспоминают, задолбали пацана так, что тот даже в другой клуб перешёл.

– Интересный поворот. Так что, подбиваем итоги? Надо проверить алиби этой Шуры и выяснить, какие у неё возможности. Ты поедешь в усадьбу, поговоришь с охраной, сторожем, узнаешь, приезжал ли кто на неделе к Маргарите и выезжала ли она. Может, всплывет что-то новое.

– Так-то оно так, – Заборский загадочно взглянул на Ивана, – только это не всё. Помните, я вам говорил, что бумажных листов для записи версий надо бы добавить? К нашим двум ля фам может примкнуть третья.

– Неужели это та странная дама с видео на похоронах Ковалёва? – предположил Черепанов.

– Вот тут вы попали прямо в точку. Она. Дама с очень интересной историей. Не знаю, поможет ли это нам в расследовании, или нет, но запутает точно. Эта дама не просто знакомая семьи Ковалёвых или их дальняя родственница. Женщину, которой вы интересовались, зовут Бессонова Татьяна Викторовна, она первая жена Ковалёва!

– Вот так новость! – Черепанов даже привстал со стула. – Ведь в интернетовских досье про его первый брак ничего нет.

– Естественно, – Заборский подошёл форточке, чтобы закурить, и вещал уже оттуда. – Ковалёв первый раз женился очень рано, в девятнадцать лет. И как это часто бывает в таких ранних браках, продержался он недолго, всего полтора года. Ковалёв быстро обзавёлся «весёлыми» друзьями, занялся аферами, начал гулять, изменять, и они тихо разошлись. Он уже тогда к женщинам относился с некоторым пренебрежением. Говорят, очень любил только свою мать и, кроме неё, по-настоящему никого. А про первый брак даже в автобиографии не упоминал.

– Это тебе тоже поведал твой друг?

– Он, любезный. И вот ещё один сюрприз – от Татьяны Бессоновой у Ковалёва есть сын Олег, о существовании которого он помалкивал. Уж не знаю почему – может, считал его ошибкой молодости, может, вообще сомневался, его ли это сын, а может, просто такой он был человек – ну не любил никого, и всё. Так вот, рассказываю дальше. Хотя сына Ковалёв не любил, но материально прежней семье помогал, особенно после того как разбогател. Почти регулярно, до совершеннолетия Олега, высылал деньги Татьяне. У самой же Бессоновой жизнь не сложилась – была ещё дважды замужем, и оба раза неудачно. С одним из мужей, иностранцем, прожила четыре года где-то на Ближнем Востоке. Потом развелась и вернулась в Украину, в родной Днепродзержинск. А Олег всё это время был на попечении бабушки. Считался трудным подростком, не хотел учиться и даже чуть не попал в тюрьму за какую-то пьяную драку. Но выручила армия. Парень он крепкий, отслужил два года в десанте и вернулся вроде бы повзрослевшим, серьёзным молодым человеком. Чтобы не сидеть у матери на шее, пошёл работать. Ткнулся туда, ткнулся сюда – без образования и специальности много не заработаешь. Поработал охранником в магазине – не особенно понравилось. И тогда Бессонова обратилась к своему бывшему мужу с просьбой помочь в трудоустройстве сына. Причём сам Олег не знал, кто его отец, Бессонова никогда не вела с ним разговоров на эту тему. Такая у них была с Ковалёвым договорённость. Она и фамилию сыну дала свою. По указанию Ковалёва Бондарчук взял Олега на работу в своё охранное агентство «Щит» с неплохой зарплатой. Тем более армейская подготовка у парня была, а остальному подучат инструкторы. Про эту семейную историю Бондарчуку рассказал сам Ковалёв, зная, что тот всё равно докопается, так как тщательно проверяет всех кандидатов, особенно в охрану.

– Ты хочешь сказать, что сын Ковалёва Олег Бессонов работал и сейчас работает охранником в корпорации «2К»?

– Более того, он находился в охране усадьбы Молчановка в тот день, когда был убит Ковалёв. Правда, как предполагает Бондарчук, Олег Бессонов до самых похорон не знал, что хозяин – его отец. Может, не знает и сейчас, если Бессонова ему не рассказала. Тут я ручаться ни за что не могу.

– А если знал, то мог и убить? Например, чтобы отомстить сытому и богатому отцу за брошенную семью, деревянные игрушки и трудное детство?

– Всё возможно. Хотя вряд ли, слишком уж театрально. Да и причём тут Ковалёв, если его отцовство от Олега всю жизнь скрывала мать. Ну а Ковалёв хоть и был, конечно, порядочной сволочью, но ведь постоянно помогал Бессоновой и Олегу. Многие и этого не делают…

– Что он за человек, этот Олег Бессонов, что у него в голове? Ты говоришь, он был не очень сдержанным в своих поступках по молодости? В любом случае надо поговорить с Бондарчуком или с тем, кто тогда был главным на объекте, и проверить, имел ли возможность Бессонов выстрелить в Ковалёва. Тем более, помнишь, арестованный Боря Картавый рассказывал следователю о каком-то мужчине, который якобы ударил его по голове в кабинете Ковалёва. Вот и будет повод к разговору.

– Сделаем, – Виталий уже почти собрался уходить, но задержался у двери. – Кстати, расскажу, раз уж вспомнили про того неизвестного мужика. Воспринимайте как хотите, но из песни слов не выбросишь. Бондарчук пару раз, вроде бы в шутку, говорил моему другу, что вскоре может обратиться к нему с просьбой о расследовании таинственных шумов, звуков, шагов и прочей непонятной хрени, якобы происходящей в усадьбе его шефа. То есть в Молчановке. Говорил, что эти шумы слышали строители, ещё когда делали косметический ремонт в доме сразу после его приобретения. Да и охрана подтверждала, что иногда слышала таинственные звуки в имении. И даже, мол, видели чьи-то тени. А сторож Никитич, который там проработал почти всю жизнь, подтвердил, что сам неоднократно слышал и даже видел бродящую по коридорам дома странную фигуру – пропавшего барина из легенды усадьбы.

Бондарчук, конечно, всерьёз эти россказни не принял, а списал их на любовь некоторых из его ребят выпить лишнее или даже забить «косячок». В охране ведь многие из «миротворцев», после «горячих точек», а там этого добра навалом. Бондарчук даже выгнал из агентства двух бойцов, после того как поймал их на наркоте. Кстати, сын Ковалёва Олег тоже был замечен в употреблении «травки»… Его, правда, Бондарчук, по понятным причинам не выгнал, но строго предупредил. А слухи о призраке запрещать не стал, даже поощрял, так как сам Ковалёв очень гордился тем, что его новое владение не только имеет историческую ценность, но и свое приведение… Ну что, побегу работать.

– Давай, беги. А я подумаю в одиночестве. Надо переварить твою информацию. Кстати, я собираюсь ещё раз съездить к Полонской, заодно и поговорю об этих таинственных призраках в усадьбе. Она ведь там полжизни прожила, может, прояснит ситуацию. Завтра к вечеру соберёмся у меня и тогда будем делать выводы. Пока.

Заборский махнул рукой и ретировался из кабинета, а Иван ещё долго сидел в задумчивости, машинально рисуя на листах бумаги суетящихся возле большого дома маленьких и злых человечков.

 

Глава 15

Виктор фон Графф. Работа и вражда

 

– Куда путь держим? – Прохор схватил под уздцы тощую кобылу, которая тащила за собой телегу с сеном. В повозке, изнемогая от жары, сидел Савченко.

Его сын Иван гордо восседал на стоге:

– Не твое это дело, иди своей дорогой, без тебя управимся.

К тому времени Савченко уже давно потеряли доверие фон Граффа и были отчислены из лесной стражи по его представлению, поданному в Лесной департамент.

– Моё дело, до тех пор, пока вы по лесу катаетесь, повадились тут! А ну слазь, Ванька, досмотр будет! Чего под сеном везете? – Прошка вскинул ружьё.

– Эй, эй! Ты, Прошка, не балуй, ненароком стрельнешь – не бери грех на душу, – Пётр Савченко всё же поднял руки, слез с телеги и сделал шаг в сторону. Ванька медленно сполз со стога, вопросительно глядя на отца.

– Вилы бери, поднимай сено, – Прохор указал стволом, откуда начинать.

Иван, поглядывая на ружьё, нехотя ворочал сено.

– Глубже бери, глубже, веселее! – не успел Прохор это произнести, как вилы наткнулись на что-то твёрдое. – Стоять! Ну-кась, покажи, что у тебя там?

Мешок с металлическим лязгом ударился о землю.

– Развязывай и высыпай! – ствол ружья руководил Иваном, как волшебная палочка, тот едва успевал озираться на отца.

Из мешка посыпались диковинные вещи – тарелки, украшения, два кубка и много всякой прочей мелочи.

– Эва, как… – больше Прошка ничего сказать не успел. Сокрушительный удар пришёлся в голову – Пётр приложил его древком лопаты с такой силой, на которую только был способен.

Прохор пришёл в себя уже в лазарете.

– Рану обработали, жить будет. Хорошо ещё, что предмет, которым его ударили, скользнул, не то голову бы размозжило. В рубашке, можно сказать, родился, – объяснил фон Граффу доктор.

Прохора случайно нашли объездчики. Их заинтересовал след – как будто через дорогу волоком перетащили вязанку хвороста. Когда всадники спешились, они обратили внимание на аккуратно присыпанные следы крови, которые и привели их, в конце концов, к пострадавшему. Окровавленный Прошка лежал без памяти, неестественно скрючившись. Стражники поначалу решили, что он отдал богу душу, но затем заметили, что раненый слабо дышит. Перевезти его верхом не представлялось возможным, поэтому одному из стражников пришлось скакать в лесничество за подводой.

– Кто тебя так? – фон Графф говорил негромко, справедливо считая, что любое напряжение сейчас для Прохора болезненно.

– Савченки… – Прошка, не открывая глаз, с трудом произносил слова. – Помните, я вам показывал, что на кургане кто-то копает? Эта дорога единственная… Мы встретились, когда они возвращались. Полный мешок всякой всячины везли.

– Все ясно, Тесленко, возьми несколько стражников из тех, кто сейчас свободен, прихватите ружья, и поедем в гости.

Фон Графф мог простить многое, и прощал, но теперь капитан был настроен более чем решительно. Уже многие годы шёл спор за земли, на которых было распложено три кургана, и Виктор Егорович поначалу никак не мог понять, почему Савченко так упорно воюет с ним за эту совершенно не пригодную для возделывания землю. Спор не утих, даже когда Палата госимуществ определила эти холмы как принадлежащие лесничеству. Спустя некоторое время фон Граффу стало известно, что на холмах появляются разрытия, похожие на норы. Будто покопался кто-то и потом вход за собой обвалил. Многочисленные письма в Палату по этому поводу остались без ответа, а новый управляющий господин Компанейщиков и вовсе не хотел об этом слышать.

Отношения с новым начальником у фон Граффа не заладились с самого начала. Уж сколько он видывал на своем веку проверок и ревизий, но теперь они стали особенно пристрастными и всё больше времени капитан должен был тратить на отчеты и всякого рода канцелярщину. Вместе с тем почти все обращения и просьбы, направляемые господину Компанейщикову, отклонялись под разными – благовидными и не очень – предлогами.

Особенные хлопоты доставляло отсутствие содержания. И раньше нерегулярность довольствия мешала планам и обеспечению ежедневных нужд лесничества, но с приходом Компанейщикова стало особенно туго. Бывало такое, что деньги не пересылали по полгода, отчего сильно страдали семьи лесников, и особенно фон Граффа. Другие же лесничества таких трудностей не испытывали вообще либо испытывали в гораздо меньшей мере.

К лазарету прибыли три вооруженных объездчика, и капитан фон Графф поспешил к ним:

– На Прохора Иванникова совершено нападение. Он выжил. Из его показаний мы знаем, кто преступники. Это известные вам крестьяне Савченко. Оружие не применять. Только в случае сопротивления. Наша задача – арестовать убийц и передать их в полицейский участок. Всем понятно? – кони нетерпеливо гарцевали на месте, ожидая когда всадники позволят им пуститься галопом.

– Так точно, ваше благородие! – отрапортовали лесничие и, пришпорив коней, вслед за капитаном поскакали в сторону Новотроицкого.

Лесничие застали семейство готовым пуститься в бега. Старший Савченко выводил подводу, гружённую каким-то скарбом, за ворота, а его жена плелась сзади, плакала и громко причитала, хватаясь за голову. Когда она увидела всадников во главе с фон Граффом, её плач стал усиливаться.

– Ой, Боженька! Да за что же это нам такое послал? – женщина голосила всё громче и громче.

– Савченко, ты арестован! – капитан прибыл первым и, пытаясь остановить преступников, схватил под уздцы лошадь, тянувшую тяжёлую подводу. За ним подскакали остальные всадники.

Оценив численное превосходство вооружённых лесничих, Пётр Савченко принял единственно правильное решение – положил ружье на землю. Его жена продолжала реветь в полный голос, а сын Иван, который только и успел выйти на порог, увидев такую картину, тоже был вынужден поднять руки.

– Куда собрался, Пётр? Далеченько? – капитан спешился и передал поводья одному из своих лесничих.

Ответа не последовало. Ненавистный взгляд исподлобья не оставлял сомнения: если бы не перевес в силах, Пётр непременно воспользовался бы оружием.

Фон Графф жестом приказал одному из подчинённых обследовать телегу.

– Помилуй, барин, не губи дураков, они тебе до гроба обязаны будут! – женщина упала в ноги капитану и схватила его за сапоги.

– Поднимитесь, поднимитесь немедленно! Раньше следовало думать! Сколько я вам доверял, как я на вас надеялся – и теперь такая отплата! Они совершили преступление и будут преданы суду. И прощения не будет.

В это время содержимое мешков с медным грохотом вывалили на землю. Различные предметы старинной утвари, свёртки с монетами, холодное оружие и даже древний щит – чего там только не было!

– Всё бы ничего, пока они руку на человека не подняли, – фон Графф зло и отчетливо произносил каждое слово. – На моего человека! А вот с этим, – он указал плетью в сторону древних предметов, – ещё следует разбирательство устроить. Вот зачем тебе были нужны курганы? Куда везёшь награбленное?

– Тебе зачем, Виктор Егорович? Меньше знаешь – дольше живешь, – Савченко явно был не готов смириться со своей участью.

– Петя, Петенька, да расскажи ты им, они ж тебя арестовывать пришли, как же мы без тебя? – жена Савченко впала в истерику и кричала, не поднимаясь с земли.

– Серафима, куда он собрался? – фон Графф понял, что, кроме неё, здесь разговаривать не с кем. – Говори, Серафима, облегчишь его участь.

– Виктор Егорович! – Серафима впервые в жизни обратилась к капитану по имени-отчеству, – бес его попутал!

– Молчи, дура! – Пётр уже было замахнулся на жену, но на его здоровенных руках повисли двое лесничих.

Женщина, не глядя на мужа, продолжала плакать и, похоже, была полна решимости облегчить душу:

– Да сколько же можно! Я ему второй год твержу: это добром не закончится! И вот – нате!

– Так куда ж ты его снарядила? – фон Графф взял с телеги свёрток со снедью, которую Серафима собрала в дорогу.

– В Екатеринослав, барин, они туда свою добычу возят.

Савченко заревел от бешенства:

– Под монастырь меня хочешь подвести, дура?

– Уведите его, – приказал капитан своим помощникам. Лесники оттащили Савченко в сторону, потому что вокруг, кроме дороги за околицу, ничего не было, и фон Графф продолжил:

– И как часто он уезжал?

– Раз в два месяца, если дороги проездные. Зимой не ездил. Да и не копали они, пока холода.

– И что, прибыльное дело могилы раскапывать?

Женщина уже несколько успокоилась и взяла себя в руки.

– По три целковых, иногда и до пяти за пуд доходило, перезимовать хватало.

И правда, в прошлую зиму, когда многие попрощались со своими рогатыми кормилицами, Савченки перезимовали без потерь и, более того, вырастили телёнка, которого принесла корова. Об их везении по деревне ходили нехорошие сплетни, но никто не мог понять, как это им удаётся.

– А кто их в Екатеринославе встречал? – Виктор Егорович не прекращал допрос, пока Серафима была готова рассказывать.

– Не знаю я, честное слово, не знаю. Как подпили после возвращения, так говорили о каком-то большом начальнике. Мол, ненасытный он, мог бы и поболе платить. Зуб на него имеют, говорили, что в последний раз по такой цене товар везут, собирались поговорить с ним, чтоб цену поднял.

– А о Прошке говорили?

– Помилуй, барин… – женщина опять пустилась в плач. – Помилуй дураков, не сдержались они. Прошка в телегу залез, в которой они как раз добычу свою везли.

– Так ведь чуть не убили…

– Жив? Ну, слава богу, одним грехом меньше, – Серафима все рыдала и рыдала.

По приказу фон Граффа Петра со связанными сзади руки посадили на подводу. Один из лесничих сел на козлы, привязав своего коня сзади, и обоз отправился в путь, провожаемый причитаниями безутешной Серафимы.

 

Глава 16

Таинственный призрак Молчановки

Тёмную кожаную папку, которую дала ему Полонская, Черепанов достал уже вечером, после работы. Ириада Сергеевна произвела на Ивана очень сильное, но двоякое впечатление. Он увидел уставшую, слабую женщину, занятую какими-то непонятными современному человеку научными изысканиями. Зачем копаться в древностях, выискивать и бережно хранить вещи, хозяева которых уже давно покинули этот непростой мир? А их вещи намного пережили своих владельцев и теперь ищут себе новых хозяев, чтобы потом также пережить и их. Есть в этой работе что-то сродни гробокопательству, подумал Иван.

Однако во время беседы с Полонской ему несколько раз, буквально на мгновение, казалось, что сквозь туманную оболочку проглядывает совсем другой женский образ – волевой, жёсткий и целеустремленный. «Как же хорошему учёному без этих качеств, – тут же нашел объяснение своим впечатлениям Черепанов. – Ладно, так уж бывает: человек непрактичный, в жизни Ириада Сергеевна не смогла устроиться, но в науке она большой молодец и знаток своего дела. Что же тут удивительного».

Иван открыл папку. В ней лежало всего несколько листочков с текстом, которые, как пояснила Полонская, служили основой рассказа для гидов, проводящих экскурсии по Молчановке. Это были скорее тезисы, определяющие основные темы рассказа об усадьбе, некий базис. Взяв этот текст за основу, каждый гид в силу своей фантазии и знаний дополнял и раскрашивал его разными увлекательными подробностями. Так у каждого экскурсовода получался свой, оригинальный рассказ об усадьбе и её прошлом, но при этом базовые исторические факты сохранялись в неприкосновенности. Иван открыл папку и стал читать текст, напечатанный на плотных пожелтевших листах при помощи пишущей машинки ещё советских времен. В некоторых местах бумага была насквозь пробита металлическими печатными буквами. Заглавие гласило: «Молчановка. Страницы истории и легенда». И далее текст на каждом отдельном листе.

 

Страницы истории

Они разбросаны по всей нашей бывшей стране, и о некоторых из них уже мало кто помнит. Времена их расцвета ушли в прошлое вместе с пышной эпохой дворянских балов, сентиментальных романов и изящных барышень в длинных платьях. Старинные дома с колоннами в тени аллей, круглые озерца в зелени садов, романтичные беседки и ничем не нарушаемое спокойствие...

Одно из самых удивительных по красоте поместий сохранилось в живописном, словно появившемся из старинной сказки, тёмном бору в десятках километров от железнодорожной станции Счастливое. Это усадьба Молчановка, славная не только своим историческим прошлым, но и своеобразной основной постройкой, не имеющей аналогов в архитектуре. Возведённый в 1799 году оригинальный каменный особняк местные жители и окрестные дачники уже давно называют Молчановским замком.

Огромный парк с четырёхсотлетней дубравой радует городской глаз своей запущенностью, нехоженостью троп, травой по пояс. Главная парковая аллея ступенями спускается к пруду. В одном месте кроны деревьев, теряющиеся в облаках, смыкаются, образуя над тропой тенистый шатёр. Пруд этот, по преданию, рыли каторжники в 1802 году. В то время дно его было выложено камнем, а из замка к берегу вёл тайный подземный ход.

История Молчановки насчитывает уже более 200 лет. Своим названием поместье обязано Фёдору Молчановскому, певчему двора Его Императорского Величества, который и купил тогда ещё хутор у его первых хозяев – загорских греков. А вот роскошным дворцом и великолепным парком Молчановка обязана другому хозяину – знаменитому генерал-губернатору Малороссии Петру Румянцеву-Придунайскому. Он и его потомки владели поместьем до начала ХIХ века, а в 1810 году Сергей Петрович Румянцев-Придунайский продал усадьбу помещику Василию Печёвке. Новый владелец и его жена перестроили дворец в классическом стиле, расширили парк.

К семье известных меценатов Карновских Молчановка переходит в 1825 году: Григорий Карновский получил поместье в наследство от матери. Именно за те 70 лет, когда Молчановкой владели Карновские, поместье приобрело свою громкую славу и стало самым настоящим центром культурной жизни, который с удовольствием посещали и с благодарностью вспоминали местные художники, литераторы, композиторы, учёные… Много славных имён того времени сохранил Молчановский альбом для гостей – всего в нём более 600 автографов.

В 1898 году Молчановку за 1 миллион золотых рублей – баснословные по тем временам деньги – купил известный сахарозаводчик Терентий Харитонов, и до 1918-го в поместье жила его дочь с мужем. Злые языки поговаривали, что Харитонов, помимо сахара, занимался ещё и фальшивой монетой, а земля под усадьбой и садом была сплошь изрыта подземными ходами. В одном из обширных подземных помещений якобы постоянно происходила чеканка фальшивых монет. Когда же в усадьбу прибыли правительственные агенты с целью проверить слухи о «харитоновском монетном дворе», Терентий Андреевич отдал приказание немедленно обрушить все ходы и выходы, и 50 человек рабочих были похоронены заживо. Это, скорее всего, вымысел, но то, что под усадьбой и садом существовали подземные ходы, в которые иногда при проседании грунта проваливались посетители и работники музея, – несомненно.

Помещичий уклад того времени отличался высоким уровнем ведения хозяйства. Славились и молчановские оранжереи, садовое хозяйство, цветники. При Харитонове там работал настоящий маг – Густав Густович Арнольд. Не случайно в 1907–1913 годах в усадьбе ежегодно проводились всевозможные выставки, устраиваемые губернским отделением Всероссийского общества природы. В 1910 году в Молчановке начались крупномасштабные работы по достройке господского дома. По замыслу владельцев он превратился в каменный дворец, практически замок. Причудливый, не похожий ни на один усадебный дом, со стороны подъездной аллеи он чем-то напоминал старинный русский терем с шатровыми крышами, башнями и переходами.

Господский дом и сегодня прекрасно смотрится со всех сторон. Замечательный вид на него открывается со стороны каменных подъездных ворот. Ни один его фасад не похож на другой. Молчановский замок – уникальный образец усадебной архитектуры России той эпохи.

Но грянула революция, семья Харитонова, вероятно, выехала за границу, поместье национализировали, и Молчановка разделила печальную участь многих и многих «дворянских гнёзд», разбросанных по всей территории бывшей империи. Поместью, впрочем, ещё повезло, по крайней мере, оно не погибло в пламени революционных пожаров. Но вот о славе и музах пришлось надолго забыть. В 20–30-е годы в усадьбе разместилась коммуна для беспризорников, а в 40–50-х – лечебно-оздоровительные учреждения различного толка.

И только в 1963 году музей-усадьба Молчановка постановлением Кабинета Министров СССР получил статус историко-культурного заповедника. Пора было спасать то, что ещё не успели растащить и уничтожить. Сегодня усадьба Молчановка привлекает туристов не только из Украины и бывших стран Советского Союза, но и ценителей старины из дальнего зарубежья.

 

Призрак молчановской усадьбы

У последнего из Карновских, владевших Молчановкой, Василия Васильевича Карновского-младшего, было, по словам историков, три страсти: роскошный парк, коллекция украинских древностей и женщины. Именно расходы на пополнение коллекции и щедрое меценатство привели его на грань банкротства. И только под угрозой полного разорения решился Василий Васильевич продать свою горячо любимую Молчановку.

Наверное, именно эта человеческая трагедия, наложенная потом на трагедию революционной эпохи, и породила грустную легенду о призраке, которого якобы можно встретить в Молчановке. Говорят, что впервые жители усадьбы стали замечать таинственную фигуру ещё в конце XIX века. Потом его, якобы, видели медсёстры туберкулёзного диспансера, который одно время располагался в усадьбе.

Слухам о призраке поспособствовала и таинственная смерть чекиста, искавшего в усадьбе клад, его обнаружили застреленным в одной из комнат дома. Настоящего убийцу тогда найти не удалось, хотя по подозрению был арестован и впоследствии расстрелян завхоз Карен Григорян. Позднее рассказывали, что видели, как фигура в сером камзоле, шляпе и с ружьём бродила по коридорам дома и аллеям заброшенного парка. По округе поползли слухи о привидении. Особенно часто странную фигуру замечали по выходным и праздникам.

Местные жители считали, что это призрак Василия Карновского-младшего, который до сих пор не может покинуть своё бывшее поместье. Легенда гласит, что молодой помещик собирался жениться на старшей дочери своего дальнего соседа, бывшего надворного советника Франца Францевича Беля. Сам Бель, выходец из Страсбурга, волею судеб оказавшийся в России, сначала служил чиновником на городском почтамте, а затем в городской управе. Юлия Францевна хоть и не блистала ослепительной красотой, но была невестой с очень хорошим приданым. С помощью этого брака Карновские хотели поправить свои финансовые дела, особенно пошатнувшиеся после кутежей Василия. Назначили помолвку, разослали приглашения, зазвали даже цыган из соседнего табора для поддержания веселья. Однако накануне во время конной прогулки Юлия Францевна так неудачно упала с лошади, что сильно ушибла голову и повредила спину. Помолвку пришлось отложить до полного выздоровления будущей невесты.

Такому повороту событий огорчились многие, но, как ни странно, не сам Василий. Буквально в тот день, когда с его невестой приключилось несчастье, он увидел в таборе красавицу Зару, дочь цыганского барона. Он убедил её, что помолвка была расторгнута исключительно по его инициативе, что единственной причиной тому – их встреча и внезапно вспыхнувшая страсть… Уже на следующий день Зара поселилась в поместье. Между тем проходил день за днём, неделя за неделей, и состояние здоровья Юлии Францевны значительно улучшилось. В округе начали перешёптываться – ситуация и впрямь складывалась деликатная. Дошли эти разговоры и до Зары. Когда окончательно выяснилось, что их любовь не имеет будущего, девушка схватилась за ружьё и выстрелила в себя. Барон обвинил в смерти дочери Василия Карновского и приехал требовать объяснений. Вспыхнула ссора, и Василий застрелил его. После чего сошёл с ума от горя, а когда пришли его арестовывать, сбежал и потом долго скрывался в лесу, прятался в многочисленных галереях и подземных ходах усадьбы. И пропал там навсегда. А его неупокоённая душа словно бы рыскает там, где он так и не нашел своего счастья. И с той поры всё плохое, что может там случиться, – случится обязательно, а призрак не обретёт покоя до тех пор, пока хозяйкой Молчановки не станет красивая и знатная дама...

Иван отложил в сторону папку и задумался. И что дала ему эта легенда? Обычная история несчастной любви, каких тысячи, на основе которых и пишутся подобные опусы. Кто хочет верить в непонятное – тот верит. Это хорошо для привлечения туристов – они очень любят подобные истории. И даже те места, у которых таких легенд нет, стараются ими обзавестись. Сейчас это называется «маркетинговый ход», и подобные легенды сочиняют даже новым фирмам и товарам, не то что историческим памятникам. У маркетологов на этот вид услуг давно существуют отдельные расценки. Чем непонятней, загадочней история – тем выше спрос, тем дороже товар. Так и в случае с этим призраком – люди верят в его существование, потому что хотят верить. Пусть верят. Но нам эта легенда вряд ли поможет, заключил Иван. К сведению принимаем и с благодарностью возвращаем папку историкам.

Но зачем же Полонская дала ему эту папку? Чтобы ещё раз подчеркнуть культурную и архитектурную ценность Молчановских угодий и дома? Показать, что не за личную выгоду, а за историческое наследие страны боролся упрятанный в психбольницу Валентин Завьялов? Эти сведения о Молчановке, безусловно, могут пригодиться им с Заборским при подготовке материалов о незаконной приватизации усадьбы и возобновлении нового дела…. Жаль только, что эта папка вряд ли поможет в расследовании. Хотя историческая часть материала ещё раз подтвердила несомненную ценность усадьбы. Какими же «отмороженными», какими жадными были Арсений Григорович и другие чиновники Академии, отдавшие такую историческую и архитектурную ценность в частные руки! Нет, эта папка не хуже папок Заборского! Те – с компроматом, с криминальными историями, со свидетельствами подлости и обмана. Документы в них сиюминутны и мерзки. Они быстро забудутся и исчезнут из памяти сразу же после установления истины и наказания виновных. Они останутся только в криминальном деле. А истории возникновения и строительства усадьбы, красивая легенда о несчастной любви притягательны и вечны. Они, как самобытная природа и архитектура Молчановки, как люди, живущие на этой славной земле, будут существовать всегда. И ему, сегодняшнему Ивану Черепанову, надо сделать всё возможное, чтобы так и произошло.

 

Глава 17

 

Уравнение с пятью неизвестными

 

Прочитав легенду Молчановки, Иван достал чистые листы бумаги и ещё долго сидел над ними и думал. Надо было обозначить главные направления поиска, выписать основные рабочие версии. С детства Черепанов привык «дорисовывать» свои мысли на бумаге, раскладывать их в определённом порядке. Так проще и удобней потом анализировать. То же самое он сделал и сейчас.

Он достал три фломастера: красный, жёлтый и зелёный – по цветам светофора.

Красным – обозначать самые маловероятные версии, решил он. Жёлтым – те, которые 50 на 50. И самые очевидные и приемлемые – зелёным.

 

«Версия № 1. Рука СБУ», – написал Иван на листе.

 

После создания Антикоррупционного комитета в управлениях СБУ на местах началось активное движение. До этого вся борьба носила чисто формальный характер, «прессовали» только того, кто был не угоден власть предержащим. Разве в областном управлении СБУ не знали о рейдерских делах Ковалёва? Прекрасно знали. И пресса об этом сколько писала, и обращения тех, у кого он имущество силой отбирал, имелись – всё впустую. Просто не поступало команды «фас!». Ковалёв с кем надо «сверху» делился и всех устраивал. Теперь, когда во многих областях начали менять руководство СБУ, местные осознали, что очередь может дойти и до них. Значит, или концы в воду, или срочно показать результаты своей работы. Почему бы это не сделать на примере Константина Ковалёва – фигуры в области значимой, но скандально известной, с «хвостом» громких дел, которые ранее успешно прикрывались?

Разумеется, в СБУ известно, что Ковалёв действовал в коррупционной связке с покойным Григоровичем. И что в последние годы чиновник был на контроле и в случае предъявления ему компромата мог признаться в своих махинациях. В том числе и с музеем-усадьбой Молчановка, которую Григорович практически отдал Ковалёву в обход закона. Но Григорович погибает, причём в усадьбе Ковалёва и, возможно, не без его участия. Новое начальство СБУ может поставить в вину местным, что те спустили расследование на тормозах. И если сейчас прижать Ковалёва, то выплывут очень некрасивые дела. А может, от Григоровича остались бумаги, где документально подтверждается криминальная связь с Ковалёвым? Пожалуй, в этой ситуации смерть Ковалёва была бы для местного СБУ весьма кстати. Нет человека – нет проблемы! А когда Ковалёв навеки замолчит и его преступная империя будет развалена, её осколки подберут нужные люди. Для этого надо просто подготовить дело на Ковалёва и Гольдина за рейдерство и экономические преступления. Но Ковалёва теперь обвинить посмертно, а Гольдина, сошку помельче, судить ещё и за убийство. Естественно, тоже с полной конфискацией. У ментов это дело забрать, вести его самим, чтобы всё было под полным контролем. Ну и попутно можно тех же ментов обвинить в бестолковости – мол, даже расследование смерти Григоровича не смогли провести профессионально. Хорошо, но как убрать Ковалёва, подставив Гольдина? О действиях, перемещениях, привычках и друзьях Константина Григорьевича в СБУ всё могут выяснить через своего бывшего сотрудника полковника Бондарчука. Ведь, как известно, бывших чекистов не бывает. Хотя в наше время в этом и необходимости-то особой нет – нужную информацию легко раздобыть с помощью банального анализа телефонных разговоров. Тут и все контакты по цепочке видны, и перемещения… А Бондарчука уже дернуть, если появится задача посерьёзней.

Получив приказ на устранение Ковалёва, Бондарчук мог сам или с помощью своего человека, заранее спланировав и выбрав удачный момент, осуществить убийство. В Молчановке в то время он бывал частенько, знал об экономических разногласиях Ковалёва с Гольдиным и видел, как Гольдин приехал в гости к Ковалёву. Мог, например, подстеречь момент, когда пьяный Гольдин вышел от Ковалёва, зайти, убить того, а после, подождав Бориса Гольдина, оглушить его и оставить в кабинете рядом с убитым. Всё. Потом забежать в кабинет вместе с другими охранниками на крик жены Ковалёва и задержать Гольдина как убийцу. Дело сделано – концы в воду. Многие ещё помнят нашумевшее дело, когда бывший милицейский генерал Пукач сам, собственноручно, убил журналиста Георгия Гонгадзе. И тоже по приказу своего начальства. Вот только пойдут ли СБУшники на убийство – это вопрос. Время стремительно меняется, рано или поздно информация просочится – для чего им эти риски? Просто так эти ребята подставляться не станут. Только в случае крайней мотивации. И всё же эта версия имеет право на существование!

И Иван обвёл её жёлтым фломастером.

 

«Версия № 2. Сын Ковалева Олег Бессонов», – написал он на другом листе.

 

Олег Бессонов появился в корпорации «2К» сравнительно недавно, уже после случая с Григоровичем. По утверждению его матери Татьяны Бессоновой и его начальника, того же Бондарчука, Олег до смерти Ковалёва не знал, что тот был его отцом. Допустим, мать Олега могла и не сказать ему о наличии такого влиятельного папика. А вот Бондарчук, если не отбрасывать первую версию, мог использовать Бессонова в своей игре – сообщить, кто его отец, а потом подогреть неприязнь Олега к Ковалёву за неблагополучное детство и брошенную семью. Мог даже подбросить Олегу наркотики, которыми тот иногда баловался, и в таком состоянии натравить на Ковалёва, дать возможность Олегу его застрелить. А потом всё сделать, как в версии номер один.

Возможно, но сложно, сам себе ответил Черепанов. Вряд ли Бондарчук станет рисковать, привлекая для такого постановочного убийства постороннего человека, а тем более с наклонностями наркомана. Полагаться на кого-то постороннего в таком деле, оставляя его в живых, – это непрофессионально, и вряд ли сотрудник спецслужбы пошёл бы на такой шаг. Ведь Олега Бессонова в любой момент можно допросить, в том числе и с пристрастием, и, если всплывет имя Бондарчука, начнётся большой скандал, а спецслужбам такой поворот совсем ни к чему. Хотя он ведь мог лишь подтолкнуть Бессонова – это тонкая, но не сложная задача, учитывая психологический портрет Бессонова.

Другое дело, если Бессонов узнал об отцовстве Ковалёва от посторонних людей либо случайно проговорилась мать. Но, зная правду, стал бы он вынашивать мысль об убийстве отца? И с какой целью? Скорее, нет, смерть Ковалёва была ему не выгодна. Никакого наследства он получить не мог, поскольку документально факт отцовства нигде не был зафиксирован, а у Ковалёва имеется законная жена. Это раз. Ковалёв взял Олега на работу и платил ему нормальную зарплату – это два. Да и винить Константина Ковалёва в грехах собственного детства Бессонову тоже не приходится. Ведь имя отца скрывала от него мать, а Ковалев хоть и не интересовался сыном, но помогал материально, пока тот рос. Ну а за неудачные эксперименты Бессоновой с разными мужьями отвечать должна она сама, а не Константин Ковалёв, который развёлся с ней ещё в молодости. Так что и в этом случае маловероятно, что убийство осуществил Олег Бессонов. Хотя, учитывая, что в ту субботу в Молчановке он присутствовал – охранял территорию усадьбы, эту версию совсем отметать нельзя.

И поразмыслив, Иван тоже обвёл её жёлтым.

 

Версия № 3. Жена Ковалёва Рита или её подруга Шура.

 

После того что Иван узнал от Заборского о Маргарите Ковалёвой, его отношение к ней практически не изменилось Он и до этого считал Риту недалекой и самовлюбленной куклой, выжимающей из своих внешних данных всё, что можно и даже больше, пока товарный вид это позволяет. История же её взаимоотношений с подругой Шурой Ушкало ещё раз подтвердила и укрепила Ивана в его первых выводах. Но одно дело получать дивиденды от статуса законной жены, а другое – замыслить и осуществить убийство собственного мужа. Пускай и под угрозой лишения роскошной жизни. Кстати, не мешало бы узнать у подруг или обслуги Маргариты, так ли уж безмерно щедр был покойный муж Костя Ковалёв. Хотя по тем машинам и нарядам, что видел Иван у Риты при посещении Молчановки, Ковалёв на молодой жене особо не экономил. Допустим, значит, после того как вскрылась правда о её отношениях с Шурой, подругам было что терять. И если Ковалёв не успел переписать брачный контракт или завещание, то Рита, пусть не сама, а в тандеме с Шурой, могла убить Ковалёва из корыстных побуждений. А ну-ка враз лишиться всего, что ещё вчера казалось незыблемым! Сначала заигрались с Шурой в любовь, потеряли бдительность, а потом поняли, что с красивой и беззаботной жизнью можно распроститься и… А после смерти мужа Рита остаётся единственной владелицей его бизнес-империи.

Другое дело, что со всем этим делать, ведь руководить таким хозяйством ни Рита, ни Шура не умеют. Но это уже вопрос шестнадцатый. В конце концов, можно продать все активы Ковалёва его компаньонам, оставив себе недвижимость, и потом, не особенно заморачиваясь, жить в своё удовольствие хоть тут, хоть за границей. Миллионов Ковалёва хватит не на одну безбедную жизнь в любой стране. Если подходить с этих позиций, то смерть супруга очень выгодна Рите. Тем более после унизительных побоев, которые учинил разгневанный Ковалёв. Все время находясь рядом с ним в усадьбе, она точно знала, когда к Ковалёву приехал Гольдин. И даже могла видеть, как они выпивают и ссорятся. Подсмотрев, что изрядно выпивший Боря вышел от Ковалёва, Рита могла сама (а то и с помощью Шуры, которую, например, тайком привезла в усадьбу в машине и спрятала у себя), зайти к Ковалеву и выстрелить в него. Вероятнее всего, это могла сделать Шура, особенно если верить словам Бориса Гольдина о том, что его сильно стукнули в лоб после возвращения в кабинет Ковалёва. Потом Шура могла незаметно вернуться в комнату Риты и, используя суматоху в доме после обнаружения мёртвого Ковалёва, спокойно покинуть усадьбу. Её алиби никто из милиции не проверял, да и теперь вряд ли сподобится. А надо бы уточнить, очень может оказаться, что его не будет или оно будет довольно сомнительным… Да, эта версия заслуживает внимания – Черепанов обвёл её зелёным фломастером.

