А я горжусь, что я – провинциал,
что нет во мне столичного снобизма,
что в шахте я действительно узнал
на шкуре личной цену героизма
тяжёлого шахтёрского труда,
где каждый миг – сплошная неизвестность,
и кровью окроплённая руда
соединяет бытие и вечность.

Я понял там, что сальный анекдот,
рассказанный в клети, летящей в бездну,
возвысить может до таких высот,
которых лишь в мечтах достигнет бездарь.

Я цену настоящую узнал
словам пустым и воплощённым в дело.
Чтоб из руды произвести металл,
необходимо очень много сделать.
И нужно очень многое иметь –
от шутки до отборнейшего мата,
в характере заложенную твердь
скорей поэзией, чем диаматом.
Да, да, поэзией! Я говорю всерьёз.
Чтоб каждый день работать в преисподней, –
такой уж получается курьёз, –
душою надо быть «раскрытей» и свободней.
Ведь в экстремальности выдерживает тот,
кто сердцем подготовлен к перегрузу.
А это легче у того пройдёт,
кто загляделся хоть разок на Музу,
взглянул в её пьянящие глаза
и колдовскую власть её изведал,
сумев потом с улыбкой рассказать,
как с полюбовницей при муже отобедал.

Пройдя свой путь от заводских ворот
до кресла с многочисленностью в штате,
скажу, что самый юморной народ
лишь тот, с которым побратался в шахте,
и самый поэтический к тому ж,
одновременно преданно-рисковый,
не знавший антисемитизма луж,
всегда на помощь искренне готовый.

И хоть провинциален он во всём,
и книжным интеллектом не сияет,
всегда в нём родниковый водоём
и первородность мудрости играет.

Я рядом с ним и духом возмужал,
прошёл, как говорят, огонь и воду.
И потому, что я провинциал,
иду вперёд, порой не зная броду.