ч.1

Польша в Европе времен Ренессанса

В первой части этой работы я хочу рассказать об истории Польши за период с 1505 по 1572 года.

Как раз, на начало XV века в Европе наступает время, позже названное в мировой истории "Ренессансом", которое очень затронуло развитиие польского государства.

Сам термин Ренесса́нс (фр. Renaissance, итал. Rinascimento; от "ri" означает – "снова" или "заново рожденный") – эпоха в истории культуры Европы, пришедшая на смену культуре Средних веков и предшествующая культуре нового времени.

Хронологические рамки эпохи – начало XIV- последняя четверть XVI веков и в некоторых случаях – первые десятилетия XVII века. Отличительная черта эпохи Возрождения – светский характер культуры и её антропоцентризм (то есть интерес, в первую очередь, к человеку и его деятельности). Появляется интерес к античной культуре, происходит как бы её "возрождение".

Но, надеюсь, что читатель помнит из текста вступления, о том, что история Польши будет излагаться на фоне истории Московского государства.

И для ее лучшего понимания, вначале будет идти рассказ о Московии или как ее на картах XIV-XV веков называли еще "Татарии", а затем речь в следующей части пойдет о Польше и там же, будут сделаны и определенные предварительные выводы.

Итак, давайте же перенесемся в Московское княжество и посмотрим на его историю с 1505 по 1572 года.

За этот отрезок времени на троне Московского княжества, сменилось три великих князя, один из которых даже пожелал стать первым российским царем.

И я сделаю этот экскурс в историю с помощью объективного и квалифицированного ученного французского историка: РАМБО АЛЬФРЕДА (2.7.1842, Безансон, – 10.11.1905, Париж). Написавшем книгу "История России", где правил ИВАН ВЕЛИКИЙ, СОБИРАТЕЛЬ ЗЕМЛИ РУССКОЙ (1462 – 1505). Его труд был в России издан один раз и то очень малым тиражом, поэтому он и представляет для всех любителей истории ценным источником достоверных исторических даны. Я тут приведу только нужные нам отрывки из трех глав вышеназванное работы. А вы уважаемый читатель сможет потом найти эту книгу и прочесть ее полностью.

И вот, что А. Рамбо пишет по интересующем нас вопросам:

"После смерти Василия Темного Россия оказалась как будто сжатой между Великой Литвой и обширными владениями монголов.

(Чтобы убедится надо только посмотреть на карту Великой Литвы" и заодно увидеть что именно она полностью разделяет Московское княжество и Польшу и казалось бы что между этими странами не может возникнуть никаких конфлиткто перерастающих в войны. Но это только кажется на первый взгляд...-автор)
 

На севере у нее были два беспокойных соседа: Ливонский орден и Швеция. Несмотря на труды восьми первых московских князей, маленькое Русское государство не могло еще объединиться: еще существуют Рязань и Тверь, хотя уже ослабевшие.

Новгород и Псков колеблются между московским и литовским великими князьями. Преемники Калиты, давая вновь уделы, непрерывно разрушают единство, к которому стремятся путем беспощадной политики.

Московская область, удаленная всюду от морских берегов, сносится только через посредство других государств с центрами европейской цивилизации, и притом в такое время, когда начинают организовываться западные нации; Карл VII и Людовик XI во Франции, Фердинанд и Изабелла в Испании, Тюдоры в Англии, Фридрих III и Максимилиан в Австрии создают могущественные государства на развалинах феодальной анархии.

Европейская цивилизация развивается неслыханным дотоле образом: наступает эпоха Возрождения, распространяется книгопечатание, Христофор Колумб и Васко да Гама открывают новые миры.

Не должна ли была Россия довершить свое объединение, принять участие в великом европейском движении?

Она ожидала человека, который возвеличит ее, освободит от монгольского ига, введет в сношение с Западом; о таком человеке даже предсказывали.
 

Иван III, который в сорокалетнее свое правление осуществил надежды России, был властолюбивым, холодным, расчетливым правителем, совершенным типом суздальских и московских князей.

Не будучи воинственным, он, казалось, не имел храбрости: побеждал в Литве, Ливонии, даже в Сибири, почти не выходя из Кремля.

Иван утомлял, истощал своих врагов переговорами и ожиданием, прибегал к силе только в крайности.

Он был набожен и в то же время лицемерен: оплакивал своих родственников, казненных по его приказанию, как оплакивал Людовик XI французский смерть герцога Гиеньского.

Деспот от природы, он, по выражению Карамзина, "разгадал тайны самодержавия, сделался как бы земным Богом для россиян".

Женщины падали в обморок от его взгляда. Вельможи не смели шепнуть слова, тронуться с места, когда он дремал по целым часам за обедом.

Он был щедр на казни и пытки и не щадил преступных сановников: заключил под стражу или постриг в монахи советников своего сына, велел сечь всенародно кнутом князя ухтомского и бывшего архимандрита Чудовского, сжег в клетке на Москве-реке двух поляков, умышлявших на его жизнь.

Ему дали имя Грозного, которое с большим основанием носил его внук.

Он направил свои силы преимущественно против Новгорода Великого. Ильменская республика задыхалась от аристократической анархии в народных, церковных и, главное, в боярских смутах...
 

И вот как была захвачена Новогородская республика:

......

Между тем Иван III несколько раз принимал в Москве новгородского архиепископа Феофила, продолжал вести переговоры. Он имел в Новгороде многочисленную партию; но противная сторона была гораздо сильнее. Вдова посадника Борецкого, Марфа, мать двух взрослых сыновей, стала во главе антимосковской партии.

Дар слова, несметное богатство, отчаянная смелость были причинами ее громадного влияния на народ и бояр. Эта бесстрашная женщина была последним воплощением новгородской свободы. Чтобы спасти ее, Марфа была готова отдать республику польскому королю Казимиру IV.

Она также хотела, чтобы новгородского архиепископа посвящал киевский, а не московский митрополит. Из преданности к новгородской отчизне она изменяла делу России и православию.

Вече превратилось под влиянием обеих партий в бурное собрание: одни кричали: "Хотим за короля!" – другие: "Хотим к Москве православной, к великому князю Ивану и к отцу его митрополиту Филиппу!"

Приверженцы Марфы одержали верх. Новгород поддался польскому королю по формальному акту, по которому утверждались все древние льготы этого города.

Иван III еще раз хотел миролюбиво обратить новгородцев на путь повиновения и отправил к ним посла: партия Марфы опять оказалась или самой многочисленной, или самой шумной. Иван решил наконец объявить войну: устюжане и вятичи, под начальством двух воевод, заняли Двинскую землю; московское войско, подкрепляемое татарской конницей, жестоко опустошило землю вероломных новгородцев, а после битвы на Коростыне обрезало пленникам носы и губы.

Республиканцы утратили свою древнюю храбрость; Марфа вооружила наскоро ремесленников, плохо обученных ратному делу.
 

В Шелонском сражении 5 тысяч москвитян разбили 30 тысяч новгородцев. В Руссе великий князь велел обезглавить многих бояр, в том числе одного из сыновей Марфы, а других пленников отвез в Москву. Иван III шел далее, сражаясь и ведя переговоры. Новгород покорился, заплатил за свою вину значительную сумму денег и если остался еще республикой, то республикой, зависевшей от произвола великого князя (1471).

С этого времени Иван стремился к полному порабощению Новгорода, где усиливалась его партия.

Если жаловались на неправосудие его наместников, то он обвинял в этом несовершенство древних новгородских законов. Он старался поддерживать в народе неприязнь к боярам. По приглашению народа он в 1475 году явился торжественно судить в Новгороде.

......

... Совершенное им действие самовластия вполне удалось ему: второй сын Марфы, посадник и многие бояре были закованы в цепи и отправлены в Москву. Никто не смел противоречить. Когда же он вернулся в столицу, туда пришли многие новгородцы с жалобами.

...

Воспользовавшись обмолвкой послов, он объявил себя государем Новгорода вместо господина.

Если б допустили такое толкование, то порабощение республики, уже совершившееся на деле, стало бы существовать по праву. Партия Марфы употребила последнее усилие отвергнуть это государствование; приверженцы великого князя были умерщвлены.

Иван объявил, что новгородцы, добровольно дав ему имя государя, запираются в том и делают его лжецом перед глазами всей земли Русской. Митрополит, епископы, бояре, вся Москва советовали ему наказать Новгород.

Войну против этой республики проповедовали как священную против союзников папы и Литвы.
 

Все войска России пришли в движение: многие новгородские бояре поехали в лагерь к великому князю.

В осажденном городе начался голод. Тщетно сторонники Марфы восклицали: "Умрем за свободу и св. Софию!"

Необходимо было сдаться. Иван даровал своим подданным имущественную и личную безопасность, право суда и льготу от московской службы.

Но не было больше ни веча, ни посадника.

Вечевой колокол замолк. Новгородская республика перестала существовать (1478). Марфа и главнейшие олигархи привезены в Москву, имения их конфискованы.

Впоследствии партии волновались еще несколько раз. Иван III и его преемники смиряли волнения новыми выселениями новгородцев. В 1481 году бояре подверглись пытке и казни. Восемь тысяч новгородцев были выселены в суздальские города.

.........

... Уничтожая свободу Новгорода, Иван отнимал у него колонии или завоевывал северную Россию.

Теперь Московская область простиралась до Финляндии, Белого моря и Ледовитого океана и уже становилась твердой ногой в Азии.

......

Провинции центральной России были важны в другом отношении, чем пустыни Севера.

Здесь не завоевывали громадных пространств, но старались присоединить постепенно, одно за другим, мелкие владения удельных князей.

Иван III мог бы свергнуть с престола молодого рязанского князя, привезенного в Москву отцом Ивана, но предпочел отослать его в удел, женив на своей сестре Анне (1464).

Княжества Рязанское и Новгород-Северское были присоединены уже его преемником. Такую же умеренность он сперва обнаруживал относительно Твери, но в 1482 году князь Михаил, державшийся на престоле единственно по снисхождению великого князя, имел неблагоразумие вступить в союз с Литвой.

Иван с радостью схватился за этот предлог и лично повел войско против Твери, имея при себе знаменитого Аристотеля Фьораванти Болонского, который ведал его артиллерией. Михаил бежал; Иван приказал щадить своих новых подданных. Княжество, имевшее возможность выставить 40 тысяч войска, без выстрела было присоединено к его области. Равным образом он присоединил Верейский и Белозерский уделы, лишив ростовского и ярославского князей прав владетельных князей.

Его отец, дав уделы братьям, завещал ему новый и неблагодарный труд. Он принялся за него без малейшего колебания. Когда умер его брат Юрий, он оплакал его, но взял его города Дмитров, Можайск и Серпухов и не обращал внимания на ропот прочих братьев, которые рассчитывали получить долю в этом наследстве (1468).