 

Версия № 4. Боря Гольдин, по кличке Картавый.

 

Встретиться и поговорить с Борисом Гольдиным ни у Ивана, ни у Заборского возможности нет. Боря сразу же был арестован и находится в СИЗО. В милиции именно его считают основным подозреваемым в убийстве Ковалёва. Мотив присутствует – разногласия между партнёрами по рейдерским захватам были известны многим окружающим. Особенно по делу Крюковского механического завода, где Ковалёв реально «кинул» своего бывшего компаньона. И это Боря Гольдин был обнаружен на месте убийства Ковалёва пьяным и со следами удара в голову. Следствие считает, что в результате ссоры Ковалёв мог ударить его по голове, а Гольдин в ответ, скажем в порыве ярости, выстрелил в него из ружья. Правда, в деле есть явные неувязки, например, зачем Гольдину оставаться возле тела убитого Ковалёва, а не попытаться скрыться или организовать себе более правдоподобное, чем выдумка о неизвестном мужчине, алиби? Зачем Гольдину стрелять в Ковалёва из какого-то ружья, если он имел при себе травматический пистолет, на который у него было разрешение? И ружьё это, насколько известно Ивану, в усадьбе до сих пор не нашли. И в коллекции ружей Ковалёва оно тоже не числится. Не было его ни у Ковалёва, ни у Гольдина. Ладно, ружьё Борис мог и купить, а потом спрятать в усадьбе. Это возможно, ведь никто не знает, действительно ли Гольдин долго пролежал без сознания, или симулировал это.

В виновности Бори Черепанов засомневался сразу, а теперь, после разговоров на похоронах и клятв друзей Ковалёва, эта версия всё больше походила на «подставу». Из соратников Ковалёва мало кто верил, что его убил Гольдин, даже учитывая взрывной характер Картавого и их разногласия. Смерть Ковалёва была попросту не выгодна Гольдину, так как все финансово-экономические вопросы ему нужно было решать с живым партнёром. И вряд ли Боря, особенно из-за последних «трений», был в курсе его завещания. Но, с другой стороны, можно предположить, что Гольдин и не собирался убивать Ковалёва, только хотел припугнуть, предупредить его, но подогретая алкоголем ссора вышла из берегов, он не удержался и выстрелил. Ситуативно. Тогда становится понятным отсутствие подготовленной версии объяснения убийства, выдумка про какого-то странного мужика, неожиданный удар в голову... Находясь в цейтноте, Борис просто не смог придумать более правдоподобную историю, ведь, кроме него, в это время рядом с Ковалёвым никого не было. Таким образом, всё же Борис Гольдин и самый очевидный, и самый реальный претендент на звание автора последнего выстрела. И здесь следствие в отношении Картавого действует вполне логично. Со временем увяжут детали – и прощай Боря Гольдин, встречай свой новый срок!

Зелёным – тоже зелёным цветом – обвёл эту версию Иван.

 

Версия № 5. Неизвестный, или призрак усадьбы Молчановка.

 

Эту версию Черепанов добавил к предыдущим, потому что ещё оставалось пустое место на последнем листе бумаги. Можно ли серьёзно рассматривать возможность совершения преступления представителем потустороннего мира? Бред! До наступления возраста, когда начинаешь верить в их существование, у меня есть еще лет тридцать, решил Иван. Но каким бы материалистом ты ни был, в этом деле есть факты, отвернуться от которых было бы неправильно.

Итак, первое: существует легенда усадьбы, в соответствии с которой неуспокоившийся призрак её хозяина-помещика рыщет по дому и усадьбе, периодически убивая неугодных ему людей. И опять же по преданию, длится это уже более сотни лет. В здравом уме поверить в это невозможно, а если и были за время существования Молчановки смертельные случаи, то объяснялись они вполне реальными событиями.

Второе – две смерти, которые за последний год случились в усадьбе. Смерти академика Григоровича и, особенно, Константина Ковалёва очень похожи на описание действий таинственного призрака. Главным образом тем, что первая не была детально расследована и понятно объяснена, а это, естественно, породило разнообразные, в том числе и мифические толкования. Второй случай пока тоже не расследован полностью и не объяснены некоторые, возможно и вымышленные, утверждения фигурантов дела, в частности Гольдина, о наличии в доме в момент убийства неизвестного мужчины. Боря вполне мог и соврать, что пока следствием не доказано.

И третье. О том, что в доме происходит что-то непонятное, что-то шумит, побрякивает и постукивает, говорили и строители, и охрана, и персонал усадьбы. И некоторые – ещё до того, как узнали про легенду. Конечно, можно предположить, что они просто хотели поддержать слухи о привидении, чтобы угодить боссу. Но даже сам Черепанов, находясь в доме в день новоселья, слышал непонятные звуки, а уж заподозрить себя самого в поддержании слухов такого рода Иван не мог. И объяснить ночные звуки в коридоре передозировкой спиртного тоже нельзя, уж не настолько он был нетрезв! Правда, это совсем не значит, что там, в усадьбе, страшно стеная и ворча, бродит с ружьём наперевес и вершит свой правый суд таинственный призрак из прошлого. А что если кто-то решил вжиться в роль легендарного призрака? Нет, просто всему должно быть понятное объяснение. «Отработаются» главные подозреваемые, дойдём и до этого, а пока… Пока Черепанов обвёл эту версию ярко-красным цветом как маловероятную.

 

Глава 18

 

Странная фигура из коридора

 

В это осеннее воскресенье Черепанов решил выбраться с семейством за грибами. Решение далось не легко. Из делового блокнота на него укоризненно взирало собственноручное напоминание с тремя восклицательными знаками: закончить статью о соблюдении в Украине принципов бюджетного федерализма, которую он уже третью неделю обещал дописать редактору муниципальной газеты. Тема была близка Ивану и полностью совпадала с его основной депутатской деятельностью, однако разные срочные дела всё время выбивали из рабочего ритма и мешали закончить статью. Но он чувствовал, что поездка в лес – дело не менее важное в его внутреннем расписании. Во-первых, семейные турпоходы – это здорово, полезно и приятно. Во-вторых, он и так несколько предыдущих выходных посвятил делам, и если это продлится, то станет плохой тенденцией. Да и возможность такой поездки закроется: через неделю обещают похолодание. Важно было, чтобы Лёшка самостоятельно участвовал в подготовке к походу в лес. В то время как Ольга готовила термос с чаем, аппетитные бутерброды и прочую еду, он деловито запихивал в свой рюкзачок ведёрко, кулёчек, детский ножичек, запасные трусики и машинку, а в боковой карманчик – воду и влажные салфетки, после чего отправился помогать отцу готовить к поездке автомобиль…

В кармане задёргался мобильник. Подчинённые Черепанова знали, что шеф не любит, когда ему без крайней нужды названивают в выходные. Это мог быть разве что старый армейский друг Слава – он просто любил время от времени пообщаться, обсудить последние новости в стране и городе, и Иван старался находить для этого время. Но вероятнее всего звонила Женя – двоюродная сестра по материнской линии. Она могла загрузить его долгими рассказами об очередной ссоре с собственной мамой, его тёткой, или напрячь просьбой достать билеты на уходящий вечером поезд, а когда множество людей уже было поднято и задействовано, билеты могли оказаться ненужными. Но Иван не сердился на неё, понимая, что разговоры с ним успокаивают и помогают Женьке, у которой не сложилась личная жизнь, сложный характер, расшатанные нервы, а потому и круг общения ограничен. На табло высветился абонент. Нет, не Женя, ещё хуже – Заборский.

Уж лучше бы была Женя, Виталий в выходной просто так звонить не станет. И Иван с досадой и плохим предчувствием нажал зелёную кнопку «ответ».

– Что-то опять случилось или ты, пардон, ошибся номером? Учти, последний вариант предпочтительнее.

– Иван Сергеевич, здравствуйте, – заклокотал в телефоне сквозь дорожный шум взволнованный голос Виталика, – тут такое срочное дело, иначе я бы вас не беспокоил. Мне ребята из городской милицейской управы утром позвонили, сейчас уже еду на место.

– Говори толком что к чему, я телепатии пока не обучен. Куда едешь?

– Так в Молчановку. Вчера вечером в усадьбе опять ЧП. Выстрелом из ружья тяжело ранена…

– Неужели Маргарита Ковалёва? – не сдержался Черепанов.

– Да, то есть нет. Маргарита как раз и сообщила в милицию о трагедии. А ранена её близкая подруга… или друг Шура Ушкало. Вот так. Через пять минут буду в усадьбе. Потом отзвонюсь что и как. Там, в доме, до сих пор ребята из криминального работают.

– Давай так, мы сейчас в лес. А вечером после восьми заскакивай – надеюсь на горячие жареные грибочки. Заодно и расскажешь о своих впечатлениях. А я пока вот что, отключаюсь. Будем считать, что в лесу связи нет, – и Черепанов с усилием нажал на заветную кнопку мобильника.

До возвращения Заборского Иван попытался временно абстрагироваться от этого дела, которое становилось всё более запутанным, но ничего не получалось. По пути в Красный Лиман – его излюбленное место сбора грибов – мысли назойливо возвращались к Молчановке, к её родовой легенде, к усадьбе и происходившим там странным событиям … Вот так, чего доброго, и начнешь верить во всякие паранормальные фокусы. Но только в действительности всё окажется гораздо прозаичнее – может, к сожалению, а может, и нет. И всё-таки, почему же Ушкало? Она-то тут каким боком? Ещё как-то можно было бы объяснить попытку устранения Маргариты Ковалёвой – после гибели мужа она является основным наследником, и всё движимое и недвижимое должно перейти ей. Если, конечно, нет завещания Ковалёва или иное не оговорено в брачном договоре, который при большом желании и средствах ещё и оспорить можно, особенно когда оппонент уже почил. А кто у нас следующий наследник? Уж явно не Ушкало! Тогда кому и зачем понадобилось стрелять в Шуру?

Опасения, что после субботнего наплыва гриболовов им мало что останется, к счастью, не оправдались. Иван и сам собирал грибы, и учил Лёшку. Вначале объяснил ему главное отличие маслят. Потом показал, как их срезать и слегка очищать от сосновых иголок. Приметив очередную грибную семейку, Черепанов направлял в это местечко Лёшку:

– Ну-ка, посмотри внимательно под той маленькой сосной, никто ли не спрятался, а то мне туда не добраться.

Через несколько секунд раздавался радостный Лёшкин возглас: «Ура! Есть!» – и он с гордостью нёс трофей родителям. После полудня они облюбовали красивую полянку и устроили привал с перекусом. Надо ли описывать, насколько приятнее уминать бутерброды с ветчиной и помидорами, запивая их ароматным чаем с лимоном на свежем воздухе, прошагав не один километр? Разумеется, мероприятие затянулось, покидать лес никто не хотел до самого вечера. И Черепанов с этим смирился. Домой они вернулись не к семи, как он планировал, а к восьми. Почти сразу же раздался звонок, и на пороге возник взъерошенный и припылённый Заборский.

– Есть хочу, Иван Сергеевич, спасайте, с утра ни маковой росинки. Потом честно всё расскажу, как на исповеди.

– Ну, тогда, чтоб ускорить процесс, выбирай, что тебе больше по душе: чистить картошку или грибы? Ужин ещё заработать надо, – Черепанов любил охватить гостей полезным делом.

Пока Ольга куховарила, мужчины быстренько сервировали стол.

– Такую закуску, Виталий, грех употреблять помимо водовки, ты как считаешь? – хитро прищурился Иван.

– Ну, раз такое дело, то я, конечно, очень даже готов поддержать.

– Тогда доставай из морозилки «Финляндию», чтобы голова утром в порядке была.

Когда они пропустили по первой, Иван наконец не выдержал и приступил к выяснению мучившего его вопроса:

– Действительно Ушкало? И как оно всё там происходило в этот раз?

– Покушение на убийство, – Заборский вдруг умолк и замялся, что было для него не характерно. – Там, правда, такое дело… На сей раз возникло одно странное обстоятельство. Даже не знаю, как сказать…

– Ты – и не знаешь? – удивился Иван. – Вижу тебя таким во второй раз. Первый был – когда ты не знал, что написать в объяснительной после своего загула по поводу празднования дня работника телевидения. Но там все понятно, ты тогда ничего не соображал после выпитого, а тут?

– А тут ничего не понимаю, поэтому и не знаю, что сказать… Лучше давайте вместе посмотрим интригующее видео, – Виталий протянул Черепанову DVD-диск в прозрачном квадратном футляре.

– Если ты мне принёс свой любимый порнофильм, то я его уже видел. К тому же у меня не то настроение, я такое смотрю ближе к ночи. Короче, к чему диск и что на нем?

– Сейчас расскажу, но сначала о том, какая картина из моих дум вырисовывается.

Как мы с вами и предполагали, менты после смерти Ковалёва главным подозреваемым определили Гольдина – железного алиби у него нет, а личная неприязнь присутствует. Мотив для убийства имеется, биография подходящая – всё сходится, Картавого – под арест и в разработку. Вроде бы всё слепилось, и дело можно закрывать. Получай премии и благодарности от начальства. Да и я к этой версии склонялся, вроде всё логично, особенно после случайно услышанных вами ночью на новоселье в усадьбе угроз Картавого в чей-то адрес. А дальше – следователь на Борю надавит, и тот сразу вспомнит, где ружьишко зарыл. А там, гляди, ещё и явку с повинной оформят, как говорится, за отдельную благодарность. Ментам ведь тоже жить нужно.

И всё бы так гладко, но тут снова огнестрел – теперь Шура. Гольдина сюда не прилепишь – он плотно сидит в СИЗО. А новой версии и мотивчика пока нет – короче, полный мрак. Совсем следаки стали нерадостные. Копают, копают, а дна не видно.

– Понятно. А с Шурой как всё случилось? И почему она там вообще оказалась?

– По вчерашнему инциденту картина такая. Выяснилось, что эта Шура-мура, уже три дня жила в усадьбе вместе с Ковалёвой. Маргарита говорит, что сама её пригласила, поскольку одной страшно, и она нуждается в дружеской поддержке. Так – не так, но Шура переехала в Молчановку и жила в комнате рядом с Ритиной спальней. Это всё со слов самой Ковалёвой, и, скорее всего, так оно и было. Это подтверждают и Никитич – сторож, и его жена, и охранники. Хотя после смерти Ковалёва почти всю охрану с усадьбы сняли, ну, может, осталось пару бойцов, и те на воротах.

Так вот, вчера вечером, рассказывает Рита, они с Шурой сидели в ковалёвской спальне – смотрели телевизор, выпивали немного, курили, болтали о том о сём. Правда, «выпивали немного» – это как сказать: выдудлили почти литр текилы с какой-то газированной гадостью. И потом, рассказывает Ковалёва, решила она пойти в ванную освежиться. Ванная тут же, дверь из спальни. Пошла вдова-красотка и зависла в джакузи минут примерно на пятнадцать. Говорит, ничего не слышала, вода в ванной шумит, в комнате телевизор орет, она под кайфом. А когда вернулась в спальню после омовения, весь хмель сразу и испарился. Возле кровати лежит Шура, вся в крови, пол в крови – и никого. Ковалёва – в крик и в обморок. Или наоборот, сначала в обморок, потом в крик. Прибежал Никитич с женой, охрана, вызвали «скорую». Потом милицию местную.

Пока те доехали, целый час прошёл, Шура Ушкало чуть не умерла. А следы, как это и бывает, прилично затоптали. К утру прибыли уже те опера, которые дело Ковалёва вели. И давай по новой искать. Только ничего не нашли, кроме следов тех, кто проживал в доме. И знаете, какое ноу-хау применили? Вызвали эксперта с собакой. Та повертелась в спальне, вроде бы взяла след, но привела в коридор, к «чёрному» ходу. А там пусто, нет выхода во двор, дверь закрыта изнутри. Тупик. Видимо, густой запах текилы, смешанный с французским парфюмом, даже собаку сбил с панталыку. Животное не выдержало и работать в таких условиях отказалось…

Отвлекся, каюсь. Но тут один из молодых оперов – он уж и сам не рад этому – решил так, для очистки совести, посмотреть видео с камеры наблюдения. С той единственной в доме, которую давным-давно установили в конце коридора, в том месте, куда привела собака и где находится «чёрный» ход. Других камер внутри дома не было, да и чего им там быть – все на заборе висят, а в доме подсматривать – этого Ковалёв не хотел. Так мне сказал начальник охраны. Поэтому установили только одну и на этом успокоились.

«Чёрный», запасной, вход в дом закрыт уже давно, ещё при музее им никто не пользовался. При Ковалёве – тем более. Не для того парадный обновляли, восстанавливали – теперь хоть парад с крыльца принимай. В прошлый раз – когда Ковалёва грохнули – видео с этой камеры не смотрели, даже не вспомнили, что она есть. Может, и тогда что-нибудь увидели бы, только теперь не узнать, всё пропало. Регистратор автоматически удаляет запись через сутки работы и записывает новую. Ну вот, взял этот опер видео с камеры посмотреть, включил, а там…

Виталий выдержал свою любимую паузу даже дольше обычного.

– Короче, на «картинке» в дальнем конце коридора, ближе к переходу в ту зону, где расположены основные комнаты – кабинет и спальня Ковалёва, приёмная, спальня жены, комнаты для гостей, – был замечен… призрак. Да, прошел туда и обратно кто-то в странном одеянии и вроде как с ружьём в руке. И по времени это дефиле совпадает со временем покушения на Шуру Ушкало. Охрана, сторож и все остальные в один голос заверяют, что посторонних, кроме тех, о ком мы знаем, в доме не было и быть не могло. Видео, конечно, нечеткое, там полумрак, да и расстояние приличное, но фигура-то различима – безусловно. Вот посмотрите сами, мне сделали копию. Кстати, ребята из криминалистической лаборатории, – почти шёпотом добавил Виталий, – то место потом проверили – следов никаких. Ну, отпечатки подошв, хоть слабые, но должны же были остаться, если кто прошёл. На улице погода дождливая, слякотная, а следов нет!

Иван внимательно посмотрел на Заборского, покачал головой, вставил диск в компьютер и включил воспроизведение.

На экране появился серый проём коридора, изображение застыло… Так продолжалось минуты две, и вдруг в дальнем конце, откуда-то из-за колонны, возник странный, немного размытый силуэт человека. В руках он держал то ли палку, то ли ружьё – понять было трудно. Фигура быстро проследовала через коридор в направлении центральной части дома. Через некоторое время, Виталик сказал, минут через пять, она промелькнула в обратном направлении. Ни лица, ни деталей одежды, ни предмета в руках рассмотреть не представлялось возможным. В коридоре было темновато, а охранная контора ещё и сэкономила на качестве камеры, посчитав, что такого небольшого разрешения будет достаточно. Определённо можно было сказать только одно: это был человек среднего роста, одеяние которого выглядело довольно странно – не то длинный пиджак, не то камзол, широкие штаны и шляпа на голове, а может быть и бейсболка… Такую одежду носили, наверное, лет 150 назад. Но если костюм ещё оставлял простор для богатой фантазии, то наличие самой фигуры списать на воображение было невозможно. Это не оптический обман – фигура абсолютно реальна. Как тут не вспомнить проклятие дома, старую легенду о призраке...

Фу-ты, Черепанов даже удивился своим мыслям. А кстати, ведь он и сам, когда ночевал у Ковалёва, слышал в коридоре какие-то странные звуки, которые принял за галлюцинацию, списав на чрезмерную дозу спиртного. Так, может, не виски был причиной тех странных шумов, может, действительно в усадьбе… Кажется, я тоже иду по наклонному мистическому пути Виталика и Полонской, подумал Иван. Надо будет задать вопрос о призраке Ириаде Сергеевне при очередном визите. Она, кажется, верит в такого рода явления, а себе найти более реальное объяснение. Не хватало ещё самому поверить в привидения, и тогда своё расследование можно будет закрывать и прямиком идти к медиумам, магам и ясновидящим.

– Ну и что мы в итоге имеем, господин парапсихолог Заборский? Только давай сразу отбросим потустороннюю версию, которая тебе, вижу, очень понравилась. Есть реальные объяснения этому видео или нет?

– Думал уже. Например, тот же Гольдин, чтобы отвести от себя подозрения в убийстве Ковалёва и перевести стрелки, одевается как-то странновато, ну как этот на диске, и пробегает пару раз перед камерой. Это при условии, что он знает про легенду с призраком и про установленную камеру.

– Допустим, знает. Про легенду гостям рассказывал на новоселье сам Ковалёв, я тоже это слышал. Хвастался, какой старинный дом купил, мол, со всеми наворотами, включая призрака. Говорил и то, что недавно, когда рабочие начали реконструировать поместье, слышали они странное бормотание чьё-то, шаги в коридорах, а иногда даже двери запирались изнутри сами собой... И про камеру эту Боря тоже мог знать, в доме он часто бывал, ходил где угодно, мог и увидеть, запомнить. Но Гольдин – в СИЗО! Забыл?

– Да помню. Ну хорошо, оговорился, не Гольдин, а кто-нибудь из его друганов устроил такой спектакль по наводке Бори. Чтобы подозрение с него снять и вытянуть из камеры.

– Очень сложно. Даже если предположить, что кто-то из его друзей смог проникнуть в усадьбу незамеченным, зачем же убивать Шуру? Стреляли бы в Риту как в наследницу. И тогда доля Гольдина в бизнесе автоматом возвратилась бы ему. Да и не похоже это на Картавого. Я уже прикидывал – не его это стиль, как говорила Манька-Облигация, «не такое у него воспитание». Да и отмазку он мог бы понадёжней себе обеспечить. Хотя... не обеспечил же! Тоже вопрос. Может, стрелял он в Ковалёва спонтанно, не собирался убивать, может, просто хотел запугать, погрозить ружьём. Месть – дело последнее, а ему нужно было деньги и бумаги вернуть. Ведь после смерти Ковалёва денежки и акции – тю-тю, к Рите или ещё к кому. Нет, не выгодна была Гольдину его смерть. Нет человека Кости Ковалёва – нет акций, нет денег у Бори Гольдина. Ему Ковалёв нужен был живой, пока сохранялась хоть малая возможность вернуть свою долю. И если он всё-таки тогда выстрелил, значит, тот возвращать ничего не захотел… Только это вряд ли – Ковалёв не дурак, жизнь дороже даже самых ценных бумаг. Что-то и тут у нас, Виталий, не сходится… А кстати, ты не выяснял, дежурил ли на усадьбе во время покушения на Шуру Олег Бессонов?

Заборский хотел ответить, но в это время у него мелко завибрировал телефон.

– Извините Иван Сергеевич, ребята из лаборатории. Может, что новое? – и он отошёл к окну. – Представляете, – задумчиво произнес Виталик после разговора, – в Шуру Ушкало стреляли из того же ружья, что и в Ковалёва. Это предварительно, подождём результатов экспертизы. Как говорят врачи, состояние у Шуры тяжелое, в сознание придёт не скоро. Очнулась только один раз, и на лице её в этот момент было выражение ужаса, и ещё она как будто силилась о чём-то предупредить. Но не смогла. Спрашивается, кого или что она увидела в комнате и кто или что могло так сильно напугать женщину, которую испугать было совсем не просто?

 

Глава 19

Виктор фон Графф. Семья

 

Повитуха вышла из комнаты, откуда только что раздался крик младенца.

– Иди, ставь свечку, барин. У тебя дочь родилась.

Капитан фон Графф с прошлого вечера не находил себе места. Елисавета страдала от схваток, которые становились всё чаще. Ему пришлось оставить сына Коленьку на попечении Прохора, а самому отправиться в Благодатное за повитухой – так велела Лиза, потому что здешний доктор был мужчиной.

– Не гони так, барин, не гони, что Господу угодно, то и случится. Суждено поспеть, так прибудем вовремя, – причитала повитуха, крепко держась за поручни экипажа, который несся по замерзшей ещё мартовской дороге, собирая все кочки.

Вторая беременность Елисаветы была подарком судьбы. Четыре года назад она родила первенца – сына назвали Николаем, но, как потом оказалось, то ли в силу нездорового местного климата и плохой воды, то ли от постоянного недостатка правильной пищи, то ли по воле Божией Коленька рос мальчиком слабым и заметно отставал в развитии от сверстников.

Будучи человеком в денежных делах очень щепетильным, Виктор Егорович не позволял ни себе, ни жене использовать в хозяйстве что-то из казённого. А содержание присылали крайне нерегулярно. Иной раз доходило до того, что капитан был вынужден отовариваться в окрестных деревнях в долг. Бывало, сумма вырастала настолько, что ему отказывали в кредите до полного расчёта. Постоянные трудности с обеспечением семьи и штатных сотрудников раздражали даже больше, чем канцелярские заботы по составлению рапортов и отчетов.

Но всё же, как и говорил отец, ежедневный честный труд приносил свои плоды. К рождению Олечки капитан Корпуса лесничих уже достроил дом в два этажа, спустя одиннадцать лет с начала лесоразведения в Великоанадоли были построены обсерватория, помещения для сорока воспитанников и больница. Теперь ни ученики, ни штатные лесничие не страдали от отсутствия медицинской помощи, больше не было нелепых смертей и страданий от необъяснимых для простого человека недугов.

– Лизонька, любовь моя! – капитан присел возле кровати супруги и нежно взял её ладонь в свои руки.

– Пить, – лоб роженицы был покрыт крупными каплями пота, она настолько обессилела, что не могла поднять руку.

Виктор Егорович промокнул пот с её лба, отлил из кувшина воды, пригодной для питья, и напоил жену.

– Спасибо тебе, моя хорошая, – капитана переполняли чувства, оттого что рядом с женой лежал маленький свёрток с курносым красным личиком. Сверток издал несколько высоких звуков, обозначив своё присутствие. – Как назовём доченьку?

– Пусть будет Ольгой, – Елисавета улыбнулась уголками рта, и фон Графф одобрительно кивнул.

– Так тому и быть, – Виктор Егорович припал к руке жены и поцеловал её так, как это могут делать только искренне любящие люди.

– Намиловался, барин, и будет с тебя, её прикладывать пора, – повитуха убрала все тряпки, вынесла таз с окровавленной водой и решительно спровадила фон Граффа.

Капитан гнал коня по лесу, и только птицы, робко начинавшие петь в первых лучах мартовского солнца, могли слышать:

– Ольга!!! Оля!!! Оленька!!!

 

 

Глава 20

 

Два пустых визита

 

К Юрию Михайловичу Бондарчуку, заместителю президента корпорации «2К» по безопасности, Иван подъехал вместе с Виталием Заборским.

С Бондарчуком Черепанов был знаком шапочно. После просмотра видео с похорон Ковалёва Иван вспомнил его. Оказалось, что Юрий Михайлович тоже присутствовал на новоселье в Молчановке в тот день, когда погиб Арсений Григорович. Тогда Иван почти не запомнил его среди гостей – Бондарчук на первые роли не лез, внешность имел обычную, неброскую. Школа КГБ, а потом СБУ давала о себе знать – там учили хорошо и надолго.

К корпорации «2К», находящейся в большом, недавно отстроенном трёхэтажном особняке за высоким забором, на котором красовалась яркая световая вывеска, они подъехали вовремя. Их уже ждали. Охрана на входе заранее подготовила пропуска, и после сверки документов их провели в кабинет Бондарчука. Пока они шли по коридорам корпорации, часто перекрытым глухими двойными дверями с кодовыми замками, Иван почти не заметил сотрудников. Хотя комнат по пути было много. На втором этаже, где находились кабинеты руководителей корпорации, тоже царило спокойствие, но оно показалось Черепанову несколько неестественным. По поведению секретаря, охранников да и самого Бондарчука чувствовалось напряжение и некоторая растерянность, неопределённость. Оно и понятно: президент фирмы и их хозяин был недавно убит – его большой портрет в траурной рамке ещё висел в центральном холле, и дальнейшая судьба корпорации и её сотрудников была непонятна. Убийство Ковалёва и последующие события в усадьбе уже негативно сказались на бизнесе предприятий корпорации. Должны были наступить перемены, но какими они будут – не знал никто. Или почти никто.

– Чем обязан? – с приветливой дежурной улыбкой встретил их Бондарчук. – Неужели доблестная милиция не справляется сама и решила привлечь представителей прессы и телевидения?

– Да нет, мы сами по себе, – серьёзно ответил Заборский. – Закон не запрещает нам вести собственное журналистское расследование. Особенно учитывая общественный резонанс этого дела.

– Ну что ж, – сразу перешёл на серьёзный тон и Бондарчук, – могу ответить на ваши вопросы, хотя ответы вряд ли будут отличаться от тех, которые я уже давал следствию.

Бондарчук сразу дал понять, что откровенничать с ними не намерен.

– Юрий Михайлович, – вступил в разговор Иван, – если можно, сразу к делу. Вы уж извините за прямоту, но очевидным является тот факт, что все три случая с выстрелами в Молчановке, два из которых привели к смертельному исходу, произошли при охране этого объекта вашей структурой, то есть ведомством, которое должно было их предотвратить. Вы ведь руководите службой охраны экономической и физической безопасности корпорации, и в том числе безопасности её первых руководителей, так?

Черепанов надеялся задеть самолюбие собеседника и всё же вывести его на разговор, что явно не входило в планы последнего. Но ни взглядом серо-голубых глаз, ни одним мускулом на лице Бондарчук на это не отреагировали. Он по-прежнему смотрел в глаза Ивану, точнее сквозь него, куда-то дальше.

– Такая постановка вопроса имеет право на жизнь, – выдержав паузу, спокойно констатировал Бондарчук, – после известных событий можно прямо или косвенно обвинить в недостатке профессионализма меня и моих подчинённых. Но давайте рассмотрим каждый случай в отдельности. Если начать с трагической смерти Арсения Витальевича Григоровича, то следствие пришло к выводу, что это был несчастный случай при обращении с оружием. Вы ведь, Иван Сергеевич, сами были в тот день в Молчановке и можете объективно оценить ситуацию. Такие случаи, кстати, совсем не редкость, а уж предотвратить их практически невозможно.

Теперь убийство Константин Григорьевича Ковалёва… Сейчас идёт следствие, и, насколько я знаю, подозреваемый в его совершении Борис Гольдин задержан, в отношении него проводятся следственные действия. Наша служба безопасности свои функции по охране территории усадьбы в первом, втором и в третьем случае, о котором вы тоже наверняка спросите, выполняла четко и согласно инструкциям. Посторонних на территории усадьбы не было – это я вам гарантирую. Это подтверждает и следствие. Личные же взаимоотношения покойного президента корпорации Ковалёва с его партнером Гольдиным не входят в сферу компетенции службы безопасности. Во всяком случае, так это определил сам покойный Константин Григорьевич. Кстати, своё служебное расследование мы провели, и его результаты полностью совпадают с выводами официального следствия. Ну а предотвратить и предвидеть то, что произошло, думаю, не мог никто.

Что же касается покушения на Александру Ушкало, у меня на этот счёт нет версий, но, думаю, искать исполнителя следует среди тех, кто находился в это время в усадьбе и не имеет алиби. Там не такой уж и большой выбор фигурантов.

– Но как можно объяснить тот факт, что оружия, из которого предположительно был убит Константин Ковалёв и совершено покушение на Александру Ушкало, так и не нашли? Оно же не могло испариться?

– Это пусть объясняет официальное следствие, мы такими возможностями, как они, не располагаем. Могу лишь сказать, что в Молчановку в те дни, когда произошли эти события, да и ранее, с тех пор как она перешла в собственность Константина Григорьевича, неучтенное огнестрельное оружие никто не заносил и не завозил. Охрана тщательно проверяла прибывающих в усадьбу и покидающих её. Да вы и сами, когда въезжали в Молчановку, наверняка в этом убедились. Это касалось каждого, кто прибывал туда. Естественно, – поправился Бондарчук, – кроме самого Ковалёва и его близких. Таковы были его личные распоряжения и инструкции. Как вы понимаете, все действия и полномочия охраны с самого начала были с ним чётко определены.

– Но ведь подбором охранников занимались вы, – вмешался в разговор Заборский, – среди них мог оказаться человек, который теоретически мог осуществить убийство Ковалёва и покушение на Ушкало? Пока не важно, по каким причинам, но мог?

– Теоретически мог, практически – нет. Хотя зарекаться ни от чего нельзя, но отбор и контроль работников у нас поставлен на серьёзном уровне. Все сотрудники, особенно на ключевых постах, прошли тщательную и неоднократную проверку – начиная с тестирования на «полиграфе», изучения их медицинских и психологических данных до проверки мельчайших подробностей их биографий. Среди них нет ни одного, кто был бы заподозрен в связях с криминалом, судим, находился под следствием или просто вызывал бы малейшее подозрение. У нас работают в основном люди, прошедшие армию или работавшие ранее в охранных или правоохранительных структурах. Повторяю, всё предусмотреть, конечно, невозможно, вы знаете, даже в рядах советского КГБ случались предатели и отщепенцы. Но мы старались брать к себе ребят проверенных, периодически проводили переаттестации, обучали их, повышали их профессиональный уровень. С теми, кто по разным причинам вызывал у нас сомнение, сразу же расставались.

– Вы не будете возражать, если мы поговорим с теми ребятами, которые находились в день убийства Ковалёва и во время покушения на Ушкало на дежурстве в Молчановке?

– Как я могу вам это запретить? Пожалуйста. Ведь милиция допросила их сразу, как и всех, кто там находился, включая нас с вами, Иван... – Бондарчук сделал секундную паузу, – Иван Сергеевич. И насколько мне известно, следователь потом ещё беседовал, или собирался поговорить с ними после. Вас интересуют конкретные личности? – Он внимательно посмотрел на Заборского и Черепанова. – Или огласить весь список?

– Огласите весь список, пожалуйста, – в тон ему ответил Виталий, – нас, в отличие от следствия, больше интересует мистическая версия произошедшего, версия, связанная с так называемым призраком Молчановки. Мы же все-таки средство массовой информации, а массам более интересны разного рода необъяснимые чудеса.

– Ну-ну, – как бы согласился с ним Бондарчук, – если массам, то конечно… Список у меня под рукой – мы и сами интересовались у ребят, как там всё происходило, и милиции давали информацию. Так вот, из тех, кто был в Молчановке во время убийства Константина Григорьевича и покушения на подругу его жены Александру Ушкало, всего три человека. После смерти Ковалёва количество охранников усадьбы, как вы понимаете, там значительно уменьшилось. Основным охраняемым «объектом» всегда был сам Константин Григорьевич. В этом списке три фамилии: Земелько Николай, Бессонов Олег и Чукичев Василий. Ребята неплохие, физически крепкие, алкоголем не злоупотребляют, прошли армию. Все из последнего набора, работают у нас недавно. За это время серьёзных претензий к ним не было, так, по мелочам… Двое живут в заводском общежитии на Большой Петровке, а Чукичев – местный, своя квартира в Южном квартале. Я бы вам их вызвал сюда, но у тех двоих из общежития сегодня выходной, а Чукичев убыл сопровождать инкассаторов в банк, а потом отправится на строительный объект, у них там сегодня зарплата. Вот домашние адреса этих ребят, можете после смены расспросить их о вашем таинственном привидении, да и вообще побеседовать… А почему, кстати, у меня не спрашиваете? Я тоже об этом призраке слышал от ребят, да и Константин Григорьевич любил поговорить о нём. Не то чтобы верил в привидения – он был человек конкретный, – но легенду всегда поддерживал.

– Да потому и не спрашиваем, поскольку уверены, что вы, Юрий Михайлович, ещё более конкретный в этом отношении человек, чем покойный Ковалёв. Лучше скажите, известно ли вам, кто в ближайшее время возглавит корпорацию «2К», может, у вас имеются какие-либо предположения? Кто станет наследником Константина Григорьевича Ковалёва и вашим непосредственным руководителем?

– Вот уж понятия не имею, – развёл руками Бондарчук. – Это, скорее, сфера компетенции адвокатов… Как только всплывут бумаги по наследству, сразу и узнаем имя «счастливчика», – криво усмехнулся он, – в корпорации многие ждут этого, и понятно почему – последние события авторитета фирме не добавили. Прибыль падает, не заключаются долгосрочные договоры, люди страдают материально, чувствуют себя неуверенно. Но, думаю, полная ясность наступит не ранее чем закончится следствие и истекут положенные полгода, отведённые по закону для предъявления прав на наследство. Есть ещё вопросы?

– Нет, спасибо вы и так нам уделили много времени, нам пора.

И Черепанов с Заборским, попрощавшись, в сопровождении охранника тем же заковыристым путём выбрались на улицу. Пока они переходили дорогу и шли к машине, в окне второго этажа, которое выходило на улицу, незаметно колыхнулись массивные шторы.

– Ох и лис этот Бондарчук, – улыбаясь отметил Заборский, когда они отъехали от офиса корпорации в сторону Петровки, – ни словом не обмолвился о том, что Олег Бессонов – сын Ковалёва. Неужели Олег до сих пор об этом не знает?

– Думаю, уже знает. После похорон Ковалёва мать могла ему всё рассказать. Если, конечно, он не знал об этом раньше. И тогда понятно, почему мы с тобой сейчас едем к нему. После покушения на Шуру Ушкало он может стать одним из главных подозреваемых.

– Вы хотите сказать, что Олег Бессонов мог сначала убить Константина Ковалёва – своего отца, а потом захотел устранить и его нынешнюю жену? Пришел убивать Маргариту, но случайно застал в её комнате Шуру и выстрелил в неё. А все из-за возможности стать наследником миллионов своего папаши. Так?

– Может, и так, а может, немного и не так. Вот послушай: допустим, Константина Ковалёва действительно убивает Гольдин, как это и утверждает следствие. А после похорон Олег Бессонов узнает, что тот был его отцом и теперь между ним и наследством стоит всего один человек – жена Ковалёва Маргарита. И для получения этого наследства, нужно всего-то устранить её, причём способом, похожим на убийство Ковалёва. Чтобы подозрение сразу пало на тех, кто убил его отца. Он подбирает день дежурства в Молчановке – а Олег, как холостой, почти всегда дежурил в выходные, кстати, платили за такие дни больше – и, улучив момент, заходит в комнату к Ковалёвой… Ну и дальше всё происходит, как ты говорил…

– Не вяжется. Ведь, по заключению экспертов из баллистической лаборатории, в Ковалёва и в Ушкало стреляли из одного ружья. Значит, и стрелок должен быть один.

