ч.3

Любимая российская забава- взятие Очакова!

В этой части мы продолжим повествование о русско-турецкой войне 1735-1739 годов и расскажем о военной компании, пришедшейся на 1737 год.

 

И как, всегда преследуя цель "говорить только правду и ничего кроме правды", автор и начнет изложение событий военной кампании 1737 г. со свидетельств нашего главного исторического свидетеля "Анонима" взятых из его о мемуаров, о которых было рассказано в ч.2 этой главы.

"Примечание о кампании 1737 года против Очакова"

"В сем году план учинен был действовать с двумя армиями, а именно: главною, под командою генерал-фельдмаршала Миниха, по той стороне Днепра, против Очакова и до Днестра, а второю, под командою фельдмаршала Лассия, по-прежнему, в Крыму.

Недостатки случившиеся во время прежней кампании научили шефов не токмо офицерам, но и солдатам дозволять столько телег, сколько каждого состояние допускало, иметь, чтоб всем потребным запастись.

А для солдат везено было при армии хлеба и круп на пять месяцев, почему опасность к недостаткам и не предвиделась; при чем ещё, когда провиант с телег издержан бывал, скот солдатам для заклания роздан.

Однако сие армии немалое в марше препятствие возбудило, ибо множество лошадей и скота требовало по пропорции многого корму, а хотя марш продолжался не инако, как по степям травяным, однако весьма трудно было более двух дней в одном лагере корму достать. Наипаче нужда оказывалась в упряжке, когда по ту сторону Буга находились, где неприятель всю траву выжег; а хотя ж местами несколько корму сыскивалось, но для толь великого множества все сие было недостаточно.

Армия переправилась чрез Днепр в трех местах, при Мишурном Роге, в Ласовке и Орлике, и все три дивизии соединились в сборном месте при реке Омельнике.

Первые марши были весьма невелики, потому что полки всем потребным и тем, чего в прошедшем году лишились, ещё совершенно снабжены быть не могли.

Ещё часть рекрут не прибыла, кавалерия ожидала лошадей, и большая половина находилась бесконная, артиллерия терпела нужду в амуниции и в лошадях; провиантный на пять месяцев запас равномерно ещё не весь бывал, и всё сие в первых двух неделях во время марша ожидать надлежало, что потом помалу и прибыло; токмо рекруты не все ещё приведены были, чего ради фельдмаршал, взяв от трех полков мушкетеров, разделил их в полки некомплектные, а штаб-офицеров тех полков оставил с унтер-штабом и гренадерскими ротами позади, повелев им идти в Самару, где долженствовали, ожидая рекрут и ремонтных лошадей, укомплектоваться.

Прибыв ремонтные драгунские лошади из отдаленных провинций весьма в худом состоянии к армии (что равномерно с упряжкою и в артиллерии происходило), стала оказываться малая надежда к хорошему успеху сей кампании.

Но весьма малые марши, продолжавшиеся до Ингула, где всюду хороший корм найден, и что Татары во время марша препятствия не оказывали, привели в такое исправное состояние лошадей, что опять надежно было большой успех иметь; но когда прошли мы Буг, где принуждены были по выжженным степям марш продолжать, тогда вся упряжка так пострадала, что почти на голову разорилась.

Я оставляю марш к Очакову, а упомяну только об осаде.



 

Признаюсь я, когда мы к Очакову прибыли, продолжая марш три дни чрез выжженные степи и найдя около оного бескормицу, тогда едва – ли кто уповал сие место занять, в чем чаятельно сам фельдмаршал сомневался; ибо местоположение и нужда в кормах более осьми дней тамо пробыть не дозволяли, и то ещё в таком случае, когда неприятельская армия к сикурсу не прийдет, в каковом кратком времени довольно укрепленную крепость, какова Очаков была (будучи притом достаточною воинскою и съестною провизиею и к обороне почти тридцатью тысячами гарнизона снабжена) не легко взять можно.

Мне мнилось тогда, что фельдмаршал осаду сию только для одного виду предприял, которую скоро и оставит.

В третий день по прибытии нашем, послал фельдмаршал пять тысяч человек работников под прикрытием к отверстию апрошов, разделяя команду сию в три части, из которых каждая в предстоящую ночь долженствовала по редуту накинуть, и бывшему потом генерал-поручику Брадке досталось работу произвести со стороны Лимана, куда всяк, спустя час по захождении солнца, к назначенному для работы месту и пошёл.

