Байрон и Анатоль Франс перед смертью прошептали одно и то же слово: "Мама...".

Больная Анна Ахматова после укола камфоры: "Все-таки мне очень плохо!".

Жена Осипа Мандельштама - Надежда Мандельштам - своей сиделке: "Да ты не бойся!"

Ибсен, пролежав несколько лет в параличе, привстав, сказал: "Напротив!" - и умер.

Оскар Уайльд, великий эстет и мастер парадоксов, умирал в комнате с безвкусными обоями. Даже перед лицом смерти ему не изменили утонченный вкус и чувство юмора. После слов: «Убийственная расцветка! Одному из нас придётся отсюда уйти» – он ушел в мир иной. 


М. Е. Салтыков-Щедрин: «Мне хотелось перед смертью напомнить публике о каких-то ценных и веских для нее словах: стыд, совесть, честь и т. п., которые иные забыли и ни на кого не действуют», - говорил он Елисееву. «Были, знаете, слова: ну, совесть, отечество, человечество... другие там еще. А теперь потрудитесь их поискать! Надо же их напомнить...», - это он говорил Михайловскому. Ему становилось все хуже и хуже. В ночь с 27 на 28 апреля с ним случился удар, и он потерял сознание, которое уже больше к нему не вернулось. Скончался 28 апреля в 4 часа дня.

Юджин О`Нил сетовал перед смертью: «Я так и знал! Я так и знал! Родился в отеле и, чёрт побери, умираю в отеле».

Уильям Сомерсет Моэм позаботился об остающихся: «Умирать — скучное и безотрадное дело. Мой вам совет — никогда этим не занимайтесь».

Генрих Гейне 17 февраля 1856: "Господь меня простит. Это его работа".

Американская поэтесса Эмили Дикинсон 15 мая 1886: "Позвольте нам войти. Туман сгущается". При жизни ее стихи казались очень странными ее современникам, и Эмили обрела известность только после смерти. На сегодняшний день – она самый читаемый американский поэт в Америке.

Последние слова Иоганна Гете 22 марта 1832 широкоизвестны: "Отворите пошире ставни, больше света!". Но не все знают, что перед этим он спросил доктора, сколько ему еще осталось, и, когда доктор ответил, что остался один час, Гете облегченно вздохнул: "Слава Богу, только час".

Автор слов "мысль изреченная есть ложь" Федор Тютчев 15 июля 1873: "Какая мука, что не можешь найти слово, чтобы передать мысль".

В начале 19 века внучка знаменитого японского воина Шингена, одна из самых красивых девушек Японии,  тонкая поэтесса, любимица Императрицы,  захотела учиться Дзен. Несколько известных мастеров ответили ей отказом из-за ее красоты. Мастер Хакоу сказал: "Твоя красота будет источником всех проблем". Тогда она сожгла свое лицо раскаленным железом и стала ученицей Хакоу. Девушка взяла себе имя Рионен, что означает "четко понимать". Перед самой смертью она написала небольшое стихотворение:

Ничего не спрашивай
Шестьдесят шесть раз эти глаза 
Могли любоваться осенью. 
Ничего не спрашивай. 
Прислушайся к гудению сосен в полное безветрие.

Виктор Гюго: "Вижу черный свет"

Михаил Зощенко: "Оставьте меня в покое"

Со слов очевидцев, присутствовавших при смерти знаменитого критика: «Белинский, лежавший уже в жару без сил и без памяти на постели, вдруг, к изумлению их, вскочил; сверкая глазами, сделал несколько шагов, проговорил невнятно, но с энергиею какие-то слова и начал падать. Его поддержали, уложили в постель, и через четверть часа его не стало...»

Из воспоминаний Авдотьи Яковлевны Панаевой, близкой знакомой Добролюбова: “Поручаю вам моих братьев... Не позволяйте им тратить на глупости денег... Проще и дешевле похороните меня". Чуть позже попросил: “Дайте руку..." Я взяла его руку, она была холодная... Он пристально посмотрел на меня и произнес: “Прощайте... подите домой! Скоро!" Это были его последние слова».

