Нота первая. До-историческая.

Когда Земля обрела свою форму и стала вращаться, когда небо разлилось первым дождём, мир ещё безмолвствовал, лишённый звуков. Свет видел красоту своего создания и не мог надивиться. Но эта красота молчала. Немая вода струилась по камням, обрушиваясь с высоты ярким блеском. Ветер летел рябью встревоженной жизни. Огонь пылал полупрозрачным пламенем. И тогда Свет подумал, это не есть хорошо. Свет бросил пылающий луч в небо, и появился первый звук - гром. Он раскололся об Землю, пробудив от немоты всё сущее. Земля зазвучала.

Нота вторая. Ре-минисцентная.

Весь день лил дождь. Модест Петрович ходил по кабинету взад-вперёд, вымеряя следующий такт. Что-то было не так. Что-то не звучало. Он в мучении обхватил голову руками и выругался. Невыразимо хотелось бросить всё и напиться. Да ещё этот, Корсаков, со своим новым шедевром. Нет, друг, конечно, друг, но не в такие минуты. О, минуты мучительного поиска! Модест Петрович открыл окошко и окунулся в спасительную прохладу дождя. Где-то зазвучал лёгкий смех и потом игривый напев гармошки. Через несколько минут Модест Петрович велел запрячь коляску и поехал в сторону Невы.

Нота третья. Ми-норная.

"Когда-то скрипки плакали надрывней," - подумала она, вытирая сухие слёзы. Вокруг было пусто. Внутри тоже. Старая печальная квартира с синими стенами. Она сняла шляпу и пустым взглядом уставилась на дверь. Вдруг та распахнулась и в комнату вбежала маленькая девочка:
- Мама, мама! Я сочинила песенку! Слушай:
Раз-два-три, туф-ли о-день-ка,
Не си-ди, поп-ля-ши,
Чер-те-ня-ток про-го-ни,
Бу-дем ве-се-лить-ся!
И девочка, рассмеявшись, побежала обратно. Она грустно улыбнулась: "Будем веселиться..." и начала раздеваться, напевая сквозь слёзы эти четыре строки.

Нота четвёртая. Фа-нтастическая.

Выжженые круги на зелёной траве. Фермеры шептались о них уже битых три месяца, твёрдо гоня мысль об иноземных захватчиках. Они и не подозревали о том, что не земляне интересовали настойчивых пришельцев. Каждое лето НЛО, набитый туристами, садился на эту поляну и, незамеченный никем, улетал обратно в светлеющее небо. Один день - зато сколько потом разговоров и воспоминаний на далёком Марсе! Воистину, где ещё услышишь стрекотание сверчков под звёздами, как не на Земле?

Нота пятая. Соль-ная.

Он вышел на сцену и заиграл. Заиграл неистово и безумно, пытаясь высказать всего себя в этих звуках. Его руки летали над клавишами, иногда резко и грубо, а иногда просяще и успокаивающе. Он слышал музыку где-то глубоко внутри и шёл за ней, ослеплённый её красотой. Для него это был не только звук, но и свет, целый мир красок и чувств. Он осязал её, искал в воздухе и, переплетая мотивы между собой, как венок из полевых цветов, показывал свой букет жизни.
Кланяясь залу, он видел лишь одни глаза, улыбающиеся и наполненные слезами. Они говорили - да.

Нота шестая. Ля-мажорная.

Мяч покатился по лестнице, звонко считая ступеньки. За ним - белая собака и гурьба детей. Маленький мальчик, отставший и бежавший самым последним споткнулся и растянулся на земле.
- А-а-а! - заревел он, не столько от боли, сколько от того, что все ребята, а главное его любимый Бим, убежали без него. - А-а-а!
Над ним нависла тень:
- Опять хнычешь? - это был его старший брат.
- Я... не... хны-ы-чу, - заикаясь проговорил малыш, вытирая сопли. - Они... они убе... убежа-али!
- Вот дуралей, - пробормотал старший брат. Потом взял мальчика за руку и повёл к ребятам. Повернув за угол, они услышали собачий лай.
- Бим! Бим! Это Бим! Он вернулся! - радостно воскликнул мальчик и побежал навстречу белой собаке. - Бим, ты мой самый лучший друг! - прошептал он, зарывшись в его спутанную шерсть.

Нота седьмая. Си-юминутная.

Красные часы огласили страну своим первым дребезжащим звуком. Ещё одиннадцать. Одиннадцать шагов до следующей стрелки. В одном светящемся окне уже начинали греметь фужеры с шампанским и раздавался весёлый смех. В другом - одинокая женщина смотрела в телевизор, держа в руках старый фотоальбом. В третьем - пели песни. Где-то взорвалась хлопушка, где-то медсестра пришла поздравить больных с праздником, где-то собака, свернувшись в клубок и поджав хвост от холода мечтала о тёплом угле. И так время, несясь по планете, видело каждое "где-то", затаившееся в ожидании нового дня.
У моста на набережной стояли, прижавшись друг к другу, две фигуры. Они смотрели на холодные воды реки, подсвеченные неоновыми огнями Кремля, и молчали. Время для них остановилось.