 

После полуночи Фельдмаршал с прочим генералитетом, сев для осмотру работ верхом, нашел первые два редута гораздо в успешном состоянии; но Брадке, работа его и команда нигде но найдены и разосланными более двадцати человек офицерами в целый час не сыскан.

Напоследок и так счастлив был оного на гласисе крепости отыскать. Турки имели на сей стороне и почти по всей крепости свои сады, из которых каждый вместо частоколу рвом и валом обнесен был, что чаятельно фельдмаршал не знал, а уповал, что сии такие линии, позади которых неприятель, пока в город не войдет, обороняться станет.

Брадке, не сыскав ночью назначенное свое место, находясь с своею двухтысячною командою в заблуждении, попав во рвы, старался из оных, как ни есть, выходить; но, еще более заблудясь, вышел к самому гласису крепости.

Неприятель нечто примечал о сем в крепости и на валах востревожился, а Брадке, убоясь, (если в тишину не вдаться) вылазки, приказал всей команде лечь, пока в крепости усмирилось, в котором самом положении я его и нашел и, в том оставя, фельдмаршалу рапортовал, которого и самого туда отвел.

Хотя фельдмаршал за неосторожность Брадке весьма огорчен, однако сим новым изобретением лучшим образом пользовался.

Брадке и другие команды должны были того ж часу к фронту лагеря возвратиться и в уповании, что неприятель с рассветом сделает вылазку, приказано было против неприятеля идти; а сих командированных, всеми пикетами армии, а оных от всей же армии гренадерскими ротами, а сих от каждого полку одним батальоном подкрепить и, сбив неприятеля, всем вдруг в последних близь гласиса находящихся рвах место занимать; туда же немедленно при батальонах и полевой артиллерии следовать, что совершась счастливо окончено, так что под неприятельские пушки подошли, и артиллерия наша того часа по крепости действовать начала.

Продолжаясь сие около осьмнадцати часов, в крепости сделался жестокий пожар, которого потушить уже средства не осталось.

Бессчастие Турков было сие, что деревянные их домы весьма друг подле дружки и под самым валом крепости близко построены были, чего ради и спастись не могли.

 

Усмотря фельдмаршал, что Турки от валов крепости чаятельно для того отошли, дабы имеющийся в городе пожар утушить, и для того приказал генеральный штурм начать, что самым действием и произведено, при котором наших убитыми и раненными считалось около двух тысяч человек, а между ранеными были из генералитета Кейт, Левендаль и другие; однако войска чрез ров не могли перейдти.

 

Между тем фельдмаршал желание свое совершил тем, что неприятеля с пожара к валам крепости обратил, чрез что пожар умножась до пороховых погребов дошёл, и когда оные подорвались, то уже бессчастие осажденных в высшую степень обратилось, и неприятель в несколько часов от огня и подорвания пороховых погребов более двадцати тысяч человек потерял; и остальные в самом кратком времени того ж себе ожидали, чего ради требовали капитуляции, которая им не инако, как со взятием в плен и обещана, на что и согласились.

Между сим временем некоторые из неприятелей искали на имеющихся с морской стороны судах спасение свое, однако почти все побиты в тот же самый час.

Наши же войска ворвались в крепость, и тем она за нами и осталась.

Сколько упамятовать могу, пленных не гораздо свыше трех тысяч и самый малый остаток от тридцати тысяч человек было, а прочие все чрез осьмнадцать часов погибли.

Сей счастливый случай произвел в седьмой день по прибытии нашем, что с армиею отмаршировать и свежую траву искать могли, оставя всю тяжелую артиллерию и большое число всего полку в Очакове, который, за упадком и худобою лошадей, никак с собою взять невозможно было.

Предприятое фельдмаршалом с армиею действие, что, идя вниз по Бугу, чрез оный перешел, а потом простираясь опять по оному вверх, устремляя почти против Очакова поход свой, оказывало (в случае, когда армия должна к своим границам возвратиться) усмотрение знатного полководца: ибо тем оставленному в камень и пепел обращенном бугре гарнизону вспомоществовал поправиться, а, сверх того в состоянии был тот гарнизон и крепость помалу всем нужным и потребным удовольствовать; а притом неприятелю, который, чаятельно без продолжения времени не только бы гарнизон обеспокоивать отважился, но и в блокаде до тех пор содержать, пока формальную осаду предприять мог; до того но допускал и оный гарнизон до будущего года в безопасное состояние привел.