– Не бесспорно. Можно допустить, что Бессонов видел, как Гольдин после убийства Ковалёва прятал ружьё в парке. И почему-то не рассказал об этом следствию. Может, просто боялся Картавого и его друзей, а может, нашёл ружьё уже после убийства Ковалёва, совершенно случайно, и решил оставить его на месте и не вмешиваться в это дело. А уже потом, узнав про отцовство Ковалёва и задумав устранить Маргариту, он достал это ружьё. И тогда, возможно, именно его силуэт запечатлела та единственная камера, видео с которой ты мне показывал. И разыграть этот спектакль он мог совсем не случайно, а как раз для того, чтобы запутать следствие, отвести подозрение от реальных людей и всё списать на мистику. Он же, как и все остальные, не мог не знать про эту легенду Молчановки.

– Слишком много «допустим» и «может быть». Вот встретимся с этим Олегом и порасспросим его обо всем. Если, конечно, его не спросили до нас менты, они ведь не могли не выяснить, что Олег Бессонов – сын Ковалева?

– Вот это вряд ли... Бондарчук им этого не скажет, зачем ему лишняя головная боль? Разве что сам Бессонов, но ему-то это зачем? Нет, они если опрашивали его, то в качестве обычного свидетеля, наряду с двумя другими охранниками, дежурившими в те дни. А нам разговаривать с ним надо осторожно, не показывая, что мы знаем, чей он сын. Иначе он или ничего не скажет, или, если действительно причастен к выстрелам, может проявить агрессию. Так что будь начеку. Подъезжаем.

 

Стрелка навигатора уперлась в квадратик с номером нужного дома. Машина подъехала к «парадному» – если его можно было так назвать – входу в общежитие какого-то завода. Прочесть его название на грязной табличке было практически невозможно: буквы давно стёрлись и не подлежали восстановлению даже специалистами по реставрации.

Обшарпанное пятиэтажное здание выглядело довольно мрачно и своим видом больше напоминало исправительное учреждение. Давно не мытые окна, обитая листовым железом дверь, удерживаемая мощной тёмно-зелёной пружиной. Этот грустный пейзаж дополняли остатки штакетника с облупившейся краской, которые ограждали некогда цветущий палисадник, а ныне – просто вытоптанную площадку. У входа квадратными бетонными основаниями вросла в грунт вытертая до древесины скамейка, местами в ней зияли прорехи, но обитатели общаги давно уже приспособились к этому неудобству и не обращали на такие мелочи внимания.

Дверь в общежитие была приоткрыта и закреплена в этом положении половинкой белого кирпича, вставленного у основания.

– Добрый день вам, – Черепанов с Заборским вошли в большой, но на удивление чистый и уютный холл и поздоровались с дежурной. Бабушка лет семидесяти, тучная и какая-то домашняя на вид, строго восседала за небольшим хромоногим столом, на котором стоял массивный чёрный телефон с витым шнуром. Стол, расположенный как пограничный столб, разделял территорию между холлом и коридором, ведущим к комнатам постояльцев.

– Мы к вашему жильцу, Олегу Бессонову, – бодро начал Виталий.

– А вы кто такие будете? – с интересом рассматривая Ивана и Виталия, спросила дежурная. – Документы какие имеются?

– Пожалуйста, – Иван протянул ей удостоверение «Пресса» в ярко-алом переплёте. Такое же показал и Заборский.

– Угу, – прогундосила бабушка, – значится, из газеты. Что ж он такого натворил, энтот Олежка, что к нему то с милиции, то с газеты, то ещёс неизвестно откуда прут? Подвиг какой совершил аль, наоборот, побил кого?

– Ни то, ни другое. Авария была в центре, машины столкнулись, а он мог видеть, кто и как сманеврировал. А что, до нас к нему приезжали?

– Так звонили сюда, говорили – с милиции. Просили передать, чтобы пришёл к ним с дружком своим, Колькой Земелько, с которым живёт в одной комнате, – она смачно глотнула чаю из большой цветной чашки и продолжила, – тока их уже два дня как нету.

– Как так нету? – удивился Иван. – А где ж они?

– А бог их знает. Ушли – не докладывали. Может, в командировку уехали, может, в отпуск, а может, в отгулы, за прогулы. Дело молодое, да вернутся они, куда им деться. Тогда и спросите что хотели.

– И часто так бывало, что они уезжали надолго?

– Часто – не часто, но бывало. Работа у них такая – иногда ночами нету, сутками. А потом отоспятся два дня и снова в дежурство. Примерно, как я: сутки тут – трое дома.

– А их номеров телефонов у вас случайно нет? Чтобы позвонить, узнать, когда вернутся. Ну не ехать же нам сюда снова напрасно.

– Чего нет – того нет. На кой мне они? А вот наш номер телефона можете записать. Сюда позвоните, и как они возвернутся, я вам сразу и скажу. И им передам по приезду, что вы к ним приезжали.

– Спасибо, обязательно запишем и позвоним. А вы передайте, пожалуйста, Олегу Бессонову, когда приедет, мою визитку, – Черепанов протянул дежурной визитную карточку, – пусть сразу же мне позвонит, хорошо?

 

– Держи-ка ты этого Бессонова на заметке, – сказал Иван Заборскому, после того как они вырулили на дорогу, ведущую в центр, и передал номер телефона общежития. – Олег, конечно, может оказаться вовсе ни при чём, а может, и наоборот… Возможно, следствие уже в курсе их родственных отношений с Ковалёвым, и тогда его «пробьют» по полной. Пока же вопрос с ним остаётся открытым. Не нравится мне их исчезновение. Не нравится! Ты завтра обязательно позвони. Я же, как и собирался, пока навещу в музее Полонскую, расскажу ей о последних событиях в усадьбе, кое-что уточню.

– Судя по вашему описанию этой «нафталиновой» дамы, ей эти страсти в усадьбе нужны как мёртвому припарка. Копается там в своих пыльных талмудах – и довольна.

– Нет, не скажи Виталик. Не такая уж она старомодная и замкнутая. Я думаю, это просто маска, которую надевают на себя многие ранимые люди, чтобы быть более защищёнными. Как может ей быть безразлична Молчановка, которой они с Завьяловым отдали почти всю свою жизнь? Не может! А ещё она довольно интересный собеседник, много знающий об истории усадьбы, и вообще человек эрудированный. В конце концов, кого же держать в курсе дела о событиях в Молчановке, если не Полонскую? Ведь именно для таких, как она, мы с тобой и затеяли это расследование. И если у нас всё получится, то мне видится, что именно Ириада Сергеевна Полонская, как никто другой, достойна стать новым директором в возвращённом государству музее-усадьбе Молчановка.

Иван сделал паузу и продолжил:

– Только вот мне порой кажется, что Полонская, будучи человеком строго научным, чересчур мифологизирует действительность, слишком наивна, слишком уж верит в чудеса. А иногда – совсем наоборот. Как в ней уживаются научный подход к деталям и абсолютно наивное – до смешного – толкование некоторых событий? Не знаю. Такое вот раздвоение личности.

– Раздвоение личности, Иван Сергеевич, – заметил, смеясь, Виталий, – медики классифицируют это как одно из проявлений заболевания, которое называется шизофрения. О чём они не могли вам не поведать при посещении известной психиатрической больницы номер восемь. Не много ли, извините, психов, на одну Молчановку?

– Не понимай, Виталий, всё так буквально. Я же сказал о раздвоении образно, хотя … сама Полонская тоже так рассуждает. Ну тогда и меня можно назвать шизофреником. Смотри: с одной стороны, я приличный человек, директор телекомпании, имею правительственные благодарности и награды, постоянно заседаю в горисполкоме, на хорошем счету у дам бальзаковского возраста. Так? А с другой стороны – вожу дружбу и часто провожу досуг с таким антисоциальным элементом, как ты! Ты ведь хулиганишь, ругаешься матом, и всё это, заметь, даже в рабочее время. Не отнекивайся, я слышал. Потом, страшно сказать, много и демонстративно куришь, что сейчас просто недопустимо, и не буду скрывать, даже иногда пьёшь. Так как меня после этого называть?

– Я думаю, мудрым и порядочным человеком, требовательным к выбору собеседника, – опять засмеялся Заборский, – а вот на следующем перекрестке, пожалуйста, остановите. Там есть отличная пивная – пожалуй, я по пути домой зайду, совершу несколько антиобщественных поступков, чтобы ваши аргументы относительно меня получили развитие и окончательное подтверждение. Спасибо, до завтра!

Он вышел из машины и, что-то насвистывая, размашисто зашагал по улице.

 

 

Глава 21

Виктор фон Графф. Первый выпуск школы лесников

 

 

В тот день с самого утра жители лесничества имели много хлопот и волнений. Те десять человек, которым предстояло стать первыми выпускниками школы лесников, волновались особенно. Их кители, практически новые, одетые всего пару раз за годы учёбы, были вычищены и наглажены, сапоги, купленные по такому торжественному случаю, блестели на августовском солнце, словно серебряный подсвечник, отражая яркие утренние лучи.

– Коли повезёт, останусь здесь, с капитаном, – Близнюк, как и остальные воспитанники, был сиротой, но совершенно не имел тяги ни к скитаниям, ни к воровскому промыслу, а напротив, славился усердием, трудолюбием и серьёзным отношением к своей будущей профессии. – Не хочу никуда, от добра добра не ищут.

Его товарищ Пантелеймон Романенко, продолжавший полировать сапог до блеска купеческого самовара, имел на этот счёт другое мнение.

– А я мечтаю, чтобы в Харьковскую губернию командировали. Реки там свежие, рыба ловится, сосны в большом количестве – красотишша! – заявил он, не отвлекаясь от дела. – Здесь жизни нет, две деревни да погост… А там Харьков рядом, большой город, хороший!

– Тебе-то откуда знать, бывал, что ли?

– Да не… батюшка рассказывал. Я дальше Бахмута нигде не бывал, – Пантелеймон отставил сапоги в сторону и принялся натирать пуговицы, подложив под них заранее подготовленную дощечку.

В это время перед обсерваторией заканчивались последние приготовления. Прохор Иванников уже почти выздоровел, и о постигшем его несчастье напоминала разве что повязка на голове.

– Да кто ж так метёт? – Прохор отобрал метлу у паренька, который, как ему показалось, с недостаточным усердием подметал двор. – Вот так нужно: р-раз, р-раз, р-раз! – метла раздала в разные стороны клубы пыли, зато оставила после себя идеально чистые полосы.

– Понятно, курсант? – Прошка с торжествующим видом проследовал дальше, чтобы проверить, правильно ли расставлены столы.

Перед обсерваторией посреди площадки была разбита клумба, ухаживать за которой являлось обязанностью младших воспитанников школы. Цветы на ней всегда были свежи и благоухали. Между клумбой и входом в обсерваторию стояло несколько столов, накрытых скатертями, на одном из них стопкой были сложены десять дипломов, подтверждавших, что их владельцы прожили семь лет своей жизни недаром.

В установленное время для участия в торжествах по случаю первого выпуска школы лесников прибыл отец Иоанн из села Благодатного. Фон Графф заблаговременно направил приглашение управляющему Палатой госимуществ Компанейщикову, но тот, сославшись на неотложный отъезд, прислал вместо себя двух чиновников. Виктор Егорович не особо опечалился такому повороту дела, так как имел несчастье быть человеком прямым и честным и при осмотре руководством лесничества наверняка бы не сдержался и снова высказал в лицо всё, что накипело за последние годы. Одно радовало: командированные для участия в торжествах чиновники привезли с собой жалование за последние семь месяцев, и теперь по крайней мере месяца четыре, до наступления холодов, лесничеству и самому фон Граффу не придется ломать голову над тем, как закупить продукты и необходимые материалы.

Фон Графф в парадном капитанском мундире стоял среди почётных гостей. Отец Иоанн отчитал торжественный молебен, и слово взял Виктор Егорович.

– Я долгие годы ждал этого дня. И вот первые наши воспитанники окончили школу лесничих и будут служить на благо Отечества в деле лесоразведения. Много лет вы были рядом со мной. Мы вместе трудились над каждым деревом, переживали неурожайные годы, учились выживать сами и помогали выжить нашему лесу. Вы для меня всегда будете как дети – первые и самые любимые.

Смотрите на них, молодые наши воспитанники, учитесь стойкости и трудолюбию. Дай бог, чтобы у каждого из вас хватило сил и желания довести начатое до конца. Я хочу, чтобы в конце своей жизни вы могли с гордостью, достойной настоящего мужчины, оглянуться назад и увидеть за собой лес, выращенный собственноручно. Многие поколения наших потомков будут вспоминать вас добрым словом. Может быть, имена ваши не останутся в памяти тех, кто будет здесь жить через сто, двести лет, но разве ради этого мы трудимся?

Память людская, как и благодарность, – вещь короткая, но дело, плоды приносящее, – вечно.

Разве может быть что-то более благородное, чем труд на благо следующих поколений? Разве не достоин уважения человек, посвятивший себя такому делу, которое после себя оставляет пользу несомненную?

Гордыня – это грех. Прости, Господи! – фон Графф поднял глаза к небу и перекрестился. – Но горжусь я сейчас не собой, а своими воспитанниками. Эти десять молодых людей пережили все тяготы, которые послал ты, Господи, для укрепления их духа. Кого-то Ты забрал от нас, значит, так было Тебе угодно, но эти пережили и лютые морозы в землянке, и жар, изматывающий летом, и суховеи, и метели, и лихорадку.

Сейчас я прошу почтить память тех учеников, которым не суждено было дожить до этого счастливого дня.

Фон Графф снял фуражку, положил её на правую руку и преклонил голову.

Все, кто присутствовал в этот момент на площади перед обсерваторией, последовали его примеру. Прохор потупил взгляд в тщательно выметенный плац, и к глазам его подступили слёзы, но на лице не отразилось ни единого чувства. Три года назад, незадолго до того как в лесничестве закончили строительство лазарета и пригласили на содержание доктора, два его племянника померли от внезапной лихорадки. Сгорели в несколько дней. Для Прохора, который так и не женился и не обзавелся детьми, племянники – дети его младшей сестры – были как родные. Как он корил себя за то, что сначала уговорил Авдотью отдать племяшей в школу лесников, а потом не смог уберечь их от смерти.

Пауза длилась немногим меньше минуты, и за это время никто не проронил ни слова.

По-военному чётко фон Графф надел фуражку, и это послужило знаком для всех остальных.

– Теперь прошу перейти к торжественной части – вручению дипломов об окончании Великоанадольской школы лесников.

Чиновники из Екатеринослава переглянулись – им не предложили выступить, но фон Графф тут же обратился к ним:

– Окажите честь, господа, я буду вручать дипломы, а вы – знаки отличия.

Выпускники одернули кители, подняли подбородки и выровнялись в шеренге. По вызову капитана один за другим они получили свидетельства об окончании школы и снова выстроились в ряд, счастливые и уже совсем взрослые.

– Был бы у нас оркестр, сейчас бы прозвучал какой-нибудь торжественный марш. Но так будет, обязательно будет! Пока мы с вами можем только представить это, ну а теперь – за стол, всех приглашаю, проходите, пожалуйста. Святой отец, не откажите в чести отпраздновать вместе с нами, – фон Графф жестом пригласил гостей в обсерваторию, где были накрыты праздничные столы.

 

 

Глава 22

 

В гостях у Ириады Полонской

 

Второй визит к Полонской Черепанов нанёс без предварительной договоренности. Не созвонился – просто выпустил из виду, а потом решил, что, может, так и лучше. Заехав по пути в цветочный магазин и купив на этот раз пятнистую орхидею, он к окончанию рабочего дня припарковался на крохотной стоянке у музея. Судя по тому, что крошечный красный Daewoo Matiz Полонской, как заснувшая божья коровка, почти уткнулся носом в бордюр, его владелица была на месте. Тем же длинным путем, что и в первый раз, Иван прошёл по музею и постучал в дверь кабинета. Ириада Сергеевна встретила Ивана не то чтобы неприветливо, а скорее удивлённо. Черепанов извинился, что пришел без приглашения, и заверил, что, если она сейчас занята, он может приехать в другой раз.

– Ну что вы, – улыбнулась Полонская – проходите, присаживайтесь, сама же приглашала вас заезжать чаще. Я не слишком избалована вниманием таких галантных кавалеров, чтобы отказываться от бесед с ними. Давайте ваш цветок и располагайтесь удобней. Я сейчас закончу с документами – и вся во внимании. Чай, как прошлый раз, или по новому рецепту?

– А давайте по-новому. Всегда интересно узнавать что-то неожиданное, не так ли? Впрочем, кому я это говорю – женщине, которая всю жизнь открывала для нас новое, вороша старое.

– Спасибо за комплимент. Особенно про всю жизнь, он был особенно изощренным. Нет-нет, я понимаю, вы хотели сказать другое. Да, я тоже за новые знания, но ведь, помните, как это в Библии: кто умножает познания, умножает печали. Впрочем, я забыла, вы ведь, кажется, атеист, или, вернее, латентный верующий… Не боитесь своими поисками нового только приумножить свои печали, ведь новые познания не всегда бывают приятны? Это я не про чай, в нём, я думаю, вы не будете разочарованы.

Черепанов попробовал чай. Этот напиток действительно оказался ещё ароматнее и вкуснее того, который он пил в первый раз.

– Так что привело вас ко мне сейчас? – продолжила разговор Полонская. – Только не говорите, что вам захотелось просто заехать и перекинуться парой слов с одинокой женщиной и подарить ей цветы.

– Не скрою, не только это, хотя второе не отменяет первого, – выкрутился Черепанов. – Ну а приехал я к вам с вопросами, ответы на которые можете знать только вы.

– Это интересно, что же такого вы не узнали у меня во время первого визита? Опять что-то неладно в «Датском королевстве»?

– Вы правы, ещё одно почти что убийство, и в том же месте. В Молчановке!

Иван внимательно следил за Полонской, ожидая, какой же будете её реакция на это сообщение. Никакой! Известие нисколько не тронуло её. Как будто он сказал о предстоящей перемене погоды где-нибудь в районе Австралии. Ириада Сергеевна даже не повела бровью.

– Вам неинтересно? Вы даже не спросили, кого пылись убить в этот раз…

– С некоторого времени я слишком далека от усадьбы и от этих страстей, чтобы так живо интересоваться, кого и за что убили. Ни детективов, ни светской хроники я не читаю, поэтому очередные разборки – так, кажется, сейчас говорят – меня мало интересуют. Ну а Молчановка… Что должно будет случиться, то и случится – так написано в легенде усадьбы. Вы ведь прочитали её?

– Да, и очень внимательно. Собственно, в связи с ней у меня и будет к вам несколько вопросов. Можно?

– Безусловно, я ведь обещала вам помочь, чем смогу. Спрашивайте.

– Я поясню, почему меня заинтересовала история и легенда усадьбы. Иначе суть моих дальнейших вопросов будет не понятна. Так вот, в течение года в усадьбе произошло три трагических случая. О двух из них я вам рассказывал при прошлом визите, последний случился несколько дней назад, в минувшую субботу. Итак… Сначала на охоте в угодьях Молчановки погиб Арсений Витальевич Григорович – главный распорядитель имуществом Академии наук, в ведомстве которого раньше была усадьба. Следствие пришло к выводу, что это результат неосторожного обращения с оружием. Потом при невыясненных пока до конца обстоятельствах в усадьбе был застрелен новый хозяин Молчановки – бизнесмен Константин Ковалёв. По подозрению в совершении убийства в корыстных целях был арестован его бывший друг и партнёр по бизнесу некий Борис Гольдин. И наконец, последнее. Там же, в доме, три дня назад и опять выстрелом из ружья тяжело ранена молодая женщина… Идёт следствие. Мало того, что за короткий период три таких случая подряд – это несколько многовато, так они ещё произошли в одном месте и при похожих обстоятельствах. Вам не кажется это странным?

– Что же тут странного? – Полонская слегка пожала плечами. – Место там тихое, заповедное, лесное. В некотором роде, так сказать, даже располагающее к подобного рода событиям… Да и пострадавшие, на мой взгляд, также были людьми… располагавшими к такому развитию событий. Уверена: третья жертва не садовник и не случайно забредший в поместье коробейник, «торговый представитель канадской компании». А если серьёзно, то вы ведь сами мне всё объяснили: сначала самоубийство по неосторожности, потом не поделили чей-то кусок «пирога»… Ну и в третьем случае тоже найдётся причина. Скорее всего – коммерческая. Без причины не убивают. Так учит нас история.

– Вот я причины и ищу. Вернее, того, для кого эти причины так важны, что требуют убийств. Я ведь вам пересказывал версии следствия, а не свои собственные. А «мнение редакции может не совпадать с мнением авторов» – так обычно пишут на последней странице. Моё мнение в данном случае не совпадает с официальным, и вот почему. Версия убийства бизнес-партнёром не кажется мне убедительной, поскольку после смерти Ковалёва этот партнёр мог ничего не получить. Да и сам способ убийства не характерен для него. Не сходится пасьянс. Тем не менее Гольдин арестован. Но тут – бац! – ещё один случай. И такой странный. Думаю, не очень нарушу тайну следствия, если скажу вам, что к материалам по последнему делу была приобщена видеокассета с кадрами камеры наблюдения в тот трагический вечер. На этой кассете некое человекоподобное существо в странном наряде, некоторым образом напоминающем одежду прошлых веков, движется по направлению к месту преступления и обратно. Вы, возможно, удивитесь, но этот мистер Икс действительно похож на призрака. Да, я говорю о призраке пропавшего в XVIII веке помещика Василия Карновского, из легенды Молчановки.

Впервые за время разговора Ириада Сергеевна с интересом взглянула на Черепанова своим быстрым пронизывающим взглядом.

– Не может быть. И что, следствие и вы уверены, что это не чья-то шутка или просто брак плёнки? Вы можете показать мне эту запись?

– К сожалению, нет. Она у следователя и приобщена к делу. Но эксперты подтверждают реальность фигуры на записи.

– Неужели так чётко виден этот, скажем, мужчина в сером, как в легенде? Значит, снова появился…

Теперь пришел черед удивиться Ивану.

– Да. Я, хоть это и звучит несколько странно, всегда верила и в легенду, и в приведение Молчановки. И не только я – мы все, те, кто постоянно жил в усадьбе, не раз видели его, ну и постоянно чувствовали, что ли. И я, и Валентин Викторович, и Никитич. Хотите – верьте, хотите – нет, но мы даже внимания на него не обращали. Вначале пугались, конечно, всяких шорохов, теней, шагов, скрипов, а потом привыкли. Да он нас и не обижал, этот призрак Карновского. И не смотрите на меня, как на ненормальную, повторяю: да, мы верили в легенду. Смешно? Странно? Да мы ещё во многое верили – в справедливость, в порядочность, а видите, как с усадьбой вышло... Вас, как я заметила, несколько покоробило, мое равнодушие к судьбам недавних пострадавших. Нет-нет, не возражайте! Это действительно так – они мне, скажем мягко, безразличны. Более того – похоже, они получили по заслугам. Призрак ведь просто так убивать не станет. Даже кирпич, как вы помните, ни с того ни с сего никому на голову не падает…

Даже Иван был поражён таким поворотом событий. Уж он был уверен, что эта история с призраком поддерживалась администрацией музея-усадьбы для привлечения туристов и дополнительного интереса к Молчановке, к её истории, к прошлому – не более того. А тут оказывается, что и директор, и его заместитель чуть ли не дружили с этим призраком…

– Ириада Сергеевна, – осторожно, чтобы не обидеть собеседницу, начал Черепанов, – мы ведь взрослые современные люди. Как можно сегодня верить в такие небылицы, тем более вам, человеку, который занимается наукой, чудесно знает историю, географию, литературу…

– Именно поэтому и верю. Вы думаете, что Молчановка – единственное место в мире, где можно встретить привидение? Да многие такие поместья, как и любые другие старинные здания, скрывают в себе давнюю и насыщенную событиями историю.

Действительно, на первый взгляд легенды эти довольно однотипны, – Полонская перешла на интонации, присущие при проведении экскурсий большинству гидов, – объектами историй о привидениях или их прототипами предположительно являются погибшие от чьих-то рук или же сами лишившие себя жизни люди. А так же и эксцентричные личности, которые при жизни выделялись чем-то особенным, про которых говорили, будто они знались с потусторонними силами. Под видом привидений могут появляться и отличавшиеся в своей земной жизни свирепостью, жестокостью или неудачной любовью персонажи, при этом неважно, какого они пола. Люди, которым в их земной жизни чинили притеснения или несправедливости, предстают перед потомками не злыми – они не позволяют забыть о себе, о своей трагической судьбе, о несправедливости. Те же, кто был при жизни неуёмен в страстях, жаден, злобен и мстителен, вселяют страх, став призраками. Но ведь они были такими и при жизни, и такие же чувства внушали тогда окружающим. А Карновский… он просто несчастный человек.

– Как же так? – удивленно спросил Иван. – Ведь он обманул девушку и довел её до самоубийства! За это он, по-вашему, заслуживает характеристики «несчастного человека»? И всё? Не слишком ли вы к нему лояльны?

– Зара не застрелилась, – как-то тихо и отстранённо произнесла Полонская. – Она прожила долгую жизнь и умерла много, много позже. Тогда, когда захотела сама.

Она подняла голову, и Ивану вдруг на мгновение показалось, что он снова встретился взглядом с глазами чёрной пантеры, той, из зоопарка, только решетки между ними на сей раз не было…

Полонская неожиданно фыркнула:

– Как же, стала бы она стреляться из-за всякого… Глупость какая!

Иван и вовсе оторопел.

– Но откуда… А как же…

– Знаю, – кивнула головой Полонская, пристально глядя ему в глаза. – Знаю… Как-нибудь расскажу вам и эту историю… – Она обезоруживающе улыбнулась. – А легенду я действительно записала сама. Вернее, изложила уже существовавший сюжет. Для экскурсоводов. Вы ведь не собираетесь водить экскурсии? Осмелюсь утверждать, – продолжила она, – что люди по всему миру, как и я, охотнее верят в существование привидений, нежели относятся к ним скептически. И опровергнуть эти факты, как, впрочем, и научно подтвердить их, пока не удалось никому. Так чем же моя позиция хуже вашей?

– Но сами исследователи таких паранормальных явлений не отрицают, что во многих зданиях, как в современных, так и в старинных, частенько так называемые странные проявления имеют своё рациональное объяснение. Например, дыхание строений, просадка обусловлены физическими процессами и часто относятся к объективной реальности. А иногда это может быть специально подстроено для привлечения внимания к объектам. Мы так устроены, что хотим верить в разные чудеса, а в случаях с «привидениями» наша собственная психика и наше воображение нам в этом помогают.

– Допустим. Тогда какое отношение имеет наша гипертрофированная психика к видеокассете, о которой вы мне только что рассказали? Вы что, зафиксировали случай массового психоза у всех, кто её смотрел, или всё же видели какого-то человека или существо? Вы уж определитесь окончательно, а то у вас самого, чего доброго, начнётся раздвоение сознания. А это, знаете ли, чревато…

– Спасибо за предупреждение, только я не считаю фигуру на видеокассете мистической, этаким легендарным призраком героя-любовника Карновского. Пока не знаю, как объяснить этот факт, но, думаю, смогу. И рассчитывал сделать это с вашей помощью.

– Интересно, вы всё ещё рассчитываете на мою помощь, после того как я вам пояснила своё видение событий?

– Это ваша личная позиция, и я её уважаю. Но чтобы подтвердить или опровергнуть некоторые сомнения, мне нужно кое-что уточнить. Например, увидеть, как одевались люди в эпоху Карновского-младшего… Поясню. Наш мистер Икс из Молчановки странно одет – это видно даже при плохом качестве записи. Его одеяние действительно напоминает одежду того времени, и я хотел бы в этом убедиться. Посмотреть на костюмы, которые тогда носили, – в вашем музее ведь есть такие. Я даже видел некоторые из них, проходя через залы. Может, вы мне покажете, как мог быть одеваться тот самый Карновский-младший до того, как, по вашей версии, стал зловещим призраком?

– Во-первых, не по моей версии – поправила Ивана Полонская, – а по легенде усадьбы. Вы не находите, что в этом есть некая разница? Легенде около ста шестидесяти лет, и только это уже автоматически исключает меня из числа её авторов.

Во-вторых, если призрак делает то, что не смогли сделать правоохранительные и судебные органы этой страны, а именно отстранить подлецов, деляг и коррупционеров от того, что им не принадлежит, то я и ему, и в него верю!

И в-третьих, конкретно по вашей просьбе. Мы сейчас спустимся в хранилище музея, где находятся многие вещи, одежда, мебель, книги и картины того времени, когда усадьбой владели Карновские. И вы сможете своими глазами увидеть наряды той эпохи и сравнить их с теми, которые видели на странной фигуре с видеозаписи. Только, пожалуйста, перед тем как туда зайти, вам придётся набросить халат, надеть тапочки или бахилы – вы найдёте их на входе в хранилище – и не трогать руками экспонаты. Извините, но таковы общие требования для всех.

Процедура похода в хранилище заняла у Черепанова около получаса. Он и не знал, что в запасниках музея может быть столько интересного, красивого и познавательного.

– Не хватает места наверху, – объяснила Полонская, когда они вернулись в кабинет, – вот и приходится хранить эти раритеты в подвалах. К сожалению, отношение к музеям примерно такое же, как и к остальной культуре – «по остаточному принципу».

Что же до одежды, то костюмы, показанные Ивану Ириадой Сергеевной, очень походили на те, в которые был облачён «серый» человек с видеозаписи. Иван даже сфотографировал их на телефон, чтобы дома ещё раз посмотреть и сравнить.

– Каковы же выводы после посещения хранилища? Совпали наши наряды с виденными вами на том загадочном мужчине? – Полонская иронично взглянула на Черепанова.

Иван, как ему показалось, почувствовал в её вопросе не только иронию, но и скрытый интерес.

– Сейчас трудно сказать, надо всё внимательно посмотреть и сравнить. Я думаю, этим займутся специалисты.

Иван не хотел признаваться Полонской, что даже на первый взгляд было понятно: одежда на фигуре из коридора до мелочей совпадала с увиденной им в хранилище. А это косвенно подтверждало, что слова Полонской о призраке имеют под собой почву. Если честно, Черепанов ожидал противоположного результата, он был почти уверен, что они ошибочно приняли современную одежду за старинную. Признаваться в этом Полонской не хотелось, и Иван решил сменить тему разговора:

– А я ведь был в больнице у Завьялова, как и обещал…

– Я знаю, – спокойно ответила Полонская, – медсестра Клава рассказывала. Я ведь регулярно навещаю Валентина Викторовича, забираю его на прогулки, вожу в город, мы часто ездим в лес. Ему нравится гулять в местах, напоминающих природу вокруг усадьбы. Да и врачи говорят, что это полезно для его организма, хотя, к сожалению, видимого прогресса в его психическом состоянии пока нет. Может быть, прошло ещё слишком мало времени, но надеюсь, его здоровье вернётся.

Иван хотел спросить у Полонской про ту её фотографию, которую он видел у Завьялова, но в последний момент раздумал. Пришлось бы объяснить Ириаде Сергеевне, откуда и как он узнал о снимке, а этого ему не хотелось. В конце концов, ведь Валентин Викторович сам мог попросить Полонскую дать ему свою фотографию на память. Кто может знать настоящие чувства Завьялова, особенно после проявления болезни? Да так ли это важно, тем более что здесь начинается личная сфера, а в неё лучше не лезть, решил Иван. Надо будет побеседовать о проявлении чувств у психически больных с главврачом больницы, когда снова поеду навестить Завьялова.

– Вот ещё, чуть не забыл, – Иван опять вернулся к прежней теме. – В легенде говорится о спрятанных в усадьбе сокровищах, которые якобы охраняет призрак. В это вы тоже верите?

– Здесь вынуждена вас разочаровать, – протянула Полонская. – В существующие сегодня клады, сокровища и драгоценности Молчановки я не верю. Это не значит, что их не было никогда, но ведь вы сами читали, что после революции 1917 года образцовое по тогдашним меркам имение было национализировано, а в усадьбе была организована сельскохозяйственная коммуна, которую возглавил бывший сторож имения. Похожей была и судьба господского дома. В 1919 году он стал прибежищем для беспризорников, затем – местом базирования первых пионерских лагерей и наконец, палатами туберкулёзного санатория. Правда, легенду о сокровищах помнили. И ещё в 20–30-е годы, специальная экспедиция ЧК или НКВД долго искала в доме и вокруг него якобы спрятанные сокровища. Однако ничего не нашли. Клада либо никогда и не было, либо прежние хозяева успели забрать его с собой. Только вот куда – на тот свет, что ли? А может, кто-то из новых хозяев наткнулся на него ещё в семнадцатом, или беспризорники растащили…

– А что было в усадьбе во время войны?

– Во время войны фашисты устроили в Молчановке штаб разведки 17-й немецкой армии. Они собирались остаться здесь надолго. На приусадебных полях даже начали выращивать овощи для солдат. Дважды по непонятным причинам в разных частях дома случался пожар. А потом штаб переехал, и на его месте расположился немецкий госпиталь. В последний раз деревянная «начинка» усадьбы чуть не погибла от пожара, который спровоцировали сами фашисты во время отступления в 1943 году. Спасли непрерывные проливные дожди. Уже в 1948-м Молчановская усадьба была полностью восстановлена. При Советском Союзе государство финансировало музей, и мы, как могли, оберегали здание, содержали в хорошем состоянии парк, озеро и угодья. А в 1991 году Украина стала самостоятельной, независимой страной. Мы как-то держались все эти двадцать лет и даже подумать не могли о таком исходе… Так вот, за эти годы Валентин Викторович очень хорошо изучил и усадьбу, и дом, и окрестности. Он исследовал буквально каждый уголок дома, каждый кусочек сада. Рисовал план, хотел восстановить первоначальный облик Молчановки. Часто ходил в лес – он ведь был большой знаток и любитель природы… Никаких сокровищ Завьялов, естественно, нигде не обнаружил, хотя, окажись они в усадьбе, нам бы это очень помогло. Так что по этой части легенды все опоздали. Помните, как в «Операции Ы» говорил один персонаж: «Все украдено до нас».

– Вы так много знаете о Молчановке и так интересно о ней рассказываете. Наверное вы оба очень любили это место?

– Конечно, ведь мы отдали Молчановке лучшие годы жизни, – она замолчала, видимо эта тема была до сих пор тяжела для неё. – А хотите, я дам вам почитать о легендах других старинных усадеб и самых известных в мире домах с привидениями? Может, это хоть чуть-чуть реабилитирует меня в ваших глазах или, по крайней мере, развлечет? Вон там, вверху, на третьей полке, с краю, есть несколько книг и брошюр об усадьбах, подобных нашей, оставшихся на территории бывших республик Советского Союза. Об их истории, судьбах, легендах. А если немного подождёте, я принесу вам из нашей библиотеки пару книг о привидениях.

Она направилась к двери.

– Спасибо, почитаю, – Иван рывкам поднялся со стула, – а с полки я уж как-нибудь сам достану.

Черепанов подошел к стеллажу и с помощью небольшой стремянки достал несколько порядком потрёпанных книг. Возвращая «раскладушку» на место, он случайно задел локтем кипу журналов и папок, лежащих стопкой на тумбе.

– Слон в посудной лавке, – пробормотал он про себя и принялся поднимать журналы с пола, машинально рассматривая их. Все они были специальными, научными и своим строгим видом вызывали уважение. И вдруг из этого «кладезя мудрости» буквально выскользнул яркий глянцевый журнал. Черепанов взглянул на обложку – «Наш буржуй», восьмой номер. Хотел посмотреть на дату выпуска, но две следующие за обложкой страницы были почему-то аккуратно вырезаны. Полтора года назад Черепанов сам попал на страницы этого журнала, когда крутил небольшой роман с редактором рубрики светских новостей этого издания Лесей Боровской. Она уговорила его на большое интервью с фотосессией под рубрикой Self-made man – человек, который сделал себя сам. Пришлось что-то долго рассказывать об учёбе, службе в Афганистане, о Чернобыле, о работе в телекомпании… Иван тогда еле вымучил это интервью, и, если бы не Леся, никогда бы не согласился на него. Зато его секретарь Аня и остальные женщины компании были в полном «отпаде» и купили себе по журналу каждая. А один номер специально оставили в приёмной – для посетителей.

Но зачем такой журнал Полонской? Э-э, видимо уважаемая Ириада Сергеевна не совсем «книжная моль» и светские сплетни ей тоже не чужды. Иногда интересуется не только прошлым, но и настоящим. А может, кто из сотрудников купил и занес?..

Размышления Ивана прервали шаги в коридоре. Черепанов быстренько собрал журналы и папки в аккуратную стопку и сел на место, как нашкодивший школьник.

– Вот ещё книги, – протянула ему несколько книг Полонская, – читайте, образовывайтесь. Потом ещё подискутируем о существовании различного рода привидений и их возможностях. Кто знает, может эти книги помогут вам в расследовании последнего трагического случая с этой… как вы говорили её имя?.. женой ранее убитого в усадьбе бизнесмена.

– Возможно, возможно… – Черепанов хотел задать Полонской быстрый вопрос, но вдруг замешкался, подбирая слова. – Вы мне очень помогли, и я бы хотел компенсировать свою настойчивость и любознательность, которая в очередной раз отняла у вас столько времени. Не откажетесь ли поужинать со мной сегодня в ресторане?

Полонская немного задумалось.

– Предложение лестное, и вряд ли я в ближайшее время получу такое же. Я не возражаю по сути, а только по дате. Согласна, но не сегодня. Давайте перенесём это рандеву на более поздний срок, если вы, конечно, потом не передумаете. К свиданию с таким кавалером надо готовиться заблаговременно. Если не возражаете, запланируем его на выходные.

– Как вам будет удобно. Вас подвезти?

– Нет, спасибо, не утруждайтесь, я еще немного поработаю и доеду сама. Мой небольшой «лимузин» прекрасно доставит меня домой, как делал это уже тысячи раз.

Иван тепло попрощался и вышел. Очень хотелось закурить, подумать. Так бывало, когда он внезапно, как бы мимоходом, нащупывал постоянно ускользающую нить, и оставалось только крепко ухватить её и размотать клубок. Визит к Полонской заставил его по-другому взглянуть на произошедшие в Молчановке события. Но для этого необходимо кое-что проверить и детально обдумать. Слишком уж невероятной показалась Ивану эта версия.

Надо прочесть эти книги, подумал Иван, кладя их на заднее сидение авто, может так случиться, что их роль в этой истории будет серьёзней, чем казалось поначалу.

 

 

Глава 23

 

Неожиданный звонок

Виталий Заборский, как и обещал, отзвонился после шести вечера.

– Иван Сергеевич, я насчёт последних новостей.

– Давай, не томи.

– А можно не по телефону?

– Прям такая серьёзная конспирация необходима?

– Если совсем честно, очень перекусить охота, за целый день не успел…

Не прошло и пятнадцати минут, как на пороге возник слегка вспотевший Заборский:

– Шеф, вы же знаете, я человек не привередливый. Соглашусь на всё: хоть тройная уха из осетра, хоть поросёнок с хреном, хоть омары в трюфельном соусе. Привередничать не буду, съем все.

