Строю стих свой, как памятник,
осознавши себя наконец,
твоей доброй памяти
мой, при жизни не очень счастливый отец.

Знаю: высокомерие,
а порой мой неумный снобизм
подрывали доверие
в бытия твоего реализм.

Ты рассказывал разное.
Я, не слушая, хлопал ушами.
А теперь я себя, не празднуя,
величаю дурными словами.

Это тяжко – каяться в старости
в заблужденьях не только юности.
Но уже от душевной усталости
в голове нет былой заумности.

Есть лишь разочарование.
Не прожитым и сделанным,
а в накопленном знании –
пятнами белыми.

*
В этих строчках моё покаяние.
Если можешь, оттуда прости.
Суть: «Большое на расстоянии
лучше видится» – я постиг.

И не вижу теперь раздвоенность
между сущностью комсомольца,
ненавидевшего успокоенность
местечкового  богомольца                                                                                                                                                                              и юнцом, что в бегах в Палестину,
сионистской идеи ради.

Биография:
                            ты скотину
в девять пас у чужого дяди.
От семьи, от родных оторванный,
ты в двенадцать – на ткацкой фабрике.
Революцией околдованный
брал историю сам за жабры ты.

Книги, встречи, рабфак, дискуссии…
Жизнь эпохи тебя ковала.
Но три года тюрьмы – не экскурсия,
жернова Беломорканала.

Говорил ты: «Спасибо язве!» –
жизнь она тебе сохранила.
Мог понять пацаном я разве,
где в словах твоих смысл и сила?

О вождях иногда в полслова
ты говаривал иносказательно.
А к Истории Партии, новой,
относился совсем отрицательно.

Я, прямой и тупой как дышло,
был воспитан на песнях о Сталине.
И не мог я понять – как вышло,
что идейно разными стали мы.

И взрослея, тебя слушая,
я не слышал твоих сентенций.
… Почему затыкал я уши?
Почему было чёрствым сердце?

Мы росли под влиянием матери.
Ты всегда был чуть-чуть в сторонке.

«Фантазёр, неудачник, тапер» – ты,
  затерявшийся в жизненной гонке.

Этот образ был так навязан нам,
что реальностью стал в сознании.
И обрадован я несказанно,
что расстаться с ним в состоянии.

Здесь, под небом святого Израиля
подсознательно вижу картины
те, что видел ты сердцем израненным,
не достигнув своей Палестины.

И прошу у тебя прощения.

Только в старости, если умны,
через тернии и терпение
понимают отцов сыны.

*
Стих построил, как памятник,
осознавши себя наконец,
я твоей доброй памяти,
мой, при жизни не очень счастливый, отец