РЕШЕТО - независимый литературный портал
/ Ирония

Подготовка к парадному смотру

178 просмотров

            Иванов Михаил вспоминает, как оказавшись в посёлке Мардакян в учебном центре воинской части внутренних войск Бакинского гарнизона В.В. приходилось переносить тяготы и лишения воинской службы.  Куда их семьдесят человек новобранцев из Московской области, городов Истра, Дедовск, Электросталь, Егорьевск направили на подготовку несения службы в рядах внутренних войск. Чтобы взрастить из них надёжных защитников закона и порядка в данной, на тот момент времени, союзной республике.

 

           Он вспоминает, как на сборном пункте города Железнодорожного через сутки за ними приехали два офицера азербайджанца  в звании старших лейтенантов из Бакинского гарнизона В.В. Были заметно, пьяны, и были весьма предприимчивы, как теперь сказали бы. Вместо необходимых для перевозки военнослужащих двух вагонов, они заказали один, выручив на этом какие-то деньги, и заполнили его избыточным количеством новобранцев, разместив некоторых из них на третьих багажных полках под самой крышей вагона, никак не предназначенных для отдыха и сна пассажиров во время движения поезда. Кормили сухим пайком – рыбные и мясные консервы в жестяных банках и чан слабо окрашенного кипятка, называемого чаем, с буханкой серого хлеба, порезанной на четверых человек. В первую ночь их следования, вспоминает Михаил, как о начале всяких тягот и лишений, он падает с третьей полки, едва не разбившись. И опасаясь повторного падения, уже не решается больше подниматься туда. Всю ночь стоял у окна в тамбуре, от скуки и безысходности рассматривая в нём едва различимые в ночной темени поля и лесопосадки незнакомые города и посёлки в мерцающем свете ночных фонарей, щемящая тоска и страх томили душу, было тревожно, думалось, а, что будет там, куда их привезут. Завидовал тем счастливцам, что безмятежно спят теперь на первых и вторых полках не испытывая такой тревоги и страха.  Выходящие в тамбур покурить то один, то другой ещё не протрезвевшие офицеры, заговаривали с ним о жизни такой не простой. Один из них по фамилии Ахмедов много говорил всё о том, какие плохие армяне и какие хорошие азербайджанцы. В то время Михаил не имел никаких этнографических и демографических познаний  и в вопросах национальностей не разбирался вовсе. И  поэтому отвечал ему, что он совсем не понимает разницы между азербайджанцами и армянами и вообще не имеет никакого представления о них, кто есть они, и до сего времени просто не знал, что они есть на этом свете. Это теперь в результате «мудрой» (бездарной) политики кремлёвских сидельцев, они наводнили просторы центральной России и осваивают пустеющие Земли, о них уже знает любой ребёнок с первых классов школы, а тогда это была экзотическая редкость. Потому, как тотальная коррупция в их Землях отбросила общественную жизнь на века назад и теперь они рыщут лучшей доли себе здесь в наших пустеющих  Землях с разлагающейся и вымирающей от пьянства, нищеты и коррупции жизнью. Незнание Михаила об их существовании на этой Земле, несколько смутило и удивило их, но помрачённый алкоголем рассудок этих офицеров никак не находил мало-мальски внятного ответа. Они лишь с недоумением и непониманием взирали на него. Уже далее, сменив тему,  она была гораздо более актуальна для Михаила, он в отчаянии объяснял им, что ему придётся ещё одну ночь замерзать в тамбуре, потому, что не может (боится) после падения с полки, вновь забираться на неё, чтобы спать.

 

             Уже на третьи сутки рано утром приехали в часть, накормили, переодели, затем в большом просторном зале показывали патриотические фильмы, видимо этим способом вселяли надежды на лучшее. Затем ни с того ни с сего, какой-то пьяный офицер, будто в приступе бешенства, принялся орать – напились гады, будете бежать до учебного центра в Мардакян (это сорок км). Видимо мерещилось ему от перепоя, из-за утраты его сознанием способности адекватно воспринимать окружающее, что вовсе не он пьян, а пьяны, внезапно появившиеся здесь незнакомые люди, и поломали его умиротворённое состояние нирваны. И он, озлобившись на них за столь злостное деяние, решил так жестоко наказать их теперь. На самом деле у прибывших новобранцев ничего спиртного уже давно не было, если, что и было, то оно было употреблено ими в поезде в течение трёх суток следования к данному месту назначения. Офицеры же, сопровождавшие их, все три дня без перерыва пили. Старослужащие с пессимизмом и может быть, трагизмом говорили, что командир части майор Курбан Гили Заде дисциплиной особо не интересуется, озабочен больше ожиданием скорого присвоения ему звания подполковника и всякие нарушения скрываются, будто их не было вовсе. На рядовой, сержантский состав смотрел свысока, больше как на материал необходимый его карьерному росту, умом, как-то, мягко говоря, особо не блистал. Роста он был среднего, заметно выше средней упитанности с круглым колобкоподобным лицом,  и лет ему было сорок пять – сорок шесть.

