Её лица папье-маше,  улыбка злая,
Ехидный выкрик: - Mуж - объелся груш!
Его так сплющили,  что он не отворяя,
Пролез под дверью,  по дороге в душ.
А после, чертыхаясь, между делом,
На кухню шел окурками сорить,
Там на него яичница глядела.
А, значит, было с кем поговорить.
Любовь накрылась тазом! Аллилуйя!
И к черту этот весь анахронизм!
Он проживал какую-то чужую,
А не ему отпущенную жизнь.
Его уход - от пьянки до попойки
Противоядием аукнется в крови -
На пустыре души дымят помойки
Потасканной, искусственной любви.
С тупым желаньем, чтобы ход нарушить,
Той жизни, что отравой протекла,
Пальтишку влезет в драповую душу,
Чтоб получить хоть толику тепла
Уйти от этой беспросветной швали!
Не оставаться в иллюзорной  тще.
Где даже счетчик Гейгера зашкалил…
Тут жизни нет! И не было… Вообще.