Деревня встретит сыпью гроздьев

Рябины стылой на ветру

И мерным шарканьем полозьев

По индевелому ковру.

И я, смотря в пол-оборота

Вслед убегающим саням,

Толкну тяжёлые ворота,

Шагну на встречу простыням,

Столкнусь с приветливой хозяйкой

И, попросившись на постой,

Пролезу в дом, где шумной стайкой

Детишки кинутся за мной.

И, усадив шального гостя

За грубый стол без скатертей,

Она шепнёт: «Ну, что вы, бросьте,

У нас всё просто, без затей.»

И я тот час ножи и вилки

Небрежно сдвинув в уголок,

Зачем-то почесав в затылке,

По локоть влезу в чугунок.

Управлюсь с курицею живо,

Ну, а потом, под детский рёв,

Руками, скользкими от жира,

Возьму налитый до краёв

Стакан гранёный самогона

И опрокину не спеша,

И будет грешная душа

Скакать, как конь, внутри загона...

И будет ветер в окна биться,

Моля во внутрь пустить его…

Она проронит: «Как столица?»,

И я отвечу: «Ничего...»,

И расскажу всё, что известно

Из тех же телепередач.

Она вздохнёт: «Как интересно!

У нас же от тоски хоть плачь.

Хоть с головой залазь в мешок

И ну, о берег каменистый...

Вот, правда, летом хорошо —

Река, природа, воздух чистый!

Вы летом приезжайте к нам.»

И я отвечу: «Непременно.»

А про себя: «Какой уж там,

Дела, работа — хуже плена.

Как нелегко перебороть их...»

И мы немного помолчим.

Потом она же: «Вы не против?

Я постелила на печи.»

(Как будто попросив прощенья),

А я, не в силах больше ждать,

Благодаря за угощенье,

Полезу печку штурмовать.

Сниму обрыдлую одежду,

И в миг забудусь чутким сном…

И ветер стихнет за окном,

Оставив всякую надежду.

Прольётся лунная дорожка,

И я сквозь сон не разберу —

Урчит живот… мурлычет кошка…

Иль кто-то ходит по двору…