Всё сие он фельдмаршал совершить ни как в состоянии не был, если б во время марша от сборного места на всю кампанию провианту с собою не брал: ибо три или четыре дни, коих требует привоз провианта к армии от ста тысяч или более человек могут такую перемену сделать, которую потом никак поправить не можно.

Малая так именуемая флотилия, которая к концу кампании вниз по Днепру пришла, такожде наибольшую пользу навлекала; ибо без неё многие непреодолимые препятствия произошли гарнизон потребным удовольствовать.

 

Возвратный с армиею марш напоследок был надобен, и армия, хотя пострадав, однако в лучшем в людях состоянии возвратилась по прошлогоднему к нашим границам, при чем упряжка великий урон терпела, так что в следующий потом год оною вновь запастись долженствовало.

Я уповаю, что взятие Очакова Турков к будущим временам так научило, что никогда уже во время опасности от осады садовые валы без снесения не оставят, и тогда такое место ни в шесть недель взято быть не может.

Для нас счастливо было то, что неприятель лучших своих войск и командиров в тогдашнее время против Римско-императорской армии употребить принужден был, а противу нас только обор служил,

Если б в Очакове в воинских действиях искусный паша комендантом находился, то, при толь великом гарнизоне, каждый шаг земли занятием в вышеписанных садах места много крови стоил бы: ибо самым делом оные сады представляли пятидесятиричный ретраншемент, в котором одни от другого всегда фланкирован и прикрыт быть мог.

Я уже выше упомянул, что едва чаю, чтоб фельдмаршал подумать мог сию крепость взять, которое мое мнение тем более утвержденно нахожу, когда вздумаю, что он со всею армиею (окроме того прикрытия, которого у Александровского редута при провиантском магазине оставил) туда вел при себе всех лошадей, а нашел корм потравлен и выжжен.

Если позволено малое мое о сей кампании рассуждение объявить, то признаюсь, что плана не понимаю:

ибо положено было неприятеля в своих границах атаковать, всё что только возможно у него отнять и его к приличному миру принудить.

Армия состояла более чем во сто тысяч человек, а все то, что к осаде требовалось, можно б 40.000 исправить.

Для того думаю, если б тогда к осаде 40.000 употребились, провиантский магазин под прикрытием 10.000 при Буге бы на половине между Очаковым и Польской границею остался, а достальными б вперед к Бендерам следовано было, то б неприятель нами в крайнюю нужду привелся, Очаков был бы взят, вторая бы армия близ Днепра и Польских границ чрез всё лето неприятеля обеспокоивать могла, а потом осенью со второю соединиться, и когда б резолюция взята была в сей части Польши кантонир-квартиры между Бендерами и Хотиным занять, то б никогда неприятель и вздумать не мог Очаков обеспокоивать, кольми паче осадить.

Мы б посреди зимы, когда Турки неохотно или вовсе не действуют, могли с одним корпусом, перебравшись безопасно чрез Днестр, в Молдавию пойти, оставя магазины наши и всё к сохранению следуемое позади себя в Польше, яко в безопасном месте, где б и собственный наш ретирад в прикрытии был.

С начала самой зимы могли б всё то совершить, что не прежде 1739 года исполнить в состоянии были, и может статься ещё в 1738 году берега Дунайские видели б.

Но как во всём том препятствует сие, что права не имели в Польские границы вступить, то потому более о сем и упоминать не могу, кроме что в 1739 году сделано, то можно было в 1738 в преимущественную пользу сделать то есть в Польшу вступить".

Вот такая она "окопная, правда"

Ну, а теперь, посмотрим, что пишет по этому поводу наш другой свидетель российский историк В. Соловьёв:

(http://az.lib.ru/s/solowxew_sergej_mihajlowich/text_1200.shtml#200)

"Для составления плана военных действий Миних в конце 1736 года отправился в Петербург. 23 января 1737 года он выехал оттуда и с дороги благодарил императрицу:

"За всемилостивейшее отправление с высочайшею милостью и с полною на все его представления резолюцию и за пожалование украинскими покойного графа Вейсбаха и прочими деревнями, за которые неизреченные высокие милости долженствует он со всею фамилиею вечно бога молить и рабские службы оказывать до последней капли крови".

В Глухове Миних свиделся с Леси, отдал ему составленный в Петербурге план кампании и держал с ним конференцию насчет общих действий. 40000 рекрутов пополнили армию; в Брянске усиленно работали над судами, которые должны были спуститься вниз по Днепру и действовать на Черном море.