Андрей, обвиненный в сношениях с Литвой, был заключен в тюрьму и умер в ней (1493). Великий князь призвал в свои палаты митрополита и епископов, вышел к ним с опущенными глазами, с печальным и орошенным слезами лицом, обвинял себя в чрезмерно суровом обращении с несчастным братом и готов был смиренно выслушать их архипастырское назидание; но тем не менее овладел уделом Андрея, а после смерти другого брата, Бориса, последовавшей вскоре за тем, владел уже всеми областями своего отца.

Его прозвали собирателем земли Русской, но этого прозвания в равной мере заслуживают восемь его предшественников.

.........

Война с Великой Ордой и Казанью (1472)

Великая Орда распалась наконец. На ее развалинах возникли следующие главные государства: царство Казанское, Сарайское, или Астраханское, Орда Ногайская и ханство Крымское.

Каждое из этих государств было жертвой внутренней анархии и споров между многими претендентами. Казанские, сарайские, крымские князья искали убежища у великого князя московского, который пользовался ими как орудием продлить раздоры.

...

В отношении ханов и царей, преимущественно великоордынских или сарайских, московский государь был постоянно настороже, отражая нападения авантюристов, но остерегаясь возбуждать их, не платя дани, но будучи готов послать несколько подарков. В то же время он заключал союзы против сарайского хана и посылал итальянца Марка Руффо (1477) в качестве посла к туркмену Гассун-Гассану, главе Персии и врагу монголов.
 

Более искренняя дружба связывала его с Менгли-Гиреем, крымским ханом; эта дружба продолжалась всю жизнь.

......

Приняв все эти меры, он приступил к свержению монгольского ига. Когда хан Ахмат (1487) прислал своих послов и басму с требованиями дани, Иван III растоптал ханское изображение и велел умертвить всех послов, кроме одного, который должен был вернуться в Орду и рассказать о случившемся.

Когда Ахмат объявил войну, Иван занял крепкую позицию на Оке; его войско было многочисленнее и лучше организовано, чем во времена Дмитрия Донского.

Несмотря на 150 тысяч воинов и на сильную артиллерию, Иван тем не менее думал много об участи сражений; он даже вернулся в Москву размышлять об этом, но отсюда его побудил уехать народный ропот:

"Государь выдает нас татарам! Отягощил землю налогами и не платил ордынской дани! Разгневал царя и не стоит за отечество!" Иван советовался с матерью, боярами, духовенством.

"Иди смело на врага!" – было единодушным ответом.

"Смертным ли бояться смерти? – сказал ему престарелый архиепископ Вассиан. – Рок неизбежен". Он хотел, по крайней мере, отправить сына Ивана в Москву; но молодой князь ослушался,
 

Наконец великий князь решился вернуться к войску, получив благословение от матери и митрополита, который обещал ему победу, "якоже древле Давиду и Константину", и напомнил ему, что "добрый пастырь полагает душу свою за овцы своя".

Иван, не чувствуя в себе храбрости Константина, удерживал войско в бездействии на Оке и Угре: русские и татары довольствовались тем, что, стоя в бездействии на противоположных берегах, обменивались стрелами и бранью.

Иван не внимал советам своих воинственных бояр, а слушал скорее мудрые советы двух любимцев, "тучных и сильных вельмож", как сказано в летописи.

Однако же он отказался от предложений хана, который соглашался помиловать его, если Иван вымолит себе прощение у царского стремени или пришлет кого-нибудь для этого из родственников.

Наконец иноки и седовласые епископы потеряли терпение. Вассиан прислал великому князю написанное в воинственном духе письмо, в котором напоминает ему об Игоре, Святославе, Владимире Мономахе, Дмитрии Донском.

Иван уверял, что письмо это исполнило "сердце его веселия, мужества и крепости", но прошло еще две недели в бездействии.

Реки покрылись льдом, и великий князь приказал отступить.

В эту минуту необъяснимый страх овладел обоими войсками; русские и татары бежали друг от друга, никем не гонимые (1480).

Ахмат ушел в Орду. Таково было последнее великое вторжение кипчакского войска.

Таким далеко не геройским образом было свергнуто монгольское иго, под которым стенала Россия в продолжение двух с половиною веков.

.......

Войны с Литвой: Западная Русь завоевана до Сожи

Соединенная с Польшей Литва оставалась по-прежнему опасным врагом.

Она играет в русской истории такую же роль, какую во французской играет Бургундия Филиппа Доброго и Карла Смелого.

Будучи населена русскими, а также поляками и литовцами, она много раз почти губила Россию, как Бургундия, населенная французами и немцами, едва не уничтожила французскую национальность. Литва сплотилась с Польшей, как сплотилась Бургундия, к несчастью Франции, с австрийским домом.

При вступлении Ивана III на великокняжеский престол король Казимир IV был государем Польши и Литвы и не упускал случая тревожить великого князя; последний, со своей стороны, побуждал своего союзника Менгли-Гирея вторгаться в литовские пределы; крымские татары действительно разграбили Киев и Печерский монастырь (1482).

Когда же через 10 лет умер Казимир, Польша досталась его старшему сыну Альберту, а великое княжество Литовское – младшему, Александру.

Иван III воспользовался этим разделением Польско-Литовского государства. Он приобрел дружбу турецкого султана Баязета II, венгерского короля Матвея Корвина и вступил в более полезный союз с Стефаном молдавским, заклятым врагом Литвы, но главнейшим образом надеялся на Менгли-Гирея.
 

Именно в это время поддались России славные впоследствии князья Глинские и Бельские; князь Мазовецкий прислал посольство к Ивану III, а князья Вяземские, Воротынские, Белевские и Мезецкие присягнули ему.

Эта война была популярна в Московской области: дело шло к свержению польско-католического ига, тяготевшего над русским и православным населением.

Москвитяне пробудили в Белоруссии древние национальные и религиозные симпатии. "Литва, – говорили московские бояре послам Александра, – пользуясь невзгодой России, завладела нашими странами, но теперь иные времена".

За кратковременной войной последовал мир (1494). Граница московская была отнесена к Десне; присоединены уделы князей, перешедших на службу к Ивану III, с Мстиславом, Оболенском, Козельском, Воротынском, Перемышлем и проч.

Мир, казалось, был упрочен браком Александра с Еленой, дочерью Ивана III; однако ж этот брак сделался зародышем новой войны.

Московский государь поставил условие, чтобы его дочь ни в каком случае не переменяла религии, имела в своем дворце православную церковь и священника.

Самой Елене Иван III настоятельно внушал не бывать в католической церкви, давал подробные наставления относительно одежды, стола, путешествия, обращения с ее новыми подданными. При отъезде он вручил ей несколько душеспасительных книг. Его политика соответствовала его убеждению.

Необходимо было, чтобы православие в Литве подняло свою поникшую голову и царствовало вместе с его дочерью.

......

Перед началом войны Литва была ослаблена новым отпадением целых областей. Князья Бельские, Мосальские, Хотетовские, бояре Мценские и Серпейские, потом князья Черниговские и Стародубский, Рыльский и Новгород-Северский8 передались на сторону великого князя московского.

Вся страна между Десной и Сожей, с Брянском, Путивлем и Дорогобужем, перешла в руки русских.

Стоило последним явиться, чтобы все завоевать. Александр не мог без выстрела отдать завоеваний Ольгерда, Витовта, Гедимина; но в сражении на берегах Водроши войско его было разбито наголову; его воевода, Константин Острожский, взят в плен русскими, которые склонили его вступить в русскую службу.

Литовцы удержались в укрепленных городах: Витебске, Полоцке, Орше, Смоленске.

Эта долговременная борьба Александра с Иваном III воспламенила всю Восточную Европу.

Александр заключил союз с Ливонским орденом и Большой Ордой. Крымский хан беспощадно опустошал Галицию (польскую) и Волынь.

Русские еще раз разбили литовское войско около Мстиславля, но потерпели неудачу в осаде Смоленска.

На севере великий князь Московский остановил ливонских немцев, построив крепость Иван-город против Нарвы.

Гроссмейстер Плеттенберг с радостью откликнулся на зов Литвы и в сражении при Сирице, при помощи немецкой артиллерии, разбил 40-тысячное русское войско (1501).

Александр, выбранный в польские короли, хотел прекратить разорительную войну. Знаменитый папа Александр VI и венгерский король предложили свое посредничество.

Так как ни одна из сторон не отступалась от своих притязаний, было заключено только перемирие на шесть лет, в течение которого Сожа должна была служить границей между обоими государствами; за Россией остались области князей и города, принявшие русское подданство (1503)."

Следующий параграф назван: "Брак с Софией Палеолог (1472), но его было бы можно назвать как роковая ошибка римского папы Павла II ибо вместо союзника Католическая церковь получила последующем своих заклятых врагов, которые тоже в скором будущем стали назвать себя наследниками византийской империи и Третьим Римом!

"Не менее важным событием по своим последствиям был брак Ивана III с греческой царевной. Брат последнего византийского императора, Фома Палеолог, нашел себе убежище при папском дворе.
 

Он умер в Риме, оставив дочь Софью. Папа искал ей супруга. Кардинал Виссарион, родом грек, посоветовал Павлу II предложить руку Софьи великому князю московскому.

Грек Юрий и два Фрязина, родственники Ивана Фрязина, служившего монетчиком при Иване III, отправились с этим поручением в Москву.

Иван и его бояре с восторгом приняли предложение: без сомнения, сам Бог посылает великому князю столь знаменитую невесту, "отрасль царственного древа, коего сень покоила некогда все православное христианство".

Софья, получив приданое от папы, который постоянно был занят двумя мыслями: крестовым походом против турок и единением обеих церквей, отправилась из Рима в Любек, отсюда морем в Ревель и встретила торжественный прием в Пскове, Новгороде и других подвластных Москве городах. Эта дочь императора имела громадное влияние на Ивана III.

Она, без сомнения, научила его "разгадать тайну самодержавия". Она сносила монгольское иго с меньшим терпением, чем привыкнувшие к нему русские. Она побуждала Ивана свергнуть его: "Долго ли мне быть рабою татарского хана?" – говорила она ему часто.
 

Вместе с Софьей прибыли в Москву многие греческие эмигранты, не только из Рима, но из Константинополя и Греции. Таковы: Дмитрий Рало, Федор Ласкарис, Дмитрий Траханиот. Они дали России государственных мужей, дипломатов, инженеров, художников, богословов. Они принесли ей греческие книги, драгоценное наследие древней цивилизации: эти рукописи послужили началом нынешней патриаршей библиотеки.