Из воспоминаний жены писателя: «...Поцеловал детям губы, они целовали его и, по приказанию доктора, тотчас уходили... За 2 часа до кончины, когда пришли на его зов дети, Федор Михайлович велел отдать Евангелие своему сыну Феде и, держа мою руку в своей, говорил: “Бедная... дорогая, с чем я тебя оставляю... бедная, как тебе тяжело будет жить”».

Последние слова Уильяма Сарояна не лишены изящества и самоиронии: «Каждому суждено умереть, но я всегда думал, что для меня сделают исключение. И что?»

Умирая, Оноре де Бальзак вспомнил одного из персонажей своих рассказов, опытного врача Бианшона. «Он бы меня спас», — вздохнул великий писатель.

Бразильский поэт Олаво Билак, которого еще при жизни называли королем бразильской поэзии 28 Декабря 1918: "Дайте мне кофе, я буду писать стихи".

В. М. Шукшин. Из воспоминаний артиста Георгия Ивановича Буркова: «Врача на теплоходе не оказалось: он уехал в этот день на свадьбу в одну из станиц. Валидол не помог. Я вспомнил, что моя мать пьет от сердца капли Зеленина. Шукшин выпил это лекарство.

- Ну, как, Вася, легче?

- А ты что думаешь, сразу что ли действует? Надо подождать...

- Знаешь, - чуть помолчав, сказал Василий Макарович, - я сейчас в книге воспоминаний о Некрасове прочитал, как тот трудно и долго помирал, сам просил у Бога смерти.

- Да брось ты об этом! Вася, знаешь что, давай-ка я у тебя сегодня лягу...

- Зачем это? Что я, девочка что ли, охранять меня. Нужен будешь - позову. Иди спать.

Это были его последние слова, утром его нашли спящим вечным сном».

Н. А. Островский, из воспоминаний жены, Раисы Островской: «Он заговорил со мной о том, что человек должен быть стойким и мужественным и не сдаваться под ударами жизни: “В жизни всякое бывает, Раек... Вспомни, как жизнь меня била, старалась выбить из строя. А я не сдавался, упорно шел к намеченной цели. И вышел победителем. Свидетели тому - мои книги". Я молча слушала. Он попросил меня не бросать учебы... Потом вспомнил наших старушек-матерей: “Старушки наши всю жизнь в заботах о нас провели... Мы им столько должны... а отдать ничего не успеваем... Помни о них, Раюша, береги их…» Бесконечная была эта ночь… Не приходя в себя, он умер вечером, в 19 часов 50 минут, 22 декабря 1936 года».

М. А. Булгаков, из воспоминаний жены писателя, Елены Сергеевны Булгаковой: «Он дал мне понять, что ему что-то нужно, что он чего-то хочет от меня. Я предлагала ему лекарство, питье, лимонный сок, но поняла ясно, что не в этом дело. Тогда я догадалась и спрашиваю: “Твои вещи?" Он кивнул с таким видом, что и “да" и “нет". Я сказала: “Мастер и Маргарита”? Он, страшно обрадованный, сделал знак головой, что “да, это". И выдавил из себя два слова: “Чтобы знали, чтобы знали"».

В. В. Набоков. Сын писателя, Дмитрий, рассказывает, что, когда он прощался с отцом накануне его смерти, глаза умирающего вдруг наполнились слезами. «Я спросил: почему? Он сказал, что некоторые бабочки уже, наверное, начали летать...»

Французский поэт и новеллист Жан Кокто 11 октября 1963: "С самого дня моего рождения моя смерть начала свой путь. Она следует за мной без суеты".

Один из лучших английских поэтом второй половины XX века Филипп Ларкин всю свою жизнь проработал университетским библиотекарем. В 1984 году Ларкину предложили очень почетное в Англии звание Поэта-лауреата от которого он отказался. Перед смертью 2 декабря 1985 он сказал: "Я следую в неотвратимость".

Знаменитый португальский поэт Фернандо Пессоа 30 ноября 1935: "Я не ведаю, что принесет завтрашний день".

В сентябре больного писателя перевезли с дачи на его городскую квартиру, где медицинская помощь могла быть более доступной. В ночь на 15 сентября Иван Александрович тихо угас от воспаления легких. Перед смертью Гончаров попросил друзей, чтобы его похоронили в Александро-Невской лавре, где-нибудь на возвышенности у обрыва.