Надобно было спешить распоряжениями, потому что 12 февраля, на Масленице, неприятель переправился чрез Днепр выше Переволочны, причем истреблен был на льду реки русский отряд, состоявший с небольшим из 100 человек, но при нем находился генерал Лесли; генерал был убит, сын его взят в плен; в тот же день татары напали на подполковника Свечина; тот отбивался пять часов, до самой ночи, и отбился, причем взял В плен мурзу с тремя татарами и освободил из плена 150 малороссиян.

Но 16 числа неприятель переправился обратно за Днепр, потому что полили дожди и надобно было опасаться скорого вскрытия рек.

Несмотря на то, Миних был очень смущен этим событием и писал в Петербург: "Бесчисленные примеры в истории военного искусства показывают, что еще не сыскано никакой возможности границы, растянутые от двух до трехсот миль, как от Киева и от Днепра до Азова и Дона, охранить так, чтоб легкий неприятель в какое-нибудь место не прорвался, потому что если везде войско иметь, то на таком протяжении надобно его сильно раздробить". Миних жаловался также на запорожцев, которые дали знать о приближении неприятеля только 11 февраля.

После этого неприятель не появлялся более в русских пределах и дал Миниху время приготовиться к походу; целью похода был Очаков. В конце апреля войско выступило в поход в числе от 60 до 70000 человек; между именами генералов находилось давное знакомое имя – Александра Ивановича Румянцева.

В 1735 году он был освобожден из ссылки, восстановлен в прежнем чине генерал-лейтенанта, получил опять Александровскую ленту, сделан астраханским, а потом казанским губернатором и назначен командующим войсками, отправленными против взбунтовавшихся башкирцев; теперь, когда бунт стих, Румянцева назначили правителем Малороссии, но скоро потом перевели в действующую армию.

Степи войско прошло беспрепятственно; только недалеко от Очакова татары выжгли степь, отчего русская армия должна была оканчивать поход в пыли и пепле. 30 июня она приблизилась к Очакову, и в военном совете было положено сделать нападение на крепость как можно скорее, чтоб гарнизон, и без того уже сильный, не дождался новой помощи от турок.

 

В ту же ночь начаты были осадные работы, которым мешали краткость ночи и лунный свет.

На другой день, 1 июля, в 6 часов утра началась сильная перестрелка, и к вечеру неприятель принужден был отступить за палисадник, а русские приступили к крепости под ружейный выстрел; урон с обеих сторон считали равным, взятых в плен не было, "ибо наше войско, а особливо козаки никому пощады не чинили".

Днем турки тушили производимые русскою артиллериею пожары в городе, но в ночи произошел почти в самой средине города сильный пожар, и на рассвете 2 числа большая часть города находилась в пламени.

Фельдмаршал хотел воспользоваться этим и на рассвете же приказал палить беспрестанно из мортир и пушек, сколько они снести могли, и велел подойти к городу половине армии с барабанным боем и распущенными знаменами и всеми полковыми пушками, чтоб испугать неприятеля генеральным штурмом и отвлечь от тушения огня.

Это средство удалось, пожар тушили плохо, и чрез несколько часов два пороховые магазина взлетели на воздух.

Между тем русское войско с правого крыла под начальством генерала Румянцева и Бирона, а с левого – Кейта и Левендаля приступило к городу так близко, что фельдмаршал принужден был подкрепить его остальным войском, которое повел сам с обнаженною шпагою в сопровождении герцога Антона Ульриха брауншвейгского.

Но русские под самым гласисом задержаны были широким и столь глубоким рвом, что спустившиеся в него солдаты не могли друг другу помочь вылезти, и русское войско очутилось в 15 или 20 шагах от палисадника без всякого прикрытия под беспрестанным неприятельским огнем.

Несмотря на то, "акция" в такую сильную горячность пришла, что с обеих сторон все гранаты и патроны из сум выстрелены были, так что, пока патронные ящики были привезены к осаждающим из лагеря, турки бросали лопатками, кирками, топорами, каменьями и землею, а русские отбрасывали им эти вещи обратно.

Русские во время этой "акции" подались несколько назад.

Так представляется дело в донесении Миниха; другие известия не противоречат донесению, но чрез прибавку некоторых черт выставляют дело резче.

По одному из них войска, находясь два часа под огнем, двинулись наконец назад в значительном беспорядке; в то же время несколько сот турок сделали вылазку и убили много отступавших русских, преимущественно раненых, не могших скоро идти; если бы сераскир сделал вылазку с целым гарнизоном, то нанес бы русскому войску решительное поражение и заставил бы его не только снять осаду, но и оставить турецкие владения.

