РЕШЕТО - независимый литературный портал
Людмила Людмила Загоруйко / Проза

Снег

846 просмотров

Снег

 

Снег падал три дня. Он ложился на землю мокро, не кружась, больше походил на липкий, тяжёлый, густой дождь. Снег завалил поле, крышу, двор, прикрыл собой наши следы. По утрам мы резали его лопатой. Он был похож на бесконечный, белый торт. Внутри снег не был цельный, складывался из аккуратных, как мой любимый «наполеон», слоёв. Тяжёлые, большие порции  ложились на железное блюдо неровно, иногда разваливались кусками. Мы мучились тавтологией, откидывали снег в снег, портили его ровный блестящий слой, мы топтали его сапогами, проваливались вглубь по колено, тяжело освобождали ноги из плена, делали шаг, ещё шаг, спотыкались, падали. Через несколько часов следы аккуратно заносило, словно назло нам, варварам, восстанавливалась ровная гладь. Мы продолжали неравную схватку со стихией, упорно откидывали снег, как будто копали траншеи, по узким проходам которых ходили прямо, влево, направо. Влево –  в пивницу, где хранятся зимние стратегические запасы продуктов, вправо – путь в сарай, к дровам, прямо – тропинка на дорогу.

По самые шаровары окунался в снег огромный наш бесшабашный  петух, но шёл бесстрашно, высоко поднимал свои озябшие, жёлтые, скрученные от холода внутрь лапки. Как только солнце чуть обогревало землю, он выходил на перекличку с соседним петухом. Они кукарекали часами по очереди. Сначала один, пауза, потом раздавался далёкий голос другого. За нашим активистом, робко сбившись в кучу, как девчонки на сельских танцах, толпились пассивные куры-дуры. Они мешали мне пройти, чтобы освободить дорогу приходилось легонько пинать их под зад. Куры не противились, все жизненные силы ушли у них на изумление и оторопь перед открывшимся новым знанием. Я заваривала им мелай, (кукурузную муку в крутом кипятке), поила тёплой водой. Куры с удовольствием ели горячие обеды и вопреки сложным погодным условиям дарили в день по два-три яйца. Когда мне удаётся поймать момент и взять в ладонь ещё нежно-тёплую хрупкую продолговатость, я испытываю непонятно что: то ли радость, то ли удовлетворение, то ли покой, а может, тайное маленькое счастье.

Снег ограничил нашу и без того лишённую альтернатив жизнь совсем крошечным пространством. Лес стал недоступен, в село ходить было лень, хотя вдруг жутко захотелось мандарин. Люблю прокусить дольку, почувствовать, как она брызжет и тает  во рту. Мандарин – не просто фрукт, для меня он символ новогодних радостей. Каприз, не хочу испанских, хочу грузинских, потому что впервые увидела мандариновые деревья, увешанные плодами, именно там.

В Тбилиси у меня был приятель по имени Авто, если полностью, то звали его Автандил Ревазович Шеншеашвили. Мы познакомились с ним на улице Шота Руставели, в знаменитом кафе, где толпился люд, желающий перекусить. Тут ели настоящие жаркие, хрустящие, наполненные сырной начинкой хачапури и запивали сельтерской водой. Общаться с незнакомым, сильно настойчивым грузином я побаивалась, но вскоре поняла, что за несколько минут он превратился в мою небольшую проблему, потому что преследовал меня, как охотник дичь. Пришлось смириться. Флиртовать в чужой стране с подозрительно русым, голубоглазым, начинающим лысеть грузином было опасно, и я тут же переквалифицировала его из потенциального любовника в гида.

Мы встречались в условленном месте, я, как полководец, разворачивала карту города, и мы начинали штурм музеев и выставочных залов. Авто моя стратегия раздражала, он негодовал, кричал, топал ногами, шипел, взрывался гранатой. Парень претендовал на другое и большее, а тут – галоп без передышки и минимум перспектив, но бедняга не сдавался. Авто утюгом прижимался ко мне в общественном транспорте, на улице и даже у могилы Грибоедова. Мне постоянно приходилось быть на чеку, как только отвлекалась, сосредотачивалась на чём-то серьёзном и важном, руки Авто моментально душили мою свободу, а рот  восторженно вопил: «Ой, цацуля, как нам будет хорошо!»  Поговорка « прилип, как банный лист» была как раз про него. Он именно прилипал к телу, как горчичник, руки его с размаху вонзались в меня и начинали свою бурную деятельность, не отлепить. Агрессивные ухаживания ни сколько не унижали, больше удивляли. Авто добивался своего  весело, напористо, краем глаза он успевал замечать других девушек и тут же комментировал: « Смотри, какая пошла в красных штанах, так ярко, что глаз за ней сам бежит».