 

      Через несколько дней их привозят в учебный центр в посёлок Мардакян. Помещение казармы практически не отапливалось, а на дворе уже декабрь месяц. Две какие-то совсем старые, уже давно отжившие свой век печурки ели грели. Воду привозили редко – ни умыться, ни помыть рук. Офицеры жили в отдельном доме и всё пили агдам и портвейн три семёрки. Пустые бутылки с такими этикетками подолгу и в обилии валялись, где, ни будь в стороне, неподалёку от их дома, едва прикрытые каким либо хламом, до времени плановой генеральной уборки территории учебного центра с прилегающими к нему территориями.  Вечером, после отбоя практиковали, видимо, развлечения ради, и угнетающей их скуки подъём – отбой двадцать пять – тридцать секунд – пока горит спичка в руке.  Далее отжимание от пола. Такая тренировка продолжалась не менее часа. На строевой подготовке, тех, кто плохо ходил по плацу били сапогом по пояснице, в места расположения почек – важного физиологического органа, приговаривая – ничего особого, всё в порядке вещей, нужно терпеть, не то служба мёдом покажется. Пьяный прапорщик Мамедов истерично всё орал о пропаже каких-то полотенец и личных вещей, видимо, крал, чтобы пропить. Органчик будто был в его голове, настроенный на исполнение мелодии наводящей тоску и страх, – и сердцу тревожно в груди… .  Поначалу, казавшееся таким нелепым, нелогичным это свето представление, вызывало ещё в неокрепших душах тревогу и страх, позднее, по мере укрепления духа, оно сменилось тупым безразличием к этой и прочим нелепым проделкам в изобилии наполнявших казарменную жизнь. Было, что, после очередной попойки, устроили пятнадцати километровый марш бросок до стрельбища, многие отстали и не могли бежать, ехавшие сзади на машине пьяные офицеры кричали на них, угрожали, гикали. Чтобы ещё более позабавить себя кто-то из офицеров выходил из машины, может быть тот, который обладал большим чувством чёрного юмора и подходил к измождённым еле передвигающим ноги военнослужащим, держась за кобуру с пистолетом, кричал – вперёд гады, пристрелю! А когда кто-то падал и не сразу мог встать, офицер пуще прежнего яростно кричал – вставай гад не то пристрелю. Распластавшийся от изнурительного бега подле него рядовой Мамлеев, отвечал ему, еле переводя дыхание – стреляй гад, бежать больше не могу…, обозлённый офицер пнул его ногой как выброшенную бесполезную вещь ненужную в обиходе, и неспешно пошёл к машине. Командовал ротой на то время капитан Кромаренко. В 1979 году с началом военных действий в Афганистане он был направлен туда  для дальнейшего прохождения воинской службы. Но фактически его обязанности исполнял сержант Абросимов Анатолий, с нетерпением ждал демобилизации – увольнения из армии, потому что, побывав в отпуске, женился и очень спешил теперь на прерванный нормативом времени уставного отпуска, медовый месяц. Время казалось ему теперь ещё более тягучим, медленнее текущим, это делало его ещё более раздражительным, озлобленным и жестоким. Надумал даже, сильно озлобившись из-за такого пустяка, что, изголодавшегося военнослужащего своей роты, укравшего из хлеборезки несколько кусков чёрного хлеба, заставил пожирать целый котёл каши, объёмом рассчитанной  на пять человек, и затем прогнал его кросс на несколько километров, что закончилось большими страданиями этого бедняги. И никто не заступился за него. Офицеры, большей частью, в воспитательный процесс, проводимый сержантами, не вмешивались. Ему и поручили подготовить роту к выпускному парадному смотру, совпадающему с ожиданием командира  присвоения ему  очередного звания подполковника. Муштра усилилась, начали с затягивания ремней по размеру головы, теменной части и до подбородка, что вызывало у многих военнослужащих неприятнейшие ощущения и даже страдания. Из-за неотапливаемой казармы (термометр показывал плюс 12-14 градусов) почти половина личного состава простудилась и заболела. Всегда  пьяный прапорщик Мамедов проводил экстренное лечение. Строил роту и кричал – больные, кривые, дурные, хромые, косые выйти из строя, и выписывал далее рецепт – десять кругов вокруг казармы – марш! Потом повторно строил роту и повторял – больные, дурные, кривые, хромые, косые выйти из строя, если никто не выходил, значит, лечение прошло успешно. Строевая подготовка проходила  по три – четыре часа в день при шквалистом ветре. Чаще строевой подготовкой занимался сержант Абросимов, иногда кто-то из офицеров. У кого не получалось, тренировали отдельно. Они вытягивали ногу, а кто-то из сержантов бил по пояснице. Таким образом, учили Родине служить. Иванов вспоминал, как с двумя своими сослуживцами в наряде они чистили помещение туалета и умывальников под присмотром сержанта Абросимова. Иванов решил, что пора ему  отдохнуть. Взбесившийся сержант потребовал немедленного продолжения работы, Иванов отказался. Сержант доложил об этом капитану, тот отчитал его за плохую дисциплину в роте. Озлобленный Абросимов всё же, не решился дальше накалять отношения, после незначительных придирок всё же отстал от Иванова и вымещал свою злобу на других военнослужащих позднего призыва. Да и к тому же,  сравнив свои весьма скромные физические возможности при среднем росте не выше ста семидесяти четырёх см. с физическими возможностями тренированного в нескольких видах спорта (плавание, лыжи) Иванова при его росте ста восьмидесяти семи см. . И  тем более, ещё, что Иванов отличился на стрельбах и капитан Кромаренко объявил ему благодарность перед строем. Тогда, озлобленный Абросимов ещё яростнее стал проводить процедуру отбоя и подъёма. С ещё большим остервенением орал – рота подъём…! Рота отбой…! Пьяный прапорщик всё никак не унимался и как заведённый, почти ежедневно,  продолжал истошно орать  всё про какие-то пропавшие полотенца и личные вещи, оправдывался что ли, громче всех хотел заявить, что он к пропаже этих вещей не причастен. Поэтому, наверное, никак не мог умолкнуть, разрыдался бы ещё, для большего правдоподобия. И вдобавок, может быть, чтобы блеснуть остроумием, так же, неустанно всё орал и про дочь какого-то миллионера, с которой он не спит, чтобы снабжать роту полотенцами и прочими вещами взамен пропавших (пропивших). Никто, никак уже не реагировал на это. Похоже, было, будто в его голове были не мозги, а кем-то вложенное программное устройство с таким алгоритмом действия.