Фельдмаршал был в отчаянии, думая, что все погибло. Другое известие прибавляет, что у Миниха выпала из рук шпага, и он, ломая руки, закричал:

"Все пропало! " Но страшный пожар, все более и более распространявшийся в городе, поправил дело осаждающих: он нагнал на турок такой страх, что несколько тысяч конницы и пехоты бросились из города к морю, но русские, ободрившись, наступили на них с артиллериею, побили и потопили людей и лошадей.

Тогда осажденные в 10 часу пополуночи убрали с валу все знамена, на одном бастионе выставили знамя и прислали фельдмаршалу янычарского офицера с просьбою прекратить неприятельские действия на 24 часа; Миних обещал исполнить просьбу, если турки отдадут одни ворота русскому караулу и пришлют аманатов, но в это самое время пришло известие, что русские гусары и козаки уже ворвались в крепость с морской стороны тем проходом, которым сераскир с пашами хотел бежать к галерам и который в смятении оставался открытым.

Таким образом, Очаков был взят приступом, и сераскир опять прислал к фельдмаршалу, сдаваясь на всю его волю, прося только о пощаде жизни.

Турки объявили, что в этот день, от рассвета до десятого часа, погибло более 10000 человек обоего пола как от русского огня, так от пожарного и взрыву магазинов.

Победителям досталось в плен 4650 человек; русские потеряли убитыми 8 штаб-офицеров, 39 обер-офицеров, 975 нижних чинов; ранены были 5 генералов, два бригадира, 27 штаб-офицеров, 55 обер-офицеров и 2752 человека нижних чинов.

"Очаковская крепость, – писал Миних, – будучи сильна сама собою и окрестностями, имея многочисленный гарнизон, 86 медных пушек и 7 мортир, снабженная провиантом и военными запасами с излишеством, имея также свободное сообщение с моря, где находилось 18 галер и немалое число прочих судов с пушками, ожидая на помощь из Бендер 30000 войска, а в августе самого визиря с 200000, могла бы обороняться три или четыре месяца долее, чем Азов, и, однако, взята на третий день. Богу единому слава!



Я считаю Очаков наиважнейшим местом, какое Россия когда-либо завоевать могла и которое водою защищать можно:

Очаков пересекает всякое сухопутное сообщение между турками и татарами, крымскими и буджакскими, и притом держит в узде диких запорожцев; из Очакова можно в два дня добрым ветром в Дунай, а в три или четыре в Константинополь поспеть, а из Азова нельзя.

Поэтому слава и интерес ее величества требуют не медлить ни часу, чтоб такое важное место утвердить за собою, и так как огнем, кроме крепости, все разорено, то не должно жалеть денег на построение казарм, цейхгаузов, церкви, гошпиталей, магазинов, лавок и прочего, надобно прислать из Адмиралтейства великое множество архитекторов, плотников, каменщиков, также материалов; о бревнах и досках я уже писал к командующему в Малороссии князю Борятинскому и киевскому губернатору Сукину; я армиею, сколько возможно стану работать, но Кабинету следует чрезвычайную помощь подать рабочими людьми и деньгами.

Сегодня давал один из пленных турок, не из самых важных, 20000 рублей выкупу за себя, и надеюсь, что миллион рублей от всех пленных получить можно.

В Брянске суда надобно достраивать и послать туда искусного и прилежного флагмана и мастеров; взять в службу старых морских офицеров из греков, которым Черное море известно; на порогах при низкой осенней воде большие каменья подорвать, чему я велю сделать пробу. От состояния флотилии и от указа ее величества только будет зависеть, и я в будущем году пойду прямо в устье Днестра, Дуная и далее в Константинополь".

Относительно укрепления Очакова не было отказа:

в Малороссию к князю Борятинскому отправлены были указы о посылке в Очаков плотников, каменщиков, всякого рода работников и материалов, и, кого и чего в Украйне не достанет, брать из ближайших губерний: отправлены были указы в Киев и Брянск о сыске по Днепру и Десне готовых бревен и досок и немедленной сплавке их к Очакову.

Миних представил к получению двухмесячного жалованья всех офицеров и рядовых за то, что они "поступали против неприятеля, как верным рабам императорского величества надлежит, зело храбро, не щадя живота своего".