Иван III был наследником византийских императоров и римских цезарей, он принял для России новый герб, двуглавого орла, который в своей архаической форме хранится еще и ныне в Грановитой палате. Москва наследовала Византии, как наследовала Византия Риму.

Сделавшись единственной метрополией православия, она обязалась покровительствовать христианам греческого исповедания на всем Востоке и подготовить возмездие исламу за 1453 год.

Вместе с греками прибыли также итальянцы: Аристотель Фьораванти Болонский, служивший Ивану III архитектором, военным инженером и фельдцейхместером; Марк Руф, бывший русским послом в Персии; Петр Антонио, построивший огромную палату9; пушечный мастер Павел Боссио10; архитекторы и огнестрельных дел мастера.

Иван III, после смерти старшего сына, долго колебался в назначении преемника. Софья Фоминишна держала сторону Василия, второго Иванова сына; невестка ее, Елена, вдова умершего сына, заявляла, конечно, о правах своего сына.

Двор разделился на две партии, и каждая из них искусно интриговала. Иван III объявил сперва наследником престола внука своего Дмитрия, заключил в тюрьму сына Василия и разгневался на жену.

Потом передумал, посадил в тюрьму внука и невестку и назначил Василия своим наследником".



Итак у нас появляется новый московский правитель – ВАСИЛИЙ III ИВАНОВИЧ (1505 – 1533)

О нем А. Рамбо пишет так:

"Правление Василия Ивановича представляется бедным в сравнении с царствованиями двух Иванов, двух Грозных, – его отца и сына. Кроме того, оно было менее продолжительно – только двадцать восемь лет (1505 – 1533), но служило продолжением предыдущего царствования и подготовило последующее. В правление Василия Ивановича Россия не замедляла своих шагов на пути к объединению и самодержавию.

В России оставалось только три области, сохранившие некоторую независимость: республика Псков и княжества Рязанское и Новгород-Северское.

В Пскове продолжались раздоры между аристократами и низшими классами народа, между горожанами и поселянами. Псков пришел в столкновение с княжеским наместником. Василий приехал в Новгород и вызвал туда на суд псковских посадников и купеческих старост. Когда последние явились, Василий задержал их как виновных.

Один псковский купец, ехавший в Новгород, не замедлил сообщить об этом своим соотечественникам. Ударили в вечевой колокол и принялись кричать:

"Поднимемся на великого князя! Запрем городские ворота!" Более благоразумные сдерживали народ: "Что делать? Наши братья, посадники и бояре и все вельможи в руках князя!" Задержанные в Новгороде псковитяне прислали гонца и заклинали своих сограждан не оказывать бесполезного сопротивления и избегать кровопролития.

Тогда псковитяне отправили к великому князю посла и велели сказать: "Волен Бог да государь в городе Пскове, в нас и в колоколе нашем; мы на государя рук поднять не хотим".

Василий Иванович послал к ним своего дьяка, который на вече передал им поклон от великого князя и объяснил, что они должны исполнить две воли государя: во-первых, быть в Пскове двум великокняжеским наместникам; во-вторых, уничтожить вече и снять вечевой колокол.

Долго не давали ответа псковитяне: слезы и рыдания не позволяли им говорить. Наконец они выпросили отсрочку на сутки, чтобы обсудить слова великого князя. Псковитяне проплакали весь день и всю ночь.

"Только грудные дети не проливали слез", – говорит летописец. На другой день они в последний раз собрались на вече, и первое лицо в городе так сказал дьяку великого князя, Далматову:

"В наших летописях говорится, что наши предки клялись великому князю.

Псковитяне обещали никогда не гневать своего государя, великого князя московского, не вступать в союз ни с Литвой, ни с Польшей, ни с немцами; иначе Бог наказал бы нас, наслал голод, пожар, наводнение, нашествие неверных.

То же угрожало великому князю, если б он нарушил клятву. Теперь наш город, наш колокол во власти Бога и государя. Мы, с своей стороны, не нарушили клятвы". Далматов снял вечевой колокол, символ республиканской независимости и среди общего отчаяния увез его в Новгород. Тогда Василий Иванович приехал в свою отчину, Псков.

Он поставил своих судей и бояр в городе, вывел триста семейств лучших людей во внутренние города и поселил на их место триста купеческих семейств из десяти московских городов. Уезжая из Пскова, Василий Иванович оставил в нем гарнизон из 5 тысяч боярских детей и 500 новгородских артиллеристов (1510).

"Увы! – восклицает летописец. – Славный город Псков Великий! От чего это отчаяние и слезы?"

И отвечает благородный город Псков:

"Как же не предаваться отчаянию и слезам? Орел со многими крылами, с львиными когтями налетел на меня. Он похитил у меня триста ливанских кедров: мою красоту, мое богатство, моих детей; наша земля опустела, наш город разрушен, наши рынки оскудели. Увели наших братьев туда, где никогда не жили ни наши отцы, ни деды, ни прадеды".

В 1521 году Иван, князь рязанский, был обвинен в союзе с крымским ханом. Его вызвали в Москву и заключили здесь в тюрьму. Ему удалось бежать в Литву, где он умер в неизвестности. Плодоносный Рязанский край, в котором нивы "имели вид густых лесов", был присоединен к великому княжеству.

Множество рязанцев переселено в московские области.

В Новгороде-Северском княжил Василий Шемякин, внук того Шемяки, который ослепил великокняжеского деда.

В 1523 году он был обвинен в сношениях с Польшей, заточен и умер в темнице. Теперь Россия была единою.

Великокняжеский шут предсказал падение последнего удельного князя. Он с метлой в руке бегал по московским улицам и кричал, что "пора уже выметать из государства последнюю нечисть".

Василий, как все его предшественники, не отличался нежными чувствами к своим родным. Его племянник Дмитрий, венчанный дедом на царство и имевший по западным законам право на престол, умер в нужде, в заточении. Брат Василия, находя слишком тяжелым иго старшего брата, бежал и был пойман.

Сын Ивана Великого продолжал борьбу с Литвой.

По смерти Александра он пытался провозгласить себя в Вильне великим князем.
 

Мирное соединение Московской Руси с Литовской изменило бы историю Севера; но литовским великим князем был избран польский король Сигизмунд I.

Первая, не имевшая большого значения, война окончилась в 1509 году вечным миром; Василий отказался от всяких притязаний на Киев и Смоленск.

Вечный мир продолжался три года, в течение которых обе стороны обвиняли одна другую. Василий жаловался на то, что Сигизмунд не отпустил всех пленников, грабил московских купцов, дурно обращался с вдовой Александра, дочерью Ивана III, подговаривал брата великого князя, Симеона, бежать в Польшу и подстрекал крымских татар опустошать Россию.

Он сказал, что "пока его конь будет в состоянии двигаться, пока не притупится его меч, он не даст Литве ни мира, ни спокойствия".

Немедленно осадили Смоленск: часть жителей этого города стояла за русских и требовала подданства великому князю. Сильная артиллерия разбила стены городского кремля, господствующего над Днепром. Граждане принудили польского воеводу сдаться на капитуляцию.

"Пощади свою отчизну", – говорили они великому князю. Смоленский епископ благословил Василия, а жители присягнули в верности (1514).

"Взятие Смоленска, – говорит один русский летописец, – было для России как бы торжественным праздником; ибо обладание чужим может льстить честолюбивому государю; но можно радоваться, получая обратно свое имущество".

Однако многие литовцы колебались: имя русских и православная вера сближали их с Москвой;

Но москвитяне казались им варварами по сравнению с поляками, и мятежное их дворянство лучше уживалось с польской анархией, чем с русским самодержавием.



Один из Глинских, поддавшихся Ивану III, сделался изменником в это время. Константин Острожский, которого склоняли к православию, бежал из Москвы и в 1514 году нанес русским воеводам жестокое поражение при Орше.

......

Вражда обоих государств потрясала Европу, как во времена Ивана III, и возбуждала усиленные дипломатические сношения.

На стороне Сигизмунда были на этот раз крымские татары. Василий противопоставил им астраханских. Сигизмунд рассчитывал на Швецию, Василий вел переговоры с Данией. Король склонил на свою сторону днепровских казаков, имя которых начинает упоминаться в истории и которые были организованы своим атаманом Дашковичем; Василий приобрел дружбу Тевтонского ордена".

И вот интереснейшее замечание.

Оказывается это Католическая церковь впервые внушила правителям Московского государства идею – завоевания у Османской империи Константинополя, как их прямого наследства через последнюю византийскую принцев Софью Палеолог!

"Не больше успеха имело вмешательство папы Льва X, советовавшего Василию оставить Литву в покое и обратить внимание на Константинополь, наследие его матери, Софьи Палеолог.

Наконец в 1522 году открылись переговоры, окончившиеся в 1526 году заключением перемирия, но все-таки Смоленск остался за Москвой.

И тут в политические разборки в Восмточное Европе мешалось Крымское ханство. Начались новые войны с татарами.



"Татары еще были опасны. Менгли-Гирей, прежний союзник Ивана III, взял сторону Литвы против Василия.

Быть может, состарившийся хан не имел больше власти сдерживать своих сыновей и мурз, которые жаждали только пограбить Русскую землю.

.........

Чтобы поддержать своего кандидата, на (Казанеский престол) крымцы сделали в 1521 году нашествие на Россию.

Они разбили русских воевод на берегах Оки, опустошили великое княжество, любовались Москвой с Воробьевых гор и напивались медом, найденным в великокняжеских погребах. В Кремле была сильная артиллерия, но ни зерна пороху.

Герберштейн уверяет, что могущественный сын Ивана III, желая спасти свою столицу, унизился, как бывало во времена Ивана Калиты, послал хану дары и подписал договор, в котором признавал себя его данником;

(Это же во второй раз случилось потом и с императором Петром Первым после неудачного Прутского похода- автор)

Весь край был предан пламени. Варвары увели в плен множество жителей, преимущественно женщин и детей. Многие из них умерли дорогой, остальные были проданы целыми толпами на рынках Кафы и Астрахани.

В следующем году Василий собрал на Оке значительное войско с сильной артиллерией и послал вызов крымскому хану, приглашая его принять честный бой в открытом поле. Татарин отвечал, что знает дорогу в Россию и никогда не совещается со своими врагами о времени сражения.

Вскоре затем Махмет овладел Астраханским царством, но был убит ногайским князем Мамаем".

Как сам видит читатель интересы Московского государства и Польского королевста до 1533 года ни как не пересекаются и обе страны в принцыпе живут своими внутренними заботами. Москву и Краков пока разделяет еще сильная Литва -Великое литовское княжество. Но положение начало менятся при новом москомском великом князе ИВАНЕ IV ГРОЗНОМ правившим с 1533 по 1584 года.

