Может статься – всё это банально,
что пишу я сейчас о войне:
не пришлось ведь её досконально
изучить, в ней участвуя, мне.
 
Но бомбили меня в эшелоне,
слушал сводки я информбюро,
в сорок пятом встречал на перроне
тех, кто страшных врагов поборол;
видел город Воронеж в руинах,
ежедневно о бедах читал
и с ребятами на Украину
побирушкой за хлебом мотал.
 
Это в общем. А если подробней –
ни в какой не вместить мне роман
мысли, чувства тех дней, что огромней,
необъятней, чем горный туман.
 
Навсегда ведь вошёл в подсознанье
первый в жизни увиденный труп.
 И непреодолимо желанье,
хоть я стар и, как будто, неглуп,

не покушать, а чтобы нажраться
и своё никому не отдать,
до последней кровиночки драться,
пусть не прав, но себя отстоять.

Это позже придёт осознанье
всех поступков и даже вины.
 Но находишь ты им оправданье,
что дефекты все, мол, от войны.
 
Шутка шуткой, но нас это мучит,
что подранки мы страшной войны,
той, которую знаем получше,
чем не юные наши сыны.

Пусть не так хорошо и подробно,
как познавшие чрево атак.
 Но всю жизнь ощущаем утробно
мы её, словно некий костяк
и характеров наших и воли,
вообще, даже жизни самой.
 
Я банален, но всё же я болен
и живу той проклятой войной.