Семь месяцев в Израиле жара.
Четыре месяца – промозглая погода.
То душит астматический шараф.
То мерзкий дождь здесь – кара для народа.

Как в старости нам схожести нудны,
когда известны альфа и омега!
А здесь нет листопадной тишины
и хруста подмороженного снега,
и нежной серебристости берёз,
и тополиный пух не докучает,
а ностальгия бередит до слёз.
Не только сердце – и душа скучает
о том, что было и прошло, как флирт,
что здесь с годами растеряли все мы –
исчезли встречи у кухонных плит,
где в трепотне решались все проблемы,
где, истину в стакане не найдя,
её мы сами мудро изрекали,
и понося умершего вождя,
в живом вожде порядочность искали.

Здесь всё не так, а главное, что мы
уже не те, уже совсем другие,
другая явь, другие видим сны,
и годы связаны уже в снопы тугие.