Римский поэт Вергилий 21 сентября 19 год до н. э: «В Мантуе был рожден я, у калабров умер, покоюсь в Парфенопее. Я пел пастбища, села, вождей». Вергилий был почитаемым поэтом как при жизни, так и после.

10 февраля 1837 после роковой дуэли Александр Пушкин, несмотря на то, что рана причиняла сильную боль, стойко переносил страдание. Врач, будущий составитель толкового словаря, Владимир Даль сказал, чтобы он не сдерживал боль, Пушкин ответил: "Нет, не надо, жена услышит и смешно же это, чтобы этот вздор меня пересилил!" Перед самой смертью поэт сказал: "Кончена жизнь!" Даль не расслышал и спросил тихо: "Что кончено?" - "Жизнь кончена",- ясно ответил поэт. "Тяжело дышать, давит". Это были его последние слова.

15 июля 1841 Перед дуэлью Михаила Лермонтова  с Мартыновым был заказан ящик шампанского, который намеревались распить после счастливого окончание ссоры. После отчета секунданта никто не стрелял. Секундант крикнул: «Стреляйте, или я развожу дуэль!», на что Лермонтов спокойно ответил: «Я в этого дурака стрелять не буду!». Это были его последние слова, которые задели Мартынова - он выстрелил, после чего бросился к лежащему поэту, говоря: «Миша, прости меня!». Но Лермонтов был уже мертв.

Последние слова, также как и точная дата смерти Николая Гумилева неизвестны. Он был расстрелян большевиками в августе 1921 года. Перед расстрелом Гумилев написал на стене камеры слова: "Господи, прости мои прегрешения, иду в последний путь". Сохранились воспоминания участников расстрела: "Знаете, шикарно умер. Улыбался, докурил папиросу… Даже на ребят из особого отдела произвел впечатление… Мало кто так умирает…"

Умирая в местечке Буживаль под Парижем, Иван Сергеевич Тургенев произнес загадочные слова: «Прощайте, мои милые, мои белесоватые…».

«Так каков ответ?» — спросила Гертруда Стайн, когда ее везли на каталке в операционную. Писательница умирала от рака, от которого ранее скончалась ее мать. Не дождавшись ответа, она спросила снова: «А каков тогда вопрос?» От наркоза писательница уже не очнулась.

Как истинный ревнитель языка умер французский писатель, поэт и драматург Феликс Арвер. Услышав, как санитарка говорит кому-то: «Это в конце коЛидора», из последних сил простонал: «Не коЛидора, а коРидора!» — и умер.

Александр Дюма: "Так я и не узнаю, чем все закончится"

Джеймс Джойс: "Есть здесь хоть одна душа, способная меня понять?" 

Александр Блок: "Россия съела меня, как глупая чушка своего поросенка"

Франсуа Рабле: "Иду искать великое "Может быть"

Д. И. Фонвизин. Незадолго до смерти Фонвизин, уже разбитый параличом, катался на инвалидной коляске перед университетом и кричал студентам: «Вот до чего доводит литература. Никогда не будьте писателями! Никогда не занимайтесь литературой!»

А. Н. Радищев. Из воспоминаний сына, Павла Александровича: «...часу в десятом утра Радищев, чувствуя себя нездоровым и приняв лекарство, беспрестанно беспокоясь, вдруг берет стакан с приготовленной в нем “крепкой водкой" (смесь азотной и соляной кислот) для выжига старых офицерских эполет его старшего сына и выпивает его разом. Потом, схватив бритву, хочет зарезаться. Старший сын его заметил это, бросается к нему и вырывает бритву. “Я должен буду мучиться", - сказал Радищев. Через час приезжает лейб-медик Вилле, присланный императором Александром I. Вилле кричит: “Воды, воды!" - и прописывает лекарство. Но уже было мало надежды... Перед смертью Радищев сказал: “Потомство за меня отомстит..."».