– Тогда бутерброды с колбасой и сыром плюс крепкий кофе тебя вряд ли устроят. Жаль, придётся самому мучиться. Ольга с малым уже неделю гостят у тёщи. И все приготовленные ею припасы, как назло, вчера закончились…

– Ладно, разделю страдания, но только из уважения к вам. И даже готов большую часть взять на себя.

– Да умалывай всё, я уже подкрепился. Могу даже стопку коньяку налить, чтоб разговор получился. Сытый-то голодного не разумеет. Ну, выкладывай, – устроился в кресле Иван, после кофе и непременной сигареты Виталика.

– Шура в реанимации, – сказал он, – её состояние по-прежнему стабильно тяжёлое, и в сознание она так и не приходила. Как объясняют врачи, всё осложняется тем, что после выстрела она упала и сильно ударилась головой об угол тумбы. А это вызвало ещё и сотрясение мозга. Возле её палаты постоянно находится дежурный милиционер, её усиленно охраняют, хотя пока не понятно от кого.

После беседы со своим «источником» в органах у Заборского сложилось впечатление, что Олегом Бессоновым следствие пока особо не интересуется, из чего следует: они не знают, что Олег – родной сын Константина Ковалёва. Или тщательно скрывают этот факт. Зато фигура с записи молчановской видеокамеры признана реальной. Специалисты из института кинематографии, куда видео отправили на экспертизу, подтвердили подлинность материала, что окончательно сбило следствие с толку. Огромную надежду, подчеркнул Виталий, в милиции возлагают на выздоровление Шуры Ушкало, которая может пролить свет на произошедшие в усадьбе события. И ещё он сообщил, что звонил в общежитие, где проживают Бессонов с напарником, и, дежурная сказала, они до сих пор не вернулись.

– О, чуть было не забыл, – Заборский обожал самые интересные новости припасать на десерт. – Когда вы в администрации заседали, от этого информагентства «Точка» очередной сюжет пришёл. О качестве воды в нашем водопроводе. Очень интересное и полезное исследование.

– И что? – слегка удивился Черепанов.

– Да ничего, завизировал и дал в эфир. Материал на самом деле интересный и объективный. Да и свои обязательства по расчётам они выполняют.

– Ничего не понимаю, зачем им это? Тем более что генерального спонсора и вдохновителя, под которого всё затевалось, – господина Ковалёва уже нет в живых, – похоже, эта маленькая загадка всерьёз задела Черепанова.

– Самое интересное, что, по вашим словам, Альмак этот – птица серьёзная, но ни его самого, ни какой-либо информации о нём в сетях вообще нет.

– Странно…

– Разберёмся. Вы мне его визиточку для начала дайте. Ну, я побежал, больше ведь в вашем холодильнике всё равно поживиться нечем.

Иван весело похлопал на прощание Виталия по плечу и закрыл за ним дверь.

До прихода Виталия Черепанов смотрел по телевизору футбол. Вот так всегда, прервут на самом интересном месте. «Заря» только-только забила ответный гол и начала атакующие действия, как Виталий своим сообщением обломал весь кайф от предстоящей «домашней» победы. Черепанов приглушил звук телевизора, отвлёкся от матча, который теперь воспринимал только визуально, и перешёл к анализу информации, скопившейся после покушения на Шуру, и свежей, полученной от Заборского. Что изменилось по сравнению с теми версиями, которые он «рисовал» ранее? Иван вынул из папки листы с записями и разложил перед собой на столе.

Из пяти версий, намеченных ранее, он оставил только три. Три, которые следовало проанализировать в связи с изменившимися обстоятельствами.

Убить Ковалёва и стрелять в Шуру мог Олег Бессонов. Могла Маргарита Ковалёва. И мог тот, третий, неизвестный, которого Иван обозначил как «призрак».

Теперь по порядку: зачем Бессонову стрелять в Шуру? Допустим, он этого не хотел, он пришёл убить Маргариту Ковалёву. Сейчас, когда его отец мёртв, единственным препятствием на пути Олега к наследству остаётся Рита. И если её убрать, всё имущество и деньги перейдут к нему. Если, конечно, через суд удастся доказать отцовство Ковалёва. Заманчиво? Очень. Он выбирает момент, заходит в комнату и… вместо Ковалёвой видит Ушкало. Её он знает, она неоднократно бывала у Маргариты. Значит, нужно выйти и зайти позже, когда Шуры не будет. Но нет, он стреляет в Шуру – почему? Пусть так: он не хочет ждать и намерен закончить дело сразу. Он стреляет в Ушкало и… чего же тогда не продолжает дальше, не находит в ванной Риту и не убивает её? А уходит, оставляя Шуру лежащей на полу в комнате Ковалёвой и даже не убедившись в том, что она мертва? Таким образом, оставляет живого свидетеля преступления. Не очень-то убедительно.

Теперь Рита. Могла стрелять? Теоретически – да. Но зачем? Допустим, Шура в сговоре с ней. В надежде на долю в наследстве, которую ей обещает Рита, она убивает её мужа. И теперь Рита, чтобы не делиться с Ушкало и просто спрятать концы в воду, убивает Шуру… Или другой вариант. Шура могла шантажировать Риту, «заказавшую» убийство мужа. В ответ Рита собирается убить Шуру, чтобы та замолчала. Но если она способна на убийство, то вполне могла бы обойтись без помощи подруги и сама убить Ковалёва . К тому же у них с Шурой такие нежные отношения… И опять же: зачем оставлять Шуру живой? Нет, это предположение, как и предыдущее, вызывает много вопросов. Хотя мотив для убийства Константина Ковалёва – получение наследства – у Риты имеется. А вот для убийства Шуры – большой вопрос.

Остаётся «призрак Молчановки». Что это? Кто это? Возможно ли, чтобы этот неизвестный, странно выглядящий субъект, который где-то добыл ружьё и несколько раз незаметно появлялся в усадьбе, был одновременно заинтересован в смерти Ковалёва и Шуры? Да хоть бы одного из них? Если отбросить мистику – нет! Значит, эта версия не годится? Но как же тогда слова Бори Картавого о странном мужике, который врезал ему по башке? И выражение страха на лице Шуры, о котором говорили врачи. И наконец, эта фигура с видео, промелькнувшая в сторону комнаты Ковалёвой и обратно во время покушения на Шуру. А странное поведение собаки, потерявшей след буквально в воздухе? А свидетельства Полонской, сторожа Никитича и других о том, что они неоднократно видели «призрак Молчановки»? Да и в какую категорию записать те звуки, которые Иван собственными ушами слышал ночью в коридоре усадьбы? Но если пойти в этом направлении, можно опять скатиться к мистике, а в неё Черепанов верить не хотел.

Почти все известные ему источники трактовали призраков как субстанцию нематериальную, вяло парящую и быстро растворяющуюся в воздухе. Молчановский же призрак, наоборот, осуществлял вполне реальные действия. Он не пугал своим присутствием – не корчил страшные рожи, не стучал по стенам, не скрипел дверями, он вполне конкретно брал в руки ружьё и стрелял в людей. А это уже совсем не в духе привидений, не их это стиль, не их методы… Получалось, что призрак из усадьбы относился к той редкой разновидности привидений, которая не имела никакого отношения к миру иллюзий, галлюцинаций и миражей, а существа вполне осязаемо и «конкретно». Воистину, подивился Иван, какое время – такие и призраки! Но ведь игнорировать версию с «призраком» тоже нельзя, а объяснить, не окунаясь в область паранормального, невозможно.

Надо разрабатывать «версию Бессонова», решил Иван. То, что Олег вдруг исчез, говорит не в его пользу, но и логики в этом тоже нет. Сейчас он должен бы вести себя обычно, не вызывая подозрений, а он пропал. Странно… Если, конечно, Бессонов причастен к этим выстрелам. Да и свидетельство Шуры могло бы многое объяснить, если, конечно, она что-то видела.

Поздние размышления Ивана опять прервал звонок. Он посмотрел на экран телефона – номер засекречен. Интересно, кто, кроме Заборского, мог звонить ему после одиннадцати вечера?

– Слушаю, – ответил Черепанов и на всякий случай включил режим записи на диктофон. Но голос в трубке оказался знакомым.

– Это беспокоит Бондарчук, извините за поздний звонок. Но я подумал, что вам будет интересна информация, которую я вам сейчас озвучу. Во время нашего недавнего разговора вы с товарищем активно интересовались вариантами развития событий относительно будущего корпорации. Так вот, я хочу вам сообщить некоторую конфиденциальную информацию, которую по понятным причинам представителям официального следствия сообщать не могу. Впрочем, они её и сами узнают, правда чуть позже… Но перед этим попрошу вас выключить диктофон, иначе разговор не состоится.

Иван отключил диктофон, подивившись то ли возможностям, то ли интуиции Бондарчука, и продолжил разговор:

– Извините, я отключил запись и внимательно вас слушаю. Абонент не определился, и я на всякий случай включил диктофон.

– Так вот, – продолжил Бондарчук, приняв объяснения Ивана, – сегодня вечером по своим каналам я узнал, что перед смертью Ковалёв изъявлял желание написать завещание, но не успел. Зато он успел составить и подписать брачный договор со своей супругой Маргаритой Ковалёвой. Договор, который при женитьбе он не посчитал нужным составить. Почему решили только сейчас, я думаю, вам известно, раз вы ведёте расследование. Но главное – условия. А по условиям этого договора в случае расторжения брака или смерти Ковалёва его жене, Маргарите Ковалёвой, достаётся следующее: автомобиль, зарегистрированный на её имя, личные вещи, однокомнатная квартира в Лугани – это в новострое, в комплексе «Журавушка», который наша же строительная компания строила, – плюс разовая выплата в размере довольно скромной суммы. И всё.

– То есть всё основное имущество и активы достанутся…

– Выводы делайте сами, это задача не моя, а ваша и органов следствия, если они этим серьёзно занимаются. И ещё, вы просили домашний адрес нашего сотрудника Олега Бессонова для беседы с ним. Зная вас и вашего помощника Заборского, уверен, что вы уже побывали по этому адресу и не застали Бессонова на месте. Его нет там уже несколько дней. Более того, ещё вчера он должен был выйти на работу, заступить на дежурство в наше охранное агентство, но не появился. На телефонные звонки не отвечает – мобильный телефон отключен. По моим данным, он мог уехать к матери в Днепродзержинск, куда постоянно мотался и ранее. Помогал по хозяйству – у них свой небольшой домик, отвозил ей деньги. Но ранее он никогда не задерживался, знал, что в этом случае можно сразу лишиться работы. Как бы там ни было, у всех есть номер телефона, по которому меня ребята предупреждают в случае форс-мажора. Записывайте адрес матери в Днепродзержинске: улица Прожекторная, дом 8.

И конечно, как вы понимаете, любые ссылки на наш с вами сегодняшний разговор, если что, мною впоследствии подтверждены не будут. Спокойной ночи!

Еще один поворот событий! Иван теперь по-другому взглянул на свои недавние записи.

Если верить Бондарчуку – а не верить ему оснований нет, – то теперь Маргарита Ковалёва, как и её подруга Шура, из числа подозреваемых в убийстве Ковалёва практически исключаются. Рита-то уж точно знала о содержании брачного договора, и убивать мужа после подписания этого документа было совершенно бессмысленно. При его жизни она имела значительно больше. Поэтому и молчала о наличии договора, надеялась, что он, возможно, не всплывет или затеряется в бумагах Ковалёва. Но тот, кто хотел устранить Риту Ковалёву после смерти её мужа, мог и не знать о наличии брачного договора или о его содержании. И тогда, если принять версию о имущественно-наследственных притязаниях, на первый план в качестве подозреваемого выходит Олег Бессонов. Ему бы сейчас вести себя тише воды, ниже травы, а он вдруг исчез. И тем самым привлёк к себе внимание.

Но почему же Бондарчук позвонил и сообщил об исчезновении Бессонова именно ему? Не потому ли, что понимал: Черепанову придётся сообщить эту информацию официальному следствию. В противном случае это будет трактоваться как сокрытие от следствия важных фактов в деле об убийстве и покушении на убийство и может расцениваться как уголовно-наказуемое деяние. Особенно в тот момент, когда пропал Олег Бессонов. Почему Бондарчук сам не сообщил об этом в милицию, понятно. Не захотел и в дальнейшем не захочет делиться со следствием информацией о семье и делах Константина Ковалёва. Но почему он засуетился теперь и позвонил Ивану почти ночью? Значит, знает что-то такое, что заставило его сделать это немедленно. А это, например, может быть прямая угроза жизни Олега Бессонова. Угроза, которую Черепанов так или иначе может предотвратить. И это, очевидно, чем-то выгодно Бондарчуку, не будет он лишний раз «светиться» просто так. Он не сказал, от кого исходит эта угроза, но ясно дал это понять. Иначе зачем тогда сообщать адрес Олега в Днепродзержинске.

А может, Бондарчук хочет подставить Бессонова его, Ивана, руками? В данной ситуации это несложно. Но тогда в чьих интересах он действует? И сколько сейчас времени? Иван взглянул на часы – одиннадцать тридцать пять. Надо позвонить Заборскому. Обычно тот часто беспокоил его по ночам, сейчас всё будет наоборот. И Иван набрал номер Виталия.

– Не спишь? Молодец! – сразу начал он. – Слушай и не перебивай. Мне сейчас позвонил Бондарчук… да, именно, начальник безопасности корпорации Ковалёва, и дал кое-какие сведения. Но главное, что я понял, это то, что нужно срочно найти Олега Бессонова. Он не вышел на работу и может быть в большой опасности. Но ни в коем случае не ищи его сам, а прямо сейчас сообщи следователю, ведущему дело, всю ту информацию о родственных связях Ковалёва с Бессоновым. При этом ссылайся на свои источники, ну ты сам знаешь, как это сказать, не мне тебя учить. Но главное – необходимо срочно начать поиски Олега Бессонова. Срочно! Я уверен, иначе Бондарчук не позвонил бы мне ночью. Пусть возьмут опергруппу и едут в Днепродзержинск или звонят местным операм, чтобы те сами мухой летели к матери Бессонова. Олег может быть там. Или там отыщутся его следы. Адрес я сейчас тебе сброшу эсэмэской. Если сможешь поехать с ними в Днепродзержинск – поезжай. Виноват Олег или нет, в любом случае он находится под чьим-то «прицелом», и нам важно знать, кому он мешает. Или наоборот, кто и почему мешал ему? Всё, действуй!

Иван ещё долго не мог заснуть, ворочаясь и прокручивая в голове возможные варианты развития событий. Радовало одно: «Заря» всё-таки выиграла со счётом 3:1, и это было единственное оптимистичное событие в этот день.

 

 

Глава 24

Виктор фон Графф. Испытания

 

Проверяющий Палаты госимуществ господин Иннокентий Бец имел все основания считать, что находится в фаворе у начальства. Его отчеты о проверках казённых учреждений ставили в пример остальным ревизорам: цифра к цифре, ровные столбцы инвентаризаций, анализ всего увиденного и под конец обстоятельный вывод о состоянии дел. Высокие начальники могли открыть рапорт на последней странице и сразу получить исчерпывающее представление о том, что происходит в учреждении, не утруждая себя анализом множества цифр, – это Бец за них уже сделал.

И вот как снег на голову: «Предписано отбыть в Великоанадольское лесничество Александровского уезда для инспекции оного и составления рапорта о работах, проведённых полковником фон Граффом». Все ревизоры, возвращавшиеся оттуда, сетовали, что худшего места для жизни в уезде не найти. За что же ему выпало такое счастье? Провинился ли где?

Перед убытием Бецу было приказано явиться к управляющему Палатой, чего до сих пор не случалось никогда и ни с кем. Все указания, если таковые имелись, ревизоры обычно получали через начальника своего департамента.

– Вижу, вы в смятении, Иннокентий Александрович, – Николай Васильевич Компанейщиков из-за стола не встал и руки не подал.

– Прибыл в ваше распоряжение, ваше превосходительство! – Бец вытянулся по струнке, словно находился в военном заведении.

– Вам предписано провести ревизию лесничества, не так ли?

– Так точно, получено такое предписание, – Бец все ещёстоял навытяжку.

– Мне рекомендовали вас как хорошего специалиста со стажем. Я посмотрел ваше личное дело, и мне показалось, что вы засиделись на своей должности.

– Премного благодарен! – конечно, чиновник давно лелеял мечту о повышении и часто представлял себе тот день, когда он сядет за стол начальника департамента, но всё случилось настолько неожиданно, что Иннокентий Александрович несколько оторопел.

– Для полной уверенности в том, что я в вас не ошибся, – Компанейщиков говорил это, не глядя на собеседника и читая какой-то документ, скорее всего, к делу не относящийся, – отложим ваше назначение до составления отчёта по проверке лесничества. Полковник фон Графф и ранее лояльностью не отличался, а ныне, после обострения его болезней, стал чрезвычайно резок и раздражителен. Вам следует быть готовым к холодному приему.

– Ваше превосходительство, мне никогда ещё не приходилось сталкиваться с тёплым приемом. Привычные мы… – Бец был готов к чему угодно, лишь бы сбылась его мечта.

На этот раз Компанейщиков оторвался от документа, лежащего на столе, снял пенсне и, поморщившись, словно ему пришлось взять в руки сырую рыбу, сказал:

– Задание ваше имеет некоторый подтекст. Что бы вы там ниобнаружили, отчет должен быть составлен таким образом, чтобы после его прочтения стало понятно: лесничество в упадке, перспектив нет. Будет хорошо, если вам удастся вскрыть злоупотребления или нарушения. Вам всё понятно?

– Как же не понять, ваше превосходительство, сделаем в лучшем виде.

Окрылённый доверием высокого руководства, Бец отправился готовиться к дальней поездке…

* * *

 

Елисавета, обессилевшая за последний месяц от ночных бдений у кровати больной дочери, сидела теперь возле её гроба и беззвучно плакала. Так, без слёз и звуков, плакать может только мать. Елисавета гладила лицо дочери, разговаривая с ней, как с живой.

«Солнышко моё, зачем же ты ушла? Быть тебе голубкой теперь, чистой и беззащитной. Господь будет милостив к тебе, ты ведь нагрешить не успела за свой короткий век. Прилетай иногда ко мне, ладно? Ты не забывай нас, и папу, и Колюшку не забывай…».

Виктор Егорович подошел к жене сзади и положил руки ей на плечи: «Любовь моя, нам нужно пережить это испытание… У нас Колюшка остался, ради него нужно жить дальше…».

– Сколько же можно преодолевать испытания, ВиктОр? Я уже не хочу их преодолевать. Я устала от испытаний. С того самого дня как ты забрал меня сюда, мы только и делаем, что боремся. То с холодом, то с голодом, то с природой, – Елисавета глядела прямо перед собой, не поворачивая головы. – Оленька вот не выдержала… Не уберегли… Далось тебе это проклятое место. Разве тебе лес дочь заменит?

Фон Графф молчал. Елисавета никогда не жаловалась на тяготы бытия. Даже тогда, когда они мерзли в своём первом доме в Новотроицком и она узнала, что беременна первенцем Николаем. Но вот такая потеря…

Полковник вспомнил холодный Овруч. Смерть отца тогда рвала душу на части так же, как и сейчас.

Недаром говорят: «Пришла беда – открывай ворота». Как только приехал этот Иннокентий Александрович Бец из Екатеринослава, всё сразу разладилось. Ещё недавно отчёты, которые составлял полковник, Палату устраивали, но вот те раз – ещё одна проверка. Да ладно бы просто ревизия, а то ведь роет как, с пристрастием! И учеников опросил на предмет того, как кормят, и в лазарете все перепроверил, не поленился пересчитать саженцы – и этого года, и прошлого.

«Ну да ладно, и это запишем» – любимая его присказка. Уже ни Прохор, ни лекарь, ни ученики, ни даже сам фон Графф не обращали внимания на вечно шныряющего то здесь, то там ИннокентияАлександровича. Поначалу, как добрые хозяева, кормили его и поили, рассказывали обо всем, но по прошествии времени ревизия начала принимать какой-то странный оборот, вопросы проверяющего становились всё заковыристее. Никакие лекции, прочитанные полковником, не могли дать Бецу понимания, почему же зайцы в зиму объедают кору деревьев. Въедливый ревизор пытался пересчитать количество ушастых, которые могли бы нанести вред саженцам, и получилось более двухсот штук.

«Да вы, господин ревизор, их и не увидите, кто ж станет ждать, пока его заприметят? А если ружжо у вас? Косой – он не дурак, да и трусоват конечно», – отвечал Прохор на вопрос Иннокентия Александровича о том, где эти двести зайцев могут прятаться, ведь это целая армия.

Дотошный Бец, вдохновлённый обещаниями Компанейщикова, рвал и метал. При всём его старании желаемый результат был недосягаем. Бец обошёл окрестных крестьян в поисках каких-либо компрометирующих полковника фактов, но всё было тщетно. Сколько-нибудь значимых цифр, которые могли бы свидетельствовать о финансовых нарушениях и погубить фон Граффа, тоже не всплыло. И тогда Бец решился на крайние меры.

– Вижу, вы здесь работаете не покладая рук на благо империи, – Иннокентий Александрович незаметно, как он это обычно делал, подкрался сзади.

Прохор во дворе тачал седло. Услышав из-за спины высокий голос проверяющего, он от неожиданности вздрогнул и проколол себе руку шилом.

– Тьфу на тебя, окаянный! Следующий раз оглоблей получишь, ирод!

– Не хотел доставить неприятностей, – голос Иннокентия Александровича лился шёлком, будто он разговаривал с начальством.

Бец взял кувшин с водой, стоявший на крыльце, и вернулся к Прошке.

– Давай полью, очень необходимо, чтобы не было заражения, – ревизор, не спрашивая, начал лить воду на руку. – Немного осталось таких людей, как ты, Прохор. Уж где я только не бывал, а всё не встречал.

– Чёй-то вы, барин? – Прошка смыл кровь, оторвал от чистой полотнянки полоску и стал заматывать руку. Зубами он захватил один конец обмотки, распустил его надвое и попытался завязать узел. – А ну-ка, подмогни, Иннокентий Александрович!

Бец, слегка затянув бинт, продолжил:

– Болеете душой за дело, и при всём том живёте бедно.

– Ну так, а вырастили сколько? – Прошка зубами затянул узел потуже и теперь мог разговаривать с непрошеным гостем. – Уж сколько лет мы тут лес растим, а только нынче можно возрадоваться, но батюшка не велит, говорит, если успокоимся – дело святое не закончим. Успокоение там дадут, если заслужим, – Прохор многозначительно указал пальцем здоровой руки в небо.

– Успокоение заслужить можно, только будучи праведником. Все мы грешим, хотим того или нет.

– Там рассудят, – Прошка снова взялся чинить седло и оттого на своего гостя не глядел.

– Так и здесь тоже есть кому судить…

Прохор протянул нить сквозь толстую кожу седла и повернулся к Бецу.

– Ты не темни, барин. То мы хорошие, то никуда не годные, говори как есть, непривычные мы к вашим играм.

Бец опустил глаза и задумчиво почесал подбородок.

– Видишь ли, Прохор… Я здесь уже больше месяца. Сразу начал присматриваться к людям и понял: ты один из тех, кому можно доверять. Фон Графф – отличный руководитель, подвижник, но тяжело ему. Мало тут вас таких, кому большое дело доверить можно…

Прошка уже набрал было воздуха, чтобы осадить гостя, отправить его куда подальше за ворота, но что-то подсказало ему, что стоит дослушать Беца до конца.

– Переживаю я, Прохор, сильно переживаю.

– И что же тревожит ваше благородие? – Прошка опять взялся за седло, чтобы не выказать лицом своих чувств.

– Тревожит меня, что Виктор Егорович может пострадать невинно за своих подопечных. Знаю, что воруют, вычислил недостачу, но я же не жандармерия, чтобы допрашивать, – Прохор по-прежнему не отрывался от работы, внимательно слушая собеседника. – Не хочу Виктора Егоровича огорчать.

– Так от меня что надоть? – Прошка сказал это мягко, так, чтобы не спугнуть провокатора.

– Да самую малость, Прохор. Укажи мне, кто, когда и сколько, а я уж там разберусь. Меньше всего хочу неприятностей Виктору Егоровичу доставить, нужно всё аккуратненько сделать: и казнокрадов наказать, и ему не навредить.

В воздухе повисла пауза. Прохор никак не ожидал, что препротивный Иннокентий пойдёт на такой разговор с ним.

– Так, а мне что с того, ваше благородие? Паны дерутся – у холопов чубы трещат. Я уж как-то стороной… У вас образование, китель вон есть, куда нам, селянским…

– Недооцениваешь ты себя, Прохор, – это факт. Говорю же, здесь людей порядочных раз, два и обчёлся. Я на тебя рассчитывал…

– Ваше благородие, не темни. Я так не умею. Ежели чего надо, так ты скажи, не темни, – не зная, как поступить, Прохор пошёл по второму кругу.

– Говорю же, – Бец начал раздражаться, но тут же одёрнул себя, – подскажи, где, кто, когда и сколько воровал. Мне будут полезны любые факты. Виктору Егоровичу не говори, он и без того слаб здоровьем. Разберёмся, поможем ему вытравить эту скверну. Он тебе благодарен будет. Да и я тоже. На этот случай у меня есть десять рублей серебром.

 

 

 

Глава 25

Люди из чёрного Porsche

 

Виталий Заборский выехал в Днепродзержинск вместе с опергруппой рано утром. В городе они были через четыре часа утомительной поездки по разбитым, словно после бомбёжки, дорогам. Улочки, серые от пыли, покосившиеся дома, деревянные заборы, с торчащими из них ржавыми гвоздями. И передающийся по мере продвижения от дома к дому хриплый, неистовый лай дворовых собак. Дом номер 53, где жили Бессоновы, находился на самой окраине, недалеко от городского кладбища. Это строение мало чем отличалось от остальных на улице. Старый, одноэтажный, с небольшим палисадом и огородом . Калитку открыла Татьяна Викторовна, мать Олега.

– Капитан Сидорченко, – представился следователь, старший опергруппы, и показал служебное удостоверение, – это мои коллеги. Извините, но нам нужен Олег Константинович Бессонов, ваш сын.

– Так нет его, – удивленно и испуганно ответила Бессонова, женщина с уставшим лицом и фигурой, ещё сохранившей определённую стройность. – А зачем он вам? Сотворил чего?

– Разрешите мы пройдём в дом, там и поговорим, а то, знаете, во дворе стоять только соседей пугать, – заученно ответил Сидорченко и ловко проскользнул в дом. Виталий поспешил за ним, остальные остались в машине.

Комната, куда они зашли, была чисто прибрана и обставлена старой, дефицитной в 90-е годы прошлого века мебелью. Польский или румынский гарнитур – в те времена высший шик. Большие, мягкие, но уже прилично потёртые плюшевые кресла, стенка, на полках которой фигурно расположился фарфоровый сервиз с экзотическими японками на тарелках, блюдцах и чайниках. Телевизор, фотографии на стене. Занавешенные ажурными гардинами окна, за которыми виднелись рамы с потрескавшейся белой краской. Скрипящий пол, прикрытый светло-коричневым паласом.

Вошедшие присели на диван, а Бессонова так и осталась стоять у стола.

– Так где Олег? – продолжил капитан. — По нашим сведениям, он должен быть тут. А почему он нам нужен, – Сидорченко предвосхитил повторный вопрос матери, – тут всё просто: в доме, который он недавно охранял, произошло преступление, кто-то пытался убить девушку. Мы хотели его допросить в качестве свидетеля в связи с этим происшествием. Так что вы, пожалуйста, не волнуйтесь, он ничего не натворил.

– Олег мне ничего не говорил об этом случае. Да он вообще мало что рассказывал о своей работе. Но я же вам говорю: его нет. Он был, приезжал вместе со своим товарищем, Николаем. Три дня тому назад. Помогли мне вскопать огород, и забор подлатали к зиме, совсем уж развалился. Правда, на второй день, как они всё закончили, Николай уехал к себе домой. У него родители тут недалеко живут, в деревне Старомихайловка, километров пятьдесят от нас.

– И Олег уехал с ним?

– Нет, зачем, Олег остался. Хотел побыть ещё пару дней, но позавчера вечером к нему приехали ребята с работы. Он сказал, там что-то срочное, быстро собрался и уехал с ними.

Сидорченко переглянулся с Виталием и продолжил:

– Он не объяснил, почему такая спешка? Они ему предварительно позвонили?

– Кажется, нет. Точно нет. Они приехали часов в восемь вечера на большом чёрном джипе. Четыре человека, такие крепкие молодые люди, сразу видно, что из охраны. Вызвали его во двор и долго разговаривали там. О чём конкретно, я не знаю. Потом вместе зашли в дом. Олег сказал, что ему нужно срочно ехать в Лугань, собрал вещи, и они быстро уехали. Всё. Погодите, – она с тревогой взглянула на Сидорченко, потом перевела взгляд на Виталия, – разве его нет на работе? Ведь вы могли заехать к нему туда. Я сейчас позвоню, узнаю, где он…

– Вы не волнуйтесь напрасно, ведь он, скорее всего, уехал на охрану важного объекта и трубку не возьмёт. Мы уже пробовали звонить. В таких случаях телефоны отключают, — успокоил её Сидорченко. – Просто мы этого до последнего момента тоже не знали и думали, что он ещё у вас… Ладно, найдём на объекте, где он несёт дежурство. Кстати, а этих ребят, которые за ним приезжали, вы раньше не видели? Ну, может кто-то из них тоже приезжал с Олегом помочь вам или просто отдохнуть на природе?

– Нет, раньше никогда не видела, — было заметно, что Татьяна Викторовна не поверила объяснению Сидорченко. — Это ведь не его коллеги? Тогда кто это?

– Нет, нет, — вступил в разговор Заборский — все нормально, это коллеги по агентству. Просто нам необходимо срочно поговорить с Олегом. Ведь он мог видеть того, кто стрелял в девушку, а в таких случаях даже минуты играют роль. Преступник может скрыться, и искать его потом будет намного сложнее. А марку машины, на которой приехали ребята, вы случайно не запомнили? Может, мы встретим их по пути назад или увидим в городе.

– Запомнила, чёрный Porsche Cayenne, дизель, судя по звуку.

Бессонова уловила удивлённый взгляд Заборского.

– Я немного разбираюсь в машинах, у моего второго мужа был автомобильный бизнес – небольшая автомастерская и «разборка». Там я и научилась различать модели автомобилей.

– Спасибо вам, Татьяна Викторовна, – поднялся из кресла капитан Сидорченко, – нам пора. Извините, что потревожили вас напрасно. Как только мы увидим Олега, сразу же передадим ему, чтобы он вам позвонил, так что не волнуйтесь. До свидания! И вот вам на всякий случай мой номер телефона, если Олег вернётся раньше, чем мы его встретим, сразу позвоните мне, пожалуйста. Или пусть сам меня наберёт.

Как только они отъехали от дома, Сидорченко сразу связался с управлением и доложил, что Олега Бессонова в доме нет. Изложил он и предположение, что вряд ли приехавшие за Бессоновым были его друзьями. Было очевидно, что Олега увезли с собой незнакомые люди и уехал он не по своей воле. Кто и зачем – пока оставалось непонятным. Судя по тому, что гости не особенно скрывались от матери Бессонова, они не предполагали, что его кто-то станет искать и их визит вызовет подозрение у Татьяны Викторовны. Это раз. И второе, что вселяло некоторый оптимизм: если они, не скрываясь, увезли Олега, то явно не для того, чтобы его убрать. По-видимому, он был нужен им для чего-то другого... Тем не менее их следовало найти как можно быстрее. Пока единственной зацепкой был чёрный Porsche Cayenne, о котором капитан сообщил в Лугань, и попросил уточнить возможного хозяина. Уж больно приметная это модель, и встречается в их краях не так часто.

Дорога домой всегда кажется короче, чем из дома. Заборский тихонько дремал на заднем сиденье, когда капитану Сидорченко позвонили из Лугани и что-то долго говорили. В ответ тот только послушно угукал.

– Срочно меняем маршрут, – повеселел капитан после звонка, — бывает и на нашей улице нечаянный праздник. Всплыл наш Porsche. Причём вместе со всеми его таинственными пассажирами. Позвонили гаишники и сообщили: час назад на окружной трассе, знаете, там, где подъезд к Лугани с севера, в районе Перевальной развязки, перевернулся вороной Porsche с пятью седоками. На девяносто девять процентов это наши клиенты.

Заборского удивлённо смотрел на капитана, и тот пояснил:

– На харьковской трассе они превысили скорость, видать, очень спешили, и на требования гаишников не остановились. Думали проскочить, возможно, чтобы не светить Бессонова, которого везли с собой. А гаишники прыгнули в свою «девятку» и давай их преследовать, видать, прикинули, какие бабки улетают от них со скоростью 200 километров в час. Предполагали, там бухой за рулём, и уж когда догонят, раскрутят по полной. Ну и гнали их по трассе километров двадцать. Те уже почти оторвались, но на перекрёстке перед Андреевкой со второстепенной дороги выскочил какой-то сельский дедушка на «жигулёнке» – траву, видать, для кролей косил в поле – и прямо перед ними нарисовался в полный рост. Ну, те, чтоб не попасть «в лобовое», в крутой вираж – и в кювет. Два раза перевернулись, пока не упёрлись в дерево. Но, говорят, все живы, и даже не в критическом состоянии, вовремя сработали подушки безопасности. Поэтому небольшой шок, пару-тройку переломов и десяток ушибов на пятерых.

Гаишники вызвали скорую помощь, всех упаковали и сейчас они отлёживаются в травматологии четырнадцатой больницы, той, что на Григорьевке, возле балки, поэтому рулим туда. А Porsche, между прочим, принадлежит… – тут Сидорченко сделал паузу, которой мог позавидовать даже Заборский, – принадлежит, кому бы вы думали? Одному из подельников нашего хорошего знакомого и дорогого гостя Бориса Гольдина, то бишь в миру Бори Картавого. Вот так, дорогие товарищи, такая вот развязочка! Правда, зачем людям Картавого Олег Бессонов и какая между ними связь – это мы скоро выясним. А пока к ним приставили плотную охрану.

…У входа в травматологическое отделение больницы их встретили сотрудники милиции и доложили обстановку. Травмы у пассажиров чёрного Porsche Cayenne оказались незначительными. Двоих после оказания первой помощи уже забрали в городское УВД, а остальные трое, включая Олега Бессонова, ещё находились в больничных палатах. Перевернувшийся Porsche Cayenne был зарегистрирован на некого Омара Махмудова, охранника-водителя, числящегося в фирме «Вита траст», принадлежащей Борису Гольдину. Махмудов же и находился за рулём автомобиля в момент аварии и пострадал больше остальных – у него зафиксировали перелом двух рёбер, правой ноги и многочисленные травмы головы. Выяснение личностей остальных тоже не составило большого труда, все они числились в той же фирме, на разных должностях – от сторожа до помощника руководителя. И двое из них ранее уже попадали под пристальное внимание органов милиции, а один даже был судим. Олег Бессонов находился в отдельной палате и тоже под наблюдением сотрудника милиции. Ему уже оказали первую помощь, и Сидорченко спросил разрешения врача провести допрос.

Главный врач больницы, коренастый парень лет 35–40 с высоким умным лбом, переходящим в большие очки, из-под которых глядели добрые глаза, только недавно вступил в должность. Немного опешив от наплыва такого количества специфических пациентов, он, как было заметно, желал скорее от них избавиться. Посмотрев карточку Бессонова, доктор не стал возражать против допроса в палате.

Кроме незначительных травм, гематом на теле и сотрясения мозга, у Бессонова серьёзных повреждений не было. Это, видимо, объяснялось тем, что он сидел на заднем сиденье автомобиля между двумя крепкими ребятами, которые приняли основной удар на себя.

– Хоть в этом Бессонову повезло, – пошутил Сидорченко, и они прошли в палату.

Заборскому разрешили участвовать в допросе, но при условии, что использовать сведения, которые он услышит, до официального разрешения следователя он не будет. Впрочем, так они договаривались с самого начала, когда Виталий поделился с Сидорченко собственной информацией об Олеге Бессонове. Когда они вошли в палату, Бессонов лежал на кровати и дремал. Видимо, после перенесённого стресса он очень устал и выглядел неважно – мешки под глазами, синяки, ссадины на лице и теле. Сидорченко в присутствии врача разбудил Олега и спросил, может ли тот отвечать на вопросы. Бессонов ответил, что может и готов.

– Тогда начнём, – резюмировал капитан и достал диктофон. – Расскажите, пожалуйста, что же произошло с вами вчера и как вы оказались в машине в момент аварии.

– Несколько дней тому назад, – с некоторым трудом начал рассказывать Бессонов, – я с моим товарищем Николаем Земелько взяли на работе дополнительный отгул и приехали в Днепродзержинск, где живёт моя мать. Мы хотели помочь ей по хозяйству, а потом просто отдохнуть. У нас там свой дом, сад, недалеко пруд, можно купаться и ловить рыбу.

– Вы говорили кому-либо, куда и на какой срок собираетесь ехать? – задал уточняющий вопрос капитан.

– Конкретно никому, разве что своему непосредственному начальнику – директору охранного агентства «Щит», где мы с Николаем работаем, Шурину Феликсу Владиславовичу. Шурин – это у него фамилия такая. Чтобы в случае чего знал, где мы находимся. У нас так заведено – сообщать о месте пребывания, может быть срочный вызов на работу… Ну и в общежитии, в принципе, могли знать, что я езжу домой, но им я специально не сообщал.

– Хорошо, продолжайте.

– Так вот, приехали мы с Колей утром, сразу же взялись вскапывать огород и чинить забор. Коле надо было спешить, он ещё собрался заехать к своим, в Старомихайловку, это недалеко от нас. В первый день мы почти всё и сделали – и огород вскопали, и забор поправили. А крышу дома я оставил на другой день, думал, сам справлюсь, там только угол перекрыть, старая черепица совсем раскололась. Да… так вот, в первый вечер мы с Коляном после работы пошли скупались в ставочке, ну, накатили потом во дворе по двести пятьдесят водки на брата. Расслабились маленько. А что, мы ж в отгулах, если в меру, то и начальством не запрещается…

– Ну-ну, и что, вам никто не звонил, не беспокоил?

– Нет, в тот день никто. А наутро Колян поехал к своим. Проводил я его, а сам взялся за крышу. До обеда закончил. После пошёл на ставок и вечером опять чуть-чуть расслабился – накатил грамм сто пятьдесят и собрался пройтись по знакомым… Там, в соседнем доме, у меня живёт одна девушка… женщина… ну, в общем, хорошая старая знакомая. Вот к ней и собрался… Матери сказал, что приду поздно, оделся, вышел. А у калитки стоит чёрный Porsche, громадный такой. Из него выходим парень, за ним ещё двое – и ко мне. Спрашивают: Олег Бессонов? Да, говорю, я. Сначала подумал, машину с работы прислали, может, что случилось.

