Как плакала мама! – их дочь уезжала
зачем-то куда-то в далёкий Израиль.
У папы слеза на ресницах дрожала,
отъездом дочурки он в сердце был ранен.

Аркаша, зятёк их, хороший, сердечный,
он любит их дочку, но… национальность!
И дочка его обожает, конечно.
Но у евреев своя ведь ментальность.

Ни разу он с тестем не пил до усрачки.
Шутил, хоть беззлобно, но ведь! – над иконой!
Над тёщей подтрунивал, хоть без подначки,
но всё же не «мамою» звал, а Матрёной.

*

«Был в доме достаток, но не было внука.
Зятёк говорил нам: «Пока ещё рано.
Теперь там родится, но вот ведь в чём штука, –
в Израиле зваться он будет Абрамом.

Наш внучек, ещё не рождённый любимец, –
еврейчик! Абсурдней во сне не видали.
Эх, доченька-доца! Такой вот гостинец
на старости лет от тебя мы не ждали.

Во всём виновата, видать, перестройка.
Ведь раньше евреев не очень-то чтили.
Хоть, правда, бывало встречал их на стройке.
Но там они больше в начальстве ходили.


Врачи, инженеры, но чтобы в райкоме…
Их не было близко, тем паче повыше.
Умней, чем они, не видал средь знакомых.
Но жребий такой им за что-то же вышел!

Непросто за зря их фашисты сжигали.
Как видно сидит в них какая-то скверна.
И были врачи, – их потом оправдали,
но было ведь что-то там всё же, наверно?!»

*

Солёной слезинкой застыли вопросы.
А дочка смеётся: «Всё будет в порядке»,
И крошит, роняя на пол, папиросы.
И быстро уходят они без оглядки.

Потом самолёт сквозь завесу ночную,
играя огнями, уносится в небо.
В слезах их родители, словно вслепую,
как будто вступили в какую-то небыль.

*

Прошло больше года, вдруг вызов и деньги
с припиской короткой, нежданной, как выстрел:
«Ждём встречи. Целуем. Любимые дети».
И дальше крупнее: «Желательно быстро!»

Поспешные сборы и чьи-то советы,
и кумушек разных предупрежденья.
На что-то родными наложено вето.
И в сердце, как камни, предубежденья.

Подарки какие-то куплены в спешке.
Какие-то люди о чём-то их просят.
А мысли, то страшные, то нет потешней,
быстрей самолёта куда-то уносят.


И вот из Москвы комфортабельный Боинг
уже их несёт в неизвестный Израиль.

Лететь хорошо, но тревожат обоих
зудящие боли из общей их раны.

… Да, в письмах писала любимая Маша:
«Мы учим иврит. Метапелим*. Я рада,
что жизнь познаю здесь, и верю, что наша
наладится скоро, и будет порядок».

Какое-то странное слово «беседер»
и много других непонятное пели.
И даже, учёные вроде, соседи
совсем объяснить их ему не сумели.

Потом написала: «Купили в кредит мы
большой холодильник, компьютер, стиралку,
цветной телевизор…». Отец ей, сердитый,
в ответном письме написал, что «брехалку»
такую ещё никогда он не слышал.
«В полгода такое!… Смешно, да и только!» –
он жизнь проработал, на пенсию вышел,
а благополучие видел ли толком?

Они лишь позволить могли за полгода
дочурке обновку купить из одежды.
Всю жизнь ожидали у моря погоды,
вином согревая пустые надежды.

Ещё через год написала им Маша:
«Купили машину, большую квартиру,
её обставляем, и хочет Аркаша
увидеть скорее в ней сына- задиру».

«Откуда сыночек? Видать, что в декрете.
Но это не пишет, стесняется видно.
Какими бы взрослыми не были дети,
детьми остаются. Пускай! Не обидно.

Но вот про машину, квартиру и мебель?
Они, что – буржуи? Неужто всё правда?

А может брехня, а помягче так – небыль?
Чтоб всё и так скоро? – не верится, право.

Но вызов и доллары, что нам прислали,
живая реальность! Что кроется в этом?
Мозги от назойливых мыслей устали.
Но Боинг и кофе не кажутся бредом.

И Марфа под боком – немая послушность!
В глазах сплошь вопросы, но слова не скажет.
А под самолётом ни капельки суши.
За морем Израиль. Что нам он покажет?»



2.

