Иерусалимский  Бен-Йегуда,
напоминающий  Арбат,
лишённый  транспортного  гула
и  несмолкающий  в  шабат,
какой-то  праздничной  машины
раз  заведённый  механизм,
твои  волшебные  витрины
не  говорят  про  альтруизм.

Здесь  каждый  занят  сам  собою,
кто  ест  салаты,  швуарму  жрёт,
а  кто,  раздавленный  судьбою,
канючит  двадцать  агорот.

Старушка  с  голосом  дрезины
скрежещет  что-то  про  любовь.
А  двое,  турки  ли, грузины  ль
сияют  в  страсти  голубой.

На  мостовой,  как  на  скамейке,
сидит  компания  юнцов.
Бежит  чудак  в  трусах  семейных,
весь  размалёванный,  трусцой.

А  вот  на  скрипках  два  олима
играют,  темп  игры  их  лих.

Какой  короткий  ты  и  длинный
в  судьбе  у  каждого  из  них,
иерусалимский  Бен-Йегуда,
напоминающий  Арбат,
лишённый  транспортного  гула
и  несмолкающий  в  шабат!