– А вы с этими ребятами раньше встречались?

– Кажется, нет, раньше я их не видел. Это ж я потом додумался, что если бы с работы, то перезвонили бы предварительно. Только какая была разница – подошли и подошли.

– И что дальше?

– А дальше мне ствол в ребро и говорят, чтобы не дёргался. А то и самого порешат, и мать в живых не оставят… Говорят собирайся, поедешь с нами. Если будешь вести себя как положено, ничего матери и тебе не сделаем, просто серьёзно поговорить надо. А матери скажи, мол, с работы приехали, срочное дело, надо возвращаться в Лугань. Да… Ну и что мне оставалось одному против четверых с волынами?.. Телефон мой они, понятное дело, сразу забрали, чтобы не сообщил никому. Ну, я вернулся, и они тоже зашли со мной в дом… Вещи собрал, матери сказал, что вызывают на работу, чтоб не волновалась, и поехал с ними…

– Куда поехали?

– Да там недалеко, минут двадцать ехали, у них, видать, своя хата в городе есть, большой дом, типа загородной дачи. Где – не знаю, – Олег предвосхитил вопрос Сидорченко, – они мне на глаза натянули шапку шерстяную, чтобы не видел, куда везут. Главный у них, кажется, тот, что сидел за рулём, кавказец, они его Омаром называли. Приехали мы – уже темно было, – завели меня в подвал дома, позвонили кому-то, что, мол, всё в порядке, объект доставили, и давай меня прессовать вовсю.

– Что же они от вас хотели?

– Да я сам сначала не понял. Но потом докумекал, каков расклад. Этот Омар и пояснил вкратце. Короче, сказал он, ситуация создалась такая. После убийства, – Олег запнулся, подбирая слова, – Константина Григорьевича Ковалёва, президента корпорации «2К», всё его имущество по наследству должно перейти не к его жене – Маргарите, а ко мне. Как к его единственному сыну…

– Олег, скажите честно, а вы раньше знали, что Константин Григорьевич Ковалёв – ваш отец?

Бессонов помедлил с ответом, как бы прикидывая, что сказать. Виталию показалось, что эта тема была Олегу неприятна, и говорить об этом он не спешил. Тем не менее он ответил:

– Сначала не знал, мать не рассказывала мне об этом до последнего… А выяснилось всё недавно, после смерти Ковалёва, то есть отца… Видел мать на его похоронах – я тогда был на дежурстве, обеспечивал порядок во время панихиды… Ну и спросил её, что она там делала. Да она и сама сказала, что собиралась мне после похорон всё рассказать. До этого о своём настоящем отце я ничего не знал. Мать была несколько раз замужем, я видел эпизодически её мужей, но с ними никогда не жил. Был всё время у бабушки, в деревне. Там и рос, потом армия, ну и … разное. Короче о Ковалёве как об отце ничего не знал, хотя мать говорила, что материально он нам помогал, высылал деньги, но никогда к нам не приезжал… Они разошлись ещё в молодости, когда я был совсем маленьким.

– И как реагировали, когда узнали? После того как мама вам всё рассказала?

– А никак. Мне же не десять лет. Ну, узнал и узнал. Тем более что его уже нет в живых. Не осуждать, ни оправдывать его я не собираюсь. Значит, так жизнь сложилась… Что бы сейчас это изменило? Да ничего.

– Не скажите. Ведь теперь вы, возможно, являетесь его прямым наследником и значит, всё его состояние может перейти к вам. А он, как вы знаете, был человеком совсем не бедным.

– Ну, это вы сказали. Да ещё этот Омар. Я-то этого не знал. Да и сейчас сомневаюсь. У Константина Григорьевича была жена – Маргарита, она и есть наследница… Так я думал. Но не то что бы специально думал об этом, – сразу поправился Бессонов, – подумал после того, как этот Омар начал мне всё рассказывать.

– И что он вам такое интересное рассказал?

– То, что этой Маргарите теперь почти ничего не достанется. Мол, Константин Григорьевич, по условиям их брачного контракта, в случае своей смерти, ей оставил только мелочи. А остальное, как сказал Омар, должно перейти ко мне. И их адвокаты уж постараются, чтобы так и было.

– А от вас, что им было надо?

– Сначала Омар сказал мне, что они докажут, что это я убил Ковалёва и хотел убить его жену, чтобы всё наследство досталось мне. Мол, сначала, когда я убивал Ковалёва, то специально подставил его друга – Гольдина, а потом, когда того арестовали, решил убить и жену Ковалёва. Я же был во время этих случаев в Молчановке, дежурил там… Я, конечно, ответил, что тогда не знал, что Ковалёв мой отец, не знал про этот брачный договор, и вообще, во время следствия всех проверяли, и у меня есть алиби. Я ведь был там не один, со мной дежурили другие охранники, которые могут подтвердить мою невиновность. Но Омар сказал, что так как время убийства точно не установлено, а оружие не найдено, доказать и привлечь можно кого угодно. Они хорошо заплатят свидетелям, те изменят показания, а потом заплатят и судьям – и мне хана. Тем более у меня мотив для убийства налицо – наследство и месть. А знал я или не знал предварительно об отцовстве Ковалёва и о брачном контракте – это никого не волнует. Показания моей матери в суде учитываться не будут, так как она лицо заинтересованное. И если я не хочу сесть за убийство и покушение и мне дорога моя мать – ведь наш дом может в любой момент сгореть от неисправной электропроводки вместе с ней, – то надо соглашаться на их условия. Они наутро отвезут меня в Лугань, в какую-то свою нотариальную контору, где я должен буду подписать бумаги, по которым причитающееся мне после смерти отца наследство в виде акций предприятий и части недвижимого имущества перейдёт к другому человеку или фирме – они не сказали, к кому точно. Но в случае если я добровольно подпишу эти бумаги, мне и матери тоже достанется приличная доля. Как сказал Омар, хватит вам на всю безбедную жизнь, уедете куда-нибудь на Кипр или в Крым, купите там домик и будете спокойно жить.

– И что вы им ответили?

– Честно говоря, я испугался и сказал, что мне надо подумать. Даже не за себя испугался, за мать. Эти бандиты могли сотворить всё, что угодно, – и дом поджечь, и меня посадить или убить. Да… Поэтому подумал немного для приличия и сказал, что согласен, а для себя решил, что, надо бы ещё потянуть время, может, получится как-нибудь сообщить ребятам на работу… Ну а если нет, придётся подписать эти бумаги – в конце концов, ведь жизнь дороже, а тут ещё и обломится что-то из наследства – многим такое и не снилось. Я ведь вообще ни на что не рассчитывал и знать не знал про такого богатого отца. Так пусть нам будет хоть шерсти клок, как в той пословице. Вот так им и сказал, что, мол, поехали, согласен.

– А что же этот Омар?

– Сказал – молодец. Сразу пошёл, отзвонился кому-то. Мне принесли поесть, выпить. Даже предлагали дурь. Но с этим я завязал давно... Потом, говорят, поспи, а рано утром поедем в Лугань, подписывать документы… Утром все загрузились в машину и поехали. Причём «топили» не по-детски, не меньше чем сто пятьдесят. Я прикорнул немного по пути, но часа через полтора продрал глаза, а у нас гаишники на хвосте. Видно, пытались нас тормознуть, но Омар не остановился. В салоне перегар, как в пивной, они вечером накатили прилично, а эти только смеются, мол, хрен догоните, не от таких уходили. Ну и почти уже оторвались, как откуда-то прямо перед нами выскочил зелёный «жигуль», кажется ещё первой модели… Ну, Омар по тормозам, руль вправо, чтоб не в лобовую, – по встречной фура гружённая. Вынесло нас на обочину… и дальше не помню… Очнулся уже на койке, в «скорой помощи». Потом выяснилось, вроде более-менее цел. А что остальные мои попутчики, хоть живы эти бандюки?

– Все живы, – Сидорченко поправил диктофон и задумался. – Я сейчас дам тебе телефон, – он незаметно перешел на «ты», – позвонишь матери и сообщишь, что всё в порядке, чтоб не волновалась, а пока ответь ещё на пару вопросов. Ты ведь действительно был в Молчановке во время этих кровавых событий. Как сам думаешь, кто мог стрелять в твоего отца и потом в подругу Ковалёвой? Ты ведь видел всех, кто был в это время в усадьбе. Наверняка обсуждали между собой с ребятами все версии. Есть мысли?

Бессонов задумался:

– Даже не знаю… Обсуждали после с ребятами, конечно. Да и главный по безопасности, Юрий Михайлович, подробно спрашивал, своё внутреннее расследование проводил. Он же за это отвечает… Тогда в усадьбе, кроме охраны, обслуги и гостей Константина Григорьевича, никого из посторонних не было. Практически вся территория под камерами, да и мы бы никого чужого не пропустили. Юрий Михайлович охрану хорошо наладил, сам проверял постоянно. Из наших и обслуги никто стрелять не мог, все на виду были, да и незачем нашим это. Думаю, в первый раз, это когда Ковалёва убили, друг его, Гольдин, стрелял. Он вообще был безбашенный, сколько раз в Молчановку ни приезжал, то напьётся вдрызг, то орёт на весь дом, то они с покойным Григорьевичем, как выпьют, так по банкам и бутылкам во дворе стреляют. Наверняка он, больше некому, не зря его ваши забрали… Маргарита Васильевна, Рита, жена его, на такое вряд ли способна. Она больше на машине гасала за шмотками да музыку слушала. И с подругами моталась по кабакам да ночным клубам. А что касается второго раза – это когда стреляли в подругу Маргариты, то даже предположить что-то трудно. Нас хоть и мало тогда было, но действовали по инструкции и посторонних тоже не пускали.. Нет, не знаю, может, сама случайно выстрелила… Хотя ружьё-то не нашли. Нет, не знаю, – он отвёл глаза в сторону и замолчал.

– Может, всё-таки что-то на ум приходит? Не бойся. Это не в рамках официального допроса, я даже выключу диктофон, если он тебя смущает, – Сидорченко щёлкнул кнопкой и убрал диктофон.

– Тут такое дело, – замялся Олег, – ладно, скажу. Может быть, вы слышали, что в усадьбе болтали про какой-то призрак. Он, мол, разгуливает по дому, парку, шуршит, стучит, пугает?

– Уж как не слышать, – подтвердил капитан, – мне о нём на полном серьёзе повествовали и сторож, и гости Ковалёва.

– Вот-вот, – обрадовался Бессонов, – значит, не только я. Даже не знаю, как вам понятней объяснить. Короче, я тоже слышал, а один раз даже видел этого призрака. Но никому об этом не рассказывал, боялся, что засмеют. Хотя наши ребята из охраны тоже его слышали и тоже никому, кроме как друг другу, об этом не сообщали.

– Почему, – не выдержал Заборский, – почему не рассказывали?

– Да вы что! За такое сразу с работы погонят – подумают, что или пьяный был, или обкуренный. У нас с этим строго, а кто захочет из-за каких-то призраков с работы вылететь? Призраки – это не наш профиль, как говорил Юрий Михайлович, когда ему рассказывал легенду про привидение сам Ковалёв. «Пусть шеф в призрак верит, – повторял Михалыч, – ему так хочется, значит, так и есть. А наше дело – реальные недовольные граждане и опасные «пацаны», от которых мы шефа и охраняем. И списывать собственный непрофессионализм и халатность на привидения, вам никто не позволит».

– Ну что конкретно ты слышал или видел? – скептически спросил Сидорченко. Он, видимо, ожидал услышать от Бессонова нечто более реальное и интересное, чем рассказ о привидениях.

Олег тоже уловил насмешку в тоне следователя и насупился:

– Да так, ничего конкретного. Слышал пару раз в коридоре дома типа чьё-то завывание или бормотание. Проверил помещение – там никого. Позвал напарника, прочесали весь дом – и тоже никого не обнаружили. Ну, а один раз, – Бессонов запнулся, – ещё до этих случаев, как-то в выходной в усадьбе никого не было – ни Константин Григорьевич, ни Маргарита туда не приехали, кажется, собирались за границу. Так вот, я тогда только начинал работать в охране Молчановки и заступил на дежурство на сутки. И вот ночью, нет, это было вечером, только стемнело, захотелось мне, пока никого нет, посмотреть кабинет и спальню Константина Григорьевича. Ребята говорили, что у него там дорогущая мебель и чуть ли не позолоченные унитазы. Как от такого соблазна удержаться? Дай, думаю, посмотрю, правда это или нет, я такого никогда в жизни не видел. Да и возможности другой может не представиться. Тем более пацаны наши почти все уже посмотрели – и ничего. Так вот, взял я ключи и зашёл – это, кстати, инструкцией разрешается, правда в исключительном случае, если возникло подозрение, что на территорию проникли посторонние. Ну очень хотелось мне взглянуть, и я зашёл. Посмотрел. Оказалось, насчёт унитазов – враньё, обыкновенные, но очень красивые, как и мебель, а вот стол в кабинете, тот резной и точно отделан позолотой. А какая там в баре коллекция вин и коньков! Но я не об этом. Так вот, когда я уже погасил свет и выходил из коридора, вдруг услышал какой-то шум, вроде как шаги. Вернулся, посмотрел – батюшки, а там, возле дверей, стоит какой-то странно одетый мужик и смотрит по сторонам безумным взором. А как увидел меня – зашагал навстречу. Тогда я страшно испугался, сначала даже сдвинуться с места не мог, ноги будто к полу приросли, а потом как дёрнул во весь опор к воротам, туда, где у нас пост. Взял оружие и всё ждал, когда тот выйдет из дома. Только никто не вышел. Об этом случае я никому не рассказывал, да и сейчас не уверен, может, всё привиделось, я ведь тогда ещё и покуривал немного. Но после этого случая сразу завязал. Твёрдо.

– Похвально, на этом всё? – уточнил Сидорченко. – Подобные рассказы мы уже слышали. Ну хорошо, даже если так, то, согласно легенде Молчановки, которую так любил ваш шеф, у этого призрака должно было иметься ружьё. У того, которого ты видел, в руках было оружие?

– Нет, – быстро ответил Бессонов, – у него в руках ничего не было. Я с перепугу его хорошо запомнил, как сейчас вижу. В руках у него ничего не было, а вот шляпа имелась, несмотря на летнюю жару.

– Ладно, спасибо, – Сидорченко привстал с кровати, – ты пока здесь оставайся, пусть врачи тебя подлечат. А с твоими новыми друзьями из Porsche мы разберёмся, допросим и вызовем тебя потом на очную ставку. Подпиши вот пока подписку о невыезде и выздоравливай. Да, и не забывай почаще звонить матери, она ведь волнуется, а на работу мы сами сообщим. Бывай! Из общежития постарайся никуда без нужды не выходить. Ты теперь, что очень возможно, очень богатый человек, поэтому береги здоровье, оно тебе очень понадобится.

– И как тебе новые подробности? – спросил Сидорченко у Виталия, когда они вышли из палаты. – Понятно, что Олега прессовали люди Гольдина, но вот как они узнали, что он сын Константина Ковалёва и его потенциальный наследник? И смотри, как оперативно подсуетились. Если бы не эта авария, прощай денежки Олега Бессонова, а скорее всего и сам Бессонов.

– Сомневаюсь, что они бы оставили его в живых надолго после подписания бумаг, – Заборскому было приятно почувствовать себя в шкуре настоящего опера. – Инсценировали бы несчастный случай, или самоубийство, или ещё бы чего придумали.

– Ты прав, хотя основные выводы можно будет сделать после допроса всех этих бойцов, начиная с Омара Махмудова, – продолжал размышлять Сидорченко. – У нас есть на него материалы, но крепко засветился он только сейчас. Теперь далеко не уйдёт. А за Бессоновым мы присмотрим. Он важный свидетель. Пока свидетель, – поправился капитан, – мы ведь выслушали только одну сторону, послушаем и другую. Ещё всё может оказаться совсем по-другому, чем он нам рассказывал. И призрака этого, думаю, он тоже не случайно приплёл. Убийцу-то с железными уликами мы пока не нашли. Это факт. Да и как ни крути, а логика в словах этого Омара просматривается: Бессонову более, чем кому либо иному, выгодна смерть и Ковалёва, и его женушки. Чувствую, мы ещё с тобой пересечёмся в этом деле. Если будут новые подробности ты, Виталик, сразу маякуй, общую работу делаем. А мы тебя тоже без сенсаций не оставим. Бартер, как говорится. И вообще, чувствую, оперативка – это твоё, так что надумаешь к нам – похлопочем, и Перебейнос тебе явно благоволит. Если уж совсем честно, не хватает у нас сейчас таких ребят. Так что бросай своего Черепанова с его телекамерами и давай к нам. Ну, пока. Привет волшебному миру телевидения!

И капитан уехал в городское управление. А Заборский сразу позвонил Черепанову, чтобы рассказать о результатах увлекательной поездки, но телефон Ивана не отвечал. «Абонент в зоне недоступности, перезвоните позже», – услышал Виталий стандартные фразы бесстрастной «телефонной» девушки. Он повторил звонок – то же самое. Ему очень хотелось поделиться с Черепановым новостями прямо сейчас, но пришлось отложить это на завтра. Но почему не отвечает Черепанов?

Добравшись до компьютера, Виталий решил несколько отвлечься от «дела Бессонова». Он ещё раз попытался разузнать, кто же такой этот Альмак. Не может быть, чтобы не нашлось никаких следов, словно человек свалился с неба. Выяснить прошлое Романа Борисовича было для Виталия чем-то вроде увлекательной компьютерной игры, которой он уделил не только целый вечер, но и добрую часть ночи. Даже пообщался по скайпу с одноклассником, работающим начальником одного из паспортных столов. Требовалась фотография, а её в сетях не было – хоть ты тресни. Можно, конечно, специально встретиться с этим Альмаком и сфотографировать его на телефон. Стоп! Он же недавно сам нанёс визит в телекомпанию. А записи с видеокамеры в бюро пропусков хранятся на диске и всегда более-менее хорошего качества: когда посетитель заглядывает в окошечко, он попадает не только под пристальный взгляд симпатичной, но строгой дежурной Валентины, но и неприметного глазка камеры наблюдения…

 

 

Глава 26

Виктор фон Графф. Провокация

 

Перед кабинетом господина управляющего Палатой госимуществ Екатеринославской губернии была устроена соответствующая его статусу приемная. Сверху стены были на две трети драпированы полосатой тканью, а от пола до начала шпалер отделаны панелями из тёмного дерева, придававшими помещению строгую солидность. Для посетителей выставили десяток стульев, обитых той же тканью, что и стены, – по пять с каждой стороны приёмной.

Видавшие виды стулья наверняка могли бы поведать истории тысяч людей, которые в ожидании приёма протирали своей пятой точкой дорогую обивку. Одни нервно ёрзали в ожидании большой бури, потому как отчёт о растрате уже лежал в сановном кабинете. Другие сидели прямо, боясь шелохнуться, дабы иметь пристойный вид и произвести серьёзное впечатление, – ожидали нового назначения. Кто-то, не выдерживая долгого сидения, то вставал, то снова садился, заставляя пружины всякий раз раздражённо скрипеть. Такова судьба стула в любом подобном учреждении – переживать вместе с посетителями их тревоги и надежды.

Большой стол из такого же, как и панели, тёмного дерева подчеркивал незначительные размеры человека, служившего секретарём у Компанейщикова. Ростом с гимназистку, в наглухо застёгнутом мундире, этот чиновник, тем не менее, имел вид настолько солидный, что у посетителя не возникало и тени сомнения: этот человек находится на своём месте, и именно на этом месте от него зависит всё. Но только до тех пор, пока из кабинета хозяина не раздавался звон колокольчика.

Звук колокольчика чудесным образом изменял лицо секретаря – оно начинало лучиться подобострастием. И без того скромная по своим физическим данным фигура приобретала черты вовсе уж не мужественные – сама по себе скукоживалась, становилась меньше меньшего и мелкими шажками двигалась в сторону громадной двери. Какая неведомая сила помогала этому тщедушному существу открыть массивную дубовую дверь – неведомо. Возможно, его организм всякий раз собирался с последними силами, чтобы войти в кабинет управляющего, но это ему удавалось всегда.

И почти каждый раз он выходил оттуда окрылённый своей востребованностью и с верой в то, что от него опять что-то зависит. В этот момент посетитель снова наблюдал в нем разительную перемену: уже не мелкий чиновник, но повелитель судеб представал перед ним. Он торжественно усаживался за свой стол, отчего становилось видно только его меньшую часть, и молвил: «Господин Городецкий, пройдите. Господин управляющий ждёт вас».

В ожидании этой фразы купец Городецкий битый час протирал стул в приёмной.

– Рад, очень рад вас видеть, простите, что заставил ждать. Дела, видите ли, не терпят отлагательства, – управляющий жестом пригласил купца присесть и тоже прошёл к небольшому столику, за которым могло расположиться не более четырёх собеседников. Тем самым Компанейщиков подчеркнул неофициальность обстановки.

– Имею честь доложить вам, ваше превосходительство, что моя поездка в Великоанадольское лесничество должных результатов не принесла. Вернее, принесла отчасти.

– Так-так, голубчик, я вас внимательно слушаю… – Компанейщиков поправил пенсне и удобнее расположился в кресле.

– К сожалению, полковник фон Графф оказался неожиданно строптив и чрезмерно порядочен.

Управляющий рукой поглаживал рыжеватую бороду, словно это помогало ему думать.

– Мой визит к нему не был неожиданностью, – продолжал между тем Городецкий, – таких ходоков в лесничестве перебывало достаточно. Принял гостеприимно, проехали все его владения…

– Это не его владения, Александр Михайлович, не забывайтесь. Это земли государевы, – лицо Николая Васильевича при этом не выражало ни гнева, ни разочарования. Замечание было сделано ровным тоном, так, как это делает человек, десятки раз в день поправляющий своих подчинённых.

– Прошу прощения, ваше превосходительство. Разрешите продолжить?

Управляющий молча кивнул, продолжая гладить свою жиденькую бородку.

– С целью отбора саженцев проехали все территории лесничества, где возможно брать таковые. Нужно заметить, фон Графф с упоением рассказывал, что было здесь до того, как удалось поднять лес, и такой труд достоин уважения.

С некоторым раздражением Николай Васильевич оборвал собеседника:

– Я посылал вас туда с конкретной целью, но никак не для того, чтобы проводить в лесничестве ревизию. В этом мы уж и без вас разберёмся. Продолжайте!

Осознав свою ошибку, Городецкий постарался выбрать правильную тональность для дальнейшей беседы.

– Так вот, после отбора посадочного материала разговор зашёл, конечно же, об оплате. При цене в три копейки за деревцо я предложил по копейке оплатить в кассу и ещё по копейке – ему лично в качестве благодарности, – Городецкий сделал паузу.

– И что?

– Он отказался, ваше превосходительство. И сделал это в грубой форме.

– Уж не кинулся ли он на вас с оружием? – Компанейщиков даже не стал скрывать своего недовольства.

– Что вы, никак нет. Но слов не выбирал. Мол, не для того он здесь в грязи и болезнях провёл столько лет, чтобы так вот разбазаривать деревья. Сказал, что он человек не бедный и не нуждается в подобных подачках.

– Врет ведь. Дослужился уже до полковника, а нищий как церковная мышь, – управляющий встал и медленно проследовал к своему столу, демонстративно уселся в кресло и продолжил:

– Врёт. Его письма о просьбах выслать содержание приходят с завидной регулярностью. Конечно, мы понимаем, что всякое благое дело полезно, но в последнее время Палата не имеет возможности регулярно ассигновать ему средства из казны. Во-первых, из-за своих постоянных болезней он стал чрезвычайно резок в высказываниях, во-вторых, и, как говорят, по той же причине, фон Графф постоянно задерживает отчёты. Такое отношение к отчётности неприемлемо. Я такого не потерплю, – пауза в разговоре означала, что Городецкий может говорить дальше.

– Конечно, врет, ваше превосходительство. Точно врет. Я нашёл его личное хозяйство если не в упадке, то не в самом лучшем состоянии. Вы правильно заметили, что я был послан не для ревизии, но прежде чем выступить с предложением к фон Граффу, я для себя изучил состояние дел в лесничестве.

– Похвально, – Николай Васильевич сменил гнев на милость.

– Фон Графф находится в тяжёлом материальном положении. Поговаривают, будто он не позволяет себе тратить деньги на лечение почечной болезни, от которой сильно страдает. Сын его и жена больны также, но он и не думает о том, чтобы вывезти их из этих мест на лечение, и не потому, что не хочет. У него нет средств.

– Тем более странно, что он нашел в себе силы отказаться от вашего предложения, – Компанейщиков достал трубку и не торопясь раскурил её. По кабинету поплыл аромат хорошего табака. – Может быть, вы были слишком напористы и спугнули его?

– Не думаю, ваше превосходительство, это такой склад ума. Я сталкивался с подобным крайне редко, потому как до денег все охочи, а здесь получилось исключение. При этом я должен заметить, что он раздаёт рассаду окрестным крестьянам, для того чтобы те сажали деревья возле своих домов. Мне самому довелось быть свидетелем того, как он выдал трём местным более пятидесяти ив для их посадки вдоль реки.

– В своих отчётах он пишет об этом и имеет на это санкцию. Ему позволено давать местным крестьянам саженцы для поощрения к лесоводству. А всё, что продает, должен использовать на содержание и развитие плантаций. Вы правильно заметили, продолжайте.

– В селе Новотроицкое удалось мне разыскать Ивана Савченко, вынужден сказать, однако, что нашёл оного в весьма неблагополучном виде. С тех пор как отца его, Петра, взяли под арест за нападение на лесного стража, Иван беспробудно пьёт. К счастью, я приехал до полудня и застал его ещё на ногах.

– Уж сколько раз я себе обещал не иметь дела с проходимцами… – эта фраза была сказана Компанейщиковым с подчёркнутым ударением на последнем слове, но при этом было непонятно, кого он имел в виду – Савченко или самого Городецкого.

– Младший Савченко рассказал, что едва избежал наказания за тот самый случай. Некто Прохор Иванников, стражник и адъютант фон Графа, раскрыл их, когда они везли добытое после раскопок. Савченки напали на стражника, и тот чудом не помер. Сам Иванников не видел, кто нанёс удар, потому и арестовали только Петра. Всё добытое передали в полицейское управление. Теперь рассчитывать на них в нашем деле не приходится. Протрезвев, Иван думает только о том, чтобы похмелиться.

– Вы уж позаботьтесь, Александр Михайлович, чтобы ни один из них не смог указать на вас как на зачинщика этих работ. Ваши неприятности становятся моими заботами, а у меня их и без того достаточно.

– Уже позаботился, Николай Васильевич. Пётр погиб в тюрьме при загадочных обстоятельствах. Это, конечно, повлекло за собой некоторые расходы…

Компанейщиков брезгливо поморщился:

– Не хотите ли вы сказать, что я вам за это должен? Вы не выполнили ни одного моего поручения. Фон Графф чист, и раскопки не проводятся. Может быть, у вас имеются соображения насчёт того, как нам раскапывать курганы?

Городецкий не успел и рта раскрыть, как управляющий ответил за него:

– Нету у вас таких соображений. А потому мы заканчиваем с раскопками в Великоанадоли. Пока там фон Графф, нет смысла что-либо предпринимать.

 

 

 

Глава 27

 

Что говорят экстрасенсы

 

У центрального входа в родную телекомпанию «Зенит» Заборский увидел два незнакомых, но очень дорогих автомобиля. Собственно, Mini с красным верхом и чёрным низом он не раз встречал в городе. И помнится, за рулём была жгучая брюнетка. А вот синий спортивный двухместный Ford с откидным верхом, наверное, появился в Лугани недавно – такую машину трудно не заметить.

– И кто это к нам опять прибыл с неофициальным дружеским визитом?– поинтересовался Виталий у дежурного, пенсионера Петровича, который подменял на проходной уехавшую в отпуск на море дежурную Валентину.

– Иди к шефу, там и узнаешь, – сурово, как и подобает настоящему вахтёру, ответил Петрович. – Иван Сергеевич распорядился, мол, как только появится этот… этот, прости господи, господин, сразу пусть рулит ко мне. То есть к нему.

– Будет сделано, – отрапортовал Заборский и сразу направился на второй этаж, в кабинет Черепанова.

– Вас уже ожидают, – радостно сообщила ему секретарь Анечка, – у нас тут такие гости будут, все наши девушки к ним в очередь записываются. Заходите, Виталий. Сейчас принесу кофе.

– Здравствуйте, дорогой шеф. Ваш подчинённый не жалеет живота своего в опасных командировках, а вы не соизволите даже взять трубку мобильного телефона, чтобы выслушать подробный отчёт о проделанной работе. И что у вас здесь происходит с раннего утра? Стоит покинуть компанию на один день, и сразу ветер перемен задувает с новой силой.

– Здорово! Присаживайся побыстрячку и не умничай, всё равно не оценю, – Черепанов оторвался от своих записей и пожал руку Заборскому:

– Рассказывай кратко и по делу, у тебя семь минут, мелкие подробности потом. Что Бессонов жив – знаю, звонил Перебейнос. А вчера вечером я телефон отключил, был занят по уши, а потом включить забыл. Наверное, старею.

После того как Виталий обрисовал Черепанову события вчерашнего дня, тот призадумался:

– Давай так, сейчас ничего анализировать не будем. Отложим на вечер, всё равно времени нет. Тут новое дело. Как я тебе сказал, позвонил мне подполковник Перебейнос. Просил конфиденциально провернуть одно дело, которым милиции заниматься не к лицу, как он сам выразился. А нам, телевидению, – сам бог велел. И пока ты ездил в Днепродзержинск, к Бессоновым, я занимался подготовкой встречи… как ты думаешь с кем? Никогда не догадаешься – с экстрасенсами.

– Что, решили у нас в студии запустить программу «Битва экстрасенсов в провинции»?

– Почти так, проведём один эксперимент и снимем происходящее на камеру, правда, не для эфира, а для нашей доблестной милиции. Да и для собственного пользования, честно говоря, тоже. Всяко может обернуться. Уловил мысль? Мы решили, что надо раз и навсегда снять этот вопрос с привидениями. Ты же знаешь, как я отношусь к версиям с призраками и прочей нечистью. И в этом мы с Перебейносом во мнении совпадаем. Но тем не менее нужно использовать любую возможность установить истину в этом мистическом деле. Тем более получается, чем глубже мы начинаем копать, тем чаще наталкиваемся на этого таинственного призрака. А теперь ещё этот рассказ вполне трезвого и не особо артистичного Олега Бессонова о личной встрече с молчановским привидением. Разумеется, это можно списать либо на видения Бессонова – он ведь сам признался, что раньше покуривал травку. Либо – и тут прав капитан – он намеренно уводит следствие от других, важных, фактов, о которые нам пока не известно.

Но есть ещё одна причина, по которой мы начали возню с этими экстрасенсами. Перебейнос сообщил мне, что пару дней назад, ночью, в реанимации на короткое время пришла в сознание Шура Ушкало. Сестричка, которая возле неё дежурила, сразу сообщила оперативникам об этом радостном событии – так было договорено заранее. И сразу же к Шуре приехали ребята из следственной бригады, чтобы попытаться хоть что-нибудь выяснить, пока та при памяти. Врач, конечно ни в какую, но Перебейнос его уговорил, сославшись как на важность следствия и общественный резонанс, так и пообещав личную поддержку, если понадобится. Взял на себя полную ответственность, чтобы хотя бы несколько минут поговорить с Шурой. Поговорить – это я так образно сказал, говорить она вообще не в состоянии. Только моргать глазами может.

Так вот, ребята из следственного показали ей по очереди фото (в полный рост) нескольких подозреваемых, а именно: трёх охранников, которые тогда дежурили в усадьбе, включая Олега Бессонова, а также сторожа Никитича, Риты Ковалёвой и даже Бори Картавого, который во время покушения сидел в СИЗО. Спросили: кто из них стрелял? И попросили моргнуть, если узнает. Ну и что ты думаешь, она не моргнула ни разу. Тогда тот смышлёный лейтенант, который вспомнил про видеокамеру в коридоре, взял и показал ей фоторобот, который менты сделали по картинке с «призраком» . Там конечно лица не видно, но фигура в «древнем» костюме получилась довольно специфическая и весьма различимая. И представляешь, Шура моргнула! И сразу же опять «отрубилась», за что лейтенанту сильно попало от врачей. Это, конечно, можно списать на тяжёлое состояние Ушкало, но факт остаётся фактом. После всех этих прямых и косвенных свидетельств, связанных с «призраком» Перебейнос попросил меня провести эксперимент с двумя известными экстрасенсами, которых ему порекомендовало областное начальство. Они побеждали в разное время в киевских телешоу и, кроме того, уже имеют опыт взаимодействия со следственными органами. Пытались, не особо афишируя, помочь в раскрытии какого-то заказного «глухаря». Чем там тогда дело закончилось, не знаю, но Перебейнос просил с экстрасенсами позаниматься, да и высокое начальство их очень нахваливало. Ты же знаешь, как оно бывает, когда просит начальство. Вполне может оказаться, что жена кого-то из высших чинов просто верит во в загробные дела, посещает этих экстрасенсов, ну и напрягла мужа, чтобы тот… Ну, в общем…

Юрий Викторович от этого специфического распоряжения отказаться не смог, но перекинул дело на нас. «Шоб надо мной не гоготали в моём же управлении, – сказал он. – А с вас взятки гладки, порасспрашиваете их о чём надо, а потом растолкуете мне. Чем чёрт не шутит, може, и на самом деле помогут чем. В любом случае распоряжение начальства я выполнил».

– И вот они к нам приехали, – кивнул Заборский. – я так понимаю, это их шикарные машины стоят у крыльца. Чтоб я так сегодня зарабатывал, как они, глядя с прищуром в прошлое.

– Не злобствуй, – порекомендовал Иван, – а то наведут на тебя порчу или, чего доброго, защиту астрала снимут. А если внушат обет безбрачия или беспития принять? Для тебя это будет пострашнее, чем лишение премии за все последующие годы.

– Мне это не грозит. И официальная наука, и неофициальная здесь бессильны. Неистребимые гены моего дорогого дедушки – вот что делает меня тем, кем я есть сегодня: гений и злодейство сошлись во мне воедино, поправ двухсотлетнюю парадигму любимого классика.

– А вот теперь от тебя, чья биография мне вполне известна и не вызывает такого же ответного восторга, давай перейдём к нашим гостям. Итак, в нашу телекомпанию прибыли два экстрасенса, слушай и запоминай… – Черепанов открыл ежедневник и с расстановкой прочитал: – Роза Кадуева и Алексей Ревский. Вот что они сами говорят о себе или сообщает о них интернет.

Розе Кадуевой 28 лет, родилась она в Чимкенте, Казахстан, но сейчас живёт в Киеве… Роза гадает на картах Таро, применяет в работе свечи и чётки. Она лечит болезни, снимает порчу и сглаз. Экстрасенсорные способности проявились в 12 лет – в школе Роза гадала одноклассникам на картах, предсказывала будущее… Сама она считает себя медиумом, общается с умершими, видит будущее и прошлое любого человека. Экстрасенсорные способности переходят уже в шестое поколение семьи Кадуевых по женской линии… Впечатляет? А теперь о другом нашем госте. Алексей Ревский называет себя «Магом по роду и крови, шаманом древнего наследия». В работе Алексей использует техники шаманов и магические традиции Западной Европы. Экстрасенс способен создавать дублёров, которые могут отражать астральные атаки. Алексей Ревский также охотно пользуется магией вуду и моделирует будущее. Что-нибудь усвоил из услышанного?

Заборский хмыкнул и неопределённо пожал плечами. А Иван продолжил:

– Надеюсь, теперь ты, понял, с какими людьми нам придется иметь дело, так что давай готовить вопросы, они господа занятые, долго у нас засиживаться не станут. Потом запись отошлём Перебейносу, всё документально, чтобы комар, вернее Юрий Викторович, носа не подточил. Я распорядился, студия уже готова – и свет выставили, и стулья занесли. Да, мне передали те фотографии, которые в больнице показывали Шуре Ушкало, и снимки, сделанные опергруппой на месте совершения преступлений. Их надо в первую очередь показать нашим экспертам – будем называть их так. И ещё у меня есть собственные фото усадьбы. Конечно, для чистоты эксперимента лучше было бы свозить экстрасенсов в Молчановку, но у них нет времени. Перебейнос говорил, что их и так еле уговорили приехать сюда. В конце концов, если они действительно что-то умеют, этих данных для них будет вполне достаточно. Я сам видел в одной передаче, как их коллеги многое определяли по фотографиям. Даже события с налётом давности. Итак, лирику в сторону, через полчаса начинаем.

Ровно через тридцать минут в студию вошли два человека. Молодая темноволосая девушка восточной наружности в тёмном длинном платье-балахоне и парень в сером, отутюженном костюме и светлой рубашке. Помощники Ивана разложили на столе фотографии. Алексей и Роза по очереди подходили к столу и, не касаясь снимков, сосредоточенно проводили над ними руками. Роза время от времени тасовала карты Таро и внимательно вглядывалась в них. Это действо продолжалось около десяти минут. Вокруг стояла гробовая тишина. Заборский изредка фокусировал объектив камеры то на одном, то на другом эксперте.

– Можете вы нам сказать, что же на самом деле произошло в этой усадьбе? – наконец прервал их таинство Иван. – Людей на крайних фото нашли в доме с огнестрельными ранениями. Нас интересует, кто в них стрелял?

Первой заговорила Роза. Но сначала она как бы стряхнула с рук невидимую грязь:

– Место, которое изображено на фотографии, – она взяла фото Молчановской усадьбы, – действительно очень старое, этому дому не меньше двухсот лет. И там произошло немало трагических событий: были и насильственные смерти, и пытки, и пожары. Там было много горя. И там могут обитать другие сущности, но большего сказать не могу. Живым не всегда положено знать тайны мёртвых. В этом доме всё наслаивается одно на другое, и трудно вычленить отдельные события. Теперь, что касается фото, на которых запечатлены жертвы последних случаев. Вот от этой фотографии веет холодом, – она указала на Константина Ковалёва, – он, скорее всего, мертв. А вот эта женщина, – она взяла фото Шуры Ушкало, – она жива. И скорее всего, будет жить долго, но пока ей очень плохо.

– И она производит очень странное впечатление, – добавил Алексей – от её фотографии веет мужским началом. Если бы я не видел фото сразу, то решил бы, что это мужчина.

Иван переглянулся с Заборским. Тот взглядом указал на другой стол, где были разложены снимки, которые показывали в больнице Шуре. Мол, пусть теперь расскажут о них, ведь то, что сообщили эксперты, и сообщили правильно, могло быть им известно – о выстрелах в Молчановке много писали и говорили с телеэкранов. И фото Ковалёва и Ушкало демонстрировались неоднократно.

– Кто же стрелял в этих людей? – Иван подвёл экстрасенсов ко второму столу. – Видите ли вы его среди тех, кто здесь изображён?

