«Нет,  мёртвые не  умерли  для  нас»
                                 И. Бунин,  «Призраки»

В  старости  чаще  и  чаще
памятью  растревожены,
как  из  таёжной  чащи
кто  до  сегодня  не  дожили,
по  одному  и  россыпью
сердце  моё  наполняют,
ступая  на  травы  росные,
чёрный  пунктир  оставляют.

В  чёрточке  каждой – матрица
необычайная  видится.

А  из  неё информация
необычайная  сыплется.

Этот  замучен  чекистами,
а  раньше  был  сам  чекистом.
Этот  расстрелян  фашистами
под  Витебском  в  поле  чистом.
А  этот,  ещё  ребёнок,
живым  сожжён  в  сорок  третьем.
А  этот  стукач-подонок
смерть  от хозяев  встретил.

Но  это – чужие  люди.
А  где  же  мои  родные?
И  тешу  себя  в  иллюзии:
может  они  живые?

Но  нет!   Вот  их  силуэты,
расплывчаты  все  обличья.
Хоть  в  полутумане,  приметы
мне  близких  я  вижу  отлично.

Двина,  и  на  ней перемёты
зачем-то  родные  ставят.
А  с  берега  бьют  пулемёты,
словно  по  птичьей  стае.

И  падают  в  воду  птицы,
путаясь  в  перемётах.
Родные  и  страшные  лица.
И  волны  в  кровавых  разводах.

И  воды  в  кровавых  потёках
с  тех  пор  при  вечерних  зорях.

С  разумом,  как  в  потёмках,
брожу  я,  охвачен  горем.

И  не  могу  понять  я,
кому  это  нужно  было,
чтоб  Смерть,  а  не  я  в  объятья
родных  моих  заключила,
чтоб  им,  моим  сёстрам  и  тётям,
бабушке,  дедушке, – милым
собою  на  перемёте
кормить  рыб,  не  зная  могилы.

Что  это – вид  наказания?
И  дан  он  евреям Богом?
Тогда  Ему  нет  оправдания
в  сердце  моём  суровом!

А  если  не  Бог,  почему  же
позволил  Он  преступление?

Сердце в  вопросах,  как  в  стужу,
сжимает  оцепенение.