Но в Петербурге определено было выдать жалованье только за месяц и только тем, которые действительно были при атаке; генералитет и штаб-офицеры обнадежены особенными наградами.

Миних писал: "При благодарственном молебствии за взятие Очакова Архангельского драгунского полка священник Афанасий Клянцев чинил проповедь, но моему разумению, видится, изрядную и вашему величеству угодную, и человек суть (sic) доброго состояния и достойный высочайшей милости".

Фельдмаршал переслал в Петербург и проповедь, о которой может дать понятие следующее место: "О, Александре великий и всебессмертнии славы прежняго века монархе! аще бы были дние живота вашего в нынешнее время, довольно было бы со удивлением очесам и уму вашему, видивше таковые российскаго воинства операции, их же к похвалению вся историчсския писания изректи не возмогут, за счастием всемилостивейшей государыни нашей, трудами же и верностию, что суть нынешняго века империи Российской воинства, ибо неусыпными трудами и денным и ночным попечением Петра Перваго, который в жизни сей кто и каков был, сей и ныне богомужественным действием жив российский Самсоп, каковый дабы мог явиться, никто в мире не надеялся, но явившемуся весь мир удивлялся: застал он в России свою силу слабую и соделал по имени своему каменною, адамантовою; застал воинство в дому вредное, в поле некрепкое, от супостат ругаемое, а ввел. отечеству полезное, врагом страшное, всюду грозное; такожде неслыханное от века дело совершивше, строение и плавание корабельное, новый в свете флот, но и старым не уступающий, власть же российскую, прежде на земле зыблющуюся, ныне и на море крепкою, состоятельною сотвори". В начале проповеди оратор называет Иоанна Богослова "самой небесной монархии министром и секретарем тайн божиих".

Приведши в оборонительное состояние Очаков, "неприятельскую в ноги занозу", как выражался Миних, он 5 июля двинулся к Бугу и пошел вверх, но этой реке в ожидании турецкого войска.

21 числа в удобном месте, при устье речки Чичаклеи, армия начала переправляться на другую сторону Буга по недостатку конских кормов от степных пожаров и, приблизившись к Лиману, остановилась в 40 верстах от Очакова.

По Днестру, как писал Миних, нельзя было предпринять никаких дальнейших действий по отсутствию судов и мостов; в продолжение двух месяцев было не более трех дождей, отчего вода в Буге и Лимане позеленела и стала вредною для больных; так как степные пожары продолжались, то фельдмаршал принужден был

24 июля отпустить запорожцев к Кизикерменю;

1 августа – гвардию с пленными и генерала Румянцева с некоторыми драгунскими и ландмилицкими полками по прежней дороге, которою войско подошло к Очакову;

17 августа – донских козаков прямо к Самаре: наконец, видя в кормах крайний недостаток,

22 августа отпустил и генерала Бирона с остальными драгунскими полками и частью украинских козаков; при фельдмаршале на Лимане осталось 27 пехотных полков с гусарами и остальными козаками.

В конце августа Миних отправился водою в Очаков и Кинбурн для осмотра этих крепостей и для совету с морскими офицерами, находившимися на прибывших сверху судах: но контр-адмирал Дмитриев-Мамонов, несмотря на строгие предписания фельдмаршала, не приехал в Очаков; вообще морских служителей Миних нашел очень мало, особенно офицеров; старший из них, капитан Брант, был болен, а другие офицеры на требование Миниха, чтоб были готовы на своих судах к морскому походу, отвечали, что на их флоте в море показаться никак нельзя, суда годны только на Днепре да на Лимане.

"И понеже, – писал Миних, – по моему рассуждению, благополучное произведение будущей кампании и все авантажи зависят от того, кто на море сильнее быть может, того ради всеподданнейше прошу указать о строении довольного числа годного флота, а понеже ныне уже время позднее, а расстояние от границ немалое, того ради я и с достальным войском следую к границам, куда прибыть надеюсь поздно".

Миних на 1737 год довольствовался взятием Очакова, выставляя при всяком удобном случае чрезвычайную важность этого приобретения, но вот пошли слухи, что Очаков взят вопреки всем принятым военным правилам, и эти слухи пустил австрийский полковник фон Беренклау, находившийся при Минихе во время взятия Очакова".

А Беренклау (как военный агент Австрии в войне с турками, присланный к Миниху для координации действий австрийской и русских армий правдиво писал:

– что Очаков был атакован против военных обычаев, не устроивши надлежащих батарей, не дождавшись всей осадной артиллерии, только с четырьмя мортирами и шестью пушками.