Алексей и Роза снова проделали соответствующие пассы над фотографиями и потом о чём-то недолго, но оживлённо и взволновано посовещались.

– По нашему мнению, – начал Ревский, – люди на этих фотографиях не имеют прямого отношения к выстрелам, хотя в это время и находились неподалёку.

– И этот тоже? – Иван протянул экстрасенсам фотографию Бориса Гольдина.

– Да, и этот. Вижу ссору, кровь, драку… вижу его рядом с убитым, но, как он стреляет в него, не вижу, – добавили Роза. – Того мужчину, – она показала на Ковалёва, – могло убить «другое».

– Что значит «другое»? – не сдержался Черепанов. – Вы можете объяснить конкретнее?

– Нет, не можем, – вступил в разговор Ревский, – когда мы мысленно подходим к моменту выстрелов в усадьбе, такое впечатление, что этот момент кем-то или чем-то очень крепко заблокирован.

– Что значит «заблокирован», поясните, – теперь попросил уточнить Заборский, – заблокирован человеком или чем-то сверхъестественным, неземным, потусторонним?

– Это может быть и всё, что угодно, или кто угодно. В том числе и другой экстрасенс с очень сильной энергетикой, а может быть, это сделал колдун или потомственная колдунья. Как бы там ни было, но блок поставлен профессионально, и без дополнительных факторов нам его преодолеть не удастся. Мы сталкивались с подобными блоками, поставленными нашими коллегами.

– А если я покажу вам некую видеозапись, сделанную в день покушения на девушку с фотографии? Может быть, это поможет вам преодолеть блокировку? – Заборский вывел на монитор видеозапись с таинственной фигурой из коридора молчановской усадьбы.

Экстрасенсы с напряжённым интересом и вниманием всматривались в кадры и порой, казалось, хотели заглянуть за экран монитора. После чего они снова оживлённо и взволновано о чём-то посовещались вполголоса.

– Мы не смогли преодолеть блокировку даже после просмотра этой записи, – резюмировала Роза Кадуева. – Кроме того, у нас возникли разногласия относительно фигуры на этой видеозаписи. По виду это мужчина, хотя энергетика исходит сугубо женская, и это очень сильная энергетика, способная не только блокировать просмотр событий в прошлом, но и управлять ими. И если бы этот человек поучаствовал в телешоу, он непременно бы победил. Но мы не знаем такого специалиста.

– Ещё один ключевой момент, – продолжил Ревский, – помните, в случае с красивой девушкой на фото я определил её ауру как мужскую по естественному её началу, а так часто бывает, когда женщина со временем меняет свой пол на мужской. И наоборот. У фигуры же из коридора, как мне показалось, сильное мужское начало полностью вытеснено ещё более сильным женским. Это странное существо на плёнке как бы заранее запрограммировано на некое событие, которым может быть и убийство, и покушение, которые там произошли. Большего, к сожалению, сказать не можем.

Виталий на всякий случай обменялся с экстрасенсами номерами телефонов. Когда Черепанов с Заборским, поблагодарив гостей, хотели было проводить их к машинам, дорогу им преградила Анюта:

– Ну, Иван Сергеевич, нам же обещали, по одной минутке, все так ждали…

– Хорошо, хорошо, – улыбнулся Ревский, – Иван Сергеевич, мы с удовольствием поработаем с вашими сотрудниками, нам это будет приятно. Вам тоже спасибо, и до встречи…

– И ты, Брут, – не выдержал Иван, когда они остались с Заборским в кабинете вдвоём, – тоже попал под действие волшебных чар? Хотя я, признаться, ожидал худшего. А они верно определили многие моменты, хотя ясности в дело не внесли. Ведь по сути ничего нового они не сказали. Или сказали? Вечером посмотрим запись и подумаем. А пока отошли одну из копий нашему большому другу Перебейносу, пусть любуется и делает выводы. Мне кажется, что у нас уже настолько смешалось реальное и нереальное, что нам с тобой впору идти в церковь и ставить свечки всем святым. Или пригласить батюшку и полностью окропить студию. А лучше всю телекомпанию вместе с нами. И атеистов вроде тебя отправить на костёр в качестве жертвы нашему расследованию. Кстати о костре, а не заехать ли нам в шашлычную в славном подвальчике возле городского рынка и не отведать ли сочной свининки на рёбрышках с неподражаемым соусом, ведь всё это с некоторых пор готовит там мой старый армейский друг и непревзойдённый кулинар Резо Гориани? А я, так и быть, попрошу его, чтобы он удостоил тебя бокалом настоящего грузинского вина. Пусть твои ребята всё сделают как надо, а ты иди, собирайся, выезд через пятнадцать минут. И никакая потусторонняя сущность нам в этом добром намерении уже не помешает.

Не успел Черепанов произнести последние слова, как дверь в кабинет каким-то магическим образом отворилась и на пороге возникла секретаршаАня. Её появление вызвало взрыв почти истерического хохота, отчего Анюта страшно растерялась и смутилась. Казалось, несколько секунд – и она расплачется.

– Извини нас, бога ради, ты тут вовсе ни при чём. Просто открыла дверь в тот момент, когда Виталий рассказал очень смешной анекдот, – попытался исправить ситуацию Черепанов.

– А мне расскажете? – быстро пришла в себя Аня.

– Ну ты же знаешь Заборского, он очень неприличный. В смысле – анекдот, а не сам Заборский, хотя и он тоже, – все дружно рассмеялись. – Так что за вопрос у тебя был?

– Вот только что письмо курьерской службой доставили. Мне показалось, что это важно, потому что речь идёт о завтрашнем дне, – и Анюта протянула Ивану красивый конверт.

– Неужели приглашение на бал? – Заборский никак не мог выйти из шутливого настроения.

– Ты почти угадал, директор информагентства «Точка» господин Альмак имеет честь пригласить меня на специальный деловой ужин, посвящённый успешному сотрудничеству с нашей компанией и презентовать новые взаимовыгодные предложения, – Иван рассматривал солидную открытку, вертя её, словно найденный в своём кармане чужой кошелёк с деньгами. – Бред какой-то, Ковалёва уже нет, финансировать всю эту шушеру теперь, по идее, некому и незачем, не понимаю…

– Ой, Иван Сергеевич, совсем забыл рассказать вам, кто на самом деле этот Альмак.

– Это на тебя похоже. А слона мы, стало быть, и не заметили.

– Вам это и сейчас будет весьма любопытно. Фамилию Альмак этот гражданин взял всего три года назад. Ранее он героически трудился на руководящей должности в наших доблестных спецслужбах. Специализировался на информации, аналитике и способах формирования и управления общественным мнением. После выхода на пенсию сменил имидж и фамилию, оставив только прежнее имя-отчество. Видимо, чтобы не путаться. Этот господин создал собственную структуру и развернул рекламную кампанию, продвигавшую особые возможности его нового бизнеса. Тем, кто к нему обращались, он обещал золотые горы. Вначале он как бы работал на своих заказчиков, но в итоге всё оборачивалось таким образом, что их бизнес… куда-то девался вместе с ними. Вернее, следов и улик на этот счёт никаких нет. Типы, похожие на Ковалёва, тянулись к нему, подсаживались на его советы, и это поначалу приносило им успех. А потом происходила какая-то нелепость. Может, это, конечно, чистое совпадение…

– Ну ты и Станиславский… А если бы Аннушка не занесла эту открытку, ты бы и дальше тянул паузу, вместо того чтобы рассказать мне эту, может быть, самую главную новость? – Черепанов был в бешенстве.

– Не сердитесь, Иван Сергеевич, я хотел под шашлычок… Надеюсь, он не отменяется?

 

Глава 28

 

Опять всё сначала?

 

Шашлык в подвальчике, как и обещал Черепанов, действительно оказался вкусным, а вино настоящим грузинским. Кто его доставлял прямо из Грузии и как, про это Резо никогда никому не рассказывал. Иван с Виталием выпили почти три бутылки, но вышли из погребка Гориани, довольно уверенно управляя собственными ногами. Обильная закуска не дала вину вволю разгуляться по телам, а последние капли хмеля выгнал из их голов тёплый осенний ветерок. Они с удовольствием прошлись по утихающему к ночи родному городу, готовящемуся мирно отойти ко сну. По пути или молчали, или намеренно говорили только о футболе, барышнях и работе. О расследовании в Молчановке не проронили ни слова, специально оставляя эту тему на серьёзный домашний разбор.

Как только они зашли к Черепанову, Виталий сразу же отправился на кухню варить кофе, чтобы потом под парящий в чашке напиток с наслаждением выкурить непременную сигарету. Иван достал и разложил свои записи. Каждый из них готовился к обсуждению, и готовился по-своему.

– Вначале, Иван Сергеевич, хочу более подробно рассказать о своей поездке в Днепродзержинск. Вы ведь в основном информированы милицейским начальством, а оно может и пропустить невыгодные или несущественные, с их точки зрения, подробности.

И Виталий подробно пересказал Черепанову о поездке в Днепродзержинск и допросе Олега Бессонова в больнице. Черепанов внимательно слушал, делая пометки. Когда Виталий закончил, оба помолчали, собираясь с мыслями.

– Давай подобьём, что за расклад у нас получился, – начал Иван, – вот мои последние версии по поводу нашего потенциального «стрелка».

Он протянул бумаги Виталию и продолжил:

– Последние события существенно изменили диспозицию. У меня оставалось три версии, вот взгляни – они расположены в порядке убывания их вероятности. На первом месте – Олег Бессонов… Но судя по твоим наблюдениям во время его допроса, да и по его поведению после покушения на Шуру, он скорее мог оказаться очередной жертвой, чем «стрелком».

– Чьей жертвой: «стрелка» или кого другого? – уточнил Виталий. – Как, по-вашему, в Константина Ковалёва и Шуру Ушкало стрелял один и тот же человек или разные люди? Кроме того, давайте не забывать о погибшем ранее на охоте в Молчановке Григоровиче. Или не будем рассматривать его вместе с последними случаями?

– Григоровича давай пока отставим в сторону. Хоть я и чувствую, что связь между его смертью и последними событиями в Молчановке имеется. Но она скорее косвенная. А если мы сейчас ещё и Григоровича начнём «разрабатывать», точно ни к чему не придём. Дай бог, с последними событиями разобраться... Теперь отвечу на твой вопрос о количестве «стрелков». Что-то мне подсказывает, что оба выстрела совершил один и тот же человек. И по почерку преступления, и по одному оружию, из которого стреляли, и по месту, и по времени совершения преступления… Но давай вернёмся к Бессонову. На первый взгляд у него есть явный мотив совершить преступления – наследство. Но чтобы достичь своей цели – если допустить, что она такова, – ему необходимо последовательно убить Константина Ковалёва (а это, на минутку, всё-таки его отец, каким бы плохим он не был), а потом ещё убить его молодую жену Риту. Ведь он не мог знать о наличии и содержании брачного договора, об отсутствии завещания Ковалёва или иных бумаг? Не мог! И что, вот такой он профессиональный злодей, хладнокровно задумавший два убийства подряд?

– Нет, пожалуй, не похож, – не спеша ответил Виталий. – Тут должен быть опытный человек, с холодным умом, дальновидный и расчётливый. А Олег, как ни крути, на эту роль не тянет. Пацан пацаном. И внешностью, и характером он больше пошёл в мать, чем в отца. Ну не мог он убить Ковалёва, алиби Бессонова люди Сидорченко проверили. И оно подтверждается коллегами Олега по охранному агентству. Он в тот вечер практически всё время был не один. Но, с другой стороны, он мог воспользоваться ситуацией уже после смерти Ковалёва. Поясню. Предположим, Константина Ковалёва убил Боря Картавый, как это пока считает следствие и что очень даже возможно, несмотря на возражения Бори и его адвокатов. И допустим, что Олег Бессонов понимает, что, используя это обстоятельство, ему теперь до наследства рукой подать. Остаётся только убрать жену покойного папаши – и вот они, денежки! И в Риту стреляет уже он сам.

– В Риту? Ты забыл, что стреляли в Шуру?! В Шу-ру! Что, Бессонов не знает, кто Рита, а кто Шура? Прекрасно различает – он столько раз видел обоих и вместе, и порознь. А если хотел убрать Шуру как свидетеля неудачного покушения на Риту, то почему оставил её в живых и не добил на месте? Ведь она могла видеть его при выстреле, стреляли-то в грудь, а не в спину. И Бессонов спокойно идёт на работу, потом к матери помогать выдвинулся. Он что, такой местный Штирлиц-Исаев с железным нордическим характером?

– А тут ещё это похищение. Оно, кстати, тоже говорит в пользу невиновности Олега.

– Да, именно. Если бы он чувствовал за собой вину, то подготовился бы ко всяким неожиданностям. А он спокойно купается в озере, тихо выпивает вечерком… Что же касается его похищения, здесь чётко прослеживается рука Бори Гольдина и его команды. Шантаж, вымогательство, запугивания, «свои» нотариусы, всегда готовые подтвердить и подписать что угодно, – это его, Борюсика, методы. В СИЗО, он узнал, что в Молчановке прогремели новые выстрелы. И понял последний расклад: Ковалёв мёртв – он его убил или не он, пока промолчим, – а наследник имущества друга теперь кто? Заметь, имущества, где есть законная, но не возвращённая по понятиям ему, Гольдину, Константином Ковалёвым доля. Да и само наследство Ковалёва разве не привлекательно? А про брачный контракт и его содержание, и про то, что Олег Бессонов – сын Ковалёва, я уверен, Боря Гольдин уже знал. Ведь он с молодости был лучшим другом Кости Коваля, а потом уже бизнесмена и депутата Константина Григорьевича Ковалёва. Знал и понял, что действовать надо быстро, пока Бессонова не обработали другие. И он дал своим «бойцам» команду срочно прессануть Бессонова, пока тот не разобрался, каким богатством может завладеть. И если бы не «счастливый» случай с аварией и не ночной звонок мне от Бондарчука, всё бы так и случилось. Признают Картавого виновным или не признают – это ещё вопрос. Борины друзья сделают все, чтобы не признали. А обработай они Бессонова, и акции, и имущество покойного Ковалёва – у Гольдина в руках. Зарегистрировали бы всё на какую-нибудь подставную оффшорную компанию, и поди докажи потом, кто владелец. Вот увидишь, после допроса этого Омара и его подельников из чёрного Porsche так и окажется. Или примерно так.

– Зачем в таком случае Бондарчук решил помочь Олегу Бессонову? Ему какой резон?

– Да он сильно и не засветился. Подумаешь, позвонил мне, зная, что мы интересуемся расследованием, и выразил озабоченность отсутствием на работе своего сотрудника. Сотрудника, с которым мы хотели поговорить. И всё. А резон… Не знаю. Он человек не глупый, информированный и тоже наверняка просчитал возможные расклады. Знал всё про Ковалёва, про Гольдина, про их нравы и методы. Может, не хотел, чтобы собственность перешла в руки Гольдина, догадывался, что тот сделает с Бессоновым после подписания документов. А может, сам надеялся оказать влияние на Олега как на будущего владельца корпорации «2К». То, что он по-человечески его пожалел, – это вряд ли, не та школа, где правят бал сантименты. А вот пролезть в высшее руководство компании и, возможно, даже прибрать к рукам через неопытного Бессонова часть акций предприятий, принадлежавших покойному боссу, он мог вполне рассчитывать. Вот и включил меня в игру по спасению Бессонова. Он понимал, что я обязательно подниму тревогу, и мы с ментами начнём искать Бессонова. И не ошибся, всё ведь так и случилось.

– Выходит, мы исключаем Бессонова из претендентов на роль «стрелка»? – Виталий взял карандаш и поставил на версии «Олег Бессонов» жирный крест. – Тогда обсудим оставшихся.

– Давай-ка сначала выйдем на балкон и перекурим. Я уж, так и быть, нарушу табу и раскручу тебя на пару сигарет. Так думается лучше, да и тебе будет веселее травиться табаком в компании.

Заборский взял сигареты, и они отправились на балкон. Часы в кабинете пробили двенадцать.

– Позвони домашним и предупреди, что задержишься. Если понадобится, твоё алиби я готов подтвердить. Правда, за небольшую плату, – сказал Иван Заборскому, когда они вернулись в комнату, и, усмехнувшись, добавил: – Но, полагаю, мы договоримся. Я не Гольдин, много не потребую.

– Нет уж, спасибо, я как-нибудь сам справлюсь, – в том ему ответил Виталий. – Вам дай палец, потом руку отхватите. Чай не первый раз «отмазываюсь», прокатит как по маслу. Я давно, как жена Цезаря, вне подозрений.

– Ну-ну, только не забудь сказать в конце разговора «люблю и целую», – хмыкнул Иван и пошёл варить очередную порцию кофе.

– Теперь возвращаемся к остальным версиям, – снова взял листы с записями Виталий, когда Иван вернулся с двумя ароматно парящими чашками.

– На втором месте у вас была Рита Ковалёва. Получается, после всплытия брачного контракта её тоже нужно вычеркивать?

– Выходит так. Теперь мы знаем, что этот договор Ковалёв с женой оформил, и Рита, естественно, знала его содержание. И понимала, что рано или поздно он обнаружится у юристов. Зачем же тогда убивать мужа, при котором ей существовать гораздо комфортнее, чем без него? При нём живом она – госпожа Маргарита Васильевна Ковалёва, а без него может опять стать той Марго Безотказной, которой была до их знакомства. Нет, ни своего законного мужа, ни свою любвеобильную подругу-чемпионку резона убивать у Маргариты не было. Наоборот, ей выгодно было беречь и лелеять мужа, а не мишень из него устраивать. Ставь, Виталий, крест на Рите, как в брачном договоре его поставил сам Ковалёв.

– Вычеркнул, – отозвался Заборский, – с ней мы быстро управились. И теперь у нас остался последний, третий, подозреваемый – извините, у вас написано «призрак». Стало быть, вы тоже стали почитателем метафизических явлений. Ну, призрак так призрак. Особенно это актуально после сегодняшних выводов наших паранормальных гостей. Что у нас написано о «призраке»? Зачитать?

– Читай про себя, я и так помню, что написал. А что по «призраку» у нас с тех пор изменилось? – уточнил он у Забрского.

– Добавился рассказ Олега Бессонова о привидении, которое он якобы видел сразу после достройки дома. Ну и конечно, мнения экстрасенсов. Будем пересматривать их рассказы на компе – я захватил диск – или вы тоже всё помните? Да? Помните? А говорили давеча, мол, старость, возраст…

– Не дождешься! Я знаю, что ты давно метишь в моё кресло, только я не повторю ошибку Ковалёва, не надейся – заранее напишу завещание, и в нём тебе, оглоеду, места не будет! Теперь давай серьёзно, это же наш последний форпост… Рассказ Бессонова ничего нового не даёт, просто ещё один впечатлительный молодой человек под влиянием магии Молчановки захотел вставить свои «пять копеек». Таких свидетельств у нас уже несколько – кто-то что-то видел, где-то что-то мелькнуло, кто-то кого-то слышал… Да я и сам такой свидетель, правда после приличной дозы виски. Вот и Бессонов тоже или выпил для храбрости, когда шёл смотреть хоромы шефа, или курнул прилично, что более вероятно. А после этого он мог не только мужика в шляпе увидеть, но и целый полк бравых гусар верхом на сивых кобылах.

– Ладно, допустим. Выкинуть эти свидетельства на свалку истории как не подтверждающиеся классическими законами физики и вызванные галлюциногенными видениями и ощущениями лиц, находящихся в крайних степенях опьянения или под воздействием различных наркотических препаратов. Такая будет формулировка. Но куда прикажете деть видеоматериалы со странной фигурой в коридоре? Куда отправить последний ответ Шуры Ушкало, мигнувшей, когда ей предъявили фото этого «коридорного призрака»? Как трактовать высказывания уважаемых экстрасенсов, которые сделали те же выводы, что и мы с вами полчаса назад? А именно о непригодности всех вышеперечисленных фигурантов на роль «стрелка». При этом наши «колдуны» подтвердили возможность совершения преступлений именно этим мифическим призраком. Кто он, этот Мистер Икс? Кто им прикидывается, кто в него рядится? Неизвестно. И как следует из наших гениальных рассуждений и заключения экстрасенсов, среди тех, кого мы с вами рассматривали на эту роль, убийцы нет. Но ведь от этого фигура в странном старинном костюме не исчезнет, она реально существует на плёнке, хотим мы того или нет. И пояснить её существование надо, касается это убийства и покушения или не касается. Или эта ария вовсе из другой оперы?

– Ну ладно, допустим, убедил. Но если верить тем же экстрасенсам – а они соображают в таких делах больше нашего, – то как понимать их намёки, что это существо не мужчина и не женщина? Значит ли это, что бесполый призрак Молчановской усадьбы действительно стреляет из старинного «бердана» всех ему неугодных? С трудом могу представить, что такой вывод в расследовании сделаем мы, и уж совсем не представляю его со стороны Перебейноса с Сидорченко. Особенно порадуется такому заключению наш суд и прокуратура – вот создан прецедент, отныне все «висяки» да «глухари» можно валить на призраков, вампиров, вурдалаков и прочую нечисть. А милицию переименуем в «ночной дозор». И сразу дело пойдет на лад, покончим с преступностью поганой заговорами да чесноком, кольями осиновыми да знамениями крестными.

– Получается, тупик? Вычёркиваем «призрака», и всё сначала? Или будем ждать, пока доблестная милиция сама раскрутит эти преступления? Они уж точно заморачиваться долго не станут, дело на контроле, тянуть некуда, виновных назначат быстро. Или наоборот, отложат как «глухое». А нам, чтобы начинать широкую кампанию по реприватизации Молчановкой усадьбы, сподручней, чтобы эти дела были раскрыты и виновные наказаны. Я уже материалы по возврату усадьбы государству для прессы и прочих дружественных нам СМИ готовлю. Как только виновных осудят, начнём наступление по всем фронтам. Как говорится, покажем, что дело Завьялова живёт и, дай бог, побеждает.

Черепанов потёр лоб рукой:

– Знаешь, Виталий, мне кажется, что, составляя этот список, я кого-то пропустил или, наоборот, недооценил потенциальные возможности одного их тех, кого мы вычеркнули сейчас или я сам исключил ранее. Давай так. Как минимум ещё пару дней у нас есть. Сейчас мы разойдёмся и подумаем каждый по отдельности. Подождём результатов допросов этого Омара и его «братков», может, всплывёт что-то такое, что натолкнёт нас на разгадку. Возможно, появятся новые документы от юристов, выяснятся дополнительные обстоятельства. В конце концов, может прийти в себя Шура Ушкало, тогда она нормально пояснит, что значит её моргание на ту фотографию с фигурой из коридора. А что касается документов по усадьбе, то я поговорю об этом с Полонской на этот счёт. Может, она подкинет нам материалы, которые сохранились от Завьялова, когда он боролся за Молчановку. Тебе вызвать такси или останешься на ночёвку у меня? Роскошный диван в прихожей всегда в твоём распоряжении.

– Сам такси вызову. Уж лучше поздно, но дома. Вам оставить сигарет, раз уж табу нарушено? Да, когда приедет такси, обязательно запишите номер машины, а то мало ли что! Когда имеешь дело с привидениями, да ещё такими продвинутыми, как наше, ожидать можно всякого. Вот прикинется такой «призрак» таксистом и укатит меня по ту сторону добра и зла, где нет ни грузинского вина с шашлыками, ни ведущей наш прогноз погоды Людочки Черновой. И не существует там даже вас, моего любимого шефа, постоянно напоминающего мне, что означает КЗОТовская фраза «ненормированный рабочий день».

– Езжай, балабол, всё равно на премию не наговорил. И не забудь, завтра пишешь программу о состоянии дорог в городе. Вот, кстати, сейчас по ним прокатишься, и сон как рукой снимет.

 

После того как Заборский уехал, Иван попытался заснуть, но не смог. Снова пил кофе, выкурил заботливо оставленную Заборским сигарету. Ему казалось, что именно в разговоре с Виталием они очень близко подошли к разгадке тайны Молчановки. Что в их беседе промелькнуло несколько наводящих фраз, которым они не придали значения в пылу полемики. И как уставшие путники, истомлённые жаждой, они прошли совсем рядом с живительным источником, но не заметили его. Что делать в таких случаях? Вернуться назад и начать поиск снова. Надо попытаться вспомнить слова, которым они не придали значения. И возможно, эти слова подскажут другое направление поисков, выявят новые обстоятельства, на которые они внимания не обращали. Такое уже было, когда он возвращался из психиатрической больницы от Завьялова. Тогда ему тоже показалось, что он упустил что-то важное. А может, эти ощущения связаны между собой и нужно попытаться восстановить их сейчас, пока свеж в памяти разговор с Виталием? И пока всё равно не спится. Стоп, может быть, его зацепили слова Заборского о реалистичности этого призрака? Он сказал, кажется так: надо всё равно найти, кто им прикидывается или рядится. Ну и что? Зачем нашим подозреваемым использовать образ призрака, если они и без этих хлопот могли спокойно стрелять в Ковалёва и в Шуру? А кстати, на вопрос, почему стреляли в Шуру, они вообще не ответили. И почему в Ковалёва – тоже. Зачем кому-то прикидываться привидением, если это, конечно, не было настоящее привидение? Стоп. Эту версию нужно отбросить сразу – иначе тупик. Но ведь они решили, что люди, которых подозревали, в принципе не имели достаточных мотивов для преступления, «косили» они под призрака или нет! Кстати, и экстрасенсы подтвердили, что не видят никого из подозреваемых в качестве «стрелков».

Опять стоп. Нужно вернуться к началу рассуждений, иначе можно тихо сойти с ума. Сойти с ума... Да, психбольница! Палата Завьялова. Он же хотел вспомнить, чего там не заметил, или, вернее, на что или кого не обратил внимания… Хорошо. Вспоминать, вспоминать! Иван даже поднялся и заходил по комнате, восстанавливая в памяти тот визит. Палата, где лежал Завьялов… они с Клавой тихо вошли, он огляделся… Что-то он там увидел такое, что потом назойливой мухой крутилось в голове. Только что? Что являлось необычным в больничной палате? Он ещё раз напряг память. Взгляд опытного телевизионщика привык видеть и фиксировать разные мелочи интерьера чисто автоматически, как для картинки. В телевизионном кадре должно быть, только то, что работает на сюжета. И ничего, что отвлекало бы от основной задачи режиссёра. Что же тогда показалось Ивану не соответствующим обстановке? Или, наоборот, он уже видел эти предметы в «оформлении других сюжетов», связанных с Завьяловым? Вспоминать, вспоминать!..

Итак, они с Клавой зашли в палату – там лежали Завьялов и «полковник». Кровати с провисшими сетками, облезшие тумбочки, вешалка в углу, стулья. Что находилось на тумбочке Завьялова? Блюдце с таблетками, керамическая кружка, кажется, карандаш или ручка. Всё. И что тут «лишнее»? Пошли дальше: тумбочка была без дверцы – это точно, иначе бы Иван не заметил кулёк с фотографиями. Да… Итак, кулёк с фотографиями, какие-то листы бумаги и, кажется, там лежали туалетные принадлежности – бритва, помазок, мыльница. Ещё был носовой, платок, или нет, он лежал выше, на верхней полке, с какой-то одеждой или бельём. Дальше стоял стул с наброшенным на спинку полотенцем. Под кроватью тапочки и … и всё. На вешалке висела какая-то одежда, очевидно, принадлежащая обоим. Это были серые застиранные халаты, ведь другую верхнюю одежду у больных забирают. Клава объяснила, что это делают для того, чтобы больные не выходили в город сами, без разрешения. А брюки, рубашки и куртки им выдают только тогда, когда отпускают в магазин или куда-нибудь по поручению медицинского персонала, то есть самой Клавы или главного врача. Вспоминать!

В углу под вешалкой, стояли чёрные, видавшие виды ботинки, смятые бахилы и начищенные до блеска стоптанные туфли, видимо «полковника». И что в этом смутило Ивана? Вполне традиционный и необходимый для их положения набор. Скорее, тут многого не хватает, усмехнулся про себя Черепанов. Ведь у них и так всё по минимуму: кружка – ложка, тапочки – бахилы... Кружка-ложка, тапочки-бахилы, промурлыкал он на мотив старой песенки. Пожалуй, искать надо не там. Кружка – ложка, тапочки – бахилы, кружка-ложка, тапочки-бахилы, назойливо крутилось в мозгах. Неужели интуиция на этот раз его подвела, и эта неуловимая мысль-муха залетела не оттуда?

Кружка – ложка, тапочки – бахилы... кружка-ложка, тапочки, тапочки… «Стоп!» – пробило в мозгу. Бахилы! Бахилы? Зачем бахилы людям, которых никто не навещает? И вообще, зачем бахилы в этой задрипанной, грязной психиатрической больнице с облезлыми стенами и осыпающейся штукатуркой? Ведь там нет ни стерильной чистоты, ни хирургического отделения. А если бы они и имелись, то вряд ли Клава или кто другой раздавал бы бахилы больным. У больницы нет денег на самое необходимое, не хватает медикаментов, простыней, спирта и бинтов, а тут бахилы… Их не раздают бесплатно даже в платных больницах, непроизвольно скаламбурил Черепанов.

Так, успокоиться. Ну и что, что бахилы лежат в палате Завьялова? Просто принёс, подобрал где-то во дворе. Но где он или «полковник» мог их подобрать, если купить их в радиусе пятидесяти километров от больницы вообще негде?! И зачем их специально нести в палату?

Подожди, сказал сам себе Иван, я рассуждаю как нормальный человек, но они-то не совсем нормальные. Разве могу я понять их логику, их поступки? Хорошо, пусть принесли, но ведь они должны были их где-то взять. А где? Вот где я сам в последний раз видел бахилы?

Года четыре назад, когда навещал Виталика в травматологии после неудачного футбольного матча с командой журналистов местных изданий. Купил в гардеробе у дежурной за две гривни. Нет, всё-таки, кажется, я видел их совсем недавно. Где? Вспомнил! Когда во второй раз приезжал к Полонской, она предлагала надеть бахилы для посещения музейного хранилища. Точно. Мы их надели перед тем, как пошли в подвал смотреть костюмы. И что? Вполне логично, что в хранилище музея должны впускать в бахилах. Причём «музейные» бахилы к бахилам Завьялова? Уже начинаю притягивать факты за уши... Бахилы, Завьялов, музей, Полонская – какая связь? То, что в музее у Полонской имеются бахилы и что бахилы лежали в палате у Завьялова, означает… что ничего не означает. У любых двух людей можно найти хотя бы по пять одинаковых предметов. Например, у Черепанова и Полонской есть, скажем, наручные часы. У Черепанова и Завьялова есть, например, бритва или личные фотографии. Кстати, фотографии! Чего это я привязался к бахилам, если до сих пор не понял, как и зачем у Завьялова оказалась фотография Полонской? Это может быть интересней, чем бахилы. Почему интересней? Обыкновенное фото на память. Кажется, я просто иду по пути наименьшего сопротивления, связывая вместе те события, которые не сумел разгадать в отдельности. Или наоборот, связываю не с тем или не с теми.

Скорее всего, это просто вещи или события, которые пока не могу объяснить. И имеют они отношение к выстрелам в усадьбе или нет, сейчас не важно. Просто надо их объяснить, а потом разбираться дальше, чтобы не повторить историю с путниками, не разглядевшими источника. А этим непонятным и являются бахилы и фото Полонской в палате Завьялова, а также номер журнала «Наш буржуй» с вырезанными листами из кабинета Ириады Сергеевны в музее. И ещё одна оговорка Полонской, которая показалась Ивану странной и о которой он начисто забыл после ночного звонка Бондарчука, потому что пришлось заняться Бессоновым. И пока он не отыщет ответы на эти вопросы, не успокоится. Тем более что других загадок у них с Заборским уже не осталось. И хорошо бы в этой связи ещё раз съездить в Молчановку, познакомиться поближе со сторожем Никитичем и его женой. И в психбольницу к Завьялову… Надо составить себе план на завтра. И он снова взял листы чистой бумаги и карандаш.

 

 

Глава 29

 

Виктор фон Графф. Конфронтация

 

– Как вас представить? – маленький человек привстал из-за стола, что ещё сильнее подчеркнуло его низкий рост. Фон Графф появился в приёмной господина управляющего Палатой госимуществ в прескверном расположении духа, что было заметно сразу.

– Фон Графф, Виктор Егорович. Полковник Корпуса лесничих.

Секретарь проследовал в кабинет управляющего и задержался там несколько дольше обычного. Через некоторое время он, открыв дверь, пригласил посетителя:

– Господин управляющий готов принять вас.

Николай Васильевич расплылся в благожелательной улыбке:

– Виктор Егорович, милостивый государь, какими судьбами, что вас ко мне привело? – Компанейщиков встал из-за стола и направился к своему гостю так, будто бы они были старыми друзьями.

– Привела крайняя необходимость расставить точки над «і»! – фон Графф не то чтобы оттолкнул Компанейщикова, но отодвинулся от его объятий.

– Голубчик, разве были вопросы?

– У меня – нет. Но теперь извольте ответить.

Управляющий резко изменился в лице и вернулся за стол:

– Я вас слушаю.

Фон Графф, не дожидаясь приглашения хозяина, сел в кресло и решительно продолжил:

– Имел честь побывать намедни на аукционе.

Николай Васильевич снял пенсне и стал протирать стекла платком.

– Я и не догадывался, насколько богата земля Александровского уезда разными древними раритетами, – фон Графф сверлил взглядом Компанейщикова. – Доселе мне говорили, что только каменные бабы стоят на страже древностей, но теперь я знаю точно: эти истуканы никак не охраняют своих покойников. И даже более того, поговаривают, что у этих покойников появился новый «покровитель», который позволяет себе нарушать сон мёртвых и не брезгует ничем, только бы добраться до ценностей. Не знаете, кто бы это мог быть?

Управляющий к тому времени привёл в порядок стекла своего пенсне и после торжественной паузы водрузил его на место:

– И что? Что вы хотите, фон Графф?

– Не более чем справедливости, господин Компанейщиков. Уверен, вы услышите меня. Каким-то странным образом на аукцион попали те вещи, которые добыл Савченко на землях моего лесничества. А известна ли вам его судьба?

– Лесничества? – Николай Викторович решил быть остроумным, раз уж так сложилось.

– Да нет, Савченко. Его судьба показательна.

– Мне не понятен ваш тон, полковник. Я не знаю, кто такой Савченко, и более терпеть вас здесь не намерен, – Компанейщиков уже не скрывал своего раздражения.

– Имел честь ознакомиться с каталогом последнего аукциона. Господин Андреев, известный в кругах ценителей как знаток древних вещей, с увлечением раскрыл мне историю появления на торгах скифского медальона. Некто очень настырный раскопал его на землях лесничества. Говорят, очень ценная вещица. Тот самый «некто» и есть Савченко. За этим мужиком числится уголовное дело, за что и сидел в остроге.

– Вы, Виктор Егорович, без сомнения, человек честный и справедливый, но теперь, особенно после того как болезни истощили ваше тело и дух, некоторые ваши поступки вызывают искреннее недоумение. Что за претензии? У вас есть факты? Будьте осторожны, так можно всех друзей растерять.

– У нас в лесничестве нравы несколько другие, ваше превосходительство. Мы в игры не играем. Буду честен с вами – я пришёл сюда не торговаться, я пришёл с ультиматумом: оставьте свои попытки развалить школу. Не для того мы столько лет работали, чтобы ради ваших раскопок дело бросать. Иначе буду вынужден доложить по инстанции об археологических раскопках на территории лесничества. Не сочтите за малодушие – у меня нет других способов защитить своё детище.

Компанейщиков большим усилием воли сдержал себя, чтобы не сорваться на крик. Для этого пришлось выдержать паузу.

– Что вы, Виктор Егорович, голубчик, как можно? Ваши труды в деле лесоразведения достойны поощрения. Только вот, Лесной департамент не уверен, что имеет смысл тратить казённые деньги на Великоанадольское лесничество. Свой долг перед Отчизной вы уже выполнили. Многие ваши воспитанники верой и правдой служат империи, но, пожалуй, хватит, голубчик, хватит. Здоровье у вас уже не то, и неужели семья ваша не достойна в столицах пожить?

Решение принято, мы считаем, что наилучшее применение для вас – учить не лесников, но таких, как вы, с горящими глазами, чтобы дело ваше разнесли по всей стране. И не упирайтесь, полковник. Уж лучше так, чем сгнить в этой глуши. Можете считать это моим подарком. Циркуляр о вашем направлении на службу в Петровскую земледельческую и лесную академию уже подготовлен. Дела сдадите Барку. Я думаю, государь по достоинству оценит ваши заслуги. Но хватит, полковник, школа лесничих закрыта.

Фон Графф шёл по Екатеринославлю пешком. По каменным мостовым гремели пролетки, и барышни, прикрываясь зонтиками, радостно щебетали со своими кавалерами. Лоточники наперебой предлагали штучный товар, и солнце, нещадно палящее в его краях, было здесь необычно ласковым и тёплым. Но полковник не смотрел по сторонам. Ему предстояло расставание со своим лесом...

 

 

* * *

Весной 1866 года школу лесников окончили последние воспитанники. Летом того же года фон Графф перебрался в Москву, но состояние здоровья не позволило полковнику Корпуса лесничих достойно продолжить своё дело.

Николай Васильевич Компанейщиков сделал всё, чтобы Великоанадольское лесничество как учебная база и опытное хозяйство прекратило своё существование. После отъезда фон Граффа финансирование лесничества было урезано более чем втрое.

Купец Городецкий занимался незаконным археологическим промыслом до тех пор, пока однажды его не арестовали, но причастность Компанейщикова к раскопкам полицией доказана не была. При обыске никаких древних ценностей у Городецкого не обнаружили, он успел продать всё через аукцион, но денег, конечно же, тоже не нашли. В тюрьме Городецкий пробыл недолго. Однажды во время прогулки он странным образом повредил ногу и слёг в тюремный лазарет, где по стечению обстоятельств подхватил лёгочную болезнь и умер.

После отбытия полковника в Москву Прохор исправно служил в лесничестве, не изменив своему любимому делу, но, оставшись в одиночестве, прожил недолго.

Виктор Егорович фон Графф так и не смог восстановить своё расшатанное многими годами тяжёлого труда здоровье. Он умер зимой 1867 года, оставив после себя 170 учеников и лес, который шумит до сих пор на юге Донецкой области.

 

 

 

Глава 30

 

Пазл начинает складываться

 

Наутро Иван опоздал в телекомпанию почти на полчаса, что случалось с ним крайне редко. Он заснул на рассвете и банально проспал, с трудом заставив себя встать после бессонной ночи. Однако контрастный душ и несколько энергичных приседаний быстро привели его в порядок. Парадоксальные выводы, к которым Черепанов пришёл в результате ночных бдений, необходимо было срочно проверить.

Когда он вошёл в приёмную, Аня с тревогой и уважением посмотрела на тёмные круги под глазами шефа и без лишних слов отправилась готовить ему двойной кофе-эспрессо.