О нем А. Рембо в разрезе польско-роосийских отношений пишет следующее:

"Когда Иван IV наследовал своему отцу, борьба центральной власти с силами прошлого приняла иной характер.

Древнерусские области, сдерживавшие так долго новое могущество Москвы, – княжества Тверское, Рязанское, Суздальское, Новгород-Северское, республики Новгородская, Псковская, Вятская, – утратили свою независимость: их владения увеличили Московскую область.

Вся северная и восточная Россия соединилась под скипетром великого князя. После непрерывной борьбы с Тверью, Рязанью и Новгородом начинается великая борьба с иноземцами, священная война с Литвой, татарами, шведами и меченосцами.

Власть государя потому встречала внутри более сильное сопротивление, что совершилось дело великороссийского объединения.

......

Для всех существует только один двор, при котором они могут служить: двор московский. Когда Россия была разделена на самостоятельные области, недовольные бояре могли свободно менять службу, отъезжать от черниговского князя к киевскому, от суздальского к новгородскому.

Теперь же к кому они могли отъехать? Вне Москвы есть только иноземные государства и враждебные России государи.

Воспользоваться древним правом отъехать от князя значило перейти на сторону врага, значило изменить.

Отъехать и изменить сделались синонимами. Русский боярин не может уйти ни к немцам, ни к шведам, ни к татарам, он может уехать только в Литву, но это худший из отъездов, самая черная измена.

Московский государь хорошо знает, что война с Литвой, польской на западе, русской на востоке, привлекающая московских подданных, есть борьба за существование.

Литва не только внешний враг: она враг внутренний, имеющий сношение и пользующийся сочувствием в самом центре Русского государства, даже в царском дворце, и участвующий во всех интригах и заговорах.

Внешняя борьба с Литвой и внутренняя с русской олигархией нечто иное, как две различные стороны одной и той же борьбы, самой опасной, какую только приходится вести московскому государю.

...

Кроме того, московские государи, уничтожив после долгих усилий русские области, стеснявшие Москву, сделали ту же самую ошибку, что и французские Капетинги и первые Валуа: назначая уделы младшим сыновьям, они поддерживали одной рукой то самое здание, которое разрушали другой: за владетельными князьями XI века следуют князья царской крови, удельные князья XV и XVI веков.

Они имеют свои области, своих бояр, боярских детей. Родные братья великого князя, дядья, двоюродные братья становятся во главе побежденной олигархии и организуют против государя коалицию из сил минувшего времени.

По отношению к нему они играют такую же роль, какую играют бургундские Капетинги относительно капетингских королей Франции – Карла VII, Людовика XI, Карла VIII.

После смерти Василия Ивановича остались два сына, Иван и Юрий, под опекой его второй жены, Елены Глинской.

Глинская приехала в Россию с семейством литовских дворян, изгнанных Александром и обвиненных в злоумышлении на его жизнь.

Елена Глинская прельстила своего старого мужа Василия не только красотой, но и свободными манерами, твердостью ума и характера, разнообразными познаниями, которых нельзя было встретить в русских женщинах того времени, осужденных на жизнь взаперти. Она была почти западной женщиной. Василий мог, умирая, завещать ей вместе с опекой над детьми и заботу об упрочении здания, над которым сверг Бельского и еще раз низвел митрополита.

Между тем как вельможи вырывали власть друг у друга, оба сына покойного царя Василия росли без всякого призора. Младший, Юрий, был слаб умом; но Иван, как впоследствии Петр Великий, был щедро награжден от природы.

Он страдал, терпя презрительное обхождение своих мятежных подданных.

.........

Иван, предоставленный самому себе, лишенный образования, делал, что хотел.

Он читал много, все, что попадалось под руку, – Библию, "Жития Святых", византийские летописи в славянском переводе. Главное же: он размышлял.

...

Иван затаил на время свои чувства. После Рождественских праздников 1543 года он вдруг призвал к себе бояр, заговорил с ними грозным тоном и горько упрекал их в небрежном правлении. Между ними, прибавил он, много виновных, но на первый раз он удовольствуется одним примером. Он приказал схватить Андрея Шуйского, стоявшего во главе правления, и тут же отдал его на растерзание псам.

Некоторые из самых мятежных и более виновных были посланы в "дальние города". Творцу этой меры было только тринадцать лет от роду.

Согласно неизменному обычаю московских государей, Иван окружил себя родственниками с материнской стороны, так как родственники с отцовской стороны, естественно, были подозрительны.

Тогда началось так называемое время. Близкие к государю люди, временщики, то есть Глинские, получили приказание править государством.

В январе 1547 года Иван пригласил митрополита Макария венчать его на царство. При этом он принял не только титул великого князя, но и титул царя.

Первый не соответствовал более новому могуществу московского государя, который в числе своих слуг имел князей, и даже великих князей.

Можно представить себе, какое обаяние придавал достоинству русского государя этот громкий титул, заимствованный у библейской древности, у римского величия, у византийско-православных воспоминаний. В то же время он напоминал о недавнем освобождении России, славянские писатели давали этот священный титул также монгольским ханам, сюзеренам московских государей. Теперь счастье благоприятствует России, и ее государь может по праву носить титул царя.

Иван IV покончив с боярской оппозицией присиупил к завоевание Казани (1552) и Астрахани (1556)

Казанское царство по-прежнему находилось под двумя враждебными влияниями: России и крымского хана.

Влияние последнего одержало, по-видимому, верх, и Сафа-Гирей, выставленный Крымом кандидат, начал свое царствование опустошением Русской земли; хан помогал его вторжениям, приведя всю орду к берегам Оки. По смерти Сафы-Гирея, оставившего после себя малолетнего сына, Московская партия в Казани пересилила Крымскую и возвела на престол Шиг-Алея.

.........

Иван решил окончательно покорить Казань. В июне 1552 года, в тот самый год, в который Генрих II овладел тремя епископствами, царь выступил в поход.

....

В начале сентября Иван уже был под Казанью и окружал ее циркумвалационной линией, дабы прервать всякое сообщение между городом и кавалерией мурзы Япанчи, занимавшей окрестность. 30 тысяч татар и 2 тысячи ногаев энергично защищали Казань и частыми вылазками тревожили осаждавших.

Царь несколько раз предлагал им сдаться; он даже велел привязать пленных казанцев к кольям, чтобы те уговорили своих соотечественников сдать город, но осажденные пустили в этих несчастных тучу стрел, крича, что "им лучше умереть от их чистой руки, чем от поганых христианских рук".

......

Находившийся в московском войске немецкий инженер сделал подкоп под городские стены. Деревянные и кирпичные стены взлетели с треском во многих местах, и русское войско устремилось в город. На улицах и вокруг дворца началась жестокая сеча.

......

В кремле были уничтожены все памятники монгольского прошлого и вместо них воздвигнуты церкви и монастыри, которые свидетельствовали о благодарности царя Богу и о торжестве креста над полумесяцем.

...

Победа Ивана Грозного есть первая отплата побежденных своим победителям, первое завоевание у завоевателей, первый шаг европейской цивилизации, которая наступает на Азию.

.........

Почти вслед за Казанью пало Астраханское царство. В Астрахани были также две партии; в 1556 году князь Юрий Пронский спустился по Волге с 30 тысячами войска и посадил на астраханский престол Дербыша, которому покровительствовала Россия.

Последний вскоре затем был обвинен в сношениях с Крымом; Астрахань была вторично завоевана и присоединена к России.

......

Каспийское море открывало России доступ в персидские владения, и уже мелкие князья на Кавказе, воевавшие постоянно или между собой, или с крымскими татарами, наперебой заискивали дружбы у преемников греческих царей.

Для лучшего обуздания Таврической Орды Иван взял под свое покровительство одну из двух воинственных республик, основавшихся недалеко от Крыма; донские казаки приняли подданство московского царя; днепровские казаки остались в зависимости от Польши.

Борьба с Ливонским орденом, татарами, Швецией и с русской аристократией. Учреждение опричнины

Россия, чувствуя возрастание своих сил, сознавала необходимость открыть для себя Балтийское и Черное моря.

......

Между Балтийским морем и Московским государством стояло много врагов: Швеция, меченосцы, Литва, Польша. В 1554 году началась война между Иваном Грозным и великим Густавом Вазой по поводу исправления границ.

......

Иван Грозный, воодушевленный той же политической мыслью, что и Петр Великий, хотел, подобно ему, прорубить окно в Европу и завистливо взирал на гавани Нарвскую, Ревельскую и Рижскую. Они были во власти Ливонского ордена. Последний дал Ивану Грозному серьезный повод к неудовольствию.

Около 1547 года Иван послал в Германию саксонца Шлитте с поручением пригласить в Россию несколько инженеров и мастеров.

Шлитте набрал около ста человек. Ревность немцев пробудилась: они боялись, что Россия, став цивилизованной, сделалается могущественной; Ливонский орден просил у императора Карла V позволения задержать этих иноземцев.

Ни один из них не добрался до Москвы. Иван, занятый тогда казанскими делами, не мог отомстить; но в 1554 году, когда явились к нему послы от Ордена и просили возобновить перемирие, он потребовал уплатить ему подать за Юрьев (Дерпт), древнюю отчину русских государей. Требование это привело к войне.

В 1558 году русское войско вступило в Ливонию, овладело Нарвой, Нейгаузеном, Дерптом и семнадцатью другими городами. Гроссмейстер просил помощи у своих соседей; отозвалась только одна Польша; Сигизмунд II Август заключил с Ливонским орденом наступательный и оборонительный союз.

В это время в царском дворце происходит важный переворот. Отношения государя к двум его советникам, Сильвестру и Адашеву, изменились странным образом. Он не соглашался с ними относительно войны с Ливонией. Советники хотели, чтобы военные силы, по взятии Казани и Астрахани, направились преимущественно против третьей мусульманской державы, Крымского ханства.

......

Трудности обоих предприятий были равны: нападая на Ливонию, сталкивались со Швецией, Данией, Польшей, Германией; за Крымом же ожидала русских неприязнь турок, которые были тогда наверху своего могущества и сильно гневались на Россию за взятие Казани и Астрахани.

......

Ни царь, ни его советники не были безусловно правы, но упорство последних имело гибельный результат: чтобы удовлетворить всех, объявили одновременно две войны. Это значило потерпеть, с большей вероятностью, двойную неудачу".

(Этих споры и выяснения отношений в боярами и ближними дворянами приведли Ивана Горозного к идее введения в Росиии ОПРИТЧИНЫ и начало террора против явных и мнимых врагов -авто) Подробнее об Опритчине хорошо рассказано тут (http://ru.wikipedia.org/wiki/Опричнина) - автор)

"Иван не стеснялся в пользовании своим правом казнить изменников или вообще людей, которых считал изменниками.