 

        Рядовой Иванов был фанатом известной группы «битлз». Сержант  Абросимов, заметивший это, старался разными способами вычистить из его сознания всякую память о ней, как идеологически вредной буржуазной группе, калечащей и разлагающей сознание наших людей, в том числе и военнослужащих, мешающей им по разумению сержанта исполнять воинский долг. Конечно, совсем не предполагал он, что совсем скоро буржуазная идеология разложит и искалечит сознание не только простых людей – обывателей, но она разложит и искалечит сознание даже, кремлёвских сидельцев. Зомбированные этой идеологией на столько, что, особо не задумываясь, лишённые напрочь способности к осознанию того, что творят, пошли на уничтожение страны. Поражённые буржуазной идеологией, ничего исправлять и реформировать эти ничтожества и не умели и не хотели. Никто и ничто не выдержало напора всесильной, всесокрушающей буржуазной идеологии. Ну, а пока, сержант Абросимов вёл безуспешную борьбу с проникающей в его роту буржуазной идеологии в лице группы «битлз». Конечно, проявлял он такую прыть в этом деле не сам по себе – от себя, а по поручению и научению замполита отвечающего за морально-политическую подготовку личного состава того или иного воинского подразделения. А тут вдруг так некстати фанаты песен какого-то «битлз», по мнению адептов советской коммунистической идеологии, занесённые в разряд буржуазной идеологии, начинают конкурировать с советскими патриотическими песнями. Отсюда и указание – бороться с ними, как и с прочими явлениями, той самой пресловутой буржуазной идеологией.

 

           А рядовому Иванову, начертавшему у себя на обмундировании  полевого исполнения «битлз», сержант приказал ему в казарме ползать до тех пор, пока сотрётся эта сакраментальная надпись. На, что Иванов ответил ему, перефразированием известного изречения – рождённый летать, ползать не может – ползи сам. Пришедший в ярость сержант, вымещал затем, свою злобу на Иванова, уже иными способами, всё же ближе к уставным, – устраивал кроссы по три, пять, иногда десять километров, упражнениями на перекладине, отжиманиями от пола. Хорошо подготовленный физически Иванов, успешно справлялся с ними. Ну, и, конечно же, его любимый способ дрессировки – воспитания  это отбой – подъём, пока горит в руке зажжённая спичка.