– Спасибо, Анечка, ты удивительно заботлива, – Черепанов подивился её заботливости. Жениха бы ей хорошего, ведь всё при ней. Такие у нас барышни в стране в изобилии, а мы не ценим… И всё потому, что нормальных мужиков чуть ли не со школы разбирают, подумал он и продолжил: – У меня будет к тебе одна очень важная просьба.

– Конечно, Иван Сергеевич. Приготовить вам ещё и легкий завтрак?

– Неужели я так «потрясающе» выгляжу, что меня сразу хочется накормить? – улыбнулся Черепанов. – Нет, Анюта, всё гораздо проще. Можешь найти мне подшивку журнала «Наш буржуй» за этот год? Помнишь такой журнал? В одном из номеров ещё было моё интервью…

– Конечно, помню, он лежит у нас на журнальном столике. В нём – ваши фотографии и фото из наших студий. Нужен именно этот номер или вообще все?

– Все, за исключением этого номера – я его уже видел.

– Хорошо, привезу. Вам срочно? Могу поехать в редакцию журнала прямо сейчас или после обеда.

– Через час я собираюсь в Молчановку и вернусь к вечеру, так что к концу дня ты мне журналы и привези. А если не приеду до шести, оставь их на столе. Я потом заберу.

 

* * *

 

По пути в Молчановку Иван наметил заехать в психиатрическую больницу и встретиться с главным врачом Сергеем Сергеевичем, которого во время первого визита не застал.

Оставив машину у ворот больницы, Черепанов прошёл прямо в кабинет главврача, на второй этаж. Разговорчивой Клавы на этот раз он не встретил.

– Она сегодня в отгуле, – пояснил Сергей Сергеевич после очного знакомства. – Клава рассказывала о вашем приезде и о том, что вы интересовались Завьяловым. Я так понимаю, вы приехали поговорить о Валентине Викторовиче. Не знаю, что вам рассказывала о нём медсестра Клавдия, но хочу вас заверить, что Завьялов у нас на очень хорошем счету.

Молодой главврач явно волновался и говорил несколько эмоционально.

– Ведёт себя примерно, старается быть сдержанным, регулярно принимает лекарства, и мы уделяем ему, впрочем как и остальным пациентам, должное внимание. Конечно, – чуть сбавив эмоции, добавил он, – в рамках действующего финансирования. А оно у нас, сами видите, какое… Но мы стараемся, и многое делаем своими силами, например недавно нашли спонсора для ремонта нашего корпуса номер…

– Сергей Сергеевич, – прервал его Черепанов, – я же приехал не для проверки вашего учреждения. Хочу просто поговорить с вами о Завьялове, поговорить как со специалистом, как с его лечащим врачом. Мне известны печальные обстоятельства, которые привели Валентина Викторовича сюда. Как я понимаю, что его болезнь спровоцировала гибель любимой дочери. Это так?

– Да, эта трагическая история наложилась на значительный нервный период его жизни, период борьбы за музей. Его состояние тщательно обследовала компетентная комиссия из областного отдела здравоохранения. В её составе даже были учёные из Национального института психиатрии и неврологии. Случай уж больно интересный, с точки зрения медицины конечно, – поправился он, – и резонансный в общественном смысле. Была создана независимая врачебная комиссия, которая и подтвердила диагноз и правомочность изоляции Завьялова от социума. И необходимость лечения, безусловно.

– Какой же диагноз ему поставили? – поинтересовался Иван.

– Точный диагноз я вам не назову. Вы ведь не являетесь ему родственником, а разглашать диагнозы больных посторонним мы не имеем права.

– Упаси меня бог, вынуждать вас нарушить закон. Но прояснить некоторые нюансы его содержания и особенности проявления болезни, надеюсь, вы можете? Это поможет тому делу, которым Валентин Викторович занимался до того, как попал сюда. А он действительно являлся хорошим, грамотным учёным и человеком с государственным складом ума, что сейчас не так часто встречается.

– Ну что ж, задавайте вопросы. Но лучше говорите о Завьялове в третьем лице, или вообще как о некоем абстрактном человеке. Чтобы мне, хотя бы формально, оставаться в рамках закона.

– Хорошо, тогда ответьте, может ли человек с диагнозом, похожим на диагноз и состояние Завьялова, в некоторые моменты «выходить» из этого состояния? Проще говоря, вводить вас в заблуждение и совершать вполне осмысленные поступки? То есть находиться в полном адеквате и временами симулировать болезнь?

– Это исключено, – Сергей Сергеевич ни минуты не сомневался в ответе. – Вы давно его видели? Ему лечиться ещё, знаете, сколько лет… А результата, извините, может и не быть. У нас многие пациенты тут до конца жизни находятся. И умирают в этих палатах, так и не вернувшись к адекватному состоянию. Завьялова, повторяю, осматривала очень компетентная комиссия, и сейчас он находится под нашим наблюдением постоянно. И пока, к сожалению, явных признаков улучшения у него не наблюдается. Это отражено в истории его болезни, которая, извините, является серьёзным документом.

Я, правда, не понимаю, к чему вы клоните? Или вы предполагаете, что некоего человека, похожего на Завьялова, насильно поместили сюда, чтобы специально изолировать от общества? Вынужден вас разочаровать: во-первых, сейчас не советское время, когда диссидентов и других неугодных режиму людей действительно объявляли умалишёнными и помещали в психбольницы. А во-вторых, даже если бы его хотели, как говорится, «наглухо закрыть», то уж для этого выбрали бы другое, более подходящее учреждение. Такие ещё остались, но под управлением другого ведомства, а мы больница открытая, всё на виду…

И насчёт симуляции – это исключено. В романе Ильфа и Петрова ещё в 20-е годы прошлого столетия описывлось, как распознавать симулянтов. А уж сейчас наука на таком уровне, поверьте, что выявить такого пациента совсем не сложно. Да и зачем это нужно самому Завьялову? У нас тут, как вы видите, совсем не маслом намазано, скорее наоборот… Отсюда выйти, а не сюда зайти хотят. Да и человек, о котором мы говорим, находится в очень подавленном состоянии, у него после пережитых трагических событий значительно понижен порог волевого сопротивления. И не он может нам что-то внушить, а мы ему, если говорить по-простому.

– Понятно, – кивнул Иван. – Но ведь ваши пациенты, и в частности те, о ком мы говорим, обладают значительной степенью свободы – гуляют по территории, выходят за пределы больницы. Не опасно ли это для окружающих?

– Опять же, не все, и не так уж они свободны, – возразил доктор. – Мы действительно постоянно привлекаем некоторых из них для выполнения определённых работ по хозяйству, в рамках, так сказать, трудотерапии, но только под присмотром наших сотрудников. Тут нет нарушений. Скажем, Завьялов вполне здоров физически и все задания персонала выполняет чётко. Для окружающих они совершенно не опасны, иначе бы мы не давали им такой относительной свободы. Мы даже отпускаем их под присмотром родственников, опекунов или близких друзей на небольшие прогулки. Медицина считает, что это благоприятно сказывается на их состоянии и способствует психическому восстановлению организма. Нельзя совсем изолировать их от мира – наоборот, необходимо пытаться вернуть их к нормальной жизни. И с помощью лечения, и с помощью социальной адаптации. Вот и нашего с вами знакомого мы тоже периодически отпускаем на прогулки. И естественно, не одного, а под присмотром. Его, к счастью, периодически навещает бывшая коллега по работе, а других близких родственников у него, насколько я знаю, не осталось. Разрешение на эти прогулки я давал лично. Как даю родственникам или опекунам некоторых наших других пациентов. Отправляясь на прогулку, посетители ставят персональную роспись в специальном журнале, с конкретными датами и временем. Всё официально, можете взглянуть.

И Сергей Сергеевич, порывшись в столе, протянул Черепанову серый потрёпанный журнал, переделанный из толстой канцелярской книги.

– Вот записи, касающиеся Завьялова, посмотрите, если интересно.

Иван перелистал журнал.

– Вопрос, если позволите, не относящийся к предмету нашей беседы, – он вернул журнал доктору. – Где тут поблизости можно приобрести бахилы? Мне нужно в городе навестить знакомого в больнице, а в палату без них не пускают.

– Вот уж, извините, понятия не имею. У нас, разумеется, такое сроду не продавали, да и в райцентре, кажется, тоже. Попробуйте спросить в Лугани в центральной городской аптеке, там, возможно, и есть… У вас всё? Тогда пойду готовиться к обходу больных, сегодня плановый осмотр.

Они попрощались несколько официально, и Иван поехал дальше, в сторону Молчановки.

Разговор с главным врачом ясности делу не добавил. Очередная версия, которую он уже мысленно выстроил, распадалась, как и предыдущие. Если и встречи в Молчановке не дадут ничего нового, их с Заборским расследование можно будет закрывать как безрезультатное. И знакомой дорогой под вечное битловское «Let It Be» из колонок Иван направился в усадьбу.

 

К счастью, в Молчановке Черепанову удалось застать всех, кого они с Заборским намечали. И даже больше. Он поколесил не только по усадьбе, но и по окрестной деревеньке. Это заняло немало времени, и в Лугань Иван возвращался вечером, придавливая педаль газа. Его ждал ужин с призрачно-загадочным Альмаком. У Ивана не было ни малейшего желания видеть его, как и отвлекать мозги на ненужные беседы. Но и отказаться повода не было: информагентство Альмака «Точка» действительно выполняло свои обязательства, в срок рассчитывалось по договору, да и информация, за некоторым исключением, была подготовлена весьма профессионально. Только на кой им после убийства Ковалёва всё это надо, было Черепанову не понятно. Ладно, нужно сосредоточиться на позитиве, решил Иван. Вкусный ужин после насыщенного трудового дня, да ещё и в лучшем ресторане города – это уже и есть позитив, и кроме того, можно попробовать выудить у этого Альмака какую-нибудь полезную информацию о Ковалёве и его подельниках, которая, глядишь, и пригодится в их расследовании – чем чёрт не шутит.

 

 

Глава 31

 

Званый ужин

Ресторан «Бизон» считался самым дорогим в Лугани. В его оформлении были использованы все возможности современного дизайна. Летом белое здание с колоннами, чем-то напоминавшее Ливадийский дворец, окружали кадками с настоящими трёхметровыми пальмами, столики на летней площадке были расставлены среди уникальных карликовых сосен редких пород и можжевеловых кустов. Дорожки представляли собой прозрачные стеклянные плиты, прикрывающие аквариумы, в которых плавали дивные рыбы. То тут, то там пейзаж дополняли резные деревянные скульптуры и композиции из камня. «Натуральности» обстановке добавлял шум небольшого эффектно подсвеченного водопада. Однако настоящим украшением ансамбля был поющий цветомузыкальный фонтан. Иван, давно не захаживавший сюда, с удовольствием отметил, что, несмотря на эклектичность ландшафтной композиции, в нёй присутствовал вкус, а это нынче встречалось не часто.

Роман Борисович вышел встретить Ивана к фонтану. Его лицо выражало готовность к празднику, он обнял гостя, словно они сидели когда-то за одной партой или в одном окопе, после чего провёл в арендованный вип-зальчик. Выпили, закусили, выпили… Общие разговоры о том о сём и ни о чём вперемежку с остроумными тостами и мужскими солёными анекдотцами. Настроение у Ивана потихоньку начало подниматься. Он, конечно, помнил, что нужно контролировать ситуацию, но постепенно расслабился. Альмак представлялся полнейшим добряком и весельчаком, не грузил серьёзными проблемами. Может, Черепанову как раз и нужно было немного отвлечься и развеселиться. Прозвучали тосты за дружбу, взаимовыручку и успешное сотрудничество, за боевых подруг. Альмак предложил перейти на «ты».

– Иван, с тобой комфортно работать. Мы ведь профи, понимаем друг друга с полуслова, и мне импонирует, что ты всё говоришь прямо, как есть, – Альмак явно бросал собеседнику леща, но делал это не грубо и не обидно.

– Роман Борисович, ты умный, нормальный мужик. Но я не понимаю, хоть убей, зачем после убийства Ковалёва вы продолжаете тратить солидные суммы на раскрутку его агентства. Понятно, что первоначальные инвестиции делались под парламентские амбиции Ковалёва. А сейчас не ясно даже, к кому перейдёт его империя… Уж Бессонову или Картавому в депутаты точно не идти, – произнося последние слова, Черепанов понял, что сказал нечто лишнее. И ведь никто за язык не тянул!

– Всё ты правильно говоришь, Иван, уважаю тебя, – Альмак никак на его информацию не отреагировал, словно она была ему не интересна или не важна. – Ну кто такой этот недоразвитый Ковалёв? Прости господи, что так о покойниках. Ну наворовал в определённых условиях. А как этим управлять, как развивать, он даже не знал. И узнать не пытался. Какой, к чёрту, из него политик? Какой стратег или государственник? Да таких к парламенту на ружейный выстрел подпускать нельзя. Кроме как приращивать капиталы и полномочия, эти ковалёвы ни на что большее не способны. Их способ существования – идти вперёд, уничтожая себе подобных. И естественно, как гладиаторы, они не могут остановиться. Что Ковалёв, что Картавый – один замес. Но мы-то с тобой люди другого масштаба, так почему же мы у них должны на службе состоять, а не наоборот? Не задумывался? Ну давай, за нас, по маленькой, за то, что родители дали нам больше, чем этим ковалёвым и гольдиным. Наши мозги круче их наглости!

Они чокнулись, после чего из внезапно отворившейся двери возникла улыбающаяся официантка.

– А вот и ваш сюрприз, – она нажала кнопку на пульте, и на пороге, извиваясь в такт зазвучавшей музыке, словно дрессированная змея, появилась барышня в купальнике.

Стриптизёрша, видимо, была не из дешёвых. Очень хорошо сложена и подготовлена, с длинными густыми чёрными волосами. Умеренный загар, энергичный взгляд чуть раскосых глаз. Красивыми движениями с помощью разных уловок она примерно через минуту умело обнажила приподнятую округлую грудь средних размеров с вызывающе торчащими сосками.

Иван не был ханжой. Но женские прелести оценивал как эстет, и на происходящее смотрел как зритель на театральную постановку. Правда, его не покидало ощущение некой ненужности происходящего, которого он не скрывал, особенно когда барышня уселась к нему на колени. К женщинам общего пользования Иван относился без осуждения, но предпочитал держать дистанцию. Эмоции – их не купишь. А без эмоций – не интересно. Теперь же эта тема была для него вообще снята. Почувствовав холодок, девушка завершила свой танец и, получив гонорар и надев лифчик, ретировалась.

– Хороша, плутовка, – подмигнул Альмак.

– Роман, спасибо за ужин, но я что-то подустал сегодня. Надо ехать.

– Совершенно справедливо, ну тогда на посошок. Кстати, о самом главном чуть было не забыл. Я так понял, тебе очень по душе Молчановка. Ты ведь по-настоящему прикипел к этому дивному месту – по глазам вижу, так?

– Не то слово. Там всё особенное. И ощущение старины, и аура, и архитектура, и старинный парк с озером, тенистыми аллеями, лесом. Словно участвую в съёмках фильма «Война и мир». Экипажи, лакеи в перчатках, Пьер Безухов…

– Что значит творческий человек. Стало быть, я не ошибся. Такой хозяин и нужен этому поместью. Современный бизнесмен и меценат Иван Черепанова. Чьи земли? Черепанова.

– Хорош шутить, – Иван не понимал, к чему клонит Альмак.

– Да это не шутки. Тебе с твоим отношением к этому месту сам бог велел. Захочешь, откроешь там хоть музей, хоть лицей, хоть выставочный зал, хоть всё вместе. Ну в крайнем случае, государству вернёшь. Только учти, что у государства нет средств, чтобы это богатство не то что до ума довести, а просто содержать в порядке. Штукатурка отвалится, стены заплесневеют, и купит это добро очередной Ковалёв за три копейки. А я тебе дело предлагаю.

– Но такие подарки просто так не делаются, кроме того, существует юридический аспект. Каким боком я, к примеру, могу завладеть имуществом, на которое претендуют законные наследники? – Черепанов решил попробовать извлечь из Альмака как можно больше информации.

– Вот мы уже и торгуемся, – улыбнулся Роман Борисович, – вот Артём, мой юрист, тебе всё и растолкует.

В зал вошёл худощавый паренёк лет двадцати пяти в недорогом костюме, белая сорочка и туго повязанный галстук, очевидно, должны были добавить ему солидности. Усевшись за стол, он начал вещать так, словно речь шла о свершившемся факте. В этот момент у Альмака зазвонил телефон, и он, прикрыв трубку ладонью, извиняющимся жест, показал, что должен выйти на минутку для конфиденциальной беседы.

– Всё по закону и прозрачно. Вы подпишите у нотариуса доверенность нашему юристу на приобретение Молчановки. Будет несколько договоров – транзитных, с переуступкой долга, но пусть это вас не смущает. Ваши юристы смогут всё проверить и убедиться в юридической безупречности сделки…

В этот момент вернулся Альмак.

– Какой сделки?! – опешил Черепанов. Мы пока ни о чём не договорились.

– Условия просты, – включился Альмак, – мы предлагаем два варианта на выбор. Первый – бартер: усадьба – на вашу телекомпанию плюс доплата с нашей стороны. Разговор начнём с миллиона. Или другой, более удобный для вас вариант, при котором и телекомпания останется за вами, и Молчановку получите. Мы всего-навсего возьмём у вас «Зенит» на два года в аренду со страховкой и покрытием всех рисков и издержек. По рукам?

– Роман Борисович… – Иван враз протрезвел, хотя почувствовал жуткую головную боль.

– Только не спешите отказываться, – жестом остановил его Альмак. – Подумайте денёк, но не больше.

– Не тратьте времени на эту затею. Я не готов. Ещё раз спасибо за ужин, – в повисшей давящей тишине Иван пожал руки сидевшим за столиком и направился к выходу.

По пути он зашёл в туалет: сенсорные краны с позолоченными ручками, хрустальная люстра, унитаз с одноразовой «сидушкой» и даже полочка с произведениями классиков в солидных переплётах… На кремовом итальянском кафеле были наклеены афоризмы великих. Одна из них гласила: «Когда человек теряет равновесие, он начинает падать».

«Держать равновесие!» – дал себе установку Черепанов. Подойдя к умывальнику, он взглянул в зеркало и обнаружил, что к нему приближается какой-то незнакомец. Их взгляды встретились, и Ивану показалось, что когда-то он был знаком с этим человеком, всем своим видом излучавшим спокойную уверенность. Тот подставил ладони под струю прохладной воды рядом с ладонями Черепанова.

– Иван Сергеевич, не соглашайся и ничего не бойся, – незнакомец улыбнулся, вытер руки одноразовым полотенцем и исчез.

Да это же Киргиз, тот самый! Которому в студенческие годы он давал камеру для непонятных съёмок, связанных с делишками криминального авторитета. Ба, а он-то здесь каким боком?! Говорила мама: иди в генекологи – всегда будешь нужен, так нет же, не послушался…

Черепанов снова вспомнил цитату о равновесии и заставил себя взбодриться. Он вызвал такси, но по пути домой заглянул в телекомпанию, куда Аня должна была принести журналы. После выясненных в Молчановке обстоятельств журналы могли оказаться важным звеном в цепи новых догадок Ивана.

 

Он быстро вошёл в приёмную. Как и следовало ожидать, стопка из шести журналов «Наш буржуй» за текущий год аккуратно лежала на столе. Иван принялся внимательно пересматривать их. Ага, вот он, тот самый журнал номер три, который он видел у Полонской. А вот и те страницы, что были вырезаны из номера. Ну и поворот! Нельзя сказать, чтобы Иван был поражён увиденным. После сегодняшнего визита в Молчановку он даже ожидал чего-то подобного. Ещё один важный штрих, подтверждавший его догадку, которая теперь окончательно укладывалась в логическую цепочку событий. Если, конечно, не принимать во внимание сегодняшние впечатления от ужина с Альмаком и его подозрительным юристом. Впрочем, этот ужин Иван решил проанализировать отдельно, дабы не валить всё в кучу.

Дописав по привычке новую версию на очередном листочке, Черепанов прихватил журнал с собой, закрыл кабинет и поехал домой. Не хотелось делать поспешные выводы, предстояло всё хорошенько обдумать, оценить новые обстоятельства. А тут ещё воспоминания о разговоре с Альмаком не давали покоя. Несмотря на то что наступила полночь, он позвонил Заборскому:

– Ну что, Виталий, какие у тебя новости?

– Я позвонил Сидорченко, – доложил Виталий, словно на часах было не двенадцать ночи, двенадцать дня. – Отвечаю быстро и по делу. Они допросили Омара Махмудова и ещё двух соучастников. Всё примерно так, как вы и говорили. Задание запугать Олега Бессонова и заставить его подписать документы по передаче прав на владение акциями предприятий корпорации Ковалёва исходило от Бориса Гольдина. Видимо тот, пользуясь случаем, решил прибрать к рукам всё имущество бывшего дружка. Подробности Омару да и остальным не известны, они только выполняли приказ. Возможно, так думает Сидорченко, за Гольдиным стоят более серьёзные люди, в интересах которых он действовал. Не исключён и такой сценарий: они пообещали Гольдину посодействовать в его освобождении из СИЗО и вообще в развале дела против него, за что тот должен будет передать им акции предприятий покойного Ковалёва или их часть. Почему Сидорченко так думает? Потому что ещё до аварии с Porschе, когда вышли на людей Гольдина, его начальству звонили сверху и пытались легонько надавить относительно Картавого. Прощупывали почву на случай, если Гольдин операцию с Бессоновым провернёт как надо и своё обещание выполнит. Но теперь уже вряд ли у них что-нибудь получится, и сидеть Гольдину за убийство Ковалёва наверняка придется…

Сидорченко сказал, дело в суд будут предавать с основным подозреваемым Борисом Гольдиным. Они считают, что в Ковалёва стрелял он, так все улики говорят. Что касается Шуры, то её дело выделено в отдельное производство, ждут, когда она пойдёт на поправку и сама расскажет, кто же в неё стрелял. Кстати, Рита Ковалёва её постоянно навещает, переживает, правда, Шуру ей показывают только издалека, под присмотром ментов. А как вы? Аня говорила, что вы поехали в Молчановку. Удалось поговорить со сторожем?

– Удалось. И не только со сторожем. Мне кажется, Виталий, я уже знаю, кто стрелял в Ковалёва и Шуру. Остался последний штрих, на днях ещё встречусь с Ириадой Сергеевной Полонской, надеюсь, она поможет мне заполнить недостающие звенья в этом деле, а потом всё расскажу тебе. Пока ни о чём не спрашивай, я ведь уверен в своём открытии процентов на восемьдесят, и все мои предположения могут снова оказаться пустыми фантазиями. Встретимся в понедельник, но на всякий случай знай: в той картонной папке, где у нас лежали имеющиеся версии преступлений в Молчановке, добавился листочек с ещё одной, новой. И если со мной что-нибудь случится – а я пока такой возможности не исключаю, – ты будешь знать, где искать концы. Передашь этот листок Сидорченко, там всё подробно изложено.

– Иван Сергеевич, – напрягся Заборский, – неужели всё так серьёзно? Давайте я вам чем-нибудь помогу.

– Виталик, не паникуй! Я же сказал – это на всякий случай. А есть опасность или нет, я пока и сам не знаю. Чувствую, что потенциально может быть, если моя версия окажется правильной. Ладно, пока, привет своим и не пей в выходные много пива – ты набираешь вес и теряешь лёгкость в походке и суждениях.

Он отключился и вынул этот новый листок из папки. А ведь действительно, обстоятельства могут повернуться так, что потом никто не догадается, кто же на самом деле стрелял в Ковалёва и Ушкало. И он подробно дописал всё, что выяснил и понял за сегодняшний день.

Но ощущение, что и это не всё, появилось снова. Сегодняшний ужин как бы ничего не исключал из его уже выстроенной, красивой и почти идеальной версии, но не давал покоя.

Иван снова набрал номер Заборского и без лишних предисловий предложил:

– Знаешь что, Виталий, давай-ка дуй ко мне. Выпьем чаю с лимоном, а тебе я ещё и коньячку налью, чтобы моё разыгравшееся воображение лучше воспринималось…

Черепанов подробно рассказал Виталию обо всём, что происходило за ужином, опустив лишь эпизоды со стриптизёршей и Киргизом.

– Про эффект матрёшки слышали? – Заборский выслушал рассказ весьма спокойно. – Попробую наглядно объяснить. Какой-то олигарх – пусть это будет Ковалёв – искренне верит, что управляет какими-то процессами. Но им манипулирует другой, более ловкий, олигарх. Он даёт Ковалёву насытиться, подняться, а потом заглатывает его с потрохами и радуется. Но пока он манипулировал Ковалёвым, то думал, что действует самостоятельно, а на самом деле его тоже кто-то «вёл», подталкивал, провоцировал. Так что не удивительно, что и Гольдин в этой цепи не конечное звено. Такое даже на президентском уровне случается. Кажется, вот она, вершина власти, а потом выясняется, что тебя использовал другой, более сильный президент, который и мысли не допускает, что и его тоже кто-то может подталкивать на путь, ведущий к самоуничтожению.

– Да, очень важно не проглотить лишнего, чтобы не подавиться, – это ещё бабушка мне объясняла, – Черепанов явно взял себя в руки. – Тебе такси вызвать или лучше на диване?

– Под коньячок и детектив, – уточнил неутомимый Виталий.

 

 

Глава 32

 

Призрак выходит из тени

 

Утром Черепанов позвонил Ириаде Сергеевне и пригласил в её в ресторан на вечер. Ещё попросил найти для него документы, которые собирал Завьялов в защиту Молчановки, если они сохранились. Спросил, не нужно ли заехать за ней, но Полонская, поблагодарив, отказалась.

Ровно в 19. 30 Иван появился в ресторане «Охотник» и расположился за уединённым столиком, отгороженным от основного зала огромным аквариумом. Интерьер ресторана был выдержан в средневековых традициях. Натуральный камень, деревянные колонны, маленькие окошки с витражами ненавязчиво погружали в обстановку старинного замка. Массивный дубовый стол и рыцарские кресла как будто хранили тайны столетий, а очаг с потрескивающими поленьями, сложенный из тёсаного камня, завораживал и притягивал взоры присутствующих.

Ириада Сергеевна, как и пристало женщине, опоздала минут на пятнадцать. Когда она зашла, Иван сначала даже не узнал её. Это была совсем не та Полонская, которую он видел в музее. Тщательно уложенные волосы, неброский макияж, тёмное облегающее платье косого кроя, несколько аксессуаров, подчёркивающих тонкий вкус, еле уловимый запах французских «Тrue Love»… Её лицо каким-то чудесным образом лишилось морщинок и дышало свежестью. Иван встал навстречу и, подведя к столику, вручил ей цветы.

– Добрый вечер, вы прекрасно выглядите. Неужели вы специально надели это роскошное платье к нашей встрече? В таком наряде вы бы украсили самое изысканное светское общество, – он сделал комплимент от души и улыбнулся как-то по-детски.

– Представьте себе, надела специально к нашему свиданию. Меня с некоторых пор не покидает предчувствие, что вскоре вы во всём разберётесь и наши с вами встречи исчерпаются. И мне будет этого очень недоставать.

– Мне тоже будет жаль, если так случится. Встречи с вами для меня чрезвычайно интересны и познавательны. Уверен, что и сегодняшнее наше свидание не будет исключением.

– Кстати, ещё раз спасибо за приглашение, – Полонская внимательно оглядела зал. – Я здесь ранее никогда не бывала. В последние годы я редко посещаю подобные заведения… Но мне кажется, вы выбрали этот ресторан не случайно. Дух, атмосфера, название…

– Возможно… – Иван передал Полонской меню. – Пожалуйста, выбирайте, по-моему, здесь неплохая кухня. Не знаю ваш вкус, но вино я рискнул заказать сам, надеюсь, оно вам понравится… Совсем забыл: хотел вернуть книги, которые вы мне в прошлый раз порекомендовали, но не стал тянуть их сюда, завезу позже в музей. Спасибо, они помогли мне в деле, которым я интересовался.

– Неужели? – искренне удивилась Полонская. – После их прочтения вы поверили в существование призраков? Что же в этих книгах подтолкнуло вас к такой мысли?

– Не совсем так. Книги я, к сожалению, подробно прочитать не успел. Полистал оглавление, пробежал некоторые главы, посмотрел рисунки. Вы уж извините. Но эти книги, вернее процесс, связанный с тем, как я их доставал с книжной полки, натолкнул меня на факты, которые, надеюсь, помогут раскрыть тайну выстрелов в Молчановке. Собственно, я и хотел вам первой рассказать о своих выводах.

Они выбрали блюда, и появившийся, как из воздуха, официант принял заказ.

– Внимательно слушаю, – продолжила Полонская. – Ведь я в некотором смысле была вашим консультантом и невольно соприкоснулась с этой, не самой светлой страницей в жизни Молчановки. Иван Сергеевич, я не ослышалась? Вы действительно нашли того, кто совершал эти ужасные преступления? Его уже задержали, арестовали?

– Пока нет. Ведь это только мои предположения, и в доказательстве некоторых из них, надеюсь, вы мне сможете помочь… Начну свой рассказ, пока наш заказ готовится. Развлеку вас хоть и не совсем светской, но весьма драматической и занимательной историей.

Полонская утроилась удобнее и приготовилась слушать.

– Как вы уже знаете, – продолжил Иван после небольшой паузы, – за последний год в Молчановке произошло три загадочных случая. Первый – гибель Арсения Витальевича Григоровича, главного распорядителя имуществом Академии наук. Следствие пришло к выводу, что это была смерть, вызванная неосторожным обращением с оружием. Мол, Григорович охотником не был, как правильно заряжать и держать ружьё, не знал и в результате выстрелил в себя сам. Вроде бы логично: на охоту он тогда попал как бы случайно, на следующий день после новоселья, а подозревать присутствовавших резона не было. Никто из них не был заинтересован в смерти Григоровича. Скорее наоборот, распорядитель имуществом (и немалым!) в силу своей должности многим был нужен живым, и в первую очередь Ковалёву, которому он однажды уже «помог» при покупке усадьбы.

Я сам находился во время той охоты в Молчановке и видел, как проводилось следствие на месте – почти сразу, без колебаний и сомнений, доминировать стала версию самоубийства по неосторожности. Момента выстрела никто не слышал, все были рассредоточены по лесу, и обнаружили Григоровича уже поздно вечером, когда он не возвратился в усадьбу. На первый взгляд всё сходится, и версия следствия логична. Но я видел Григоровича накануне, за день до охоты. Тогда он показался мне угнетённым и подавленным. Не секрет, что его действия по передаче имущества Академии в частные руки давно вызывали интерес у правоохранительных органов, и последней каплей в его махинациях могла стать Молчановка. Вы же знаете, как долго и активно боролся Валентин Викторович Завьялов с Академией наук, а конкретно с Арсением Григоровичем, и только смерть дочери и собственная болезнь оборвали эту борьбу.

Уже несколько лет, как власть в государстве сменилась, и правительство пусть и не так активно, как хотелось бы, но начало борьбу с коррупцией. Григорович не мог не понимать, что рано или поздно его могут привлечь к ответственности. Это подтвердила и его жена, с которой он делился опасениями незадолго до смерти. А заговори он «в полный голос», «прицепом» пошли бы все, кому он совсем не бесплатно, руководствуясь исключительно дружескими чувствами, раздавал чужое имущество. И первым в этом списке стоял Ковалёв с вашей Молчановкой. Больно жирный кусок он себе отхватил. Тем более музей-усадьба – это не частное предприятие, одно из тех, какие он раньше по хорошо отработанной схеме забирал у таких же рейдеров, как и сам, только рангом помельче. Общественный резонанс после приобретения Молчановки был намного сильнее. И нельзя сказать, что окончательно стих.

Предчувствуя неприятности, Григорович наверняка поделился своими страхами с Ковалёвым. Тёртый калач Ковалёв почувствовал опасность расклада, при котором арестуют Григоровича, и тот с перепугу расколется – расскажет об их тёмных делишках, и возможно не только денежных. Знал ли Григорович, что смерть дочери бывшего директора музея была подстроена Ковалёвым и его людьми или только догадывался, мы уже не узнаем, но то, что Ковалёв оценил грозящую ему опасность, – несомненно. И с присущей ему решительностью и жесткостью тут же использовал подходящий случай – пригласил Григоровича на новоселье и охоту. А там уже инсценировал или подстроил самоубийство Григоровича. Сам ли Ковалёв это сделал, или, может, с помощью своего друга-подельника Бори Картавого, который тоже был в это время в усадьбе на охоте, мы вряд ли узнаем наверняка. Возможно, кто-то из них, не вызывая подозрений, спокойно подошёл к академику и выстрелил в него из его же ружья. Потом тщательно уничтожил отпечатки пальцев и положил ружьё рядом. Обнаружить чьи-либо следы в осеннем лесу очень трудно. В этом я милицию понимаю.

– То есть один жулик, спасая свою шкуру, убил другого…

– Примерно так. Но доказать это будет невозможно: прошло время, сейчас в живых нет ни Григоровича, ни Ковалёва. А Боря Картавый, если он действительно замешан в этом деле, ничего не расскажет, зачем же ему брать на себя лишнее? Кстати, ночью перед убийством Григоровича я совершенно случайно услышал обрывок разговора Картавого с Ковалёвым с угрозами в чей-то адрес. Сначала я решил, что они говорили о своих проблемах, а теперь полагаю, что речь могла идти о проблемах Ковалёва с Григоровичем…

Однако продолжим о том, что происходило после смерти академика Григоровича. О трагическом случае на охоте много писали, говорили по телевидению. Поэтому тот, кто совершил другие преступления в усадьбе, не мог не знать об этом убийстве или самоубийстве. Давайте назовём этого человека «стрелок». Думаю, он, «стрелок», давно замыслил последующие преступления в Молчановке, а смерть Григоровича навела его на мысль использовать для этого легенду усадьбы. Легенду о призраке, которую благодаря тщеславию нового хозяина Константина Ковалёва знали практически все. Зачем этому «стрелку» легенда о призраке? Например, чтобы запутать расследование преступлений, отвести подозрения от себя, пустить следствие по ложному следу. А может, «стрелок» просто любил эту легенду о молодом помещике Карновском? Кто знает предпочтения этого «стрелка»?

Полонская внимательно, хотя и несколько рассеянно слушала Черепанова, изредка пригубляя аперитив, который им принесли сразу же после принятия заказа.

– Погодите, Иван Сергеевич, если руководствоваться логикой, то у этого «стрелка», прежде всего, должен быть серьёзный мотив для последующих преступлений – убийства этого бизнесмена Ковалёва и потом ещё какой-то женщины. Вы, кажется, говорили, его жены. И как вы мне в прошлый раз рассказывали, у всех подозреваемых в этих преступлениях, то есть у тех, кого реально подозревала милиция, были конкретные мотивы для этих убийств. У одних это деньги и имущество, которое должно было достаться им после смерти Ковалёва. У других… ну, не помню, возможно, банально любовные интересы. На этой почве тоже довольно часто совершаются разные преступления. Вы обнаружили что-то или кого-то нового? И как мотивирует убийства легенда Молчановки? Каков же, по-вашему, мотив у этого неизвестного «стрелка», или сейчас уже убивают просто так?

– Бывает и такое, но не в нашем случае. А мотив, которым руководствовался наш подозреваемый, тоже стар как мир. Я почти уверен, что это месть и восстановление справедливости. Во всяком случае, так, как это понимал «стрелок». И реализовывал задуманное в классической, можно даже сказать, несколько мифологической, гротескной форме.

– Вы знаете, – Полонская ещё раз внимательно посмотрела на Ивана, – если бы я не была осведомлена о вашем негативном отношении к мистике, то сказала бы, что, из всех подозреваемых, которых вы мне до этого перечисляли, под мотив «месть и восстановление справедливости» больше всего подходит только один персонаж – призрак помещика Василия Карновского-младшего из легенды Молчановки.

Пожалуй, впервые после их знакомства Черепанов прямо, не отводя взгляда, посмотрел в глаза Полонской.

– Вы правы, – чётко проговорил Иван, – в отличие от официальных версий, я сейчас именно так и считаю. Эти преступления действительно совершил призрак. Или тот, кто им представлялся.

Повисла неловкая пауза. Но в это время официант, «подъехавший» лихо, словно на коньках, поставил на стол заказанные блюда и разлил по бокалам вино. Чуть вдали, в соседнем зале, тихо заиграл оркестр, зашаркали отодвигаемые стулья, и ресторан, словно очнувшись после дневного затишья, зажил своей обычной романтической вечерней жизнью.

Шеф-повар постарался на славу. Полонской принесли ризотто с песто и куриным филе с тёртым пармезаном, Иван заказал медальоны из свинины, запечённые под сырной корочкой с горчицей, картофельными дукатами и пикантным томатным соусом. И тоже не разочаровался. На десерт они оба выбрали традиционный торт с вишней и темным шоколадом.

– Позвольте тост, – сказал Черепанов, подняв свой бокал. – Сначала я хочу выпить за вашу красоту и терпение. Мало того что вы согласились украсить своим присутствием этот скромный ужин, так ещё и имели мужество терпеливо выслушать все мои несуразные предположения. Может, прекратим этот разговор об убийствах? Или будем продолжить?

– Нет-нет, – Полонская изящно отпила вино из бокала. – Продолжайте. Это безумно занимательно, тем более касается того места, где я провела большую часть своей жизни. Мне ведь совсем не безразлична судьба Молчановки, особенно после окончания расследования. Но вернёмся к вашему парадоксальному предположению, что «стрелок» – это призрак Молчановки. Кстати, а вы не боитесь говорить об этом открыто? – она вдруг внимательно и пронзительно посмотрела на Ивана. – Ведь этот «стрелок-призрак» может отомстить и вам. Призраки часто мстят, в чем вы уже убедились.

– Предполагаете, мне действительно стоит опасаться его мести? – Черепанов открыто взглянул на Ириаду Сергеевну.

Она минуту помолчала, сделав небольшой глоток вина.

– Думаю, нет. Вы ведь хотите спасти Молчановку для людей. И призраки это тоже чувствуют, уж поверьте мне… Так что происходило дальше, почему всё же призрак? Ведь раньше вы склонялись к другим версиям.

– Сначала так и было, но два дня назад я ещё раз посетил Молчановку и поговорил со сторожем усадьбы Никитичем и его женой. Они, кстати, передавали вам большой привет и благодарность. Оказывается, вы обладаете ещё одним талантом, или даже даром, о котором ранее мне не рассказывали. Вы ведь когда-то помогли Никитичу избавиться от пагубной страсти – пьянства. Вы буквально преобразили его. Мария Захаровна, его жена, говорила, что одно время он много пил. Завьялов нервничал, хотел даже уволить Никитича, несмотря на то что всегда хорошо к нему относился. Они ведь вместе ходили на охоту! Валентин Викторович, оказывается, был не только большим знатоком природы, но и неплохим охотником. Метко стрелял, разбирался в оружии. И в старинном, которое одно время хранилось в музее усадьбы, и в современном.