Для русской аристократии наступила эпоха истинного террора с чередующимися минутами тишины и новых припадков ярости.

Нам известны имена Ивановых жертв; но мы не всегда знаем, за что именно они казнены.

......

Вот главнейшие эпизоды этого автократического террора:

1) свержение и, быть может, удушение московского митрополита Филиппа, виновного в том, что печаловался за осужденных и ненавидел опричников;

2) казнь Александры, вдовы Юрия и невестки Ивана, смерть князя Владимира и его матери, честолюбивой Евфросинии, которые таким образом поплатились за свои интриги в 1553 г.; надо заметить, что Иван пощадил детей Владимира и щедро наградил их;

3) наказание Новгорода, в котором аристократическая партия, видимо, решила отдать город польскому королю и в котором царь, по собственному его свидетельству, истребил 1 505 человек; 4) казни в 1571 г. на Красной площади, причем умерщвлено множество новгородцев и москвитян; кроме того, многие из новых любимцев Ивана, именно Вяземский и Басманов, претерпели ту же участь, как и старые его враги.

Иван Грозный оставил нам весьма любопытный памятник своих казней: это синодик Кирилло-Белозерского монастыря, в котором он именует свои жертвы и просит церковь молиться о них. В синодике записано всего 3 тысячи 470 жертв, из которых поименно упомянуты 986.

......

Пока велась эта внутренняя, ужасная борьба, продолжалась также и война с Ливонией и ее союзником, польским королем. Несмотря на помощь последнего, меченосцы повсюду терпели поражения и теряли укрепления.

Остров Эзель был продан Дании; Ревель подчинился Швеции; Ливония уступлена Польше гроссмейстером Кеттлером, который оставил себе Курляндию и Семигалию на правах наследственного герцогства.

Меченосцы перестали существовать; но Польша, получив Ливонию, сделалась ожесточеннее в борьбе. Русские поддерживала свою новую славу. В 1563 году Иван Грозный самолично осаждал и взял Полоцк, весьма важный город из-за своего соседства с Ливонией и по своему положению на Западной Двине, которая служила большим торговым путем в Ригу.

Несмотря на победу при Орше, польский король просил перемирия (1566).

......

Собор решил, что условия польского короля не могут быть приняты, и предложил деньги и людей для продолжения войны.

Война действительно продолжилась еще четыре года и окончилась перемирием.

Царь, встречая большие препятствия в Ливонии, нашел выход из этого затруднительного положения: потеряв надежду на непосредственное присоединение балтийских портов к своему государству, он предложил датскому принцу Магнусу титул короля Ливонии и женил его на дочери того самого князя Владимира, который пал его жертвой.

Магнус, номинальный король Ливонии, вскоре заметил, что был только орудием московской политики.

Он начал интриговать против царя и лишился престола; Иван Грозный самолично взял Венден, в котором Магнус оставил гарнизон, и велел перебить всех его немецких солдат.

......

К несчастью, во время войны с Польшей произошло вторжение крымских татар.

..........

Через два года хан Девлет-Гирей вторгся в Россию со 120 тысячами человек. Помогла ли ему измена воевод? Он перешел Оку и внезапно явился под стенами Москвы.

От зажженных им предместий пожар перешел в город, который сгорел весь, кроме Кремля. Хан увел с собой более 100 тысяч пленников и отправил к Ивану следующее дерзкое послание (которое для Ивана Грозного с его амбициями звучало как строки приговора...-автор)

:

"Жгу и опустошаю Россию единственно за Казань и Астрахань, а богатства и деньги применяю к праху. Я везде искал тебя, в Серпухове и в самой Москве; хотел венца и головы твоей, но ты бежал из Серпухова, бежал из Москвы – и смеешь хвалиться своим царским величием, не имея ни мужества, ни стыда!

Теперь я узнал пути государства твоего, снова буду к тебе, если не освободишь моего посла, бесполезно томимого неволею в России, если не сделаешь, чего требую, и не дашь мне клятвенной грамоты за себя, за своих детей и внучат".

В том же году умер польский король Сигизмунд II Август.

Его царствование достопамятно преимущественно Люблинской унией (1569), в силу которой Польша и Литва составили одно государство под скипетром избираемого короля.

Таким образом Польша ослабляла у себя власть государя в то самое время, когда последняя достигла в России наивысшей силы.

В Варшаве образовалась партия вельмож, готовая выбрать в польские короли сына Ивана Грозного.

Это значило подготовить соединение двух великих, разъединенных менее языком, чем религией, славянских держав, возрастающий антагонизм которых должен был прекратиться лишь разрушением одной из них, к величайшей выгоде немецкого племени. Иван хотел короны не для сына, но для самого себя. Он ласкает польских послов и старается оправдать себя в жестокости и тирании, в которых его всюду обвиняли московские изгнанники.

"Если бы ваши паны признали меня своим государем, – говорил он польскому послу Воропаю, – то увидели бы, умею ли быть государем-защитником.

В отечестве вашем ославили меня злобным, гневным, не отрицаю того, но спросите у меня, на кого злобствую?

Скажу в ответ: на злобных, а доброму не пожалею отдать и эту златую цепь, и эту носимую мною одежду!

Удивительно ли, что ваши любят своих подданных, которые их взаимно любят? А мои желали предать меня в руки хану и, быв впереди, не сразились, пусть не одержали бы победы, но дали бы царю время изготовиться к новой битве.

Я с благодарностью принял бы от них, в знамение усердия, хотя один бич, одну плеть татарскую!

Имея с собой не более 6 тысяч воинов, я не испугался многочисленности врагов, но, видя измену своих, только устранился. Одна тысяча мужественных спасла бы Москву, но люди знатные не хотели обороняться, что было делать войску и народу? Хан сжег столицу, а мне и знать о том не дали. Вот дела моих бояр! Я казнил изменников, не милуют их и в Вильне".

Затем Иван коснулся своей распри с Курбским и отравления своей первой жены и в заключение обещал "ненарушимо блюсти все уставы, права и вольности Польши и, если нужно, еще распространить их".

Наконец французский посол в Варшаве, сыпля подарки и обещания, одержал верх: королем был избран Генрих Валуа, герцог Анжуйский.
 

( Это тот самый Г.Валуа что хорошо описан Александром Дюма в его знаменитом романе "Королева Марго" -автор) .

Он не долго пробыл в Варшаве. После его бегства на Запад собрался новый сейм, и снова начались интриги соперничествующих дворов.

Королем был избран Стефан Баторий, трансильванский князь, молодой, энергичный, честолюбивый.

Нельзя было создать более опасного врага для постаревшего Ивана IV. Не только зашла речь о завоевании Ливонии, которое подвигалось столь медленно среди многих неудач, но Баторий, приняв корону, поклялся возвратить Польше города, завоеванные у нее московскими великими князьями.

Полуварварское войско России, ее как бы феодальные милиции, татарская конница, рутинная тактика, ее слабая артиллерия пришли в столкновение с истинно европейским войском, искусно управляемой артиллерией, стойкими полками немецких наемников, старыми венгерскими воинами, побывавшими уже во многих битвах.

Иван ожидал своего врага в Ливонии, как вдруг Баторий явился у Полоцка и взял этот город, несмотря на мужественную защиту, русские пушкари с отчаяния повесились на своих пушках. Этот и следующие годы были отмечены взятием многих русских крепостей.

Баторий, северный герой, этот Карл XII эпохи Ивана Грозного, казалось, был готов уничтожить все плоды долголетнего царствования и убить первые усилия России выйти из состояния варварства.

Шведы, под предводительством Делагарди, со своей стороны, взяли Кексгольм в Карелии и заняли Эстонию. Древняя Псковская и Новгородская Русь подверглась нападению: в 1581 году Баторий осадил Псков, между тем как Делагарди взял Нарву, Иван-город, Ям, Копорье. Но Псков положил конец успехам Батория: этот город так мужественно защищал Иван Шуйский, что венгры и поляки, отбитые во многих приступах в течение трехмесячной осады, должны были признать себя побежденными.

Иван перестал предводительствовать войсками на том основании, что государь, не уверенный в своем дворянстве, не смел отважиться на битву; Людовик XI уже испытал это при Монлери. Оставалось прибегнуть к дипломатии.

Угрожаемый Баторием, он придумал обратиться к папе Григорию XIII с просьбой быть посредником между ним и Баторием.

Папа отправил в Москву иезуита Антония Поссевина, поручив ему в то же время переговоры о соединении обеих церквей.

Итак, это смелое предприятие – открыть для себя Балтийское море – окончилось жалким образом: плоды тринадцатилетних усилий и жертв погибли (1582).

Вот такая, в общем знакомая историческая картина!

Но заслугой А.Рембо является то, что он в отличии от российский истериков пошел в своем труда чуть далее и дал нам свое описание Московии и тех пусть и косвенных но перемен происходивших там под влиянием европейского Возрождения.

И вот несколько интересных отрывков из работы А. Рамбо по поводу развития гражданского общества в Московском государстве, в исследуемый нами исторический промежуток времени.

Россия XVI и XVII веков представляется нам восточным государством, которое не имеет почти никаких сношений с Европой.

Ливонские рыцари, поляки, шведы и датчане, понимая, что лишь варварство России ставило ее ниже слабейших соседей, ревниво стерегли, чтобы в нее не могли проникнуть с Запада люди, оружие и науки.

Сигизмунд угрожал смертью англичанам, плававшим по Балтийскому морю, ибо не желал, чтобы "москвитянин, не только наш соперник в настоящее время, но и вечный враг всех свободных наций, мог усвоить пушки, ядра и снаряды, и главное, ремесленников, которые стали бы выделывать для него оружие, неизвестное доселе в этой варварской стране".

Благодаря этим ревнивым стражам, благодаря также ненависти русских к западным басурманам и еретикам, Московия осталась тем, чем ее сделали татарские нашествия, – азиатским государством.

Патриархальное правление древних славян и пример восточных государей содействовали поддержанию там деспотического принципа во всей его силе.

Царь был одновременно отцом и государем своих подданных, более деспотическим, нежели татарские ханы или константинопольские султаны.

Личность и имущество его подданных были его собственностью, важнейшие вельможи, потомки Рюрика, были не чем иным, как его холопами.

Прошения назывались челобитными. Вельможи подписывали их не полным именем, а унизительным – Ванька, Петрушка.

Византийская формула: "Могу ли я говорить и жить?" – выразилась в следующей: "Не прикажи казнить, прикажи слово молвить".

