Мне равняться с Лукою совсем не резон,
да и ты не совсем, чтоб купчиха.
С предыханием тихо шипишь: «Фармазон,
не гони по ухабам так лихо.
И меня, и себя так скорей изведёшь.
Мы же, миленький мой, не на скачках».
А потом удивлённо: «Ну, право, даёшь!
У тебя там, должно, водокачка».

Чёрт возьми! – до чего же здесь ночь коротка!
Солнце, встав над Кубанью-рекой,
сквозь гардины на окнах и сквозь облака
грубо шепчет: «Ты страсть успокой
и как можно скорее домой отвали,
не давая посплетничать повод.
Ведь не станут старушки соседку хвалить,
что она утолила свой голод,
что армянка пустила еврея в постель,
хотя муж и смотался куда-то;
снова будут вопить: «Превратила в бордель…
Погоди, уж наступит расплата…»

Стариковскую спесь я терпеть не могу:
в ней от немощи собственной злоба.
А когда-то ведь сами шалили в стогу,
и возможно, на крышке от гроба.

Тьфу! О чём я?..
Сопишь ты, свернувшись в клубок.
Есть какая-то в позе умильность.
Лезет в голову мысль: «Ещё что ль разок
проявить свою любвеобильность?»
И тихонько, как шёпотом, трогаю грудь
и целую лебяжью я шею.
Затуманенный ум начинает тонуть,
и спасти его я не умею.

Краснодар-1955 г.