 

           Изредка в учебный центр приезжал и командир части майор Курбан Гили Заде, оставался доволен подготовкой личного состава. Он уже знал, что в штабе дивизии готовится приказ о присвоении ему звания подполковника, но не был ещё этот приказ подписан. Процедура с подписанием этого приказа будет закончена только после того, как приедет комиссия во главе с полковником из штаба дивизии, находящегося в г. Тбилиси, и обнаружит, что у него по службе всё хорошо, и, в  вверенном ему гарнизоне царит полный уставной порядок. Поэтому майор Курбан Гили Заде решил выпуск военнослужащих из учебного центра сделать  хорошо подготовленным,  по высшему разряду качества и на парадном смотре, чтобы они прошли перед комиссией не хуже, чем на парадных смотрах проходят по красной площади в Москве. Он хотел использовать это как ускорение своего карьерного роста, как ознаменование своего успешного восхождения по армейской карьерной лестнице. Чтобы всё это время грезившиеся ему подполковничьи  погоны стали, наконец воплотившимися и осязаемыми на его плечах, согревая душу, приносили ему счастье, радость и покой. Не терпелось стать настоящим подполковником. Подготовка шла в усиленном режиме, сержанты прессовали день и ночь. У двоих военнослужащих появилась язва желудка с кровотечением – были помещены в госпиталь. С большим усердием разучивали патриотические песни, исполняя их в маршевом движении строя по плацу, в столовую, на классные занятия и на всякие работы. Так шла подготовка к выпускному парадному смотру в учебном центре Бакинского гарнизона внутренних войск. Майор, обнадёжив себя, что он вот, вот подполковник, уже приобрёл себе новый мундир с подполковничьими погонами. И у себя дома, он часто примерял его и любовался, особенно подвыпив когда, в кругу своей семьи и близких знакомых, наверное, похвастаться чтоб перед ними, он во хмелю выходил и красовался в этом мундире. Слухи о таких его проделках дошли даже до военнослужащих учебного центра, видимо, кто-то из офицеров части присутствовал на этих его частых шумных семейных праздничных застольях. На этих празднествах он обычно, с блаженной улыбкой выходил к своим гостям, как артист из-за кулис, преобразовавшись в воображаемого подполковника, чтобы вскружить головы присутствующим, мол, посмотрите и оцените мои заслуги, как высоко я поднялся по карьерной лестнице. Все его многочисленные гости, не скупились на всякие наилучшие пожелания ему и в жизни и в службе, дружно пили за все его успехи и удачи, желали ему долгой, долгой нескончаемой жизни и желали, чтоб всегда, вином наполнялся бокал. Это настолько кружило его хмельную голову, что он утрачивал ощущение грани действительного и возможного.

 

        Комиссия из штаба дивизии во главе с настоящим полковником появилась неожиданно. Всполошившийся майор, ещё не успевший протрезветь, как следует, после очередной выпивки, от волнения и страха в суете перепутал мундиры, висевшие рядом в шкафу и по ошибке надел свой новый мундир с подполковничьими погонами, уже давно ожидавший своего торжественного часа. Видимо помрачённое сознание майора, лишившееся здравого смысла, решило, что вот он, наступил тот самый долгожданный торжественный час.  И  явился во всём блеске нового мундира, на уже объявленный парадный смотр, предполагая, наверное, что теперь в торжественной обстановке будет зачитан приказ о присвоении ему звания подполковника. Вот уж, ну, прямо бес попутал его. Уже, наяву грезил себя подполковником. Он стоял вытянувшись, не мигая смотрел своими крупными, остекленевшими глазами на высокого, худощавого полковника, и видимо, мало что понимая. Это ещё, что  за маскарад – строго вопрошал изумлённый настоящий полковник, возглавлявший комиссию, увидев его в этом наряде, прилюдно обругал, отчитал его, объявил ему выговор, и тут же отправил его привести себя в надлежащий вид в настоящем своём звании с погонами майора, прописанный уставом воинской службы.  А  приказ о присвоении ему подполковника был отложен до лучших времён. Настоящий (не воображаемый, не туфтовый) полковник прервал полёт его мечты и дум высокое стремление, спустил его на грешную Землю, чтоб почувствовал он её незыблемую твердь и не отрывался от неё так высоко, подобно птице полетевшей к Солнцу. А   парадный смотр прошёл наилучшим образом, понравился комиссии, и настоящий полковник из штаба дивизии объявил благодарность всему личному составу.

 

             Так вспоминает теперь совсем уже пожилой, на седьмом десятке лет Иванов Михаил свою молодость, два года проведённые тогда в рядах В.В. Бакинского гарнизона.

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

                                                                                                                

 

 

 

Теги:
22 November 2017

Немного об авторе:

... Подробнее

Ещё произведения этого автора:

Учитель пения
Сын Валентины Михайловны
Кентавр

 Комментарии

Комментариев нет