К царю подходили не иначе как с трепетом, преклонялись перед ударами остроконечного посоха, с которым никогда не расставался Иван Грозный.

Государство считалось его домашним делом, он управлял им или через своих людей, которые заменили дружину древних великих князей, или через своих ближних или родственников своей жены.

Сыновья могущественнейших вельмож считали за честь для себя служить ему спальниками или стольниками.

Эти домашние должности вели к сану боярина или окольничего. Главнейшие бояре составляли думу, которая собиралась в комнате государя, под его председательством. В важных обстоятельствах созывали Собор из депутатов от всех сословий.

Не без сопротивления гордая русская аристократия дошла до этой зависимости; но князья, рассеянные по России в качестве правителей провинций или городов или подчиненные в столице строгому надзору, сделались бессильными.

Преемники Ивана IV, в целях упрочения результатов его жестокой политики, дошли до того, что запрещали брак лицам, принадлежавшим к известным знаменитым фамилиям.

(Правда вот россияне наверно первыми придумали проводить конкурсы красоты- Так сказать Мисс Московия...-автор)

Когда царь хотел жениться, он приказывал начальникам провинций и городов прислать в Москву самых красивых девушек в государстве, по крайней мере принадлежащих к дворянскому сословию.

По требованию Василия Ивановича было собрано 1 500 девиц, из которых, после первого смотра, отослано в Москву 500; великий князь, сделав им несколько смотров, оставил сперва 300, потом 200, потом 100 и наконец, 10, которые окончательно осмотрены врачами и повивальными бабками.

Самая красивая и самая здоровая делалась государыней: она меняла имя в знак того, что начинала новую жизнь; ее отец, став тестем царя, также менял имя; ее родственники делались ближними государя, составляли его свиту, занимали все важнейшие должности и правили государством как собственностью своего царственного родственника. Удаленные министры и свита тайно старались опять овладеть властью, погубив новую царицу, и не колебались прибегать к яду и колдовству. Многие из этих государевых невест не переживали своего торжества и, захворав вдруг непонятными болезнями, умирали до свадьбы.

Все преемники Василия Ивановича до Алексея Михайловича включительно составляли подобные конкурсы красоты, чтобы выбрать себе супругу. Это была привилегия московских государей и князей их крови.

Дружина или ближние государя считали ниже своего достоинства или выше своих знаний служить ему иначе как на военном или судебном поприще.

Письменный труд предоставлен был сыновьям священников или купцов, дьякам, которые начали так же, как капетингские легисты во Франции, сидевшие у ног французских пэров; они кончили так же, как последние, – заняли место могущественных вельмож.

Управление государством было вверено тридцати или сорока приказам, число и ведомство которых изменялись с течением времени.

.........

Государственные доходы состояли:

1) из доходов с домен, заключавшихся в тридцати шести городах с их территориями, жители которых платили подати натурой или деньгами;

2) из годового налога на каждые 60 четвертей хлеба;

3) из податей с каждого двора или дыма;

4) из таможенных сборов и излишка муниципальных пошлин;

5) из налога на общественные бани;

6) из откупных сумм за коронные кабаки;

7) из штрафов, судебных пошлин, конфискаций, определяемых разбойничьим приказом. Флетчер, посетивший Россию во времена Бориса Годунова, выводит общий итог этим доходам в 1 миллион 223 тысячи тогдашних рублей.

Кроме того, царь получал ежегодно из Сибири, Перми, Печорского края меха и другие предметы, он сам променивал их турецким, персидским, армянским, бухарским или западным купцам, которые приезжали на ярмарки или в гавани государства. Наконец, царь обратил в свою монополию известные отрасли торговли, подобно древним владыкам Египта или Востока.

Гражданский суд имел три инстанции:

1) окружной староста, сотник, ведавший свою сотню тягл;

2) воевода, в каждом главном городе провинции;

3) высший суд в Москве. Несмотря на судебники Ивана III и Ивана IV, закон был так неясен и так неопределен, что Флетчер имел право сказать:

"В России нет писаного закона". Процедура была такая же, как в средние века во Франции при Каролингах: если не было свидетелей или письменных доказательств, то судья мог допустить к присяге одну из сторон и. решить дело на основании этой присяги. Часто присягу подкрепляли судебным поединком.

Поединщики, говорит Герберштейн, вооружались с ног до головы и обвешивали себя всевозможным оружием, так что русский, сгибаясь под тяжелым бременем, бывал всегда побеждаем иностранцем; поэтому Иван III запретил допускать иноземцев к судебным поединкам со своими подданными.

Часто партии выставляли наемных борцов, и тогда поединок обращался в комедию, так как наемники щадили друг друга.

Законы о долгах были так же строги, как римские законы двенадцати таблиц.

Несостоятельный должник подлежал правежу, то есть его привязывали полунагого на площади и били по три часа в день; это могло повторяться в течение тридцати или сорока дней.

Если никого не трогали его жалобные крики и никто не желал заплатить его долг, то закон позволял продать должника, отдать в наймы или в заклад его жену и детей; если у него не было семейства, то он сам делался холопом кредитора. Уголовное законодательство отличалось жестокостью.

Обвиняемый в воровстве, убийстве, оскорблении величества подвергался всем пыткам, о которых мог только мечтать испанский инквизитор. Казнь была разнообразна до бесконечности: вешали, отрубали голову, колесовали, сажали на кол, топили подо льдом, засекали кнутом до смерти.

Мужеубийцу зарывали по шею в землю, еретики умирали на кострах, колдуны сжигались живыми в железной клетке, фальшивомонетчикам вливали в горло растопленный металл. Кроме того, разрывали виновного на мелкие куски, вырывали ребра железными крючьями, отсекали члены.

Зато благородный, убив мужика, отделывался пеней или батогами. Благородный не подвергался никакому наказанию за убиение своего раба, так как последний был его собственностью.

До учреждения патриаршества важнейшим сановником русской церкви был московский митрополит; за ним следовали шесть архиепископов: новгородский, ростовский, смоленский, казанский, псковский и вологодский; потом шесть епископов: рязанский, тверской, коломенский, владимирский, суздальский и крутицкий, или сарайский, епархии которых были громадны.

Русская церковь была в такой же зависимости от царя, в какой находилась византийская от греческих императоров: для возведения и низложения прелата или для учреждения новой кафедры требовались лишь некоторые формальности. Епископы выбирались из черного духовенства, то есть из монахов.

Их доходы были значительны, богослужение торжественно: "Что касается увещания и назидания своей паствы – говорит Флетчер, – то они не имеют к тому ни привычки, ни дарования, ибо все духовенство находится в глубоком невежестве относительно Слова Божия и всякого другого знания".

Белое духовенство, или приходские священники, не только могли, но были даже обязаны вступать в брак.

По своим правам и воспитанию они едва отличались от крестьян и, при случае, подвергались таким же унизительным наказаниям, как и эти последние. Монастыри были многочисленны, очень многолюдны и очень богаты; так, Троице-Сергиева обитель владела 110 тысячами душ крестьян.

Все бедствующие искали там убежища; зато соборы гремели против монахов, которые бродят по государству. Монастыри не раз служили местом заключения для опальных бояр, которые вели там веселую и шумную жизнь, какую вели некогда благородные франки в зданиях, принадлежавших меровингским церквам.

.......

Религиозное чувство выражалось в том, что присутствовали на продолжительном богослужении, служили молебны, клали земные поклоны и, преклоняя колени, перебирали четки и паломничествовали.

Паломничество имело преимущественно целью киевские пещеры, где почивают нетленные мощи святых и где живут затворники, никогда не выходя на свет Божий.

Ходили также на поклонение в монастырь св. Кирилла на Белоозере, Святотроицкий Сергиевский и в храм св. Софии в Новгороде.

Повергались перед мощами московских митрополитов Петра и Алексия, перед чудотворными иконами Владимирской, Смоленской, Тихвинской и Псковской Божией Матери. Самые набожные люди путешествовали на св. Афонскую гору, в Константинополь, украшенный св. мощами, но оскверненный присутствием турков, ходили еще дальше, именно – в Иерусалим, чтобы поклониться гробу Спасители и Голгофе, туда, где православные общины оспаривали место у католиков.

Национальное войско состояло, как татарские войска, преимущественно из кавалерии.

Стольники, спальники и другие молодые люди составляли государеву гвардию, числом около 80 тысяч человек.

Все дворяне в государстве или боярские дети служили в коннице, доход с их поместий назначался вместо жалованья этим служилым людям, прежнее различие между поместьем и вотчиной почти исчезло.

Это была благородная кавалерия в 80 тысяч человек, если прибавить к ней свободных крестьян, то ее численность доходила до 300 тысяч. Кроме того, была иррегулярная конница, состоявшая из донских и терских казаков, из татар и башкир.

В состав национальной пехоты входили:

1) даточные люди, монастырские, государевы крестьяне;

2) стрельцы, организованные при Иване IV и составлявшие в одной Москве корпус в 12 тысяч человек.

Затем артиллерия и солдаты, назначенные для деревянных подвижных укреплений; которые ставились при осадах и даже в чистом поле, где русские войска, не имея этих укреплений, оказывались очень нестойкими.

В XV веке начали нанимать иноземцев, вооруженных и дисциплинированных по-европейски, поляков, венгров, греков, турок, шотландцев, норвежцев; они были известны под именем рейтар, солдат, драгун.

.........

Вооружение национальных войск было совершенно восточное: длинная одежда, высокое седло, короткие стремена, богатая попона, доспехи из железных частей. Сам царь ходил на войну, вооружась копьем, луком и колчаном.

Войско разделялось обыкновенно на пять частей: большой полк, правая и левая рука, передовой и сторожевой полки; во главе каждой из этих частей стояли два воеводы неравного достоинства, не считая пушкарного воеводы, стрелецких голов и казацких атаманов.

В регулярной армии были следующие чины: тысяцкий, сотник, пятидесятник, десятник. Все повиновались большому воеводе, или главнокомандующему.

Каждый воин приносил с собой жизненных припасов на четыре месяца, так как царь ничего не давал ему, кроме хлеба в некоторых случаях.

Воин питался почти единственно сухарями, сухой рыбой и свиным салом и не знал усталости. Кампании были непродолжительны, так как лишь часть войска была постоянной.

С этого времени Россия старалась поддерживать отношения с другими державами, она усвоила дипломатические традиции Востока или Византии.

.........

Иностранных послов принимали в России ласково и роскошно. Как только они переступали русскую границу, им и их людям давали пищу, помещение и экипажи, но пристав безотлучно смотрел за тем, чтобы они не могли разговаривать с туземцами и собирать сведения о состоянии страны.