*

Колёса почти что бесшумно коснулись
бетонной дорожки. Заглохли моторы.
И под селезёнкой тревоги проснулись.
И нет под ногами хорошей опоры.

Но встали, пошли, как и все пассажиры,
забрали багаж, погрузили в тележку
и катят её, не мертвы и не живы,
как будто почуяв недобрую слежку.

А это всего лишь глазок объектива,
что связан по кабелю с телеэкраном.
Им с первого шага здесь было всё странно
и в это же время – всё очень красиво.

В огромнейший зал и войти не успели,
как – «Мама!» – услышали Машенькин голос.
К ним дочка с Аркашей вдвоём подлетели,
она чуть одета, а он почти голый.

На майке до пупа какой-то патлатый
Трусы до колен, почему-то с ширинкой.
Как негр, загорелый он и бородатый.
И зубы заляпаны жвачной резинкой.

На Маше подобие нижней сорочки.
И круглое пузо, знать – близятся роды.
И радость в глазах у любимой их дочки.
От встречи? От мужа? От летней погоды?

Объятья, объятья и звон поцелуев.
Пустые вопросы, как водится вечно.
Но если вглядеться, то видно: балует
Аркаша их дочку. И любит, конечно.

Тому подтвержденье – на пальцах колечки
и интонации необъяснимые,
должно на иврите, друг к другу словечки
и разные мелочи, чуть уловимые

*

Машина стояла среди иномарок.
(«Потом рассказать – не поверят соседи!
Поездка в такой – драгоценный подарок!»
Неужто в таких здесь все граждане ездят?)

«За время дороги аж шея устала.
Дорога как сказка! Здесь всё непривычно!
На взгорках дома словно белые стаи.
И нет погребов у домов как обычно.
И масса цветов. Не цветенье, а буйство!
И зелени много. При этаком лете?!
Леса на горах – это труд и искусство,
и верно забота о собственных детях.

Электростолбы с фонарями по трассе
на страже стоят до Иерусалима.
Хотел бы понять я всё это, но разве
невежество личное преодолимо?

Приехали! Слава-те, Господи! Вышли.
И Марфу, и Машеньку чуть укачало.
Район этот будет немного повыше,
чем город, лежащий при въезде сначала.

Поднялись в квартиру. Квартира большая.
У наших начальников нету, как эта!
Их два человека, зачем им такая?
Две спальни, но главное – два туалета!

И есть кабинет, в нём компьютер Аркаши;
салон*, пенатохель* какой-то зачем-то.
А мебель, а мебель, какая у Маши!
Им что миллионы подарены кем-то?»


3.

*

«Неделя прошла. Охмелевшие в шоке
ходили по улицам, в окна глядели.
Дочь – на сносях, но работает в школе,
с ней мало общались на этой неделе.

Аркаша, так тот уезжал очень рано
и вечером поздно уже возвращался.
В шабат, здесь субботу зовут этак странно,
у нас кой-какой разговор состоялся.

О жизни, о буднях, о быте, о разном.
Узнал я, что если здесь много работать,
то можно и жить, ну почти что прекрасно,
и не погибать в ежедневных заботах.
И что покупается всё на кредиты,
когда есть работа, а значит – зарплата.
Здесь всем одинаково двери открыты.
А что бы купить всё, не надо здесь блата.

Свозил показать, как живут здесь арабы.
Мы были в каком-то селе Абу-Гоше.
Они здесь живут, я скажу вам, не слабо.
Они, как евреи здесь граждане тоже!

А мы под влияньем былой пропаганды
считали арабов, конечно, рабами.
Евреи же были всегда – оккупанты.

О, Господи, что это сделали с нами
за семьдесят лет господа-коммунисты?
Наш мозг исковеркан и разум изранен.
Вдолбили нам, что сионисты – фашисты.
А это лишь те, кто стремится в Израиль.

На улице встретишь китайца и негра,
и даже с косичками в чёрных ливреях,
но с лицами белыми, словно из снега,
совсем непохожих на наших евреев.

Но все они родичи, от Авраама
идут по земле уже тысячелетья.
И очень хотят, чтобы новая драма
их не постигла снова на свете.»

*

«Ещё за неделю прибавилось знаний.
Немного словечек ивритских узнали.
И не испугавшись больших расстояний,
на шуке – базаре – мы здесь побывали.

Часа три, наверно, пешком шли до шука.
Смотрели вокруг и всему удивлялись.