– Да, он знал в этом толк, разве я вам не говорила? Он был хорошим охотником, как и Никитич. В охотничий сезон они часто приносили нам зайцев или куропаток. Мария Захаровна готовила их, и мы устраивали чудные совместные ужины во дворе… Кроме того, в угодьях усадьбы в 90-е годы, особенно холодными зимами, стали появляться волки, которые заходили к нам из лесов, расположенных севернее. По этой причине, а также учитывая довольно удалённое от цивилизации расположение нашей усадьбы, «человек с ружьём» был там совсем не лишним. Это вас удивляет?

– Нет-нет, – Иван долил в бокал Полонской вина. – Хочу поднять бокал за ваш дар. Не предполагал, что вы отличный психолог или экстрасенс, не знаю, как это правильнее называется. Спасибо, что помогаете людям избавляться от вредных привычек и зависимостей. Вы ведь «вытянули» не только Никитича, после смерти матери смогли привести в норму состояние маленькой Олечки – дочери Валентина Викторовича.

– Вы преувеличиваете мои способности и заслуги. Наверное, небольшой дар был, что-то такое я чувствовала, не более. Всё, что я смогла сделать, ограничивается перечисленными вами людьми, ну, может, ещё несколькими алкоголиками из деревни, которых приводили жёны. И как получилось с ними, не знаю.

– С ними тоже нормально, я узнавал в деревне. Так что не скромничайте.

– Вы так активно интересуетесь моими способностями в этой области, что я уже начала думать, будто и вам нужна моя помощь в вопросах экстрасенсорики или гипноза, – Ириада Сергеевна ещё раз пристально взглянула на Ивана – так, что он даже поёжился и отвёл глаза.

– Пожалуй, уже нет. Вы и так сделали немало. Если позволите, попробую предположить, как всё происходило в Молчановке…

– Погодите, вы действительно уверены, что нашли того, кто совершил все эти преступления? Если так, то это вы скромничаете и пить будем за ваш успех. Но этого злодея о сих пор не арестовали, и правосудие не свершилось. Почему?

– Сложный вопрос... И боюсь, у меня нет однозначного ответа… Но давайте выпьем сначала за ваши способности, а уж потом за мои. Тем более у вас они конкретны, а мои – это лишь предположения и умозаключения.

Иван разлил по высоким бокалам кроваво-красное тягучее вино, и они снова выпили.

Музыканты, взявшие после небольшого перерыва инструменты, неожиданно заиграли «Падает снег» Сальваторе Адамо – одну из любимых песен Ивана, можно сказать, песню его юности. Черепанов пригласил Ириаду Сергеевну на танец, и она охотно, без всякого жеманства, подала ему руку. Ещё одним открытием для Ивана стало то, что она и танцевала очень хорошо. Хотя длительное отсутствие практики слегка чувствовалось.

– Спасибо вам, Иван Сергеевич, за этот чудесный вечер. И вино, и танец… Помните, как когда-то пел Александр Вертинский:

 

 

Послушай, о как это было давно –

такое же море и то же вино…

 

Мне кажется, будто и музыка та же,

послушай, послушай, мне кажется даже...

 

Нет, вы ошибаетесь, друг дорогой,

мы жили тогда на планете другой.

 

И слишком устали, и слишком мы стары

И для этого вальса, и для этой гитары…

 

Как точно… И как похоже…Я давно не получала такого удовольствия, как сегодня, – сказала Полонская, когда они снова сели за столик, – а всё благодаря вам.

В ресторане притушили свет, и оркестр снова заиграл какой-то южный и до боли знакомый блюз.

– И всё же, – продолжила Ириада Сергеевна, – вы недорассказали свою историю с этим предполагаемым «стрелком». Так кто же устроил в Молчановке эти жуткие преступления? Кто, по-вашему, этот таинственный призрак Молчановки, последовательно мстящий потомкам, смачно плюющим в колодец собственной истории, за чудовищное неуважение к давно ушедшим прадедам.

– А вы разве не знаете кто? – Черепанов внимательно взглянул на Полонскую и спокойно продолжил: – Этот таинственный «призрак», последовательно убивавший новых владельцев усадьбы, это вы. Вы, Ириада Сергеевна…

На лице Полонской не дрогнул ни один мускул. Она лишь на секунду приподняла голову и снова вернулась к десерту.

– Сейчас будет очень хорошая мелодия, – обратилась она к Ивану, когда услышала начало новой музыкальной композиции. – Сделайте одолжение, пригласите меня на танец ещё раз. Считайте, что это «белый» танец…

 

 

Глава 33

 

Белый» танец

 

Когда они вернулись за столик, Полонская, сохраняя полное хладнокровие, обратилась к Ивану:

– Пять минут назад вы, Иван Сергеевич, выдвинули одну, на первый взгляд совершенно необъяснимую гипотезу о якобы моём участии в ряде преступных событий, произошедших в усадьбе Молчановка. Не будете ли вы столь любезны пояснить, что же заставило вас сделать столь необычные выводы. Надеюсь, у вас имеются разумные объяснения этому заявлению, подкреплённые фактами? Иначе оно выглядит весьма странно.

– Позвольте я изложу вам цепь рассуждений, которые привели меня к этому выводу. Во время наших предыдущих встреч я подробно описывал вам свои шаги по расследованию событий в Молчановке. Рассказывал и о предполагаемых подозреваемых, и о том, почему в последний момент все они не вписались в ту картину, которая была на самом деле. После уточнения обстоятельств, предшествовавших убийству Ковалёва, у каждого из них не оказалось достаточного мотива. Эти преступления были им просто не выгодны.

– То есть вы считаете, что мне эти смерти выгодны?

– Не совсем так… Хотите я попытаюсь рассказать, как вы это всё продумали и сделали?

– Попробуйте. Любопытно будет послушать о себе в третьем лице…

– Когда предыдущие версии о возможных «стрелках» провалились, я стал искать в другом направлении. На это меня натолкнул ряд на первый взгляд случайных обстоятельств и фактов, которые я не мог объяснить. Например, это лежащие в палате Завьялова бахилы и случайно увиденная мною ваша фотография, подаренная Валентину Викторовичу уже после помещения его в психбольницу. Это глянцевый журнал в вашем кабинете, тоже случайно попавшийся мне на глаза. Это настойчивые свидетельства многих подозреваемых о призраке Молчановки, которые подтверждались, правда, только их невнятными рассказами, и не более. Но потом появилась видеозапись фигуры неизвестного, запечатлевшая его в коридоре дома. Затем мы проконсультировались с экстрасенсами, которых пригласили для идентификации загадочной фигуры. Они сделали свой вывод о наличии ранее неизвестного, но очень способного «кукловода». То есть всё указывало на то, что в самом начале расследования мы, возможно, упустили ещё одного важного фигуранта, увлёкшись, как нам казалось, более реальными подозреваемыми. Как, впрочем, это сделало и официальное следствие…

Но поверить в ещё одного участника событий мне мешала именно мистическая составляющая. Я ведь, как вы заметили, не верю в потусторонние силы. К чему вы меня, между прочим, активно подталкивали в наших предыдущих беседах. Но если неизвестная фигура с ружьём не настоящий призрак, подумал я, то кому-то очень хотелось, чтобы он был похож на того, который описан в легенде. Таким образом, должен быть человек, способный сыграть роль этого призрака... И сыграл её. И когда я начал сопоставлять факты, пазл сложился. На первый взгляд невероятный пазл, мастерски продуманный и исполненный. И его автор сидит передо мной. Автор, который гениально придумал и срежиссировал этот спектакль.

Но даже гениальные постановщики иногда ошибаются, не обошлось без помарок и в вашем случае. Но зачем вы поставили эту кровавую пьесу, я не понял и хочу узнать из ваших уст. Впрочем, попытаюсь изложить и свою версию, а вы меня поправите, если что не так.

Вы жили в музее-усадьбе долгое время, знали там вся и всё. Завьялов тщательно обследовал дом, составил детальный план усадьбы, который имелся только у вас и у него. И только вы с ним ориентировались во всех подземных ходах и выходах. Когда усадьбу незаконно отняли, а Завьялова упекли в больницу, вы приняли решение мстить. А может, у вас остались в усадьбе сокровища, клад, который и сейчас находится в укромном месте где-нибудь в саду или в тайной комнате дома? Или вы последняя наследница владельцев дома, которые пропали после революции? Но ведь по нашим законам вы бы не смогли претендовать на имение.

Пока не пойму, почему именно вы придумали, как убрать новых хозяев Молчановки – Константина Ковалёва и его жену Маргариту. На что вы рассчитывали в дальнейшем, я тоже не знаю…

Но как убить такого крутого и хорошо охраняемого бизнесмена? Как к нему подступиться? И вы придумали использовать Завьялова как орудие устранения, прикрываясь старинной легендой. Вы намеренно повторяли, что призрак Молчановки существует, и даже внушили это Никитичу, когда кодировали его от пьянства. Рассказывали про привидение и работникам молчановского музея. Тогда вы поддерживали легенду, чтобы привлекать в Молчановку туристов, и даже не могли предположить, что это пригодится для столь рискованной затеи в будущем…

Когда я впервые увидел в палате у Завьялова ваше фото, то решил, что он давно влюблён в вас и хочет иметь ваш портрет рядом. Но те, кто знал его по Молчановке, подтвердили, что он любил только свою рано ушедшую жену и был верен ей всегда. Да и вы бы не смогли полюбить такого, как Завьялов. Он прекрасный человек, но не вашего круга.

О том, что больному Завьялову легко навязать чужую волю, рассказал мне главврач психбольницы Сергей Сергеевич. А вы не рядовой человек, вы ведь обладаете даром внушения. И собственную фотографию дали ему совсем недавно, чтобы он не вышел из-под вашего контроля. Чтобы всегда думал о вас и в точности выполнял ваши приказы. Забирая Завьялова по субботам на прогулки, когда это было нужно, вы отвозили его к тайному подземному ходу в усадьбу. Вход этот находится за пределами владений, вдали от охраняемого забора, почти у самой лесной дороги. Там переодевали Завьялова в старинный костюм конца XVIII века и показывали ему фотографии жертвы. По пути он брал из тайной оружейной комнаты, расположенной где-то под домом, ружьё и, выдавая себя за призрака Молчановки, стрелял, в того, в кого вы приказывали. Он ведь был хорошим охотником, поэтому обращаться с оружием умел. Потом Завьялов оставлял ружьё в той же подземной комнате и тем же путем возвращался к вам. Всё занимало не более получаса. Даты выстрелов в усадьбе совпадают с теми днями, когда вы забирали Валентина Викторовича с собой якобы подышать воздухом. Это были выходные дни, и, если вам интересно, могу уточнить, когда именно. Я переписал даты из больничного журнала. А оттуда до Молчановки километров двадцать, не более, на машине – полчаса езды! Сделал «призрак» своё дело – и вы его обратно, в больницу. И ставили запрет в память Завьялова на воспоминания о выстрелах!

Так в один из выходных был убит Константин Ковалёв, а потом планировалось и убийство его жены Маргариты. Кстати, многочисленные фотографии четы Ковалёвых вы нашли в журнале «Наш буржуй», из которого аккуратно вырезали их и показывали Завьялову перед убийством. С Ковалёвым всё прошло почти гладко, немного помешал его друг – Борис Гольдин, который после выстрела неожиданно прибежал в кабинет Ковалёва. Но он был изрядно пьян, и Завьялову не составило труда просто оглушить его прикладом ружья. Боря, когда его арестовали, божился, что не он стрелял в Ковалёва и что видел в кабинете какого-то странного мужика с ружьём. Но кто ж ему такому поверит? А вот зачем Завьялов стрелял в Шуру Ушкало, подругу Ковалёвой, не понимаю. Ну, не застал он Риту, ну, увидела его Шура в таком странном наряде – так его и раньше принимали за привидение. Вы ведь наверняка прогнозировали вариант, что его кто-то может увидеть, и это лишь подтверждало легенду. Ну и ушел бы Завьялов без жертв. Неужели он самостоятельно нарушил ваше внушение стрелять только в того, кого вы указали на фото? Да и вы в нашем разговоре «прокололись», когда сказали, что пострадала жена Ковалёва. А с чего вы это взяли, ведь в СМИ сразу же говорилось, что неизвестный стрелял в Шуру Ушкало. Стало быть, вы сначала не знали об этом и были уверены, что Валентин Викторович стрелял в Риту, как вы ему и велели…

На кандидатуру Завьялова как «призрака» меня натолкнули экстрасенсы, когда сказали, что у этого загадочного «стрелка» очень смешано мужское и женское, но что это значит, объяснить толком не смогли. А это означало то, что вы, обладая серьёзными экстрасенсорными возможностями, довольно ловко манипулировали Валентином Викторовичем, заставляя его как призрака из легенды усадьбы совершать не виртуальные, а вполне реальные поступки. Вы на время как бы вселялись в него, подавляя его своей волей. А на самом деле именно вы были «призраком», охраняющим Молчановку. Но уже не просто пугающим посетителей, как вмонтированные в потолок и стены дома хитроумные «гуделки» и «шуршалки», а реально убивающим. Зачем?

Черепанов замолчал, Полонская молчала тоже. Пауза затягивалась.

Иван подозвал официанта и заказал себе ещё двести граммов коньяка. Вино совершенно не брало его, а разговор получался тяжёлым. Полонская была ему симпатична с самого начала их знакомства, и он до самого конца не представлял, зачем она выбрала такой жестокий и кровавый вариант. Как решилась на такое и почему? И уж совсем не представлял и не хотел представлять Ириаду Сергеевну в качестве подсудимой или заключённой…

– Хотите знать, почему я решила так действовать? – наконец тихо проговорила Полонская. – Вам отвечу, раз уж у нас пошёл такой откровенный разговор… Всё началось, когда умерла жена Валентина Викторовича. Мой муж погиб двадцать лет назад, своих детей бог мне не дал, и Оленька полностью заменила мне собственного ребёнка. Валентин Викторович видел наши отношения как матери и дочери и не возражал. С самим Завьяловым у нас ничего не было, не думайте. Он очень хороший человек, но герой не моего романа. Да и он горячо и преданно любил свою рано ушедшую в иной мир жену и всё внимание после её смерти сосредоточил на работе и дочери. Так мы в Молчановке все вместе и жили дружно... А потом случилось то, что случилось…

Сначала многочисленные попытки «наезда» на Завьялова и Молчановку. Они отняли у Валентина Викторовича, да и у нас, молчановцев, много сил и нервов. Мы боролись до последнего, как могли. А потом погибла Оля… Я чувствовала, что это связано с приватизацией усадьбы. Благодаря своим экстрасенсорным возможностям я видела, что это не несчастный случай, а вот о заказчике только догадывалась, пока точно не выяснила, кто это всё подстроил.

Тракторист, который Олю сбил, думаю, сидит в неплохих условиях, а через год-два, уверена, за хорошее поведение ему скостят срок, и он выйдет на свободу. Да ему и так суд изменил статью и дал минимальный срок – наверняка не без участия некоторых заинтересованных лиц.

После того как всё случилось и Валентин Викторович сразу тяжело заболел, всем занималась я. И на суде тоже была я. Там и увидела жену того самого тракториста Василия, хорошо запомнила её, и через пять месяцев после суда приехала к ней домой. Приехала как бы поговорить о возмещении средств на памятник Оленьке, что было предусмотрено решением суда. Но на самом деле, конечно, не для этого. Как вы уже поняли, я неплохо владею техникой гипноза – что-то наследственное, чему-то научилась сама… Зашла к ней, когда никого не было из посторонних, и под гипнозом жена Василия рассказала, что за этот наезд он получил деньги от каких-то людей и гарантии, что тюремный срок за содеянное будет минимальным, а сидеть он будет недолго. Кто эти люди, она не знала, они общались только с Василием. Но по её описанию, один из них был очень похож на покойного Константина Ковалёва. Она якобы уговаривала мужа не соглашаться на преступление, но он сказал, что ему нужно только сбить и напугать девочку. Как случился смертельный исход, он и сам не понял – был выпивши, и ему строго-настрого приказали сразу после наезда убежать и спрятаться. Вероятно, девочку добили люди Ковалёва…

Так я узнала правду, только что с такой правдой делать? Идти в милицию было бесполезно, они бы не возобновили дело, да и показания свидетеля под гипнозом не признаются. В нормальном состоянии жена Василия таких показаний не дала бы, а про самого Василия и говорить не приходится. Более того, милиция привлекла бы и посадила за неправомерные действия и оказанное давление на свидетеля меня. Нашли бы за что, сами знаете, как это делается, если они в доле. И тогда я решила отомстить сама – за Олю, за Валентина Викторовича, который не перенёс этой беды, за нагло украденную Молчановку… И хотя девочку не вернёшь, можно восстановить справедливость, можно наказать преступников…

Она сделала ещё несколько глотков вина и продолжила:

– Смерть Григоровича, кстати, вы зря «вешаете» на Гольдина. Он стал первой жертвой «призрака». Григорович, как по мне, ещё больший негодяй, чем Ковалёв. Они-то, эти григоровичи, и порождают ковалёвых и гольдиных. Я твёрдо решила, что такие люди жить на земле не должны! Они забрали жизнь у Оли, забрали Молчановку, забрали разум у Валентина Викторовича и смысл жизни у меня. Я сама вынесла им смертный приговор.

Каюсь, я использовала Валентина Викторовича не по его воле. Почти уверена, что он поддержал бы мой замысел, если бы был в нормальном психическом здоровье. Но даже в состоянии болезни он оставался в хорошей физической форме, прекрасно ориентировался во всех подземных ходах усадьбы, помнил расположение всех комнат в доме, знал тайную оружейную комнату, где находились ружья, и ловко умел с ними обращаться. Как вы правильно догадались, мне лишь оставалось привезти его к дальнему входу в подземный лаз, облачить в старинный костюм, который я брала из экспозиции музея, и бахилы, чтобы не оставлять следов в доме, поставить задачу и показать фото того, в кого нужно выстрелить. И он справлялся. Только в последний раз вышла досадная ошибка. Я показала Завьялову фото из журнала, но в спальне Риты Ковалёвой не оказалось – там была подруга, которая очень похожа на неё. Я увидела потом по телевизору фотографию этой Шуры, и всё поняла. Мне очень жаль, что так случилось, но не я начала эту войну. Впрочем, Шура поправится и будет жить… Один раз я действительно забыла забрать у Завьялова бахилы, которые он принёс с собой в палату. Кто бы мог подумать, что они и костюмы из хранилища музея натолкнут вас на разгадку? Да я сама собиралась обо всём рассказать потом, после….

– Вы до сих пор уверены, что не было другого пути к справедливости, чем тот, который вы выбрали?

– Уверена. И ни о чём не жалею. «Да воздастся каждому по делам его»… А вам спасибо за то, что пытаетесь продолжить дело Валентина Викторовича. Те документы или копии, которые сохранились у меня после того как забрали в больницу Завьялова, я выслала вам по почте. Не стала нести сегодня – к моему вечернему наряду папка с документами не очень подходит. Там есть уникальные исторические свидетельства о Молчановке авторитетных в стране учёных, копии многих неправомерных судебных решений, вынесенных после обращений Валентина Викторовича. Вижу, вы именно тот человек, который сможет добиться справедливости.

Теперь ещё одна, но не самая последняя проблема, – Полонская усмехнулась, – как быть с той информацией, которую вы мне рассказали, а я поведала вам? Решайте сами, но доказать всё это в суде, без моего признания, будет крайне сложно, скорее всего практически нереально. Показания Завьялова, как вы понимаете, следствие ни получить, ни принять не сможет: он болен, и боюсь, что надолго. Ваша логическая конструкция рассыплется как карточный домик: бахилы, экстрасенсы, фотографии, привидения – кто в это поверит? Никто…

– То есть вы с самого начала всё рассчитали и ничем не рисковали? – помолчав, медленно спросил Черепанов. – И ничего не боялись?

– Отчего же не боялась? – невесело усмехнулась Полонская. – Страх присущ нормальным людям. Боялась, конечно. За Валентина Викторовича. Всё учесть и всё рассчитать невозможно. Всяко могло выйти… Чтобы преодолеть страх, нужен сильный мотив. У меня он был. У них, у покойников, кстати, тоже… Знаете, Иван Сергеевич, мне кажется, что наша страна тяжело больна. Я не знаю названия этой болезни, но главный её симптом – хватательный рефлекс. К слову, не доводилось ли вам читать, как ловят обезьян? Охотник привязывает пустую высушенную тыкву или кувшин с узким горлом к дереву, кладёт внутрь приманку. Обезьяна чует добычу, засовывает руку в горлышко – и всё! Она попалась! Чтобы освободиться, нужно разжать кулак с добычей, а обезьяна этого сделать не может. Жадность! Жадность сильнее страха! А утром приходит охотник…

– Чёрт с ними, с обезьянами! – не выдержал Черепанов. – Но ведь вы же могли до конца своей жизни угодить за решетку!

– Нет, – снова улыбнулась Полонская, – не могла. Помните, я обещала вам рассказать о Заре? Так вот, она действительно не застрелилась и прожила долгую жизнь, а день и час собственной смерти выбрала сама. Просто остановила сердце и умерла. Это не сложно, если знаешь как. Так же она могла поступить и с Карновским – одно движение руки… Но пожалела. Это – во-первых. А во-вторых…

Полонская внезапно посмотрела прямо ему в глаза:

– Дайте вашу руку!

Иван, как загипнотизированный, протянул ей раскрытую ладонь. Её пальцы оказались неожиданно твёрдыми и сильными. Она несколько раз быстро нажала на руку Ивана повыше запястья.

– Всё, – коротко сказала она, не отводя взгляда от Черепанова, – через семь минут вы умрёте. У вас остановится сердце. «Скорую» можно не вызывать – бесполезно.

За столом повисла тяжёлая пауза. Прошло три минуты… четыре… Иван почувствовал, как что-то будто иголкой кольнуло в груди.

Полонская внезапно рассмеялась.

– А ведь вы поверили, Иван Сергеевич?! Извините, ради бога! Правда, поверили! Вот он, цыганский гипноз! Мне, конечно, мало что передалось по наследству, да и о самой Заре я знаю только по рассказам… А вот моя мама её, свою прабабку, хорошо помнила. Рассказывала, что была Зара женщиной решительной, но не злой. Вот и Василия Карновского, своего несостоявшегося мужа и моего беспутного предка, пожалела. Оставила охранять усадьбу от злых и жадных людей… А знаете что, Иван Сергеевич? Пойдёмте ещё танцевать, такой чудесный вечер выдался!

 

* * *

 

Вечер плавно переходил в ночь, ресторанный оркестр доигрывал что-то томное на заказ, нехотя и с сожалением прощаясь с последними посетителями. Иван щедро расплатился с официантом и вызвал такси, как и просила Полонская. Он проводил Ириаду Сергеевну к машине, передал цветы, и они тихо попрощались.

Когда огоньки уплывающего такси стали совсем крошечными, Иван вернулся в ресторан и купил пачку сигарет. Потом долго курил на улице, возле сквера, и думал. Затем достал телефон и сделал два звонка – вызвал такси для себя и позвонил Виталию Заборскому.

– Извини, Виталик, знаю, что поздно, но мы с тобой люди к ночным звонкам привыкшие. Просто вывод о деле в Молчановке, который я сделал сейчас, после встречи с Полонской, теперь мне окончательно ясен. Ириада Сергеевна, как я и рассчитывал, очень помогла, и я окончательно убедился, что мои последние гипотезы в новом направлением поисков были ошибочны. Следствие и этот твой капитан Сидорченко всё делают правильно. Сто процентов, что в Константина Ковалёва стрелял Боря Картавый, и мы с тобой, коль всё ясно, больше этим делом заниматься не будем… Так что спи спокойно, дорогой товарищ. А вот документы по усадьбе я тебе на следующей неделе передам. Ириада Сергеевна сказала, что среди них есть очень интересные экземпляры. Так что за Молчановку мы ещё крепко поборемся. Ну, спокойной ночи! Да, и напоследок важная информация, которую ты пока знать не можешь… Запоминай, пригодится: после того как бросишь курить, а через время снова закуришь, удовольствие получаешь несравнимо большее…

– У меня для вас тоже припасены две новости. По классике – одна хорошая, а вторая плохая. Но терпите до утра, раньше не расскажу, уж больно спать хочется. И главное спросонья не перепутать, потому что плохая может оказаться для вас и хорошей, – напустив туману, Заборский отключился.

 

Утром Черепанов с нетерпением ожидал появления Заборского на работе. И надо же, жук, решил паузу потянуть. Вот лишу его премии, будет знать, как с шефом шутить можно, а как нельзя. Он занялся просмотром последних скандальных новостей в интернете и вдруг натолкнулся на сообщение о собственной персоне: «Хозяин телекомпании Черепанов мог иметь личный интерес в скандальной приватизации заповедной усадьбы Молчановка, а её убитый владелец, известный в криминальном мире олигарх Константин Ковалёв являлся лишь подставным лицом».

Иван, как ему казалось, привык к вошедшим в моду технологичным провокациям, распространённым в информационном пространстве. Но сейчас его прошиб пот. Он щёлкнул мышкой на просмотр и обомлел. Вот кадры, где его обнимает Ковалёв, настойчиво повторяя «наша усадьба». Вот Иван как-то по-хозяйски окидывает взором «владения» во время той злополучной охоты. А вот и партнёр грёбаного Альмака, наверняка подстроившего всё это, сообщает Ивану, что теперь, после смерти этого придурка Ковалёва, Черепанов наконец-то станет владельцем усадьбы… Высочайшей пробы монтаж из кусочков вполне реального диалога. Разумеется, все возражения Черепанова и его жёсткий отказ на записи отсутствуют.

Черепанов ещё поклацал мышкой и выяснил, что запись выложили вчера в 19. 30. В то самое время, когда с Полонской в ресторане он вёл расследование под вино. Иван сердился на себя, не понимая за что. И ведь уже почти пять тысяч просмотров! Доказывай после этого, что не дурак. Начнёшь оправдываться – получишь обратный эффект. Иван вспомнил директора станкостроительного завода, попавшего «в историю» вместе со своим бухгалтером. Что ж, Ваня, пришла твоя очередь пострадать, чтобы почувствовал и запомнил, как оно. Что ж это они кадры со стриптизёршей не выложили? Оставили на вторую порцию, если плохо себя вести буду? Ладно, посмотрим ещё кто кого. Чтобы отвлечься, он нажал кнопку телевизионного пульта.

Бойкая ведущая Ярослава вела срочный репортаж с места очередного преступления: «Вчера около 23 часов 45 минут при выходе из ресторана «Бизон» неизвестным был застрелен директор информагентства «Точка» Роман Альмак…»

В этот момент на пороге возникла фигура Заборского с блаженной и слегка растерянной улыбкой на лице.

– Стало быть, убийство Альмака ты, дражайший мой друг Виталий, расценил как хорошую новость?! – Черепанов был в зол и не собирался этого скрывать. – Что ж это за дождь такой из сплошного потока дерьма? Получается, против моей воли меня окунули в какие-то чуждые мне процессы. То я оказался участником злополучной охоты с убийством. То имел какие-то делишки, в том числе и финансовые, с Альмаком, которого тоже грохнули на следующий день после ужина со мной. А мне отмывайся, объясняй, что не верблюд.

– Поэтому есть крамольнейшее предложение, нарушающее все каноны: по тридцать грамм коньячка под кофе с лимоном, несмотря на начало рабочего дня. Ввиду исключения.

– Ладно, шут с тобой, – Иван позвал Аню, слегка округлившую глаза после его распоряжения, и, немного успокоившись, поинтересовался: – А этого злополучного Альмака из какого оружия грохнули?

– Могу разочаровать. Не из того, из которого стреляли в Ковалёва и Ушкало. Хотя тоже что-то древнее. По предварительным данным, парабеллум… Я вот как думаю: Альмака убрали не те, с кем он работал, – для них он являлся очень ценным кадром. Этим их кто-то серьёзно предупредил. Так что цепь с эффектом матрёшки пока остановлена. А вы, наоборот, теперь являетесь источником ценной и любопытной информации. Несите правду и свои знания об этих загадочных событиях в эфир и ничего не бойтесь, как вы учили меня в своё время.

– Спасибо, взбодрил. А ты никогда не сталкивался с человеком по прозвищу Киргиз? – Черепанов пристально взглянул на Виталия.

– Проживать в городе и быть свободным от его жителей нельзя, особенно если они определяют судьбы. Киргиз занимается металлоломом и стоит особняком. Он никого не трогает, и его никто не трогает. Почему – не знаю. Он ещё какой-то благотворительностью занимается – помогает бомжам паспорта получать и даже ночлежку для них содержит, кто-то говорил о нём как о нашем местном Робин Гуде. А вы что, знакомы?

– Просто слышал имя, запало в память, вот и решил выяснить, – врать у Ивана всегда получалось не очень убедительно. – А как, по-твоему, не может ли у него быть общих дел с Завьяловым?

– В отпуск вам надо, Иван Сергеевич, – Заборский произнёс эти слова без иронии, было похоже, что он всерьёз начал опасаться за состояние здоровья шефа.

 

Вместо эпилога

 

Из репортажа криминальных новостей телерадиокомпании «Зенит» города Лугань:

– Здравствуйте, уважаемые телезрители! Вот уже больше года мы постоянно освещаем события, происходящие в бывшем музее-усадьбе Молчановка, который расположен неподалёку от нашего города. Мы неоднократно рассказывали о серии странных преступлений, совершённых там, о незаконной приватизации этого исторического и дорогого всем нам места.

Как только стало известно о наглом рейдерском захвате объекта государственной собственности – а музей Молчановка являлся именно государственным объектом и ранее находился в ведении Национальной академии наук, – мы начали своё собственное расследование. И сделали всё возможное и невозможное, чтобы вернуть Молчановку в собственность государства: собирали документы, свидетельские показания, доказательства… И вот вчера состоялось последнее заседание Высшего хозяйственного суда. Хочу поздравить вас и себя тоже – решение вынесено в нашу пользу, и музей-усадьба Молчановка будет возвращён государству!

Хочу поблагодарить всех неравнодушных людей, помогавших нам в расследовании, включая бывших сотрудников музея, которые до последнего боролись за Молчановку и хоть не сразу, но добились справедливого исхода. Мы будем всегда помнить бывшего директора музея Валентина Викторовича Завьялова, много сделавшего для защиты этой священной земли от рейдеров и проходящего сейчас курс реабилитации в больнице. Будем помнить Ириаду Сергеевну Полонскую – старшего научного сотрудника музея, которая безвременно ушла от нас, но до последнего удара внезапно остановившегося сердца боролась за судьбу усадьбы. Неоценимую помощь в возвращении Молчановки оказали нам и депутаты городского совета, в частности Иван Сергеевич Черепанов и Юрий Викторович Перебейнос, взявшие расследование этого громкого дела под свой контроль.

Дорогие друзья, скоро музей вновь откроет свои двери для всех желающих прикоснуться к прекрасному. Приезжайте в Молчановку на экскурсию, чтобы окунуться в сказочную атмосферу ушедших веков и просто насладиться чарующей природой этих заповедных мест.

А закончить свой репортаж я хочу словами нашего выдающегося земляка, основоположника степного лесоразведения и создателя первого образцового лесничества, выдающегося деятеля отечественного лесоводства Виктора Егоровича фон Граффа:

«Дай Бог, чтобы у каждого из вас хватило сил и желания довести начатое до конца. Я хочу, чтобы вы в конце своей жизни могли с гордостью, достойной настоящего мужчины, оглянуться назад и увидеть за собой лес, выращенный и сохранённый собственноручно. Многие поколения наших потомков будут вспоминать вас добрым словом. Может быть, имена ваши не останутся в памяти тех, кто будет здесь жить через сто, двести лет, но разве ради этого мы трудимся? Память людская, как и благодарность, – вещь короткая, но дело, плоды приносящее, – вечно».

С вами был ведущий рубрики журналист Виталий Заборский.

До новых встреч на нашем канале!

 

Завершая день, Черепанов, как обычно, просматривал электронную почту. Открыв сообщение с незнакомого почтового ящика, он вдруг почувствовал, что его прошиб холодный пот. Ему показалось, что в кабинет тихо вошла Полонская – такая же, какой он запомнил её во время последней встречи в ресторане. На первый взгляд письмо выглядело обычно – несколько коротких фраз: «Вы опять поверили. Не верьте, просто так было надо. Мы обязательно встретимся. Вы же помните легенду: когда у руля Молчановки станет её наследница, там воцарится счастье. Я вернусь, обязательно, только верьте и ждите…».

Иван тряхнул головой и понял, что незаметно задремал за собственным рабочим столом…

 

* * *

Зачем она умерла?

Посчитала, что дело закончено и призрак должен умереть вместе с ней? Умная женщина, но не поняла главного: если страна сошла с ума, вылечить её сможет только сумасшедший.

Он усмехнулся.

Она считала его сумасшедшим.

Они все считают его сумасшедшим.

Это очень хорошо. Значит, его как бы и нет.

Они существуют, решают свои проблемы, грызутся за деньги, обворовывают и грабят друг друга. А он в застиранном халате тихо лежит в своей больнице и в жизни не участвует вовсе. Его нет в их жизни. Он не существует. И это очень хорошо…

Когда они станут искать «автора» очередного покойника, будут с усердием рыться в его бизнес-связях, выписывать в столбик врагов убитого, прикидывать, кому эта смерть была выгодна, искать мотив… А у него нет мотива. С их точки зрения. Его вообще не существует. Он, Завьялов Валентин Викторович, как им кажется, не представляет никакой угрозы, он – никто. Тихий сумасшедший в застиранном больничном халате.

Завьялов поднял голову и посмотрел в тёмное небо. Полная луна выглянула из-за тучи, и это облегчило ему путь. Подойдя к больничной ограде, он уверенным движением вытащил из массивной опоры нижний кирпич, засунул руку в образовавшуюся нишу и достал оттуда увесистый свёрток, завёрнутый в тряпку. Завьялов развернул ткань, и в лунном свете тускло сверкнула воронёная сталь. Хорошая машинка, подумал он удовлетворенно, ощущая ладонью прохладную тяжесть пистолета. Старая, но хорошая: удобная рифлёная рукоять, длинный ствол, лёгкий, почти спортивный спуск, удивительная точность и дальность боя. На боку – едва различимые при луне тиснёные буквы «PARA BELLUM». Р-08, морской вариант. Правы были древние: хочешь мира – готовься к войне! А Георг Люгер с австрийской аккуратностью облёк их девиз в совершенное инженерное решение – парабеллум. Он был готов к этой войне.

Господи, зачем же она умерла?! Она жалела его и считала сумасшедшим. Умная женщина, а не знала простой вещи: на сумасшедших гипноз не действует. Не хотелось её огорчать, она-то была уверена, что всё придумала сама и вся ответственность ложится только на неё. Наверное, так ей было легче. Пусть так.

Ему будет труднее одному, но он справится. Он вылечит эту страну. На сумасшедших не действует гипноз – действует только пуля! Он заставит их разжать кулак. Чтобы остаться в живых, нужно разжать кулак. Они не сразу поймут это, и потому будет много мёртвых обезьян. Много мёртвых глупых, жадных обезьян…

В подземной комнате у него осталась ещё старая, бережно хранимая «трёхлинейка», винтовка Сергея Ивановича Мосина, и достаточный запас патронов – наследство от прежних хозяев усадьбы. Но «мосинка» – на другой случай…

Ночь только начиналась. До города он доедет последним автобусом, а потом пойдёт пешком – не так и далеко. И на выходе из ресторана встретит нужного ему человека. Тот всегда ужинает допоздна в этом дорогом ресторане. Что ж, хочешь мира – готовься к войне! Так?

Он оттянул затвор, досылая патрон, и откуда-то издалека, из позапрошлого века, услышал ответ. «Точно так!» – коротко произнёс Георг Люгер.

Ночь только начиналась.

 

Содержание

Анонс

 

Глава 1. Приглашение на новоселье 2

Глава 2. Знакомство с Молчановкой 10

Глава 3. Виктор фон Графф. Детство 17

Глава 4. С охоты не вернулся... 20

Глава 5. Дело ясное, что дело тёмное 27

Глава 6. Убийство Константина Ковалёва 33

Глава 7. Виктор фон Графф. Начало 38

Глава 8. Визит к даме 44

Глава 9. Виктор фон Графф. Первые ростки 49

Глава 10. Боря Гольдин по кличке Картавый 51

Глава 11. Виктор фон Графф. Елисавета 55

Глава 12. Кто сказал Ковалёву «прощай»? 57

Глава 13. Свидание с Завьяловым 63

Глава 14. Странные женщины Константина Ковалёва 66

Глава 15. Виктор фон Графф. Работа и вражда 70

Глава 16. Таинственный призрак Молчановки 73

Глава 17. Уравнение с пятью неизвестными 77

Глава 18. Неизвестная фигура из коридора 81

Глава 19. Виктор фон Графф. Семья 85

Глава 20. Два «пустых» визита 87

Глава 21. Виктор фон Графф. Первый выпуск школы лесников 92

Глава 22. В гостях у Ириады Полонской 94

Глава 23. Неожиданный звонок 100

Глава 24. Виктор фон Графф. Испытания 105

Глава 25. Люди из чёрного Porsche 108

Глава 26. Виктор фон Графф. Провокация 116

Глава 27. Что говорят экстрасенсы 118

Глава 28. Опять всё сначала?124

Глава 29. Виктор фон Графф. Конфронтация 130

Глава 30. Пазл начинает складываться 132

Глава 31. Званый ужин 135

Глава 32. Призрак выходит из тени 139

Глава 33. Белый танец 145

Вместо эпилога 151

1 Е. П. Швегельман – директор Санкт-Петербургского лесного и межевого института.

2 Егор Андреевич Петерсон – коллежский асессор, с 1843 г. занимал пост начальника IV отделения по устройству лесов и ведению правильного лесного хозяйства при Лесном департаменте Министерства государственного имущества.

3 Корпус лесничих – специальное формирование вооружённых сил Российской империи, был сформирован 30 января 1839 г.

4 1 верста = 1,0668 км.

5 В 1924 г. Бахмут был переименован в Артёмовск.

6 Пророческое утверждение Е. А. Петерсона. Восточные территории Екатеринославской губернии (Екатеринослав ныне Днепропетровск) со временем трансформировались в отдельную административную единицу – Донецкую область. Восточная граница Екатеринославской губернии проходила по руслу реки Кальмиус, ныне – центр города Донецка. Восточнее реки Кальмиус располагались земли войска Донского. Через Новотроицкое сейчас проходит трасса Донецк – Мариуполь с последующим выходом на Бердянск, Крым, Херсон, Николаев, Одессу.

7 Ныне село Кирово Токмакского района Запорожской области.

8 Первые поселенцы-меннониты появились на землях Мелитопольского уезда в 1800 году.

9 Аршин – 0,7112 м.