Их провозили через самые богатые провинции и самые многолюдные города; жители всюду были обязаны выходить на дорогу в самых богатых своих нарядах.



В Москве отводили им дворец, и царь посылал к ним блюда со своего стола.

Первая аудиенция происходила со всевозможной торжественностью в Грановитой палате.

Стены последней украшались великолепными коврами на обитых бархатом подмостках выставлялась золотая и серебряная посуда фантастических форм; царь, с венцом на голове, со скипетром в руке, сидя на престоле с искусственными рыкающими львами, окруженный рындами в длинных белых кафтанах, с серебряными топорами в руках, своими боярами в богатейших нарядах и духовенством в убогой одежде, принимал верительные грамоты.

Он осведомлялся у посланника о здоровье его государя и о том, было ли благополучно путешествие. Если не были довольны послом, его дворец превращался в место заключения, куда не мог проникнуть ни один туземец, при этом старались рассчитанным унижением вырвать у него согласие или заставить уехать поскорее.



Низшие классы Московского государства состояли из трёх элементов:

1) холопов, равных римским mancipium, то есть людей, взятых в плен на войне, купленных у другого владельца или рожденных от холопа;

2) крестьян, приписанных к владениям дворян, пользовавшихся по закону личной свободой, но постепенно обращенных законодательством в крепостных людей;

3) свободных земледельцев, которые жили в качестве фермеров на чужих землях, имели право переходить от одного помещика к другому, но которые вскоре слились с предыдущим классом.

Приписные крестьяне составляли почти всю массу сельского населения.

В древних провинциях крестьянин мог считать себя первобытным жителем. Он был подчинен дворянину с той лишь целью, чтобы обеспечить последнему доход, вполне достаточный для содержания в войске, поэтому крестьянин продолжал считать себя истинным землевладельцем. В этих сельских массах сохранились во всей чистоте первобытные черты славянского строя. Земля составляла собственность общины, или мира, а не отдельных лиц, община же отвечала перед царем за исправный взнос податей, а перед помещиком – за исправный платеж оброка и отбывание барщины.

Эта ответственность давала общине громадную власть над всеми ее членами, и эта власть олицетворялась в старосте, которому помогали старшины. Семейство имело не менее строгую, деспотическую организацию, чем мир; отец семейства имел над женой, даже над женатыми сыновьями, над женами последних почти такую же неограниченную власть, какую имел староста над общиной или царь над государством.

Отеческая власть становилась суровее, разнузданнее вследствие рабства и деспотизма. Древнее варварство вполне сохранялось среди этих невежественных масс, передававших из поколения в поколение прекрасные обычаи или дикие нравы, поэтические или суровые суеверия древних славян.

Русский крестьянин оставался язычником под оболочкой православия.

В его погребальных песнях нет и намека на христианскую надежду. Его свадебные песни сохранили предание о покупке или умыкании невесты. Грустная доля крестьянина сделалась еще тяжелее в течение трех веков вследствие самого прогресса высших классов. Как государство, так и помещик более и более усваивали взгляд на него как на рабочее животное, как на производительную силу, которою можно распоряжаться по своему произволу.

Русские города состояли, во-первых, из укрепления, или кремля, с деревянными стенами, куда в случае нужды ставили гарнизон из служилых людей, во-вторых, из предместий, или посадов, в которых жили горожане, или посадские. Городами управляли воеводы, назначавшиеся государем или старостами, избираемыми непременно из среды дворян. Староста управлял городом и зависевшим от него округом.

Так как большая часть податей уплачивалась горожанами, то последним воспрещалось оставлять город, они были прикреплены к городской земле, подобно римским подданным в последние дни Римской Империи.

Алексей Михайлович назначил смертную казнь за нарушение этого запрещения. Раскладка податей определялась старостой вместе с городскими и сельскими выборными.

Тягольная подать платилась всем городом пропорционально числу дымов, и все жители отвечали круговой порукой за исправное поступление этой подати в казну.

В классе горожан отличались купцы; дававшееся им название гостей показывает, до какой степени торговля была чуждой в этом государстве и при тогдашнем правлении. Московия производила в изобилии кожи, меха лисьи, собольи, бобровые и горностаевые, воск, мед, пеньку, сало, тюлений жир, сухую рыбу.

.........

Два факта окончательно придали русскому обществу тот азиатский характер, который уже проявился в царском деспотизме и в сельском коммунизме – это домашнее рабство и затворничество женщин.

Кроме крестьян, более или менее прикрепленных к земле, каждый русский собственник держал в своей усадьбе или в московском доме множество слуг вроде тех, которые наполняли дворцы сенаторов императорского Рима.

Вельможа всегда был окружен несколькими сотнями дворовых людей, мужчин и женщин, взятых от сохи или родившихся в его доме, он не платил им жалованья, кормил плохо, они также плохо служили, но своей многочисленностью доказывали роскошь вельможи.

Поезд боярина, отправлявшегося в Кремль, может сравниться с поездом японского даймио: длинный ряд саней или телег, сотня лошадей, вершники впереди поезда, разгонявшие народ ударами кнута, свита из вооруженных дворян и позади поезда толпа дворовых, часто босоногих, но в богатой ливрее, наполняла криком улицы Белого города.

(И тут риторический вопрос:

"А что в Москве изменилось в лучшую сторону? "

Снова все те же московские пробки и кортежи с мигалками и разноязыкая и разновесная толпа наполняющая улицы Белого города...-автор)

"Эти домашние рабы подчинялись без различия полов строжайшей дисциплине, подвергались всем жестоким или сладострастным капризам своего господина, наказывались, как древние рабы, самым жестоким образом; между тем как приписной поселянин был по преимуществу недвижимым имуществом, холоп составлял движимость, которую можно было продать семейством или поодиночке, не обращая внимания на то, что при этой продаже разлучали мужа с женой, родителей с детьми.

Обычай держать женщин взаперти существовал еще ранее татарского вторжения; славяно-руссы были азиатами даже до покорения их монголами.

Впрочем, Византия имела больше влияния на русские нравы, чем Казань; в древних же Афинах и древневековом Константинополе замужняя женщина или молодая девица должна была сидеть в гинекее, который в Москве превратился в терем, или верх.

В России, как в республиканском Риме, женщина была вечно несовершеннолетней: таков результат патриархальной организации семейства; женщина жила под опекой отца, свекра, дяди, старшего брата, деда.

.........

Отец семейства имеет право наказывать ее, как своих детей или рабов; поп Сильвестр в своем "Домострое" рекомендует только избегать слишком толстых палок или посохов с железными наконечниками, не унижать женщину, колотя ее перед слугами, но отвести в комнату и, без гнева и насилия, вежливенько постегать ее. Ни одна женщина не осмеливалась восставать против этого наказания, самая смелая покорно переносила побои от самого чахлого мужа.

.........

Постоянное пребывание "этого скудельного сосуда" дома казалось в такой степени необходимым, что женщине разрешалось не ходить в церковь.

Ее храмом был ее дом, где она должна была заниматься чтением молитв и назидательных книг, совершать коленопреклонения перед иконами, раздавать милостыню, быть окруженной нищими, иноками и монахинями.

.........

Что касается мужчин, то они отращивали себе бороды: длинная борода и длинная одежда. Брить себе бороду, – как делали то западные народы, – было, по уверению Ивана Грозного, таким грехом, которого не могла смыть кровь всех мучеников. Не значило ли это обезображивать свое лицо, созданное по образу Божию?

Влияние византийского монашества выражается также в запрещении самых невинных забав: карточная игра и даже шахматы были запрещены, песни в честь древних героев в России осуждались, как дьявольские песнопения, охота и танцы тоже воспрещались.

" Или ловы творит, с собаками и со птицами и медведями, – говорит "Домострой", – и всякое дьявольское угодье творит, и скоморохи и их дела, плясание и сопели, песни бесовские любя; и зернию, и шахмяты, и тавлей... прямо, все вкупе, будут во аде, а зде прокляти".

Благодаря общему невежеству, не было в России умственной жизни; благодаря затворничеству женщин, не было общественной жизни.

При сравнении с польским обществом Россия казалась обширным монастырем.

Но это, в сущности, ничего не значило: бояре, живя среди рабов, покорных их капризам, развращались, развращая последних; разврат и пьянство были национальным пороком.

Богатые и бедные, молодые и старые, женщины и дети напивались иногда мертвецки и валялись на улицах в грязи, что никого не удивляло.

Священники, обходя свою паству, напивались не хуже пасомых. "Даже у вельмож, – говорит Забелин, – пир тогда только бывал весел, когда все напивались. Гости были не веселы – значит, не пьяны.

Еще и теперь быть навеселе – значит быть пьяным".

Проповедники, борясь с этим национальным пороком, говорили, однако, снисходительно о нем. "Братия, – говорит один из них, – есть ли что хуже пьянства? Напившись, вы теряете память и рассудок, подобно бесноватому, который не знает, что делает.

Это ли радость, братия, веселие по заповеди и во славу Божию? Пьяница не чувствует ничего, лежит как труп; если вы заговорите с ним, он не отвечает вам. Он источает слюну, воняет, вздыхает, как скот. Подумайте о бедной душе, которая оскверняется в оскверненном теле, как в мрачной темнице. Пьянство отгоняет нашего ангела-хранителя в слезах и радует дьявола. Упиваться – значит приносить жертву сатане.

Дьявол ликует и говорит: никогда жертвы язычников не доставляли мне столько радости и блаженства, как пьянство христианина.

Бегите же, братия, проклятого пьянства! Пить надо по закону, во славу Божию, ибо Бог даровал нам вино для нашего веселия. Отцы не запрещают пить вино, но не нужно пить до опьянения".

Единственным развлечением были, вопреки "Домострою", шуты, не щадившие даже духовенства, грубые шутки дураков и дур, неразлучных спутников боярских, не покидавших своих господ и в монастыре, соколиная и псовая охота и медвежий бой.

Музыкой сопровождались все пиршества, иногда слепой певец прославлял древнерусских богатырей. Богатые люди любили засыпать под сказки народного рассказчика: у Ивана Грозного было три таких сказочника, которые поочередно усыпляли его своими сказками. При Алексее Михайловиче начинаются при дворе театральные представления.

Все восточные суеверия были в ходу в России, которая, впрочем, прибавила к ним и свои. Верили в гороскопы, гаданье, колдовство, чернокнижие, в таинственную силу известных трав или формул, в возможность вредить врагу, выкрадывая его следы, верили в заговоры, в любовные зелья, в оборотней, привидения, вампиров, которые играют столь ужасную роль в русских сказках.

Страх перед колдунами выразился в жестоких казнях, которым подвергали их.