Не слышали даже машинного шума,
хотя они мимо всё мчались и мчались.

На шуке* такое, что трудно поверить.
И всё – красотище! Как в день Первомая!
Но только орут продавцы, словно звери,
товар покупателям свой предлагая.

Кой-что мы купили (дала деньги Маша), –
арбузик, клубники, пакетик салата.
И даже красивый букетик ромашек,
их Машенька очень любила когда-то.

Домой возвращаясь, мы сели в автобус.
На улице – пекло, в салоне – прохлада.
Такое увидеть в России, здесь, что бы,
прожить пару жизней, наверное, надо!

Кондиционеры с названьем «мазганы»
в автобусах, в офисах – здешних конторах.
Там люди шевелят повсюду мозгами,
навряд ли найдутся умнее которых.


4.

*

А дома нас ждали тревожные вести.
Аркаша звонил нам, что Маша в больнице.
С работы забрали. Теперь они вместе.
Должна она скоро вот-вот разродиться.

Не знаю, быть может, влияние моды,
иль это так принято здесь у евреев,
но вместе с врачами у Машеньки роды
и муж принимал, чтобы было вернее.

И принял, всем в радость на многие годы,
и сына, и дочку, нам внучку и внука.
Они ведь о двойне всё знали: задолго
до родов им это сказала наука.

Томительно время бежит в ожиданье.
Но вот уже Машенька с детками дома.
Как много у них и друзей и знакомых!
И каждый спешит забежать на свиданье,
поздравить нас всех и какой-то подарок
вручить с пожеланьем добра и покоя.

Какой я никчемный и старый огарок!
Я в жизни не думал, что встречу такое.

Какие девчата у Маши в подругах!
Какие ребята – друзья у Аркаши!
Споткнёшься – тотчас же подхватят под руки!
Увидеть вот это – не радости ль наши?

А внуки! А внуки! Они ли нам снились,
когда мы рыдали у Маши на свадьбе.
Тогда нам евреи, как ужасы мнились,
и это хотелось нам Маше сказать бы.

Но нас не сподобило, мы промолчали.
Теперь озарение нас посетило,
какими мы дурнями были вначале,
как много в нас Родина гадкого вбила!

Мы – русские, внуки же наши – евреи.
Ну, что здесь плохого? Ну, что здесь такого?
Как хочется, чтобы все люди добрее,
умней, человечнее были немного.

Как выбраться людям из жуткого круга
бездушных параграфов и предписаний?
Ведь это прекрасно, что любят друг друга
из разных сословий, религий и званий!

Ведь главное в том, чтобы дети спокойно
росли и учились в благополучии,
чтоб жизнь у людей протекала достойно,
и их никакой терроризм не мучил.


* * *

«Полгода мы с Марфой в Иерусалиме
прожили с ребятами, с внуками вместе.
Оставил я сердце своё в той святыне
с любовью к евреям. И это без лести.

И эти слова не для телеэкрана.
Они и желанья мои не притворны.
Хочу вновь увидеть и внуков, и храмы,
Израиль во всей красоте рукотворной!

Судьба в этом мире – всегда лотерея.
Но если бы что-то могло измениться,
хотел бы я, Господи, в лике еврея
повторно на этой Земле появиться!»

1998 г.

Примечания:
* метапелить – заниматься ухаживанием за беспомощными, уборкой помещений и т.п.
Беседер – всё в порядке
Салон – гостиная комната
Пенатохель – комната для приёма пищи
Мазган - кондициионер
Шук – базар (всё – иврит)

«Герой» этой поэмы в прошлом – «Заслуженный строитель РСФСР» из Свердловска, где когда-то работал ещё под началом Б.Н.Ельцына.

Коротко о дальнейшей судьбе персонажей этой поэмы.
В терракте погиб Аркадий. Маша осталась с маленькими детьми. Родители её немедленно прилетели в Иерусалим. С помощью друзей Маши и Аркадия, обратившихся к «русским» депутатам Кнессета, родители получили израильское гражданство, и, следовательно, пособия по прожиточному минимуму и на съём квартиры.
Маша сейчас – директор учебного заведения. Дети учатся в старших классах спецшкол, разговаривают на 4 языках.
Нечасто, но перезваниваюсь с Андреем Александровичем. Любит поговорить о политике. Очень сердит на ОРТ и РТР за необъективность. Марфа Петровна, как лидер семьи подтрунивает над ним. А я им всем желаю мирного неба и счастья.