Наконец, бедняга смирился, подарил мне книгу о Пиросмани и даже повёл в настоящий грузинский театр. Там он жарко дышал мне в ухо, стараясь синхронно перевести диалоги актёров. Смысл текстов меня интересовал мало, нравилось вслушиваться в звуки незнакомой гортанно-гордой речи.

 День моего отъезда совпал с каким-то праздником. Был выходной и мы пошли в парк, играл духовой оркестр, прогуливались молодые грузинские семьи с детьми. Авто расчувствовался, пообещал мне совместное крепкое семейное счастье, трое детей и много-много радости.

 Прошло ни одно десятилетие, и я поняла, почему до сих пор помню полное имя и фамилию этого сумасшедшего: он дал мне возможность осознать радость своей женской исключительности. Четыре дня в Тбилиси я чувствовала себя прекрасной, желанной, сочной, как мандарин. Почему вдруг вспомнился этот далёкий почти мираж? Может, оранжевая кем-то брошенная корочка на снегу навеяла?

Снегопад, наконец, утихомирился. Пришли сильные морозы и ясно-голубые солнечные дни. Горы уже не дымились туманами, серый цвет отступил. Холодный воздух стал прозрачным, колючим, звенящим. В селе понемногу приходили в себя от зимних праздников. Уже визжали бензопилы, буксовали, пыхтели грузовики, легко неслись по укатанной снежной глади сани. Везли сено, навоз, дрова. Нехитрые сельские будни наполнилась ранним предчувствием весны.

Утром в нашем деревянном домике прохладно. Я просыпаюсь в окружении котов, кутаюсь в одеяло, долго смотрю на контуры гор в окне. Вставать не хочется. Мидянка давно ушёл в темноту. Если не выйдет на маршрут наш единственный сельский автобус, ему доведётся топать в школу четыре километра через холодный лес. От неутешительных прогнозов стыла кровь. Ночами наш дом потрескивал от морозов.

Пора. Время кормить животных и «класти ватричку», то есть топить печь. Дрова весело трещат, наполняют дом теплом и жизнью. Хитрые, по-зимнему жирные коты  укладываются поближе, носами к огню. Я осторожно хожу по скользким тропинкам, от сарая к дому, от дома в сарай, потом колдую у плиты. Где-то там, «на материке», деловито бежит по улицам люд, кипят политические страсти, оттягивается бомонд, пиарится творческий люд.  Где-то там прошла почти вся моя жизнь, вписанная в маршрут, разделённый пешеходным мостом. Я тоже вечно спешила, бурлила, спотыкалась, падала, годами выкарабкивалась из ям, в которые бросали обстоятельства, ломала ногти, до крови сбивала коленки, теряла друзей, близких людей, отчаивалась, боялась…

У нас не происходит ничего, штиль, покой, размеренный, понятный ритм, сосредоточенный на быте, но зато есть время подумать и  вспомнить. Прошлое нельзя присыпать ровной снежной гладью, скрыть брутальное, лишнее, ненужное. Оно живёт, громоздится сугробами, я откидываю, как снег, воспоминание за воспоминанием, расчищаю дорогу к себе. Подходит к концу то, что принято называть жизнью, наступит час и моя дорожка сольётся с белой бесконечностью. Я иду по своей тропинке, несу, как хворост в охапке, ненужный груз страстей, проблем, обстоятельств. Нести тяжко, бросить невозможно.

Солнце клонится к закату, уходит день, как две капли воды похожий на предыдущий. Скоро придёт с работы муж, я накормлю его обедом, и долгий зимний вечер мы будем коротать вдвоём.

 

 

 

04 February 2012

Немного об авторе:

Живу в Украине, Закарпатье. Недавно переехала в горное село. Пишу на русском о жизни закарпатских сёл. обычаях, характерах, устоях. Автор двух книг, зреет третья.... Подробнее

Ещё произведения этого автора:

Навеянное
Снег
Мортхе и Файга

 Комментарии

Комментариев нет