Н. В. Гоголь умер от малярийного энцефалита в страшных мучениях. Вызванное болезнью его неадекватное умственное состояние и стало причиной той трагедии, когда за несколько дней до смерти он сжег второй том «Мертвых душ». Граф А. П. Толстой, в доме которого Гоголь жил, приглашал к больному писателю московских светил медицины, но все было тщетно.
Скончался 21 февраля в 8 часов утра, оставив наследство в сумме 43 руб. 88 коп. и... свое бессмертное имя. Последними его словами были: «Лестницу. Давит... лестницу!» И - врачам: «Не тревожьте меня, ради Бога!»

А. М. Горький. В один из последних дней своей жизни сказал чуть слышно: «Отпустите меня». И второй раз, когда уже не мог говорить, показывал рукой на потолок и двери, как бы желая вырваться из комнаты. В «Социалистическом вестнике» 1954 года было рассказано о том, что Б. Герланд, заключенная в Гулаге, на Воркуте, работала в лазарете с профессором Плетневым. Он был приговорен к расстрелу за убийство Горького, но ему заменили смертную казнь на 25 лет лагерей (позже срок был сокращен на 10 лет). Б. Герланд писала: «Горький любил угощать своих посетителей бонбоньерками (конфетами). На этот раз он щедро одарил двух санитаров и съел несколько сам. Через час у всех троих начались мучительные желудочные боли, и вскоре наступила смерть. Было произведено вскрытие, которое показало, что все умерли от яда». 

Лев Толстой по дороге на юг умер на почтовой станции Остапово. Бормотал что-то невнятно, как бы во сне: «...истину люблю больше». «Много, много... давит... давит, ну что же», - вдруг закричал он громко, и... наступил конец.

Антон Чехов умер в немецком курортном городке Баденвейлер. Немецкий врач угостил его шампанским (по древней немецкой врачебной традиции доктор, поставивший своему коллеге смертельный диагноз, ставит умирающему шампанское). Чехов сказал "Ich sterbe", выпил бокал до дна, и сказал: «Давно я не пил шампанского".

А. С. Грин умирал так же тяжело, как и жил. Он попросил поставить его кровать к окну. За окном синели далекие крымские горы... За несколько дней до смерти из Ленинграда ему прислали авторские экземпляры последней книги «Автобиографическая повесть». Грин слабо улыбнулся, попытался прочесть надпись на обложке, но не смог. Книга выпала у него из рук. Глаза Грина, умевшие так необыкновенно видеть мир, уже умирали. Последним словом Грина был не то стон, не то шепот: «Помираю!..»

О А. И. Куприне, из воспоминаний дочери писателя, Ксении: «Мама записала в дневнике все, что говорил незадолго до смерти отец: “Я не хочу умирать, жизни мне хочется". Перекрестился и говорит: “Прочитай мне “Отче наш" и “Богородицу", помолился и всплакнул: “Чем же я болен? Что же случилось? Не оставляй меня". “Мамочка, как жизнь хороша! Ведь мы же на Родине? Скажи, скажи, кругом русские? Как это хорошо! Я чувствую, что-то ненормально, позови доктора. Посиди со мной, мамочка, так уютно, когда ты со мной, около меня! У меня теперь какой-то странный ум, я не все понимаю. Вот, вот, начинается, не уходи от меня. Мне страшно"». 

О М. М. Пришвине, из воспоминаний жены писателя, Валерии Дмитриевны: «Днем начались сильные боли, и он спрашивал меня с тревогой: “Как же мы теперь будем жить?" Я старалась, как могла, его успокоить. К вечеру боли прошли, и он принимал в кабинете А. А. и П. Л. Капиц, пил с ними свое легкое вино, говорил, что покупает новую машину - “вездеход"... Слушал новую пластинку с записью его голоса. Проводив гостей, сказал, что очень утомился, лег в постель. Просил меня почитать ему стихи. Я прочла Фета... Оживился. В постели очень бодро беседовал с пришедшим Родионовым. Около 12 часов ночи начался сердечный приступ. Тогда он стал задыхаться: то сядет, то ляжет, я его поддерживала руками и говорила: «Потерпи». А он ответил очень энергично, даже сердито: “Это о другом, а с таким - мы должны справиться сами". Под действием пантопона успокоился, отвернулся к стене, подложил ладонь под щеку, как бы устроившись уютно, чтобы заснуть... и тихо скончался».