– что русское войско во время штурма стояло без всякого прикрытия и в солдат стреляли, как в собак, насмерть.

– что очаковским штурмом русская армия разорена вконец, так что в ней не более 40 000 человек здоровых, урон нынешнего года превышает урон прошлого; большая часть драгун пеши, а у конных лошади очень плохи, притом на дороге к Очакову пало до 14000 лошадей и пар волов.

– что по взятии Очакова армия приведена была в такое бессилие, что не могла предпринять ничего более, и если б турки на нее напали, то не встретили бы сопротивления.

Беренклау объявлял, что на русское войско напал великий страх и оно быстро удалялось от Очакова, рассылая козаков далеко в степь, чтоб выжигать ее и тем затруднять преследование турок.

Эту "бесстрашную и бесстыдную ложь" Миних всячески в своих письмах императрице опровергал, руководствуясь все тем же принципом "победителей не судят"!

Русский двор жаловался австрийскому на Беренклау, который позволил себе так клеветать на Миниха.

Но ту Миниха был и другой противник, его адъютант, известный Манштейн, который в своих мемуарах делает ему не менее сильные упреки, как и Беренклау.

"Надобно было иметь счастье Миниха, чтоб выйти с успехом из этого дела, – говорит Манштейн, – потому что после ошибок, сделанных фельдмаршалом, он заслуживал быть разбитым и принужденным снять осаду.

Он начал нападение, не разузнавши сначала, каким образом город был укреплен, даже не зная его положения: он велел приступать к стороне, наиболее укрепленной, не имея необходимых вещей для перехода через ров, о существовании которого не имели понятия, пока не подошли к нему, тогда как было бы гораздо легче овладеть городом со стороны моря, где он защищался простою стеною, и то во многих местах поврежденною".

Комендантом Очакова был генерал-майор Штоффельн; гарнизон вначале состоял из 8000 человек, но болезни уменьшили его до 5000.

А через год, сам город и отстроенная русскими крепость были возвращены в Османской империи!

Далее В. Соловьев пишет:

"Обратимся к действиям другого российского фельдмаршала. 3 мая Леси выступил из Азова с двадцатипятитысячным корпусом, в котором почти поровну было регулярных и нерегулярных войск.

Армия должна была переправляться через реки Миус, Калмиус, Калчук. Берды, Молочные Воды, 7 июля перешла Гнилое море и направилась к Карасу-Базару: села и деревни по рекам Салгиру и Индаки были разорены и выжжены.

12 июля за 29 верст от Карасу-Базара Леси встретил татарское войско под предводительством самого хана, разбил и гнал его 15 верст до самых гор, которые скрыли бегущих.

После этого регулярное войско отдыхало на реке Карасу, а нерегулярное рассеялось во все стороны разорять и жечь: в этом деле особенно отличились калмыки, которые в один день привели в лагерь тысячу человек пленных и много другой добычи.

14 июля русское войско снова поразило неприятеля перед Карасу-Базаром и выжгло этот город; потом, идя к Сангару, опустошило все на 15 или 20 верст; неприятельские нападения не причиняли большого урону, но сильно тяготили жары, недостаток воды и конских кормов, так что по решению военного совета 24 июля фельдмаршал направился к Молочным Водам, а оттуда к Волчьим и Самарским вершинам.

Уведомляя императрицу о своем походе, Леси оканчивал так: "А чтоб больше в Крыму быть и для разорения перекопской линии иттить, оного за вышеписанными препятствии ни по которым мерам без великого а рмии разорения миновать было нельзя, а ныне оная, кроме одного лошадиного упадка, при всяком благополучии состоит"

Теперь почему взятие Очакова это любимая и почти "народная забава" российского генералитета!

Очаков был заложен в 1492 году крымским ханом Менгли I Гиреем, на месте литовской крепости Дашев, и первоначально назывался Кара-Кермен (Черная крепость).

В 1493 году Богдан Федорович Глинский во главе черкасских казаков захватил только что построенною крымскими татарами крепость Очаков.

В 1526 году крепость перешла во владение османов (Силистрия) и называлась тур. Özi (Ачи-Кале).

В 1737 году армия Российской империи осадила Очаков, рассматривая его как главный форпост на северном побережье Чёрного моря. Очаков был взят маршалом Христофором Минихом.

Вторая осада Очакова произошла через 51 год, уже в 1788 году.

Но по итогам войны Очаков был вновь возвращен Османской империи.