Самые просвещенные цари не были чужды этой слабости, и Борис Годунов требовал от всех своих служителей клятвы в том, что "не будут прибегать к колдунам, колдуньям или иным средствам, могущим вредить царю, царице или их детям, волхвовать над их следами или над следами их экипажей".

Питали больше доверия к рецептам знахарей, к чудодейственной воде, чем к врачам, которых, впрочем, считали за особый род колдунов. Медицинская практика была сопряжена с неслыханными затруднениями и с величайшей опасностью. Если врач не вылечивал больного, то его наказывали, как злого волшебника.

В царствование Ивана III один из врачей, родом еврей, был казнен на площади за то, что не предотвратил смерть царевича. Другой, родом немец, по имени Антон, был обвинен в том, что погубил татарского князя и поэтому выдан родственникам последнего для наказания: его зарезали.

Положение врачей улучшается в конце XVI века, но можно ли было поставить правильный диагноз, когда, пользуя знатную женщину, медик не мог видеть ее лица и должен был пробовать пульс сквозь кисею?

Такова была древняя Россия, этот европейский Китай, открытый и описанный европейскими путешественниками XVI и XVII веков: Герберштейном, Мейербергом, Кобенцелем, австрийскими послами; Ченслером, Дженкинсом и Флетчером, английскими послами; венецианцами Контарини и Марко Фоскарини; римским купцом Барберини; датчанином Ульфельдом, шведом Петреи; немцами Гейденштейном, Эриком Лассота, Олеарием; иезуитом Поссевино; французским капитаном Жаком Маржеретом, врачом Киллинсом и проч. Нам остается сказать о литературе и об искусствах.
 

Эпоха Возрождения: Москва в XVI веке

Иоанн Грозный был в России, как Людовик XI во Франции, покровителем книгопечатания, которое народ считал нечестивым и святотатственным делом. Мстиславец и диакон Федоров напечатали "Описание Москвы", "Деяния св. Апостол" и "Часослов"; впоследствии народная ненависть и обвинение в ереси заставили их бежать в Литву.

......

У народа была своя лирическая поэзия, свадебные песни, похоронные причитания, хороводные песни, святочные, или колядки, крещенские, пасхальные, юрьевские и ивановские песни, воспевавшие смерть зимы, рождение весны и жатву и сохранявшие память древнеславянской религии с ее божествами.

......

У народа были свои эпические песни, в которых он воспевал легендарные подвиги древних героев России, полубогов первобытного язычества: Вольгу Всеславича, Святогора, Микулу Селяниновича, Полкана, Дуная и проч.

......

В этих песнях вокруг князя Владимира Красно Солнышко киевского группируется целая плеяда богатырей, как группируются вокруг Карла Великого сказания, а вокруг короля Артура – бретонские романы.

Эти песни русского народа увековечили Илью Муромца – героя-крестьянина; Добрыню Никитича – героя-боярина; Алешу Поповича, победившего змея Тугариновича; Соловья Будимировича, обладателя корабля-сокола; Потыку, упрятанного заживо в могилу вероломством колдуньи; Дюка Степановича, конь которого в один скок перескакивал через Днепр; Ставра Годиновича, музыканта-воина, которого жена освободила хитростью из темницы Владимира; Фому Ивановича, которого княгиня Апраксия оклеветала, как второго Иосифа, но для которого Бог сотворил чудо; Василья, героя-пьяницу, которого приходилось отыскивать в кабаке и звать спасать Россию;

Садко, богатого купца новгородского, морские приключения которого составляют целую одиссею; княгиню Апраксию, которая царит вместе с супругом Владимиром; героинь Настасью и Марину, Пенелопу и Цирцею русской эпопеи;

Марью Белую Лебедь, принадлежащую к циклу женщин-птиц; Василису, выдававшую себя за богатыря и изувечившую всех богатырей Владимира. Таковы были герои киевского и новгородского циклов.

.........

В промежуток времени с XV по XVII век Россия, благодаря влиянию изгнанных из Константинополя греков и учеников их, итальянцев, пережила свою эпоху художественного возрождения.

Однако в России переворот был менее полным: в архитектуре не существовало необходимости заменять стрельчатый свод полукруглым, потому что в России никогда не было готических церквей, а римско – византийский стиль, заимствованный в XI веке киевским или новгородским храмом св. Софии у константинопольского, охранялся религиозными канонами и, как наследие Византии, переходил преемственно от одного поколения к другому.

Не было необходимости делать нововведения в живописи, так как устав церковный требует даже в нынешнее время, чтобы иконы писались в древнем стиле.

Возрождение выразилось преимущественно в многочисленности и великолепии православных храмов, которыми итальянские художники изукрасили тогда Россию, и в улучшенных способах постройки.
 

Именно в это время Москва стала, по своим монументальным зданиям, достойной чести быть столицей обширного государства; в это время она сделалась "святым городом", с "сорока сороками церквей", увенчанных бесчисленными золотыми, серебряными и лазурными куполами, которые еще издали приветствует русский богомолец, преклонив колени на Поклонной горе.

......

Этот обширный азиатский город был городом противоположностей; здания располагались как будто по прихоти случая, вдоль бесконечных, широких, грязных, извилистых и едва намеченных улиц. Рядом с боярскими хоромами стояли сосновые избы, подобные деревенским: они покупались готовыми или заказывались по мерке и собирались на месте в течение двух дней и стоили не дороже нескольких рублей.

Москва лежит в местности, совершенно лишенной камня и некогда покрытой непроходимыми лесами. Вообще постройки в ней были деревянные, загоравшиеся от одной искры.

Она почти вся выгорала дважды при Дмитрии Донском и два раза при Иоанне Грозном, потом она горела во время польского вторжения в 1612 году, и при нашествии французов в 1812 году царские указы предписывали, под страхом тяжких наказаний, принимать известные меры предосторожности: так, при наступлении ночи следовало гасить огни, летом категорически воспрещалось разводить огонь в домах и предписывалось готовить кушанье на открытом воздухе.

Средств к тушению огня не было, и, когда бедствие постигало Москву, жители ее проявляли фаталистическое равнодушие восточных народов.

Оба Иоанна и преемники их украшали преимущественно Кремль. Вместо деревянных стен, сгоревших во время нашествия Тохтамыша, были сооружены прочные из белого камня (отсюда поэтическое название "Матушка-Москва белокаменная"), увенчанные высокими и узкими зубцами, в стене было устроено восемнадцать башен и пятеро ворот, отличавшихся оригинальностью и разнообразием.

Спасские ворота были построены Пьетро Солари Миланским в 1491 году; это святые ворота, при входе в которые снимается шапка, не исполнявшие этого должны были положить пятьдесят земных поклонов, здесь, перед образом Спасителя, молились в последний раз преступники, через эти ворота вступает в Кремль новый император, отправляясь короноваться в Успенском соборе.
 

Другой итальянец построил в ту же эпоху ворота св. Николая Можайского, перед образом которого присягали тяжущиеся.

Троицкие ворота были сооружены в XVII веке Христофором Голлоуэй.

В кремлевских стенах, как в стенах древневизантийского императорского дворца, сооружено множество церквей, дворцов и монастырей. Знаменитейшей из этих церквей является Успенский собор, в котором начиная с XV века венчаются на царство русские цари и императоры. Это русский реймский собор.

Он сооружен Аристотелем Фьораванти, который уже строил для Космы Медичи, Франциска I, Иоанна Галеаса Миланского, Матвея Корвина и папы Сикста IV; посол Иоанна III, Толбузин, встретил Фьораванти в Венеции и пригласил на царскую службу. Едва веришь, что Успенский собор относится к тому же времени и тем же художникам, что и церкви эпохи Возрождения.

В Архангельском соборе, построенном в 1505 году, покоится прах Иоанна Грозного и двух его сыновей. В Благовещенском соборе с агатовым полом совершались бракосочетания государей. В Вознесенском монастыре находятся усыпальницы цариц.

Колокольня Ивана Великого с золотым куполом, с надписью золотыми славянскими буквами и с 34 подобранными колоколами построена в 1600 году Борисом Годуновым.

От царского жилища, воздвигнутого в 1487 году, осталось лишь несколько сооружений: малая Золотая палата, в которой царицы принимали духовенство, Грановитая палата, в которой давались торжественные аудиенции послам, Красное крыльцо, с которого царь дозволял народу "видеть свои светлые очи", наконец, терем с пестрой кровлей, в котором мы еще находим столовую, комнату для совещания и молельню – небольшие комнаты со сводами и с изображением святых на золотом поле.

Грановитая палата была начата в 1487 году итальянцем Марио и окончена Пьетро Антонио.

Другие палаты сооружены миланцем Алевизо. В царских хоромах, рядом с древнерусской мебелью, уже стояли привезенные с Запада редкости. В 1594 году немецкий посол поднес царю Феодору бронзовые позолоченные часы, с планетами и календарем, а в 1597 году – другие часы с куколками, которые в час играли на трубах и варганах

Самым удивительным зданием в Москве является, без сомнения, церковь Василия Блаженного на Красной площади, построенная в 1554 году итальянским архитектором по приказанию Иоанна Грозного в память взятия Казани.

Легенда повествует, что Грозный выколол глаза художнику, дабы тот не мог построить для других подобное чудо.

.......

Италия посылала в Россию не одних только художников. Аристотель Фьораванти чеканил монету для Иоанна III, построил во время похода под Новгород плашкоутный мост через Волхов, лил пушки, громившие Казань, и организовал его артиллерию.

Павел Боссио, генуэзец, отлил для него Царь-пушку.

Пиетро Миланский делал для него аркебузы. Литейное искусство достигло наивысшего блеска при Борисе Годунове, изображение которого находится на Царь-колоколе, этом бронзовом титане весом в 288 тысяч фунтов, который никогда не висел на колокольне и стоит на каменном пьедестале, построенном в начале нынешнего века Монферраном".

И тут как бы в заключение у меня внезапно для читателя появился и риторический вопрос.

Если сейчас приехать в Москву и выйти на Красную площадь или зайти в Кремль то там мы снова увидим только все те же вышеперечисленные здания и предметы!

А как же прошедшие с 1487 года, т.е. с начала Возрождения 525 лет!

Что потом в Москве было построено сами русскими без привлечения иностранных архитекторов или инженеров, что можно было бы предъявить как образец восприятия россиянами великих идей и устремлений европейского Ренессанса?

Ведь складывается впечатление что Москва как и Россия после смерти Ивана Грозного как бы впала в спячку, из которой ее пытался вывести разве, что император Петр Первый.

  Да и тот, устав бороться за прогресс, против векового российского варварства и азиатчины, махнул на Москву рукой и перенес свою столицу в новый город построенный и названный по европейски - Санкт-Петербургом!

(конец ч. 1)