 

В 1792 году новая русско-турецкая вона и крепость Очаков вновь стал русской крепостью.

Правда, не, надолго!

 

В 1855 году Очаков был захвачен англо-французскими войсками, но затем по итогам Крымской войны, в которой Российская империя потерпела, полное поражение был за ненужностью туркам, вновь возвращен России.

 

А уж, сколько солдатской кровушки было пролито за сто лет после 1737 года такими славными российскими генералами- полководцами как А. Суворов, М. Кутузов и самим графом Г. Потемкиным, не говоря обо всех иных и прочих особах пропарившихся за счет пятикратных штурмов малозначительной турецкой крепости Очакова, это, увы, точно не ведомо, потому как никто их и не считал...

А все это для того делалось как, об этом честно писал Х. Миних императрице Анне Леопольдовне приукрашивая свою очаковскую баталию "и я в будущем году пойду прямо в устье Днестра, Дуная и далее в Константинополь".

То есть к извечной цели всех Российских императоров – завоевание Стамбула (Константинополя) и переноса туда столицы Российской империи как государства под названием "Третий Рим"!

 

Герб Византии

 

Герб Российской империи

Справка: Третий Рим - европейская религиозно-историософская и политическая идея, использовавшаяся (использующаяся) для обоснования особого религиозно-политического значения различных стран как преемников Римской империи.

Эта идея, основанная на концепции "переноса империи" (translatio imperii), использовалась для легитимации притязаний тех или иных монархий на преемственность по отношению к Византии.

Теория "Москва – Третий Рим" послужила смысловой основой мессианских представлений о роли и значении России, которые сложились в период возвышения Московского княжества. Московские великие князья (притязавшие начиная с Иоанна III на царский титул) полагались преемниками римских и византийских императоров.

Политическая теория "Москва – Третий Рим" также обосновывается легендой конца XV – начала XVI вв. о византийском происхождении шапки Мономаха, присланной императором Константином Мономахом великому князю киевскому Владимиру II Мономаху и целым рядом иных текстов".

Ну, говоря о военной компании 1737 года нельзя обсудить еще один важный вопрос:

"Почему турецкая армия не приняла никаких мер по реальной защите Очакова и не дала бой российской армии в открытом сражении"?

А потому "не приняла и не дала", что основные силы турецкой армии воевали в Австрией.

И вот как это было.

Осмелев на фоне российских побед, Австрия тоже выступила против Турции на стороне России в русско-турецкой войне 1735-39.

Но, турецкая армия (вернее ее основная часть сосредоточенная в Болгарии, Румынии и Сербии была готова к новой войне и Австрия потерпела поражение, вследствие чего к концу 1738 года она фактически вышла из войны.

Это обстоятельство хорошо поясняет, тот факт, почему что Османская империя не оказывала Крымскому ханству никакой военной помощи при тактике разорения Крыма русскими войсками, скажем в присылке в Крым своих регулярных и дееспособных воинских частей.

А они были сосредоточены в основном против Австрии о военном союзе, которой, с Российской империей, было хорошо известно в Стамбуле.

И это направление военных действий было более опасным для Турков, чем войны в далеком от Стамбула Крыму.

 

Подводя итоги военной компании 1737 года надо отметить, что половинчатые и спорные "успехи" русской армии в этой кампании и неудачи австрийцев настроили турок к продолжению войны.

В то же время сама армия Миниха, после осады и штурма Очакова в 1937 г., находясь уже в плачевном (из-за отсутствия боеприпасов, и др. военного снаряжения) и полу распущенном состоянии из-за невозможности ее содержания, должна была перенести свои действия в Бессарабию и Молдавию, где главной целью Минихом было определено взятие города- крепости Бендеры.

Но, из-за эпидемии в Бессарабии Миних попытался достичь Бендер через Польшу. А трудные переходы и плохое обеспечение войск, спровоцировали распространение болезней.

К тому же крымско-татарская конница, вышедшая, без потерь при боях с армией Ласси в Крыму, теперь постоянно нарушала сообщение, уничтожала припасы русской армии.

В итоге в армии Миниха закончились не только боеприпасы, но и боевой дух. Началось массовое дезертирство.

И отойдя от Очакова, по пути к Бандерам, потеряв 13 тыс. солдат, из них большую часть – смертей которых наступила из-за болезней, русская армия, так и не дав ни единого боя, повернула обратно.

Вот так и закончился для российской армии 1737 год...

(конец ч.3)